Идентификация лукраедки

«Он называет тебя новым Нострадамусом».

То есть его потянуло на знаменитость? Ну что ж, я всё равно польщён желанием твоего мужа нанести мне визит, я считаю его выдающимся государственным деятелем нашего времени, нашим современным Карениным – если воздержаться от громких эпитетов. Почту за честь с ним посюсюкать о том, о сём, и обязательно испрошу у него разрешения подержаться за …, которым он тебя …, или с этими безобразными пережитками тёмного прошлого в вашей образцовой семье покончено? Ах, ну куда же ты? Ты разве забыла, что ни одно моё слово нельзя воспринимать серьёзно? Не волнуйся, я обслужу его честь по чести, а на вопрос: «Любит ли она меня?» отвечу недрогнувшим голосом: «Любила, любит и будет любить!» Его это вряд ли заинтересует? Хорошо, тогда заезжай ко мне сама после его визита, и я расскажу тебе, с кем ещё и когда ты ему изменишь.

– А пока поведай, что там вообще говорят про меня – почему я здесь оказался? Случайно? Намеренно? Донасмешничался? Досвязывался с жёнами серьёзных людей? Из-за квазилирических виршей, неинтересных даже и этим жёнам? Нет, выразимся сильнее: из-за нафиг никому не нужных натужно-лирических стишков графоманистого самоучки? Или истощил своими оптимизациями терпение налоговых пессимизаторов? Или кто-то верит всерьёз, что я подавал знаки инопла… иностранным разведкам, делая в парке махи руками?

«Всякое говорят. Многие верят официальной версии».

Хоть я и не стал тогда отрицать очевидное и признал себя на всякий случай финикийским шпионом, настоящей причиной моего задержания стали, наверное, всё-таки не упражнения на свежем воздухе, посредством которых я якобы подавал сигналы врагам, и даже не злонамеренный переход улицы в неположенном месте, и тем более не амуры с литературами и не предложение переименовать Красную площадь в Багровую, ну и заодно уж Кремль в Крымль, – а несколько довольно едких эпиграмм на Вождя и некоторых его приближённых под общей рубрикой «Упыри», опубликованных на иностранной – и поэтому вражеской – онлайн-площадке. Но всё оказалось гораздо запущеннее, чем мне казалось оттуда, с воли. Потребовалось очутиться в нынешнем моём узилище, чтобы осознать всю мою тогдашнюю брутофильскую наивность. Целительное, облагораживающее воздействие следственно-пенитенциарной системы сподвигло меня заклеймить содеянное мною как ошибку затянувшейся до неприличия молодости и, более того, пробудило спавшую до сей поры совесть, которая и приволокла меня за шкирку к мысли о том, что смена шила на мыло выглядит гораздо более плодотворным занятием, нежели замена старого лукраедки новым.

А ведь они – наши-то лукраедки, которых я упырями-то называл, – даже людей пока не кушают, в отличие, между прочим, от некоторых! Однако, отматывание срока моего едва только началось, а посему и исправление моё пока отнюдь не завершилось победой сил добра и здравого лукрасмысла над силами всемирной реакции и прочего пещерного русофобства – и мой запущенный недавно камушек прискорбное тому свидетельство.

– То есть всем всё по барабану, главное, что с собой не утянул. Пишут обо мне что-нибудь?

«Может, и пишут. Не знаю. Пишут, наверное».

– Тебе неинтересно?

«Интересно, но всё как-то… Мне неинтересны те, кто пишет – если пишет».

Ладно, вернёмся к тому, кто тебе интересен. Ты пыталась отговорить его от этой безнадёжной затеи, но он упрям. Да, твой муж – не такой зайка как я, и тебя теперь волнует, не опасно ли отправить его сюда с его дурацким вопросником, не опасно ли это для тебя лично, не вскроется ли при этом вся нешуточная нешапочность нашего знакомства? Не боись, мы своих не сдаём. Мы от них – так здесь принято – избавляемся. Но тебя я пока приберегу – на светлый день, на день нашей новой – и гораздо более романтической – встречи. И это уже не шутка.

– Слушай, а не твой ли, случаем, Замухрышкин помог упечь меня в места не столь, оказывается, от вас отдалённые?

«Не думаю, и он давно уже Форнарин, а не Замухрышкин, – я полагала, ты знаешь».

А почему я должен знать всех этих твоих бесчисленных мужиков – всех этих Форнариных, Замухрышкиных, Замухрышкиных, Форнариных? Как ты – прямо грудью за него встаёшь! Знать бы, каким местом ты вставала перед ним на мою защиту! А ведь он, наверное, удивлён, что я и здесь сумел выжить и даже немножко всплыть. Не думает она… А я вот наоборот – подумал: то, на что не был способен Замухрышкин, вполне по плечу свежеиспечённому Форнарину!

– А нескромный вопрос. Он знает? Про нас.

«Он, наверное, знает всё. Но когда это всё было?»

Твои тонкие губы налились… Чем? Гелем? Знанием? Силой? С такими губами ты должна была стать добрее. И чувственнее. Ещё чувственнее.

– Да и было ли? А ты его любишь?

Ещё более нескромный вопрос, или тебе так не кажется?

«Не знаю. Наверное».

Всё ты знаешь. Даже я знаю, что ты полюбила его ещё Замухрышкиным, тем более ты должна была его возлюбить, когда он взял твою фамилию и обернулся Форнариным. Он на тебе и женился ради твоей звучной фамилии, нет? Ну не ради же твоей красоты? Она его за имя полюбила, а он её за имя полюбил. Недурственно, недурственно получилось, надо будет не забыть потом перенести шедевр на листочки. И ещё я знаю, что ты не знаешь, что я знаю, как ты, скажем так, встречалась с … Впрочем, ладно, может, это и неправда. Хотя он сам намекал. Ну может, ему пригрезилось? Подключим Ник-Сона, пусть разведает, что там было на самом деле. Ник-Сон если и соврёт, то складно, и одно загляденье – нет, заслуша́нье – будет знакомиться с его аудиоотчётом. Она смотрит мимо меня: соскучилась по своему Замухрышкину? Или по …?

– Он лукраедка?

«Кто?»

Ты должна была спросить: «Что это?», а не «Кто?». Ладно, допустим ты не расслышала.

– Никто. Проехали.

Нет, Ник-Сона задействовать не будем – слишком много у него может скопиться чувствительной информации. Крокодайло не потянет – староват для такого деликатного дела, а остальные уж больно далеки от любовной тематики.

«Как ты это делаешь? Ну, пророчишь?»

– Хочешь выведать секреты и стать моим конкурентом? Изволь. Сам я ничего, естественно, не умею, но у меня есть полезные друзья: Крокодайло, Ник-Сон, Польская Милиция и недавно вновь вернувшаяся в наш беспорочный круг КССР. Я получаю запрос о предсказании и распределяю его по исполнителям. Так, например, Крокодайло лучше ворожит по внутрироссийским делам, Ник-Сон – дока в американских проблемах, Польская Милиция отвечает за европейское направление, а Канадская Советская Социалистическая Республика – за весь остальной мир. Я принимаю от них готовый прогноз и транслирую его заказчику – ну, с небольшими поправками, которые вношу по ходу питчинга, подстраиваясь под реакцию аудитории. Таким образом, я не более, чем эффективный менеджер, контролёр, координатор, но мне достаётся вся слава, все коврижки и вся любовь всех прекрасных и – реже – не очень прекрасных дам. Да и как не подарить свою любовь несчастному страдальцу – и при этом такому безмерно, небывало талантливому?

«Прям так и дарят».

– Обменивают на мои услуги. А кое-кто вот так прям и дарит.

Она отводит глаза. Смущена? Не верит?

– Тебя интересует, как это происходит технически? Дамы, прекрасные и не очень, просто договариваются с охраной, и та на время отключает видеонаблюдение и притормаживает со своей заботой.

Но внутренний голос вмешивается в мой рассказ и нудно талдычит, что я всегда, оказывается, любил только тебя, а не всяких там дам, прекрасных и разных. Где ж ты раньше-то был, дружок подзабытый, со своим тайным знанием?

Однако, расслабься, ответного чувства я от тебя не жду, это было бы непростительной наивностью с моей стороны. Я жажду любви от твоего мужа. Поведай же ему о моих чувствах к нему и проследи, чтобы с эпиляцией и со всем прочим у него всё было тип-топ – как у тебя в славные давние времена. Твой взгляд на дверь – такой непроизвольный – даёт понять, что мысленно ты уже там, на воле. Что ж, дело сделано, задание тобою исполнено на пять с жирным плюсом, и откровения мои не интересуют тебя уже ни в малейшей степени. Начнёшь прощаться?

«Я рада, что у тебя тут всё так замечательно. Я что-нибудь могу для тебя сделать?»

– А ты готова прям на всё?

«Ну, я готова на многое».

– Ты в школе проходила арифметику и даже закончила технический вуз. Давай так: если «всё» – это сто процентов, то твоё «многое» – это сколько?

Ты кончила технический вуз и даже работала ну типа как инженером – пару лет, если мне память не изменяет, но техника и схожие с ней премудрости так и остались для тебя неродными, что было ясно тебе даже лучше, чем кому-либо постороннему. Истинным же твоим призванием было незлонамеренное разбиение о свою неприступность сердец таких горемык, как я и все мои тогдашние конкуренты, как первый твой – ещё студенческий – мужчина, согласно легенде смытый из твоей жизни навсегда за появление в ней раз под утро в неподобающем виде, как, наконец, Замухрышкин – последняя, хотелось бы верить, по времени, но не по важности из твоих жертв.

«Многое – это многое».

Ответ вполне в твоём духе. И вот мы мнёмся, словно не в состоянии выговорить «пять процентов», «три процента», «один процент», «ноль целых и ноль в периоде». Но ведь всё равно же не ноль!

– В таком случае помни, что я ещё есть. Есть вообще – и в твоей жизни в особенности.

Это первое. А из более приземлённого, но не столь, разумеется, важного, мне нужны тренажёры на разные группы мышц, а то я совсем тут увяну – без тебя и без тренажёров. Особенно страдает одна важная мышца, она тут халтурит, ленится, но ты появилась – и она заработала, и как заработала! И хорошо б ты выхлопотала для меня телевизор. Я хочу, чтобы ты иногда появлялась в нём и – совсем уж иногда – спускалась из него ко мне. Поэтому фоторамка с твоею фоткой меня не устроит – не предлагай, из фоторамки ты так просто не выпрыгнешь: края помешают. А ещё мне нужна сан-вет-прозекторская, где я мог бы препарировать лукраедок, ибо у меня появилась гипотеза, какая – пока не скажу, а то разболтаете. И ещё…

«Я помню. Ну ладно, мне пора».

Ты обо мне помнишь… Так и я о тебе помню. Ещё б не помнить: на тебе практически кончилась моя личная жизнь, вместе с тобой ушла моя молодость. Какой же я был глупый тогда! И я ли это был вообще? Вроде я, так как помню всё тогдашнее яснее вчерашнего. Как и всякая женщина, ты бывала или казалась разной: временами красивой, временами – не очень. Когда ты была красивой, я, должно быть, любил тебя, когда не очень – любил, наверное, ещё больше.

«Да, и спасибо тебе ещё раз за то, что не погнал меня тогда из нашей… не лишил меня тогда… пристанища».

– Да брось, не смущай меня.

Тебе, псковитянке, оно было нужнее, чем мне – москвичу в бог знает каком поколении. Тем более, что мне было куда уходить – в собственную же двушку. А с тех пор в твоей жизни благодаря Замухрышкину появились хоромы не в пример роскошнее той каморки. Когда же ты окончательно выписалась из моей жизни – надо полагать, к Замухрышкину, – я почувствовал и разочарование, и облегчение, и боль – всё сразу и в равных примерно пропорциях.

«Ну тогда я пошла».

– Я вижу. Не смею препятствовать очередному меня-тобой-покиданию.

Ну хоть бы пообещала, что ещё заедет, хоть бы воздушный поцелуй, что ль, в меня послала…

А вот интересно, что ты расскажешь обо мне своему Замухрышкину. Скажешь, что этот-за-ногу-прикованный-псих теперь не может вызвать ничего, кроме жалости? Или так прямо и заявишь: «Осторожнее, Замухрышкин, ты втюришься в него, как втюрилась повторно и я»?

Добрый совет лучше двух недобрых

Я плохо спал и проснулся злым как лукраедка, оттеснённая от кормушки. Глаза мои долго не могли сфокусироваться: каждый из них смотрел на явленный мне антураж со своей точки зрения, и каждый был по-своему прав.

Визит Машки явно не пошёл мне на пользу: всю ночь я прокручивал вокруг точек бифуркации наш диалог и сочинял его возможные продолжения. А ещё, и тоже ночью, я с умопомрачительной ясностью осознал, что давно уже не был на воздухе, не получал витамина D и должен быть бледнее поганки; с такой ли измученной физиономией кадрить чужих жён и бывших любовниц?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Матка Боска – Богородица (польск.).

2

Highly, highly likely – весьма, весьма вероятно (англ.).

3

Зельбстфернихьтунг – die Selbstvernichtung, – самоуничтожение (нем.).

4

Марк Порций Катон Старший – древнеримский политик, особенно прославившийся своей фразой «Карфаген должен быть разрушен», которая вставлялась им во все произносимые в сенате речи.