На краю Самхейна

На краю Самхейна

Мария Фомальгаут

Иллюстратор Мария Фомальгаут

© Мария Фомальгаут, 2017

© Мария Фомальгаут, иллюстрации, 2017

ISBN 978-5-4485-5736-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

История про истории

История про истории

Здесь будет история про мир идей, в который погружаются люди за новыми задумками для рассказов и романов, для фильмов и пьес. В поисках свежих идей люди всё дальше заходят в дебри мира идей, где отважных путников ждут невероятные приключения. Две конкурирующие фирмы отправят две экспедиции в самые далекие дали мира идей… а может, это будут две ведущие мировые державы. Каждая экспедиция будет стараться обойти своего конкурента, первой добраться до первоосновы, прародительницы идей. Путь очень опасен, и две враждующие стороны начнут действовать сообща. Но знают ли они, сколько потерь несет опасный путь? И знают ли они, что в конце дороги их ждет совсем не то, чего они ожидали?

История про замок

Вернее, про замки. Да, здесь будет история, в которой найдется место для многих и многих замков. Замки будут живыми, они будут думать и говорить, строить козни и спасать друг друга, любить и ненавидеть. У каждого замка своя судьба – один достоял до наших времен, другой разрушен, третий на грани гибели. Куда уходят замки после смерти? Мы не знаем, а вот история знает. И ещё она знает, как умерший замок вернется в мир живых, когда его отстроят заново. Но будет ли это тот же самый замок? И что он захочет – остаться в подлунном мире или уйти в мир горний, забрав с собой свою возлюбленную, Совиную Башню?

Следующая история

А здесь должна быть история, но её не будет. Она не захотела, чтобы её написали.

История про людей

Следующая история будет про людей. Их окажется трое. Один из них пойдет по улице, и его чуть не убьют. Второй тоже пойдет по улице, и его тоже чуть не убьют. Третий тоже пойдет по улице…

…пуля пролетела в сантиметре от моего виска…

Итак.

Про людей.

Каждый из них напишет книгу, которая в будущем превратится в мощную идеологию. Величайшие движения разделят мир на три империи, а каждая из них будет стремиться покорить мир целиком. Чтобы избавиться от двух конкурентов, каждая из империй пошлет в прошлое наемного убийцу, уничтожить неугодных идеологов. Они и не подозревают, что три наемника на самом деле – один и тот же человек, который ведет тройную игру.

Но так ли просто убить трех авторов?

И есть ли они вообще – эти три автора?

А может, все трое – один человек?

А может, это и есть сам убийца?

Мы не знаем.

А история знает.

И расскажет нам, когда появится.

Очередная история

Здесь тоже должна быть история, но её тоже не будет. Она не захотела, чтобы её придумали.

История про новую науку

Эта история расскажет про научные дисциплины, как они появлялись одна из другой. Из физики химия, из химии биология, из биологии социология… И вот появляется новая наука. Вернее, она еще не появилась, но некий ученый предвидит её появление, и…

…или нет, постойте, это история про книгу. Другие книги её бьют, потому что она написана не как все, у неё нет знаков препинания кроме точек. А потом книга найдет таких же, как она. Они станут думать, кто их напечатал такими, и узнают, что на земле уже давно наравне с людьми живут роботы, которые не различают знаки…

…или нет, это история про науки.

Или нет, про книги.

Или нет, про науки.

Или про книги.

Короче, эта история еще не решила, про что она будет.

История про ученых

А сюда придет история про учителей. Это будут последние учителя в мире, где за людей все делают машины, а люди не могут сложить два и два. Чтобы было интереснее, у каждого учителя будет какая-нибудь сверхспособность. Математик сможет умножать врагов на нуль, удваивать вещи. Историк сможет нырять в старые газеты и погружаться в прошлое. Учитель русского языка сможет оживлять слова.

А что они все вместе будут делать, история еще не знает.

История про вас

А здесь, уважаемый читатель, будет история вашей жизни.

История про героя

А здесь будет история про супергероя. Знаете, бывают супергерои, ну там Человек-Паук, Человек-Муравей… А у нас будет Человек-Человек. И будет он подвиги делать… какие-нибудь простые, человеческие. Ну там мусор убирать, или там бедным помогать, или горку ледяную для ребятишек во дворе сделает, или еще что-нибудь такое… хорошее.

История про должника

А эта история произойдет в далеком будущем. Когда люди будут переносить свое сознание на компьютеры. Один человек задолжал за электричество, и его отключили. На много лет. Он стоял, пылился в заброшенном доме, его даже нашли грабители и хотели сдать на запчасти. Но тут появился полицейский и его спас. А полицейский появился потому, что умер один родственник героя и оставил ему наследство. Или нет, в будущем не умирают. Ну, значит, герой вложился в какие-нибудь акции, а они взлетели в цене. Или еще что-нибудь такое случилось. В общем, разбогател. И его снова подключили, и полицейский торжественно зачитал ему завещание.

Герой начинает жить припеваючи… Стоп-стоп, не начинает он жить припеваючи, ведь с того дня, как его отключили, прошло три тысячи лет. И ему нужно учиться жить в новом, незнакомом мире…

Кабина черного солнца

– Дайте мне пять минут.

Здесь хочется спросить – как вы нас нашли.

И еще хочется спросить – где вы взяли валюту.

И еще много-много чего хочется спросить.

Не спрашиваю. Мне не положено спрашивать.

Вежливо склоняюсь к покупателю, вежливо говорю:

– Как я понимаю, вам не всё равно, какие пять минут?

– Нет-нет, что вы, – вздрагивает, будто ему невесть что предложили.

Покупатель. Каких множество. Бескровное лицо. Волосы острижены коротко, даже слишком коротко. Губы обкусаны. Военная форма неведомо какой страны неведомо какой эпохи. Мне всё равно, какой – когда-то пробовал считать войны, сбился на какой-то там.

– Так вам какие пять минут?

Он называет дату и время.

Не удерживаюсь, заглядываю в поисковик. Присвистываю, проклинаю себя, на кой черт я это сделал, лучше бы не видел этого никогда…

…пепел пожаров, руины оскалились в небо, пустые глазницы окон. Дым. Кто-то кого-то отчаянно зовет, отсюда и вижу, кто и кого, кто-то плачет, тоже черт пойми, кто и где.

Их двое. Сразу даже не могу понять, кого – двое. А нет, вижу, женщины, закутанные в домотканые дерюги, почему-то прикрывают лица, странно, вроде нет у них в стране такого обычая, женщинам лица прикрывать.

Одна из них в изнеможении опускается на обломок ограды, всхлипывает.

– Не могу больше, не могу, не могу…

По-детски обиженно.

Навзрыд.

– Пойдем. Скорей, – вторая хватает её за руку, тащит в проулки, почему-то боится выйти на проспект. На проспекте нехорошее что-то – отсюда не вижу, что.

Отсюда не вижу, кто, мать и дочь, или сестры, или вообще никто, случайно встретились в мертвом городе.

А там шоколад.

Там, в разбитой витрине.

Ну, не шоколад, ну что-то такое трюфельно-шоколадно-ванильное, какое-то там еще, читаю сбивчивые мысли женщины, не могу разобрать, было такое когда-то в детстве у кого-то в гостях, а третий кусок можно, да как ты себя ведешь, да что за манеры, да что за ребенок, да говорила тебе ничего не просить…

Про себя еще думаю, откуда здесь шоколад, в мертвом городе, давно поели все, крыс поели, хотя про крыс, это я преувеличиваю…

Женщина шагает к витрине, вторая одергивает спутницу:

– Жить надоело?

– Да нет там никого… я быстро…

– Вон Аглая тоже по-быстрому, и…

– С голоду помирать прикажешь?

Женщина хмурится, раздумывает, кивает:

– Давай. Живо.

Шаг. Шаг. Осторожно, крадучись. Бледные руки шарят в темноте витрины.

Свист.

Там, на проспекте. Еле различимый, так пуля свистит, так змея свистит, так бойцовская собака свистит, прежде чем наброситься, так…

Черное солнце в небе. То есть, это мне так кажется – солнце, женщины знают, что никакое это не солнце, это… дальше мысли не дослушиваю, мысли путаются, бежать-бежать-бежать, черное солнце парит в небе, ищет жертву, бежать-бежать-бежать, бескровные пальцы вытаскивают коробку, пустую, черт, нету там ничего, шоколада нету, ванили нету, пустая коробка украшает витрину, бежать, бежать, бежать, белый луч, две фигурки в дерюгах падают на мостовую…

Отскакиваю от чужой памяти, ненавижу умирать вместе с чужой памятью.

Жду.

Мертвый город.

Ветер гонит пепел.

Жду – сам не знаю, чего, чувствую, что это еще не конец истории.

Пять минут.

Они выходят на улицу со стороны фонтана, отсюда не вижу, сколько их, четыре, пять… нет, шестеро, военные формы какой-то эпохи какой-то страны. Не сразу вижу своего посетителя, а вот он, третий слева, оглядывает улицу, коротко вскрикивает, бежит к упавшим телам. Кто-то окликает солдата, стой, куд-да понесло, а если заминировано… (нет, не заминировано, что-то другое говорит, я в оружии современном не разбираюсь) – солдат поворачивает головы убитых… Узнаёт…

(еще одно воспоминание. Случайное. Оброненное. Росистое утро. Ласточки. Два человека. И большое-большое лето впереди…)

Снова отскакиваю от чужой памяти, вот этого я тоже не люблю, когда – боль, боль, боль…

Колокольчик над дверью. Специально для людей повесили – как будто часто бывают здесь люди, раза два были, много чести им, колокольчик вешать, а вот повесили. Ну и сама дверь тоже для людей, другие-то в дверь не ходят.

Покупатель. Бескровное лицо. Волосы острижены коротко, даже слишком коротко. Губы обкусаны. Военная форма неведомо какой страны неведомо какой эпохи.

Что он… ах да.

– Дайте мне пять минут.

Смотрю на валюту. Хочу сказать – не хватает. Не говорю.

Открываю сейф. Почему-то хочется сказать покупателю, чтобы отвернулся – сам не знаю, почему, как будто он сможет тайком открыть этот сейф, как будто он вообще что-то может…

Достаю минуты.

Достаю ми…

Достаю…

Ошибка.

Нет.

Никакой ошибки быть не может.

Откашливаюсь:

– Вы у нас… уже брали.

– Что?

– Брали. Минуты.

– К-когда?

Смотрю по записям, проверяю, вздрагиваю.

– Тысячу раз.

– Ч-что?

– Тысячу раз вы к нам приходили.

– З-зачем?

Бледнеет, на бескровном лице проступают красные пятна.

Осторожно говорю:

– Вы брали пять минут.

– Но…

– Вы. Брали. Пять. Минут.

– Не… не помню.

– Не помните?

Начинаю понимать.

Хочу сказать – ваш лимит исчерпан. Не говорю.

Хочу сказать – вы не можете брать минуты.

Не говорю.

Отсчитываю минуты. Посекундно. Как учили.

Колокольчик над дверью.

Для людей.

Дверь.

Тоже для людей.

Дайте мне пять минут.

Вот так всегда – человек уйдет, а слова его мечутся по пустоте, ищут выход…

– Понимаете… он каждый раз просит пять минут… Живет человек, умирает, его земля сгорает, поглощенная солнцем, вселенная сжимается в точку, снова разлетаются звезды, снова жизнь выходит на сушу, снова рождается человек, и снова опаздывает на пять минут, и приходит, и просит – дайте мне пять минут. Берет время и все равно не успевает, потому что время не обманешь…

Мой хозяин молчит. Имя у него синее, как третья луна в свой последний день жизни и яркое, как мысль, оброненная в пучины космоса – вот так его зовут.

– Бред, – говорит хозяин.

– Отчего же бред?

– Он тебя обманул. Ты поверил.

– К-как обманул?

– А ты сам посмотри. Было такое, чтобы кто-то взял время, а оно не подействовало?

– У людей, может, и бывает.

Хозяин смеется. Молчит. Имя у него синее, как третья луна в свой последний день жизни и яркое, как мысль, оброненная в пучины космоса – вот так его зовут.

– Вы украли время.

Это я человеку говорю.

Колокольчик над дверью. Другой колокольчик. Над другой дверью.

Какое-то заведение в какой-то стране в каком-то мире. Я миры не различаю, начал считать, сбился на миллион каком-то там.

– Вы украли время.

Человек кивает. Молчит. Бескровное лицо. Волосы острижены коротко, даже слишком коротко. Губы обкусаны. Военная форма неведомо какой страны неведомо какой эпохи. Кажется, уже пьян. Может, только кажется. Не знаю.

– Зачем?

Это снова я.

Он молчит. Смотрит на меня, будто спрашивает – может, сам догадаешься…

Осторожно просачиваюсь в его подсознание.

– Так сколько вам нужно было времени?

Он сглатывает.

– Трое суток. И еще несколько часов.

– И вы покупали по пять минут…

Он пожимает плечами. Ну да, покупал. Вспоминаю, сколько за свою жизнь человек может купить хотя бы те же самые пять минут. Кажется, один раз. Нет, если по-хорошему, то вообще ни разу, тут сразу надо спрашивать, как вы сюда попали, как вы нас нашли, кто вас сюда пустил, откуда у вас валюта, и вообще. Но я не спрашиваю.

Ладно.

Один раз.

В жизни.

А потом ждать следующей жизни.

И следующей.

И…

Он говорит:

– Мне не хватило полминуты.

Понимаю. Хочу посочувствовать, ищу какие-то слова, слова не находятся, ляпаю не ко времени и не к месту:

– Это только в следующей вселенной купить можно будет.

Он кивает.

Знаю. Подожду.

Хочу спросить, сколько реинкарнаций он прожил от появления первобытных костров до конца цивилизации, умирал в саванне, шел на север за мамонтом, падал в сражениях с простреленным горлом, на узких улочках древних городов бежал смотреть на казни, освобождал города от врагов, опаздывал на сколько-то там, покупал время, бережно хранил его, знал, что не хватит его, этого времени… Умирал в глубокой старости, рождается в каких-то новых эпохах, листал архивы, перечитывал одно и то же —

…в городе не выжил никто, освободители опоздали на считанные минуты…

…снова умирал, снова приходил в этот мир, тускнеющим взором смотрел на гаснущее солнце… хотя нет, солнце вроде не так гибнет…

Хочу спросить.

Не спрашиваю.

Бормочу какие-то вежливости, что если был по программе скидок мог бы время предоставить, то я бы с удовольствием, но…

Он кивает.

Он всё понимает.

Кажется, он всё-таки пьян.

Даже не спрашиваю, что было там, в мертвом городе, где не хватило полминуты…

– Бред.

Это мой хозяин. Имя у него синее, как третья луна в свой последний день жизни и яркое, как мысль, оброненная в пучины космоса – вот так его зовут.

Вздрагиваю.

– Бред?

– Бред.

– А что не так?

Мне уже жалко, что я дал ему посмотреть воспоминание, как я сидел с человеком в какой-то стране в какую-то эпоху, и человек был пьян.

– А ты время посмотри. Да не своё… их время посмотри, – советует хозяин.

Смотрю. Руины, оскаленные в небо. Глазницы окон. На проспекте нехорошее что-то.

– Не могу больше, не могу, не могу.

Навзрыд.

Шоколад в витрине. Черное солнце. Бежать-бежать-бежать. Пустая коробка…

…силой вырываю свое сознание из чужой памяти – нет, не успел, прихватил-таки кусочек смерти. Это больно. Это очень больно…

– Дальше смотри.

Смотрю дальше. Даже отключаюсь, когда солдат поворачивает голову убитой.

– Ничего не заметил?

Не выдерживаю:

– Что я должен был заметить?

– Смотри.

Черное солнце. Два человека в кабине. Я не вижу их лиц, да тут и не в лицах дело… Терпеливо смотрю. Сознание как сознание. У одного склонность к безумию, но крохотная какая-то, склонностишка, одно название, не вижу ничего страшного.

– И?

Мой хозяин не отвечает.

– А нет, вижу. Понимаю, что видел это сознание только что, но не в кабине, а – третий слева, бросается к убитым, стой, а если ловушка, поворачивает голову убитой – боль, боль, боль…

– Он… но… зачем?

– Не догадываетесь?

– Не знаю.

Не знаю я людей, совсем не знаю, откуда мне понять, зачем сидеть в черном солнуе, и тут же бросаться к убитым, и – боль…

– Сколько времени он купил?

Считаю.

– Трое суток… с небольшим.

…операция «Таймер» прошла успешно, в результате многоуровневых действий получено около трех с половиной суток чистого времени…

…довожу до Вашего сведения, что для удачного завершения военных действий данного времени недостаточно, требуется получить еще.

– Разберитесь.

Это хозяин. Имя у него синее, как третья луна в свой последний день жизни и яркое, как мысль, оброненная в пучины космоса – вот так его зовут.

– Именем закона…

Нет, не так.

– Верните время.

Тоже не так.

– Вы не имеете права.

Опять не то.

А надо будет что-то говорить.

Мир приближается. Или это я к нему приближаюсь. Не знаю.

И надо будет что-то говорить.

Смотрю на воспоминание. Случайное. Оброненное. Росистое утро. Ласточки. Два человека. И большое-большое лето впереди…

Сжимаю воспоминание, роняю.

Если разобьется – то фальшивое.

Если же нет…

Летит чья-то память…

Две завитушки и крест

– А что это за знак?

Люди проходят мимо, торопятся каждый по своим делам, им нет дела до меня, и тем более, до какого-то знака, не слышат, не замечают…

Повторяю громче:

– А что это за знак?

Кто-то (даже не запоминаю лица) замирает на миг, смотрит на меня, тут же отворачивается, идет дальше.

Хочется заорать во всю глотку:

– А что это за знак?

Не ору.

Знаю.

Не ответят.

Две завитушки и крест.

Какие две завитушки… обыкновенные. И крест тоже обыкновенный самый.

И хочется орать во всю глотку:

– Что это за знак?

…выбираюсь из дома, уже не охваченного пламенем, прикрываю обожжённое лицо, волоку в руках что-то орущее, мохнатое, мягкое, – девочка с розовыми бантами бросается ко мне, выхватывает пушистый комок, Китти, Китти…

Люди шарахаются от меня в стороны.

Слышатся жиденькие аплодисменты.

Вот это мне всегда нравится, когда я выбираюсь из пожара, кожа отваливается клочьями – и хоть бы кто кинулся на помощь, хоть бы аптекарь какой мазь предложил…

А нет, пробирается через толпу сухонький человечек, растерянно бормочет, давайте я вам лицо обработаю, сует чашу с дурно пахнущим месивом…

Качаю головой:

– Благодарю вас, не стоит.

Кожа затягивается. Медленно, верно – но затягивается. Где-то на окне еще вспыхивает пламя, я тут же усмиряю его щелчком пальца.

Огонь меня слушается.

Поправляю на доме потемневший от времени знак – страховку от…

– Вопросы… уважаемые гости?

Оглядываю толпу туристов, вроде всем все понятно, вернее, никому ничего непонятно, да и не слушает никто, вон те двое пошли с уличной кошкой фоткаться, вот эта к сувенирной лавке пошла, этот вообще лыка не вяжет, сейчас в фонтан свалится, эта по телефону трещит, не-е-е, здесь шоппинг ни о чем вообще…

– У меня вопрос.

Все сжимается внутри, та-ак, началось… в деревне утро. Вот попадаются в группах вот такие, всё-то им интересно, всё-то им знать надо, а в каком году это построено, а какая в детстве кличка была у второго министра первого короля, а…

Мысленно сжимаю кулаки.

Киваю.

– Да, пожалуйста.

– А что это за знак на доме?

Меня снова передергивает. Тебе-то какая разница, нет, правда, тебе какая разница, ты отсюда уедешь и забудешь этот город, и этот знак на доме, и все, все…

Нет же.

Спрашивает.

– А что это?

Спохватываюсь. Так-так, вот чем вы все гида слушали, уши компотом мыли, не иначе.

Так я же вам говорил, это знак, что дом застрахован от пожара и в случае пожара его будут спасать в первую очередь.

– Но… это другой знак.

Смотрю на дом, и правда, другой знак, странный какой-то, две завитушки и крест.

Спохватываюсь:

– А с чего вы решили, что это именно страховка от пожара? Может, какая-то эмблема, например… ну, вот, например, на доме трилистник, символ единения, равновесия…

– …да нет же, что вы, это совсем другое…

– Что другое?

– Ну как же… это знак, что дом застрахован от ядерного взрыва.

Фыркаю:

– Хотите сказать, в те времена кто-то слышал про ядерные взрывы?

– Предсказатели слышали… еще как слышали.

Усмехаюсь, показываю на следующий знак на доме:

– Ну а это, например, что такое?

– Защита от химической угрозы.

Понимаю, что у него на всё готов ответ. Вот просто. На всё…

Две завитушки и крест…

Перелистываю старинные книги.

Ищу.

Уже понимаю – не найду.

Просто.

Не найду.

Вздрагиваю.

Померещилось.

Нет, не померещилось, так и есть.

Теперь на здании городской ратуши.

И на музее современной живописи.

И на музее несовременной живописи.

И на музее современной неживописи.

Знак.

Вот страховка от пожара.

Вот от химической угрозы.

Вот три хвоста, эт-то еще что… а-а-а, биологическая угроза, конечно.

А вот рядом…

Две завитушки и крест.

Две завитушки и крест.

Две зави…

БАМ!

Закрываю дома. Все, все разом, сколько их есть, ратушу, церковь, купеческие кварталы, бед… стоп, бедняцкие домики никто защищать не просил, на них и знака-то нет, да плевать я хотел, на ком знак, на ком не знак, закрываю город – весь, весь, весь, растягиваю крылья в тончайшее полотнище, только бы хватило моих крыльев, только бы…

Ударная волна.

Еще успеваю подумать – вот как это бывает, а потом – боль, боль, боль, боль, огонь, огонь, огонь, огонь, дым, дым, дым, дым. Люди спят в домах, люди не видят, что там, и хорошо, что не видят, может, никто и не узнает, что было здесь ночью…

– Вы… что вы делаете?

Это хозяин. Первый раз вижу своего хозяина, да есть ли у меня вообще этот хозяин, – а вот есть.

– Э-э-э… защищаю. Дома же застрахованы…

Уже готовлюсь отразить нагоняй, что защищал дома, на которых не было знака.

– От чего застрахованы? От чего?

– От… ядерного…

– Чего?

– От ядерного взрыва…

– Где вы тут ядерный взрыв видите, умник вы наш? Ничего, что химическая угроза?

Спохватываюсь, укрываю город, чувствую, как химия разъедает мои крылья…

…просыпаюсь.

Смотрит с неба в просвет крыш Большая Медведица.

– …трудно работать защитником города?

– Ну, знаете… когда как. Пожар там потушить или утечку газа убрать, это не сложно. А вот что-то посерьезнее…

– …Да, конечно же.

– Хорошо еще хоть наводнений у нас в городе не бывает…

– …Приморье, говорят, затопило…

– Ну, в Приморье меня не нанимали!

…из интервью.

Которого не было.

И не будет.

Никогда.

…складываю крылья, врезаюсь в раскаленный летящий камень – камень разлетается на куски.

…удачно отражено падение метеорита…

Это в вечерних газетах.

Люди идут, читают, кто-то вслух восхищается мной – меня не замечают, меня будто бы и нет…

Две завитушки.

Крест.

– Что это за знак? – спрашиваю в пустоту.

Уже знаю: не ответят.

Никто не ответит.

Что-то происходит.

Бывает такое – еще ничего не произошло, а уже чувствую – что-то происходит, вроде бы все п-прежнему, тот же город, та же Большая Медведица между крыш, те же фонари покачиваются на улицах, те же огни домов, тот же ветер в верхушках деревьев – но уже чувствую, что-то случилось.

Что-то…

Что-то…

Расправляю крылья.

Взмываю в небо.

Оглядываюсь. Затравленно. Ничего не происходит, но уже чувствуется, – вот оно, здесь…

Дома, дома, дома – вереницы домов насколько хватает глаз – и черт побери, на каждом доме над входом – знак, знак, знак, две завитушки и крест…

Что-то происходит с моими крыльями – они становятся больше, нагреваются, вспыхивают голубоватым пламенем, которое подсвечивает город недобрым сиянием.

Ищу опасность.

Не нахожу.

Две завитушки и крест, две завитушки и крест, – отчаянно перебираю варианты, что это может быть – ничего не нахожу.

Распахиваю пасть, обдаю пустоту раскаленным пламенем – опаленная ночь извивается в судорогах.

Враг, враг – где он может быть, этот враг, а если он спрятался в самом городе, да что значит, если, так оно и есть, может, в этом доме, или вот здесь, в зарослях заброшенного городского парка, или в старой ратуше, где живут совы, или…

Мощным ударом хвоста разбиваю ратушу, – совы взмывают в небо с обиженным гуканьем. Новый удар – рушится стена старого купеческого дома, вспышка пламени – яркий костер взмывает в небо там, где был парк.