Воронье наследство

– Давно ты тут? – впрочем, стоило Мэлоуну выйти на свет, как знать ответ тут же расхотелось, а он и не спешил отвечать. То ли тени так падали, то ли он в самом деле был чем-то не на шутку встревожен, трудно было определить. По коже пробежали ледяные мурашки. Или все дело в сквозняках? Попытавшись скрыть нахлынувшие плохие предчувствия, Эстелла добавила нарочито-строго: – Будешь так прятаться, однажды кто-нибудь решит, что у тебя недобрые намерения.

– То есть сейчас ты так не думаешь? – Мэлоун поднял отложенные в сторону свежие программки.

Сказал это так, что Эстелла с трудом подавила желание оказаться как можно дальше. Продолжила стоять на месте и была невероятно рада этой своей маленькой победе.

– Будь это так, Гаруш бы предупредил, – выхватив программки из рук Мэлоуна, она положила их на стол и прижала ладонью. Бросила ворону недовольное: – Мог бы дать знать, что тут посторонние.

– Карр, – ответил ворон и отвернулся. Мэлоун подошел к нему, пригладил распушившиеся перья.

– Он тебе говорил. Если хочешь с ним поладить, придется научиться понимать.

От того, с каким довольным видом Гаруш запрокинул голову – казалось, еще чуть-чуть, и заурчит – стало жутко досадно. Эстелла сжала губы и процедила:

– Вот может и научишь? У тебя-то отлично выходит.

– Может быть, – Мэлоун пожал плечами. – В другой раз, когда тебе будет, что дать взамен.

– Ах ты! – от возмущения Эстелла задохнулась и не смогла больше сказать ни слова. Уже замахнулась для пощечины, но Мэлоун успел выставить перед собой ладони, словно щит.

– Тише, тише. Не представляю, что ты себе вообразила, но…

– По-моему, прекрасно представляешь, – хмыкнула Эстелла, уже немного пришедшая в себя. Щеки пылали, и она успела порадоваться, что свет достаточно тусклый, так что вряд ли это было заметно.

Мэлоун что-то произнес одними губами, встряхнул головой, прежде чем вновь поднять взгляд на Эстеллу.

– Ты правда хотела узнать у меня секрет приручения своенравной птицы? Сдается мне, сейчас тебя другое больше волнует.

Эстелла поморщилась, не желая признавать его правоту. Но еще больше она была недовольна собой: за пустой болтовней из головы совершенно вылетело, ради чего сюда пришла.

– Сейчас? Да, пожалуй, – она указала на торчащую из замка заколку. – Очень нужно достать кое-что из ящика, а он заперт, как назло.

Мэлоун вынул заколку, протянул Эстелле.

– Уверена, что нужно? Если там и хранится что-то важное, то не для тебя.

– Не забывай, теперь все, что в этом доме, принадлежит мне.

– Пока еще не принадлежит, – напомнил Мэлоун, и Эстелла поморщилась, как если бы съела сразу несколько долек лимона.

– Придется это исправить.

Эстелла скрутила волосы в пучок на затылке, заколола. Не слишком аккуратно, но возможности как следует заняться прической сейчас не было. В одном из открытых, а потому не слишком интересующих пока ящиков комода отыскала нож для вскрытия конвертов, и на лице засияла победная улыбка.

Как выяснилось через пару минут, радость была преждевременной. Сверкающая костяная ручка скользила в руке, а замок никак не желал поворачиваться.

– Точно помощь не нужна?

На несколько мгновений Эстелла успела позабыть о присутствии постороннего и теперь недовольно поморщилась.

– Не хочу ни с кем делить секреты родителей, – еще одна попытка. Замок жалобно скрипнул, поддаваясь. – А с тобой тем более.

«Ну же, почти получилось».

Рука предательски соскользнула. Собственный вскрик Эстелла услышала раньше, чем ощутила жжение в ладони, и точно раньше, чем заметила выступившую капельку крови.

– Дай-ка сюда, пока не покалечилась.

Мэлоун забрал у нее ножик, отложил в сторону. Однако ладонь отпускать не спешил. Наклонился ближе, внимательно всматриваясь. Эстелла настолько смутилась, что отдернуть руку не пришло в голову.

Мама всегда говорила, что ухоженные руки – признак настоящей леди. У Эстеллы же они больше походили на руки неумелого поваренка. Даже скорее подмастерья неумелого поваренка. Нестерпимо захотелось скрыть это безобразие под перчатками.

– И к чему такая забота? – лишь когда Мэлоун перевязал ее ладонь платком, Эстелла пришла в себя и сделала шаг назад.

Мэлоун только пожал плечами.

– Не всему нужны причины.

Сказал так, будто и впрямь всего лишь сделал то, что полагается в таких случаях, и от этого стало самую капельку неприятно. Пока Эстелла пыталась решить, притворяется он или нет – ладонь все еще слегка покалывало от прикосновений – Мэлоун отвернулся.

Пара ловких движений, которые Эстелла даже не успела уловить, и замок на неподатливом ящике издал характерный щелчок.

– Любопытно, откуда вдруг такие умения? Прокрадываешься невидимкой, с легкостью вскрываешь замки.

– Поверь, тебе лучше этого не знать, – Мэлоун чуть выдвинул ящик и отошел в сторону.

– Прошу.

Со своего места Эстелла смогла разглядеть стопки пожелтевших конвертов, но подходить не спешила.

– Ты подозрительно добр.

– Просто решил, что ты имеешь полное право первой взглянуть, что там.

Эстелла уже подошла к комоду, протянула руку к перевязанной алой лентой пачке писем, но остановилась на полпути.

– Первой? – она задвинула ящик и осталась стоять, придерживая его пальцами. – Предлагаешь при тебе читать эти письма? Или отдать, когда сама прочту?

– Сама решай, ты же здесь хозяйка, – Мэлоун продолжал быть слишком уж покладистым. – Но разве тебе не кажется, что будет несправедливо не поделиться со мной находкой?

Дешевая манипуляция. Могло бы сработать, не вырасти Эстелла среди тех, для кого ежеминутно жонглировать словами и доводами в своих интересах – привычная рутина.

– Только если честно ответишь на один единственный вопрос, – она внутренне вздрогнула, поняв, что в точности копирует маму, отчитывающую провинившуюся прислугу. – Зачем ты сюда пришел? И не вздумай сказать, что решил полюбоваться на наши фамильные коллекции на ночь глядя.

– Причина та же, что и у тебя, – уклончиво ответил Мэлоун и отчего-то помрачнел сильнее прежнего.

Эстелла покачала головой.

– Я же просила, ответить честно. Здесь нет дорогих твоему сердцу воспоминаний, и я сильно сомневаюсь, будто ты знал, где мои родители хранили свои.

– Ладно, подловила, – не стал отпираться Мэлоун. – Узнал, что ты здесь и решил проверить, в порядке ли.

– Нянюшка сболтнула, да? – Эстелла не смогла скрыть досады.

– Я умею быть убедительным, если нужно. А с ней все оказалось просто, учитывая… не важно.

Он вдруг замолк, отвернулся, стал барабанить пальцами по столу, и от этого стало только тревожней.

– Учитывая что? – Голос дрогнул, но Эстелла быстро взяла себя в руки. – С чего бы мне быть не в порядке?

Несколько мгновений молчания показались вечностью.

– Завтра будет еще одна церемония прощания. Вряд ли такая же торжественная, но…

– К-кто? – едва смогла выговорить Эстелла. Осознать услышанное до конца не получалось.

– Бабушка Клодетт. Она так просила себя называть.

«Она была хорошей», – застучало в голове. – «Хорошей. Немного не в себе, а порой и не немного, но хорошей. Лучше многих, кто сегодня собрался в этом доме. Почему она? Почему…»

– Почему ты сразу не сказал? – Эстелла с удивлением услышала стальные нотки в собственном голосе.

Кажется, Мэлоун тоже услышал, потому обернулся.

– Не уверен, что я тот, кто должен сообщить такую новость.

– Или не посчитал нужным сообщить? – внутри все закипело. – Это нарушило бы твои планы. Что с ней случилось?

– Неудачно полетала с балкона, – Мэлоун сказал это так буднично, словно и не о человеке вовсе. – Или кто-то ей в этом помог. Буду рад, если ошибаюсь, и все это просто случайности. Смерть твоих родителей, теперь это. Лучше проверить до того, как произойдет новая.

Эстелла не могла поверить своим ушам.

– Как ты можешь сейчас об этом думать?

Сказала и тут же одернула себя. Не так уж трудно сохранять здравомыслие, если погибшие не были достаточно близки. Но тогда зачем так настойчиво пытаться найти виновных?

– Сомневаюсь, что заламывание рук и причитания помогут решить проблему, – он подошел, обхватил Эстеллу за плечи. Так внезапно, что она не успела отшатнуться. – Слушай, если тебе кажется, что мне легко рассуждать и искать причины, лучше еще раз подумай. Сейчас не самое подходящее время оплакивать умерших, как бы нам того ни хотелось.

Неожиданно для себя самой Эстелла кивнула. Достала из пачки писем одно, на котором еще чувствовался терпкий аромат неизвестной пряности.

– Тогда для начала давай узнаем, что так хотели скрыть мои родители.

Адреса на конверте не значилось, только выведенное размашистым почерком: «Графу и графине Баркс, лично в руки». Эстелла обернулась к подозрительно притихшему ворону.

– Не ты, случайно, почту разносил?

Возмущенное «Карр-Кар!» было вполне очевидным ответом.

– Лучше больше не оскорбляй его такими предположениями, – посоветовал Мэлоун. – А то можешь не надеяться на хорошее расположение.

Эстелла пробурчала:

– Перестань меня поучать.

Развернула вложенное в конверт письмо и издала разочарованный вздох. Тот же размашистый почерк, что на конверте, но вот прочесть написанное было решительно невозможно. И вовсе не из-за неразборчивости, каждая буква была выведена с тщательностью, какой обладают законченные педанты или очень старательные дети, недавно научившиеся писать и гордящиеся этим. Буквы складывались в слова, значения которых Эстелла не могла понять. Она с досадой бросила письмо на стол, около которого стоял Мэлоун.

– Знаешь, что это за язык?

Она спросила наугад, вовсе не надеясь на положительный ответ, но Мэлоун, лишь мельком взглянув на письмо, так побледнел, что стало ясно: попала в точку.

– Дело не в языке, – нехотя протянул он. – Но прочесть могу, да. Только нужно время.

– Не страшно, до утра полно времени, никто и не заметит нашего отсутствия, – Эстелла поудобнее уселась в кресло, однако Мэлоун положил письмо обратно в конверт.

– И еще нужны кое-какие ресурсы, а в этой комнате их нет. Во всем поместье вряд ли отыщутся. Придется мне ненадолго съездить домой.

С этими словами он спрятал письмо во внутренний карман сюртука, а следом и остальную пачку.

– Хэй! – возмутилась Эстелла, преградила путь к выходу из библиотеки. – Не думай, что позволю тебе унести их в неизвестном направлении.

– А придется, – Мэлоун обошел ее, будто пустое место. – Тебе придется поверить, что я вернусь с расшифровкой, или попытаться прочесть самой.

Перешагнул порог, не оборачиваясь, и Эстелла вынуждена была почти бежать за ним следом по коридору.

– Ты не оставляешь мне выбора!

Она бы многое хотела наговорить, пусть потом и пришлось бы об этом жалеть. Уже набрала побольше воздуху, чтобы начать тираду, поравнялась с Мэлоуном… и едва не столкнулась с вышедшим из-за поворота поверенным.

– О, вот и замечательно, – он улыбнулся так натянуто, что не было сомнений: все совсем не «замечательно» – Мы как раз вас разыскивали, графиня.

– Мы? – Эстелла заглянула поверенному через плечо. Заметив стоящую там, нетерпеливо переминающуюся с ноги на ногу фигуру, процедила сквозь зубы: – Дядя Вилтон? Вам-то я зачем понадобилась? Мы, кажется, все уже обговорили.

– Я бы так не спешил на вашем месте, – поверенный примирительно поднял руку. Взглянул на Мэлоуна и покачал головой. – Это конфиденциальный разговор.

Толстая папка с бумагами в руках поверенного не предвещала ничего хорошего, а чересчур довольное, прямо-таки сияющее лицо двоюродного дядюшки это только подтверждало.

– У графини нет от меня секретов, – вмешался Мэлоун. Эстелла в знак благодарности взяла его под руку. Услышать плохие новости в одиночку было так страшно, что ноги подкашивались.

– И лучше нам поговорить как можно скорее, – как голосу удавалось оставаться твердым, Эстелла не представляла. Быть может, помогло присутствие усевшегося на плечо Гаруша? – У меня нет времени на пустяки.

Она открыла дверь в ближайшую, гостевую комнату, села на мягкий бархатный диван, указала поверенному на точно такой же напротив себя. Удивленно вскинула брови, когда дядя разместился рядом с ним. Даже Мэлоун остался стоять позади дивана, не позволяя себе такой наглости.

– Речь, кажется, шла о конфиденциальном разговоре? – Эстелла красноречиво кивнула в сторону двери, но дядюшка Вилтон только заулыбался шире прежнего.

– О, девочка моя, сначала выслушайте до конца. Помощь вам определенно понадобится.

Проигнорировать его. Пусть сколько угодно фамильярничает. Не говорить ни слова. Даже не смотреть в его сторону. Только на поверенного. Выпрямить спину и обращаться только к нему.

– Я верно понимаю, вы что-то обнаружили в их бумагах? – спросила она, указав на папку, лежащую у него на коленях.

Поверенный тут же раскрыл папку, словно получил разрешение, которого так ждал.

– Увы, графиня, но ваши родители, как оказалось уже при беглом изучении, посвящали меня не во все свои финансовые дела. Денежные переводы, довольно частые, на несколько счетов, я постараюсь выяснить, кому они принадлежат, но обещать не могу. Закладные, о которых они умалчивали…

От сказанного голова шла кругом. Эстелла не выдержала, прервала поверенного:

– Избавьте меня от подробностей, лучше скажите в двух словах, что вас так обеспокоило.

– Я не хотел вас пугать вот так сразу, но… ладно. Боюсь, единственное, что родители вам оставили – огромные долги. Настолько огромные, что их едва покроет стоимость всего поместья.

Эстеллу будто ледяным душем окатили.

– Всего поместья? – только и смогла выговорить она. Настолько шокированная, что и не подумала возразить, когда дядя сел рядом, накрыл ее ладонь своей.

– Вам не о чем беспокоиться, девочка моя, – слова казались похожими на сладкую патоку. – Разве могут самые близкие оставшиеся родственники позволить случиться такой несправедливости? Господин Ниддель верно поступил, что обратился ко мне с этой бедой.

Если бы Эстелла могла, то испепелила бы поверенного взглядом. Какое он имел право? Хотя, наверное, имел, ничего с этим не поделать.

– И что же вы предлагаете, дядя?

Она едва не вскрикнула, когда когти Гаруша впились в плечо. Погладила по голове, пытаясь успокоить его. Или, скорее, себя.

«Это какое-то недоразумение. Должно быть так. Поверенный что-то напутал». Противный внутренний голос тут же возразил, что поверенный никогда ничего не путает.

– Лучше обсудим это в приватной обстановке, девочка моя, – интересно, дядя и правда надеялся, что поток этого сладкого сиропа перебьет всю накопившуюся горечь? – Вам не придется продавать поместье за долги чужим людям, я не могу допустить такой несправедливости.

– Хотите сами выкупить его? – догадалась Эстелла. – Очень щедрое предложение.

Слишком щедрое, чтобы не предполагать никакого «но». Впрочем, об условиях догадаться несложно, дядюшка вполне ясно их озвучил еще в обеденном зале.

– Для начала нужно обговорить все детали, – Эстелла обернулась к Мэлоуну. – Наша маленькая загадка все еще ждет решения. Не стану больше вас задерживать, здесь я вполне справлюсь сама.

Мэлоун, однако, не сдвинулся с места.

– Вы уверены?

«Нет, конечно, но так будет лучше», – Эстелла вновь потрепала ворона по затылку.

– Гаруш проследит, чтобы не случилось никаких неожиданностей.

Как только удаляющиеся по коридору шаги стихли, дядя крепче сжал ладонь Эстеллы.

– Карр! – Гаруш расправил крылья, и дядя испуганно отшатнулся.

– Вы мудро поступили, графиня.

– Давайте без лишних любезностей, – прервала его Эстелла. – Я верно понимаю, ваше предложение еще в силе?

«Если бы ты знал, дядя, какое тебя ждет разочарование», – внутренне позлорадствовала Эстелла. – «Тебя и того, кого ты наметил мне в женихи. Кем бы он ни был».

Глава 4

Из-за двери доносится музыка. Тихая, романтичная. Скрипичные переливы, едва уловимый голосок флейты, становящийся все громче. Завораживающая мелодия, зовущая кружиться в танце.

Наверное.

Если иметь хоть капельку музыкального слуха.

Кусок ароматного яблочного пирога с корицей, крепко зажатый в руке, манит ничуть не меньше. Развернуть промасленную бумагу, отщипнуть маленький кусочек. Хочется слопать все целиком, но… если узнают, а узнают наверняка – по голове настучат знатно. Несправедливо, он же все равно возвращается не с пустой сумкой. Ничего, он привык. Почти.

Ритмичный топот множества ног, голоса, сдержанный смех – как подобает во время светской беседы. Это гораздо важнее. Они слишком заняты, чтобы обратить внимание хоть на что-то, кроме самих себя. Все они. Наверное, считают себя центром мира. Наверное, даже правы.

Любопытство заставляет заглянуть в замочную скважину. Всего на миг, успеть заметить лишь яркие наряды, каких раньше не видел. Мельком прикоснуться к миру, в котором нет места таким, как он.

Нельзя задерживаться. Не быть таким круглым дураком, не пропасть, как Нэйт, и другие до него.

Пробежать до конца коридора, укрыться в тени. Отдышаться. Надо же, сердце колотится почти так же, как заигравшая в зале кадриль. Улыбки сдержать не удается, а пальцы сами собой отламывают еще кусочек чудесного пирога.

Пора убираться. Сейчас же. По лестнице вниз, через винный погреб, так же как пришел сюда.

Но тогда дверь на лестницу была открыта.

Дернуть ручку посильнее. Не поддается. Судорожно перебрать в памяти ближайшие коридоры и проходы, которые успел заметить. Из головы, как назло, все вылетело напрочь.

– Как ты тут очутился, мальчик?

Появившаяся будто из ниоткуда женщина похожа на изящную фарфоровую статуэтку. Такую хрупкую и невесомую, что, кажется, достаточно оттолкнуть с дороги, и путь будет свободен.

Если бы только она была одна.

– Не очень-то вежливо молчать, когда задают прямой вопрос.

Хозяин дома. Черная птица на плече, как на их графском гербе, не обманешься. Наклонилась и вроде как нашептывает ему что-то. Ерунда, не нашептывает, конечно, это было бы очень странно. А граф стоит, приобняв женщину. Ждет ответа.

Бежать, бежать, пока можно. Если можно. Холод стены чувствуется спиной даже сквозь рубашку.

– Я… у вас такой большой дом, легко заблудиться, – как жалко звучит. С чего вообще приходится оправдываться, за что? Что не повезло родиться не там, где бы хотелось? Вот еще! – В полицию отведете, да?

Вместо ответа граф только качает головой, а графиня подходит, берет за руку. Ладонь такая теплая, неожиданно для фарфоровой статуэтки.

– У полиции найдутся дела поважнее, – понятно, сейчас охрану позовут, а это еще хуже. Но они отчего-то не торопятся. – Здесь не обижают оголодавших детей.

Спасибо пирогу, который он все еще прижимает к себе. Кажется, из-за этого они и не заметили главного. Сумку, перекинутую через плечо. Набитую под завязку их богатством. Такой маленькой его частью, они и после вряд ли заметят пропажу.

– Скажи, как тебя зовут?

А вот это уж дудки – не хватало еще самому себя выдавать. Взгляд падает на блестящий пригласительный в руке у графини:

«Первый и единственный закрытый концерт Энди Мэлоуна состоится…»

– Мэлоун, – вырывается само собой. А почему бы и нет? Имя не лучше и не хуже любого другого, так что какая разница?

Есть разница, и совсем не маленькая. Становится понятно по тому, как они переглянулись. Графиня сжимает ладонь крепче, так что уже не вырваться. Подносит пригласительный ближе.

– Можешь это прочесть?

Обидный вопрос.

– Думаете, раз беднее, значит совсем неграмотный? Конечно, я умею читать!

Снова переглядываются, и от этого уже становится не по себе.

– Иногда мало просто уметь читать, – медленно произносит граф.

Надо было сразу послать подальше Шина и всю его банду. «Ты погляди на тот дом, там же озолотиться можно, если умеючи». И родителей заодно, за то, что не остановили.

– Пожалуйста, покажи, что в твоей сумке.

Мягкость, с которой графиня это сказала, нисколько не успокаивает. Ничего не остается, только протянуть сумку и смотреть, как они с графом в ней роются. Ничего, кроме как попробовать сбежать. Сейчас, пока отвлеклись. Незаметный шаг в сторону…

– Карр! – угрожающе раскрытый клюв, взмах крыльями. Никаких шансов, это ясно читается в янтарных глазах, будто видящих насквозь.

– Эй, пошутил я, пошутил, – остается только отмахнуться с испуга.

– Осторожнее с Гарушем, он шуток не любит.

Это и без напоминания графа, как ни в чем не бывало продолжающего обыскивать сумку, ясно. Да и им самим кое-что уже должно быть ясно: там, в сумке, только их вещи. Забрали бы уже все да отпустили. Ожидание – наказание гораздо хуже любого другого. Может, потому и медлят?

– А ведь здесь не все, – графиня захлопывает сумку, перебирает в руках вынутые оттуда четки из розового жемчуга.

– Не все? – собственный голос кажется чужим, испуганным и совсем детским. И только после вспоминается, а рука сама тянется к карману под строгим взглядом птицы. – Вот, случайно прихватил. Разве это важное?

Черное, отливающее серебром перо. Легкое и такое шелковистое. Он ведь и вправду не мог объяснить, зачем решил забрать такую безделушку. Сувенир на память?

– Попробуй теперь прочесть, – граф с хитрым прищуром кивает на пригласительный.

– Что за?.. – приходится крепко зажмуриться, но и это не помогает: на листе, все таком же ярком и блестящем, странные каракули. – Фокусы какие-то, что ли?

Граф с графиней снова переглядываются.

– Как думаешь? – первым спрашивает граф, а графиня пожимает плечами.

– Почему бы и нет?

Протягивает перо обратно, но в последний момент отнимает.

– Не так быстро. Хочешь его оставить себе – мы не против, но только себе. Поможет о нас не забывать. Это тоже сможешь забрать, – она указывает на четки. – Думаю, ты сумеешь их выгодно продать. Мы и еще поможем, если позже понадобится. Не стесняйся обращаться к нам, и больше не придется воровать.

Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но и отказаться – потом сильно пожалеть.

– И что я за это буду должен?

– А мальчик неглупый, – искренне удивляется граф, и это удивление больно задевает. Приходится крепко стиснуть зубы, чтобы смолчать и не испортить все.

– Всего лишь одно обещание, – графиня перебирает четки, дразня. – Ты ведь умеешь держать слово?..

…– О, явился, ну надо же, – произнес знакомый до боли в скулах женский голос. Мэлоун так надеялся, что хотя бы теперь его не услышит.

– О, а у тебя сегодня и язык не заплетается, надо же, – скопировал он ее интонацию. Попытался вспомнить, сколько раз за свои двадцать лет видел ее трезвой. Три, четыре? Пожалуй. Только после этого он задвинул кровать на место и обернулся. Поморщился от досады: придется подыскивать новое место для тайника.

К счастью, перо – то самое, не позволяющее и на миг позабыть о данном когда-то слове, оказалось на месте и теперь было спрятано в самое надежное место: внутренний карман сюртука.

– Ты как с матерью разговариваешь? – а вот папаша уже заметно пошатывался, несмотря на раннее утро.

– Да он поди знаться-то с нами не хочет, – фыркнула та, кого приходится называть матерью, хотя кровное родство в этом мире почти ничего не значит. – Ты глянь, вырядился-то как.

Еще лет пять назад Мэлоуна задели бы эти слова. Теперь же он ощутил лишь раздражение.

– Вы бы тоже могли так одеваться, – он окинул брезгливым взглядом лохмотья, в которые превратилась когда-то весьма неплохая, наверное, модная в свое время, родительская одежда. – Если бы с умом тратили то, что я приносил. Может, и жили бы уже не в этой помойке, переехали бы в город.

– Учить нас решил, да? – папаша завелся с пол-оборота, но это совсем не пугало. – Где б ты был, если б не мы?

Плюнул, сложил руки на груди и демонстративно отвернулся.

В кои-то веки он оказался прав. Спорить даже из принципа не захотелось. Не отправляй они его тогда «на заработки» – отличное оправдание для совести – он бы никогда не приблизился к тому дому. Слишком большому. Слишком богатому. Дому, который может стать его, если повезет. Очень-очень повезет.

– К ним ходил, да? – мать обреченно вздохнула. – Опять? Сладким тебя там приманивают, что ли?

Уточнять, о ком речь, не потребовалось. Уже столько раз повторялся этот разговор, не сосчитать. Результат все равно один.

– Не нравится, что им я благодарен больше, чем вам, – Мэлоун сел на край кровати, которая жалобно скрипнула под ним. – А когда подачки принимали, они вам были хороши.

– От них бы не убыло. А вот отнимать у меня сына не позволю.

«Поздновато ты опомнилась», – Мэлоун хотел выпалить это ей в лицо, но в последний момент сдержался.

– Можешь больше об этом не волноваться. И не ревновать. Теперь не к кому.

Так странно: стоило произнести это вслух, как по-настоящему пришло осознание. Придавило своей тяжестью, не давая пошевелиться.