Листья мушмулы

– А у тебя, дочь, как дела в школе?

Юлька пожала плечами.

– Нормально.

–Худая, аж светишься вся. Суп ела?

– А как же. Вкусный.

Юлька побежала наверх переодеваться. На кровати лежал наряд: короткая джинсовая юбка и крохотный топик на бретельках. Топик она выпросила у Инки Кнопочкиной, своей подружки номер два. Хотя Инна младше на полгода, из-за широкой кости была крупнее и массивнее её. Этот топик со стразами подружка натягивала с трудом, а ей он оказался впору. Увидев своё отражение в зеркале, Юлька показалась себе просто неотразимой. Серёжка обязательно заметит её в этом наряде и уж точно обратит внимание. Собрала волосы в хвост, завязала его на макушке. Прицепила аляповатую заколку, посчитав её суперской, повесила сумочку на плечо. Готова!

Одноклассники Сергей Антонов и Гай Климов оказались невольными соперниками за сердце Юльки. Конечно, сами они об этом даже не подозревали, но борьба шла нешуточная. Оба мальчика нравились ей, она не могла определить, кому отдать первенство. Слабый физически, почти по-девичьи красивый Серёжа напоминал принца из сказки: огромными голубыми глазами, длинными ресницами и нежным румянцем. Гая же Юлька ассоциировала с лошадью, вернее с конём. Сильными ногами, всем телом, состоящим из сплошных мышц, он походил на это благородное животное. И глаза у Гая не хуже Сережкиных – жаль, что ехидные, но такие же красивые.

Довольная собой, Юлька проскакала по лестнице вниз, ничто не предвещало неприятности. На её беду, кроме мальчишек и мамы, за столом оказался отец. Зная, что он дома, она бы не рискнула попасться ему на глаза в этом наряде, выбралась бы через окно. Прямо напротив спальни росло замечательное, огромное ореховое дерево, его сохранили при постройке дома. Месяц назад Юлька обнаружила, что может спокойно по нему спускаться и незамеченной под прикрытием кроны, перелезать через забор на улицу, минуя калитку.

– Юлия! – послышался грозный окрик.

Отец назвал её полным именем – ничего хорошего это не предвещало. У неё зачесалось между лопаток, ещё одно предупреждение грядущих неприятностей. Там, откуда, по мнению людей, у ангелов растут крылья, у Юльки находился центр предчувствия всех невзгод.

– Куда это, позволь поинтересоваться, ты намылилась в таком виде?

Юлька твёрдо знала, отец не позволит в обтягивающем топике, в бюстгальтере с бретельками, торчащими наружу, выйти на улицу. Скорее всего, слишком короткая юбка, едва прикрывающая ягодицы, тоже возмутила его. Но из упрямства всё же попыталась переубедить родителя.

– Я в театральный кружок, на занятия. Папуль, сейчас все девочки так ходят.

– Да мне плевать, в чём ходят другие! Их отцам, видимо, все равно, как выглядят их дочери. – Он повысил голос. – Я же тебя люблю. И мне не всё равно! Поэтому изволь снять эти тряпки. Я ещё спрошу у твоей матери, – он бросил сердитый взгляд на жену. – Откуда взялись эти вещи?

– Ну, папа! Пожалуйста. У тебя устаревшие понятия. Почему всем можно так ходить, а мне нет?

– Я сказал – ты должна услышать. Или переодеваешься, или никакого кружка.

Юлька давно усвоила: с отцом бесполезно спорить, ныть или уговаривать, могло получиться только хуже. От обиды у неё задрожали губы. Её никто не понимает! Каждый норовит дать указания, никто не желает слушать её мнения. Что за жизнь такая? Злющая Юлька вернулась в комнату, сбросила с себя топик, швырнула на кровать. Синтетическая тряпочка, скользнув по покрывалу, упала в зазор между кроватью и стеной. Чертыхаясь, девочка отодвинула кровать, вытащила топик в паутине и пыли.

«Чёрт! – отряхнула его. Обида на весь свет жгла душу. – Везёт Инке, ей родители разрешают одеваться по-современному, я же, как монашка, должна ходить. Когда у меня появится дочка, я не стану ей запрещать. Наоборот пойму и поддержу. И вообще буду самой продвинутой и современной мамой».

Юлька одела футболку с дурацкими рукавами «фонарик». Она чуть нагнулась, чтобы взять с полки бриджи, в зеркале напротив шкафа заметила, как мелькнули из-под короткой юбки трусики. Да уж! Не хотела бы, неловко повернувшись, светить детским бельём. А как ещё назвать это безобразие? Такое бельё она носила с детства, только размер менялся. Юлька давно пыталась убедить мать: ей пора переходить на современные вещи, например – стринги. Но та даже думать запретила о них.

«Девочке-подростку вредно ходить в них. Твоё здоровье важнее сиюминутной моды. Ты сама мне потом спасибо скажешь», – заявила мать, отбирая вожделенное шёлковое чудо со стразами, которое дочь выбрала в магазине.

«Как же – скажу, – думала Юлька, – какой вред может быть от такой красоты?»

Она видела: большинство одноклассниц, переодеваясь на занятия по физкультуре, щеголяли в стрингах. А она, и ещё пара тройка девочек носили обычное бельё. Честно говоря, ей не очень нравилось, что любительницы стрингов светили голыми попами, но сам факт: им можно, а ей нельзя, доводил Юльку до белого каления. Со вздохом глянула на себя в зеркало – совершенно обыденный вид. Серёжка сто раз видел её в этом наряде, второй раз и не посмотрит. Она тоже до какого-то времени не обращала на него внимания. Многих одноклассников, как облупленных, Юлька знала ещё с детского сада. Хоть и находилась в нём всего полтора года, успела перезнакомиться со всеми воспитанниками. Они стали для неё привычны и неинтересны. И Серёжку Антонова она бы не замечала, если бы он вдруг не стал пользоваться популярностью у «бэшек». Девочки с параллельного «Б» подкарауливали Антонова у входа в школу, передавали ему записки на переменах. Юлька пригляделась и обнаружила: Сергей и правда похож на принца. Теперь оставалось чем-то поразить его, чтобы он тоже её отметил. Только вот чем? Она вышла из своей комнаты и через затворённую неплотно дверь, услышала разговор родителей.

– Как ты могла купить подобное уродство дочери? – ворчал отец.

Мама возмутилась.

– Я не покупала.

– Тогда откуда у неё эти возмутительные вещи? Дочь выглядела, как… – голос отца дрогнул.

Юлька знала, он никогда не назовёт её плохим словом и с любопытством навострила уши. Как же отец выкрутится?

– Как возмутительница спокойствия.

«Да уж, – хмыкнула возмутительница спокойствия, – с фантазией у папули так себе».

Юлька громко хлопнула дверью своей комнаты. Родители выглянули в коридор.

– Я переоделась. Теперь могу идти?

Алан Дамирович окинул дочь взглядом, обрадовался.

– Ну, вот – другое дело.

Мать поинтересовалась:

– Уроки сделала?

Юлька без зазрения совести соврала:

– Ага. И твои задания выполнила.

– Допоздна не задерживайся. После кружка сразу домой, – добавил отец.

– Ладно, – Юлька махнула рукой и, перепрыгивая через ступеньки, помчалась вниз.

Идея отца разместить спальные комнаты на втором этаже уже не казалась хорошей. Получается, она всегда находится неподалёку от родителей. Хорошо ещё, что сначала идёт спальня Нико, а потом уже её. Родители не услышат скрип оконной рамы, если она вздумает удрать ночью.

Театральный кружок Юлька посещала уже месяц, с того момента, как по-новому взглянула на Серёжку. Он же занимался в этом кружке с третьего класса. Антонов обожал внимание к себе, хорошо читал стихи со сцены и считался неплохим актёром. Юлька ворвалась в актовый зал, где проходил прогон пьесы.

– Алхазова, ты как всегда в последнюю минуту, – произнёс Вячеслав Иванович учитель литературы и русского языка и по совместительству руководитель театрального кружка. – Садись и быстро вливайся в работу.

«Работу, – ехидно пробормотала Юлька, – разве это работа? Так, развлечение». Она достала из сумки листок со своей ролью и принялась ожидать, пока дойдёт её очередь вставить пару реплик. Неподалёку, прикрыв глаза длинными ресницами, сидел Антонов. Его светлые пушистые волосы, озарённые солнцем, казались нимбом над головой. Юлька скосила глаза, разглядывая пушок на щеке и розовое ухо Сергея.

«Интересно, отчего раньше это были просто уши, губы и глаза, а теперь вдруг они стали красивыми, и на них хочется смотреть и смотреть?»

Она сдула чёлку со лба. Душно. Ранняя для Ставропольского края весна к концу апреля прогрела воздух до двадцати шести градусов, а в зале до сих пор не удосужились распаковать заклеенные на зиму окна. Футболка под мышками и на спине Юльки взмокла, она перестала следить и за объектом своей страсти, и за ходом чтения пьесы.

– Дышать нечем, – пожаловалась она громко.

Серёжка поддержал её.

– Кислорода не хватает.

Неля, крупная рослая девочка из параллельного класса, ринулась к окну и стала дёргать фрамугу. Короткое платье приподнялось, чуть-чуть приоткрывая взорам окружающих ягодицы. Юлька покраснела.

– Нелька попой фоткает, – хмыкнул сидящий рядом с Сергеем Славка Егоров.

– Ага. Только задница слишком толстая, – поддакнул ему предмет Юлькиного обожания, заставив её щёки вспыхнуть сильнее. – И прыщи всю картину портят.

«Как он с такого расстояния ухитрился разглядеть? – удивилась Юлька, становясь от стыда свекольного оттенка, словно сама светила пятой точкой.

Наконец Неля открыла фрамугу, полоски бумаги, торчащие вокруг неё, зашелестели под ветерком, ворвавшимся в душный зал.

– Спасибо, Нелли, – поблагодарил ученицу Вячеслав Иванович.

Неля, бросив влюблённый взгляд на Антонова, села на своё место.

Славка наклонился к Сергею и что-то быстро ему сказал. Они засмеялись. До Юльки донеслась пара слов: «Жирная корова». Ей стало ужасно неприятно, оказывается, её романтичный принц обычный вульгарный грубиян. Мальчишки сдвинули головы ближе, но она всё равно расслышала мат. Из красивого рта Сережки вылетали отвратительные слова. Юлька вдруг поняла: на самом деле не так уж он ей и нравится. И ничего в нём особенного нет. И пьеса дурацкая. Про Ромео и Джульетту не ставил только ленивый. И зачем она торчит в этом душном зале вместо того, чтобы гулять на свежем воздухе? Она представила, как бы комментировали мальчишки её необычный вид, явись она в топике Инки. С трудом досидев до конца репетиции, ставшей вдруг скучной, произнесла свои реплики и первой выскочила из зала.

«Гай сейчас на тренировке», – вспомнила Юлька, направляясь в школу. Жаль, нельзя поглядеть на занятия самбистов, их тренер возражал, когда присутствовали посторонние. Надо сказать, увлечения Юльки часто сочетались с очередной влюблённостью, а их было немало. Она до сих пор не забыла самое первое и самое большое увлечение. Пятилетняя Юля вместе с отцом и дедушкой присутствовала на соревновании наездников. Неподалёку от них гарцевали джигиты, удерживая скакунов, рвущих удила. Юлю сначала восхитили грациозные тонконогие лошади. Она с восторгом наблюдала, как переливаются мускулы под короткой шерстью, так похожей на велюровую шёрстку её игрушечных пони. Особенно девочку восхитил вороной конь. Под солнечными лучами его шкура блестела чёрным угольным сиянием, совсем как куски антрацита в дедушкином сарае. Налюбовавшись прекрасным животным, Юлька подняла голову, и её маленькое сердечко преисполнилось восхищения. Стройный гордый наездник так красиво сидел на коне, что походил на статую, вырезанную из мрамора. С её небольшого возраста наездник казался совсем взрослым, хотя юноше только-только исполнилось пятнадцать лет. Правой рукой он удерживал скакуна, а большой палец левой руки был засунут за пояс красного кушака. Каким-то внутренним эталоном красоты, даже будучи малышкой, она оценила и тонкую талию наездника, и стройный стан, и широко развёрнутые плечи, и вдохновенное страстное выражение на лице. Наездник заметил восхищённый взгляд крохи и подмигнул ей. Раздался выстрел из стартового пистолета. Размытые абрисы всадников на конях проскользнули мимо скамьи, где сидела Юлька с родными. А потом она, желая победы вороному и его наезднику, отчаянно болела, так, что даже охрипла. И спустя время она помнила бледное узкое лицо всадника, его тонкий прямой нос, жгучий взгляд бездонных глаз. Почти три месяца он снился ей по ночам, она заявила родным, что когда вырастет – обязательно выйдет за него замуж. Мама засмеялась.

– Пока ты вырастешь, Айрат женится.

Юлька сжала кулачки.

– Он подмигнул мне, поэтому будет ждать!

Дедушка Дамир погладил внучку по голове, сдерживая улыбку, уверил:

– Ну, если подмигнул, то подождёт.

Казалось, образ юноши на коне вырезался в её душе алмазным резцом, но после тех страшных взрывов и нескольких ночёвок в подвале он больше не снился Юльке. Всю красоту первой детской любви стёр страшный образ смерти. Первые месяцы после гибели бабушки стоило закрыть глаза, как сразу в сон врывались вспышки взрывов, жуткий вой мин и грохот от разрыва снарядов. Снова падала сражённая пулей бабушка, снова, смешиваясь с водой, текла кровь из простреленной головы. Опять и опять Юлька, заливаясь слезами, пыталась докричаться до неё, упавшей возле колонки. Той страшной ночью они побежали в подвал, в чём были, дедушка и отец принесли им одежду, одеяла и бутылку с молоком, закрыли дверь, приказав не высовываться на улицу, и ушли. На второй день сидения в темноте и грохоте всех стала одолевать жажда, Молоко отдали маленькому Нико, остальные терпели, сколько могли. Как только наступило затишье, Бабушка Зарина, прихватив бутылку из-под молока, выбралась наружу. Юлька выскользнула за ней. Бабушка, покачав ручку насоса, налила воды. Заметив внучку, с осуждением глянула на неё. Юлька, подставив ладошки под кран, жадно пила, а, услышав какой-то свист, не обратила внимания. Обернулась она лишь на звук падения чего-то тяжёлого. Сначала не поняла, почему бабушка Зарина лежит на земле, белый платок на её голове окрашивается красным цветом, а вода из бутылки льётся на грудь и шею. Юлька посмотрела на ставшее бледным бабушкино лицо, на остановившийся взгляд, и бросилась к ней.

– Бабуля, вставай! – она ухватилась за блузку и потянула на себя.

Крик слился с начавшимся обстрелом, напугав Юльку до потери сознания. Она трясла бабушку за плечо, рыдая от страха и не осознавая, что делает. Девочка видела, голова бабушки безвольно мотается, широко открытые глаза, не мигая, глядят в небо, а главное – она ничего не отвечает. Чёрный, непостижимый для детского ума ужас вошёл в сердце Юльки леденящим холодом. После переезда родителей в станицу Петровскую, на родину матери, кошмары поутихли и перестали преследовать. Она пошла в детский сад, где сразу подружилась с двумя девочками – Мариной Ложкиной и Инной Кнопочкиной.

Несмотря на первую влюблённость, следующие кратковременные симпатии Юльки оказывались совершенно разными и внешне, и по характеру. Во втором классе целый месяц она вздыхала по толстенькому пухлому Юре Кошелеву, который покорил её тем, что замечательно сыграл юмористическую сценку на концерте в честь дня восьмое марта. Баламут и шут, Кошелев своим поведением доводил бедных учителей на уроках до нервного срыва. Природное чувство юмора и явный талант пародиста сделали Юрку в школе популярным, но из-за нежелания учиться он еле тянул на тройки и постепенно стал в классе просто клоуном. Юльке он разонравился по банальной причине. Сидя за одним столом в школьной столовой, заметила: Кошелев ест жадно, неопрятно, совсем как их старый пёс Черныш. Пёс, сколько бы ему не кидали еды, продолжал алчно хватать куски, пачкая морду в крошках и жире. Так и Юрка, чуть не давясь, быстро запихивал в себя пищу, будто боялся, что отнимут. Полные губы и щёки лоснились, вытирая рот ладошкой, он спрашивал:

– Котлету будешь? Оладьи не относи, я доем.

Кошелев, не стесняясь, брал с тарелок котлеты, оладьи и спешно съедал. В общем, её чувства погасли при виде Юркиного обжорства.

В третьем классе она обратила внимание на застенчивого рыжего Славу Алексеенко. Юлька млела, глядя в зелёные глаза Славы, обрамлённые белёсыми ресницами. Ей нравились его веснушки, густо усыпавшие лицо, шею, даже руки и ноги мальчика. Алексеенко тихо и робко отвечал на уроках, заставляя учителей напряжённо вслушиваться. От любого громкого крика Слава втягивал голову в плечи и озирался. Юлька взяла над ним шефство. Она занимала очередь в буфет, в столовой не давала забирать у него булочки, не позволяла мальчишкам над ним подшучивать. Юлька не обращала внимания на подколки и подначки одноклассников, называла Алексеенко своим другом. Но однажды «друг», запинаясь и краснея больше обычного, попросил оставить его в покое. Он с жаром заявил:

– Ты меня достала! Не смей подходить ко мне больше!

И столько злости проявилось в тихом голосе Славы, что она оторопела. Тогда ещё Юлька не поняла, но всей кожей ощутила глубину его ненависти. Вечером она пожаловалась матери на неблагодарного «друга».

– Он размазня. Я хотела ему помочь.

Ирина Львовна, с трудом сдерживая улыбку, поинтересовалась:

– А он просил тебя о помощи? Сама её навязала. Представь его унижение: защищает девчонка. Бедный мальчик, как же он это вытерпел.

Юлька, оскорблённая в лучших чувствах до глубины души, размазывая слезы, возмутилась:

– Я хотела как лучше. И мстительно добавила: пусть теперь получает шалбаны и пьёт чай без булочек.

– Дочик, не всё, что тебе кажется хорошим, хорошо для другого. Не навязывай помощь, если только не видишь, что она необходима. Пусть мальчик вырастает в мужчину, а ты не бери на себя лишнее.

– И всё равно он дурак, – всхлипнула Юлька и пробурчала: – Ненавижу его.

Со Славой они помирились через год во время турпохода в лес. Юлька споткнулась, повредила лодыжку и не могла нести свой рюкзак. Алексеенко, чтобы она могла опираться, подал толстую палку, забрал у неё рюкзак. На привале Юлька искренне поблагодарила одноклассника. Слава покраснел, но довольным голосом ответил:

– Да чего там. Я рад помочь.

Отношения у них наладились, но, кроме дружеских чувств, ничего другого Юлька не испытывала.

Четвёртый класс Юлька проскочила без увлечений, а пятый ознаменовался новой влюблённостью. На этот раз её покорил Валерий Марков. Она сначала спокойно слушала его увлекательный доклад по биологии, потом спор с учительницей и вдруг осознала: Валера самый умный мальчик, которого она знает. Самое интересное, это не было для неё открытием. Марков с третьего класса стал головной болью всех учителей. Ладно бы он только обладал феноменальной памятью и большими способностями, к сожалению, природа наградила его ещё и вредным, ехидным характером. Валера усердно готовился к занятиям, выискивая к каждой теме урока малоизвестные факты. Он обожал задавать каверзные вопросы учителям, и сам любил щегольнуть знаниями. Юлька смотрела на его кучерявые чёрные волосы, узкие губы, семитский тип лица и понимала: Марков – необыкновенный мальчик. Она даже стала лучше учиться, чтобы обратить на себя внимание Валеры. Несколько раз ловила его одобрительные взгляды, если вдруг удавалось ответить на отлично и показать знания сверх школьного материала. Стычка с Марковым стала неожиданностью для Юльки.

– Алхазова, к тебе серьёзный разговор, – сказал Валера, после уроков. – А ты, Ложкина иди, иди, – невежливо выпроводил он Марину. – Подожди её возле школы.

Глаза Марины загорелись любопытством, а лицо разочарованно вытянулось. Проследив, как Ложкина закрыла дверь, он глянул на Юльку сверху вниз. Та ожидала предложения дружбы или приглашения в кино на мультики. Как раз на афише возле дома Культуры висело объявление о новом мультфильме.

– Ты, Юлька, умная, но ведёшь себя, как полная дура, – начал Марков.

Она заподозрила, что приглашения не будет, и насторожилась.

– Ты должна ценить свои знания и не разбрасываться ими налево и направо.

Юлька растерянно пробормотала, не понимая, к чему он клонит.

– Пообещай, что больше не будешь давать списывать. Пусть сами учатся. Неужели тебе не жалко, что ты стараешься, а они слизывают и получают четвёрки?

– Не жалко, – призналась она. – Пусть списывают.

Валера со злостью процедил:

– Дура!

Юлька обиделась. Разочарование от несбывшихся ожиданий накрыло её с головой, будто волна в море.

– Сам дурак.

– Да пошла ты, тупая…

– Сам тупой.

Назавтра она даже не вспомнила, что восхищалась Валерой.

В шестом классе её мыслями завладел старший брат Марины Александр. Его она тоже знала с детства, помнила хмурым насупленным пареньком, который вечно толкал в спину, чтобы они быстрее шли. Если мать Юльки работала во вторую смену, то дочь и Марина отправлялись домой с ней, а если в первую, то это приходилось делать Сашке. В юности три года разницы огромный срок – пятнадцатилетний мальчик казался Юльке совсем взрослым. Ей не приходило в голову глянуть на него как-то иначе. В тот судьбоносный день она и Марина сидели в доме Ложкиных у окна и, усердно слюнявя карандаши, раскрашивали школьную стенгазету. Сашка занимался на турнике. Он успел сделать несколько подходов, устал, принялся разминать руки, собираясь крутить солнышко. Юлька, отвлёкшись на минутку от листа ватмана, рассеянно посмотрела в окно. Заметила раздетого по пояс брата подруги, вспомнила про кубики на прессе, о которых слышала раньше, заинтересованно поискала их у Сашки. Он подпрыгнул, схватился за перекладину, раскачался и сделал солнышко.

– Ух, ты! – вырвалось у Юльки.

Маринка подняла голову.

– Ты ещё не видела, как он на руках ходит и назад кувыркается.

Сашка спрыгнул с турника, сделал несколько упражнений руками. Юлька завороженно наблюдала за игрой мышц на его теле, впервые подумала: как красиво!

– Эй, – помахала перед её лицом Марина. – Ты о чём задумалась?

Юлька опустила глаза, вспыхнувшие щёки выдали её с головой. Неизвестно, что решила подруга, но, закатив глаза, мечтательно произнесла:

– Было б здорово, если бы вы с Сашкой поженились, – хихикнув, добавила: – Когда вырастете, конечно. Мы бы стали родственницами. А давно тебе мой брат нравится?

Юльке не хотелось признаваться, мол, только что понравился. Она пожала плечами.

– Какая ты скрытная. А ещё подруга! – обиделась Марина. – Хочешь, я намекну Сашке?

– Нет! – испугалась Юлька. Пожалуйста-пожалуйста, ничего ему не говори.

На удлинённом лице подруги, придававшем ей сходство с мордочкой жеребёнка, появилось хитрое лукавое выражение.

– Ладно. Пусть сам заметит.

Зная за Мариной неумение держать язык за зубами, Юлька взмолилась:

– Обещай!

– Чтоб мне сдохнуть, – поклялась подруга. – Еле слышно, почти про себя, добавила: – Через тысячу лет.

Теперь в гости к Ложкиным Юлька стала собираться тщательнее, она больше не позволяла себе появляться у них с немытыми волосами и в мятой футболке. Александра она видела мельком, к сожалению, он больше не занимался на турнике, когда она бывала у них в гостях. Обычно он небрежно бросал:

– Привет, малявка. Много двоек таскаешь? – И, не слушая ответа, шёл либо в свою комнату, либо на улицу к друзьям.

Юльке оказалось достаточно и этих встреч, она и не помышляла о большем. Маринка же была недовольна. Как так? Развития романа не происходило. Ей хотелось движения, страстей. Сама Марина не знала, что такое влюблённость, пыталась представить, что это за чувство и не могла. Она любила родителей, совсем немножко брата, ещё меньше бабушку с дедушкой. На большее её хладнокровной спокойной душе чувств не хватало. Решив сдвинуть ситуацию с мёртвой точки, как-то вечером Марина заявилась в комнату к брату. Тот на минуту оторвался от компьютера.

– Чего надо? Только быстро говори, пока у меня игра не загрузилась.

Маринка уселась на диван, служивший Сашке для сна, посмотрела в потолок и поинтересовалась:

– Тебе нравится какая-нибудь девочка?

Брат поднял брови.

– А тебе какое дело?

Марина сделала загадочное лицо. Не хуже актёра выдержала паузу, сделав вид, что разглядывает модели самолётов на полках.

– Просто я знаю, кому ты очень-очень нравишься.

Сашка хмыкнул и, крутнувшись в кресле на колёсиках, ткнул в сестру карандашом.

– Колись, сама разговор завела.

– Только дай честное-пречестное слово, что никому не скажешь.

– Само собой. Нем, как зомби.

– В тебя Юля влюбилась.

Разочарование отразилось на подвижном лице брата.

– Фу! Она ещё мелкая.

– Летом нам по четырнадцать лет будет, – возмутилась Марина. – Разница всего в три года.

Сашка крутнулся назад, уставился на монитор.

– Эй! Я с кем разговариваю, – окликнула его сестра, от возмущения подпрыгнув на диване. С полки на неё спикировала модель Су-34.

Брат кинулся к самолётику, кресло отлетело в сторону.

– Не поломался, – выдохнул он с облегчением. – Тебе повезло, счас бы схлопотала по мусалам. Вали в свою комнату. И со своей доходягой Юлькой думайте о мальчиках поменьше, не доросли ещё.

– Ничего себе. А как же Симакова? Она наша ровесница. Ты дружил с ней, – пропищала Марина, на всякий случай, ретируясь к двери. За сломанную модель брат мог отвесить и затрещину.

– Если станешь вести себя, как Симакова, голову оторву. Ты моя сестра, ты другая… И вообще посмотри на себя и Симакову. Она же корова…