– Ну вот, видите. Она страдала, однако, на личную жизнь, вернее, на вероятность выйти замуж это не повлияло. На самом деле девяносто пять процентов людей, – она тяжело и с сожалением выдохнула, – на этой планете не видели нормальных семейных отношений – здоровых отношений между мужчиной и женщиной. Это большая редкость. И это не зависит ни от религии, ни от страны, ни от режима власти. Так устроены люди. На самом деле у всех есть свои травмы, как бы мы ни старались правильно воспитывать детей, это все равно происходит.

– Да, – усмехнулась Катя, – интересно, какие травмы будут у наших детей, – грустно улыбнулась она, – я имею ввиду, свое поколение.

– Те же самые, – сразу же сказала Елена Геннадьевна, – в мире человеческих отношений ничего не меняется из века в век.

– Знаете, мой отец говорил мне, что любит меня только когда был пьян, а пил он очень редко, – говорила Катя и мяла пальцами левой руки язычок тонкого чёрного ремешка своих наручных часов, который пытался загнуть под него сам себя, а потом снова вытягивала его обратно, – он совсем не был пьяницей. Но, знаете, я и их – родителей – понимаю тоже. У каждого из них есть свои причины и объяснения, почему они стали такими. Не плохими и не хорошими, не в этой категории, а просто такими, какие есть.

– Да, Екатерина, – Елена Витальевна поменяла позу и придвинулась к правому краю кресла, положив предплечье и локоть на подлокотник, – в нашей недолгой отечественной истории психологии и психотерапии принято всю вину сваливать на родителей и винить их во всех бедах, – она взмахнула длинными ресницами и посмотрела на Катю своими красивыми голубыми глазами, – но дело в том, что взрослый человек может уже справиться со всеми своими травмами и жить дальше. Жить всю жизнь, обвиняя родителей, непродуктивно и зачастую приводит к позиции жертвы.

Катя кивала и рассматривала свои черные ботинки, вдруг заметив на них небольшую царапину.

– Катя, – она впервые назвала ее неполным именем и мягко, и пронзительно посмотрела на нее, – вы никогда не задумывались, что подсознательно ищете сценарии, где мужчины не могут быть полностью с вами? Присутствуют моментами в вашей жизни.

– Нет, – возмутилась Катя, – я…я…с ним…хотела…– она отчего-то боялась произнести имя того мужчины, о котором сразу же подумала.

– Давайте по-другому: вы когда-нибудь думали о том, что он уйдет из семьи и вы будете вместе? – Елена Витальевна откинулась к спинке кресла.

– Нет, – решительно заявила Катя, – я не смогу, у него же дети.

– А если бы не было детей? – спросила она.

Катя молча смотрела на нее.

– Я не знаю, – сказала она, – я не знаю, правда, – продолжила Катя, опустив голову, – думаю, что нет.

Офис никак не трансформировался за выходные – поменялись только лица на посту охраны. Приложив потертую карту, которая когда-то отдавала белизной свежего пластика, Катя прошла через бесчувственное железо турникета, сдвинув напором своего тела металлический поручень. Вывернув из-за угла, она увидела заходящего через двери внутреннего дворика темноволосого мужчину, который шел с внутренней стоянки и шел он ей прямо навстречу. Они поравнялись у лестницы. Мужчина держал руки в карманах длинного черного, как густая смола, пальто, подол которого заканчивался чуть ниже колен; три массивные пуговицы были не застегнуты и из-под пальто выглядывал темно-синий костюм, а под воротником крахмальной рубашки пряталась петля голубого галстука, уходящего вниз толстой полоской атласной ткани. Твердые каблуки ботинок, натертых до блеска, выбивали четкий ритм шага.

– Доброе утро, – бросила Катя на ходу, мельком взглянув на него. Сзади уже подпирали коллеги, спешащие в свои кабинеты. Когда она увидела мужчину, ее лицо мигом стало еще более серьезным, чем обычно, и даже слегка смиренным и дальше она уже шла, почти не дыша.

– Доброе, – тихо произнес он ей уже в спину. Девушка исчезла в глубине лестничных пролетов, оторвавшись от мужчины и затем окончательно скрылась за массивной коричневой дверью на третьем этаже. Размеренным шагом, пропуская коллег по лестнице вперед, мужчина проследовал мимо той двери, в которую зашла девушка, и поднялся на этаж выше, следуя в свой кабинет, возле которого, справа от двери виднелась табличка с выбитыми на ней словами: «Директор по безопасности Королёв Игорь Владимирович».

Королёва Игоря Владимировича в «К*****» боялись многие – если не все. Конечно, чисто формально все понимали, что он обладал властью особого рода: не столько административным ресурсом, коим обладает любой топ-менеджер, и не столько той властью, какой обладает директор по безопасности, нет – Игорь Владимирович был наделён другим особым профессиональным даром – редко встречающейся не только у людей, но и в частности, у мужчин проницательностью. Своего рода социальный сканер, зашитый в глубокие слои ДНК, Игорь Владимирович наработал за годы напряженной работы с людьми в правоохранительных органах. Он обладал природным умением залезать под кожу, под кости, в самый мозг, его подкорку с потайными желаниями и слабостями – пугающий своими демонами даркнет человеческой души. И именно это умение, недоступное подавляющему большинству, у этого большинства и вызывало легкий трепет и страх. Всем контактировавшим с ним людям казалось, что он видит их насквозь. Игорь Владимирович имел в своём арсенале сильных качеств несгибаемую логику и легко находил малейшие противоречия в рассуждениях оппонента, если этот самый смельчак осмеливался вступить с директором в дискуссию. Он всегда защищал своих подчиненных, если затевалась ссора или появлялся слабый, или любой другой намек хоть на малейший скандал. Корпоративного обидчика в этом случае ждали самые жгучие сарказмы и словесные преследования – иногда даже и после того, как мелкий конфликт или стычка были исчерпаны. Игорь Владимирович за многие годы научился другому, отличному от административного, оружию – оружию психологическому, навыку интонационно и богатством обширной лексики победить противника. Он закрепил за собой репутацию человека крайне образованного, начитанного и умеющего мыслить и предлагать новые идеи.

Конечно, он знал, что за каждым добропорядочным гражданином, какими мнило себя большинство, водился хоть и маленький, и не смертельный, но все же грешок. За кем-то прятались и большие грешки – даже целые грехи и глубоко запрятанные, и пыльные, уже почти разложившиеся от времени скелеты в потертом платяном шкафу. Но ему даже иногда и не приходилось поднимать материал, потому что его гипотетические и потенциальные возможности всколыхнуть ил со дна давали ему фору никогда или довольно редко к этому прибегать. Но бывало, что он и из шалости интересовался чьей-то судьбой – не для дела, а чтобы лишний раз убедиться в правоте своих догадок. Ошибался Игорь Владимирович редко. Но странная штука: если он терял контроль и бдительность, ошибки стоили ему дорого и самая главная особенность, благодаря которой он добился многого, была в ловкости не верить на слово, а все тщательно проверять и перепроверять. Здесь нужно повториться: его боялись больше не за возможности, а именно за умение заткнуть и привести убийственные аргументы, против которых любые доводы казались несостоятельными. Игорь Владимирович к своим тридцати девяти годам слишком многое повидал в этой жизни и много куда проник своим незаурядным умом. Иногда он даже жалел, что так много знает, потому что некоторая информация хоть и была реальной, но зачастую противоречила здравому смыслу, но именно она приближала его к той самой реальности, от которой его иногда невыносимо тошнило. Тошнило мучительно, долго и это неприятное чувство он проживал в одиночестве, закрывшись в своем кабинете, подолгу размышляя над вопросами, которые ему подкидывала жизнь.

И в это утро понедельника последней недели января он поднимался по лестнице на четвертый этаж, где располагался его кабинет. Почти дойдя до двери своего кабинета, он остановился и призадумался. Повернув голову влево, в сторону окна, он посмотрел на жгучие сумерки: небо где-то вдалеке, уходя к линии горизонта, представало сизым полотном, переходящим через оттенки в нежно-розовый. Казалось явным, что скоро настанет рассвет и оно, солнце, уже близко. По коридору плыл слабый аромат кофе, все двери кабинетов были закрыты и в длинном проулке, между несвежими от времени стен, не было ни души. Игорь Владимирович пошел обратно, к выходу на лестницу – медленным шагом направился к соседнему кабинету.

– Доброе утро, Игорь Владимирович, – дама, сидящая за столом, чуть спустила свои очки в черной оправе и оторвалась от компьютера.

– Доброе, если можно его так назвать, – ответил он и опустился в черное офисное кресло у стены. Женщина посмотрела на него пристальнее, сняла очки с лица и чуть прищурила глаза – зеленые, внимательные и чующие какую-то проблему.

Даму звали Лариса Евгеньевна. Она была профессионалом своего дела, хотя и не питала к своей профессии большой любви. Она часто говорила, что сделала карьеру в управлении персоналом случайно – скорее, ненароком, потому как любила всегда экономику и цифры. Но судьба распорядилась иначе и ее перипетиями судьбы занесло в прямо противоположную сферу. Она страдала от неидеальности этого мира и населяющих его людей, зачастую сдающихся в самый неподходящий момент жизни, – людей таких же несовершенных, как мир, которые часто ее разочаровывали отсутствием идейности, выносливости, работоспособности и преданности своему делу. У Ларисы Евгеньевны были высокие требования к подчиненным и часто ее сотрудники тонули в абсурдных дедлайнах, засиживаясь допоздна в душных кабинетах. Она мыслила языком достижений, показателей и метрик, а с подчиненными, если те вздумали увольняться, не выдержав бешеного ритма, а расставалась легко и непринужденно, и ни о ком никогда не жалела. Она искала лучших, но так за годы работы с ними и не встретилась, потому что она всегда была сильнее и конкуренции с ней не выдерживал никто. Взгляд у Ларисы Евгеньевны был тяжелый, обезоруживающий, заставлявший подчас свернуть с ее дороги, если визави вдруг угораздило попасть на ее путь. Игорю Владимировичу было с ней легко, потому что они оба говорили на одном языке и под словами, которые употребляли, подразумевали в своей голове одно и то же – то есть жизненный, и что не менее важно, корпоративный, понятийный аппарат, у них практически совпадал.

– Что-то случилось, Игорь Владимирович? – Лариса Евгеньевна медленно выговаривала слова, бросив на стол, рядом с бумагами, очки в черной оправе. На даме была бежевая блузка, а нижней части туловища из-за стола, за которым она сидела, Игорю Владимировичу не было видно: только обутые в бежевые лаковые туфли ступни, да тонкие щиколотки в телесного цвета чулках. Он опустил голову вниз, вздохнул, выдержав паузу, и сказал:

– Ваша Мария, – начал он, имея в виду подчиненную Ларисы Евгеньевны, – как бы вам это сказать, – он медлил и подбирал слова, – …она не очень дружелюбна, – закончил он предложение. Он замолчал и образовалась неловкая пауза. Женщина смотрела на него выжидающе, но Игорь Владимирович не торопился продолжать.

– Не совсем понятно, Игорь Владимирович, – молвила Лариса Евгеньевна спокойно и внимательно глядя на него, – можете чуть конкретнее?

Он смотрел на нее и внутренне восхищался ее умению так невозмутимо держаться, не отдавать себя эмоциям, рассуждать здраво, даже когда, казалось, случилась катастрофа, и, конечно, не делать скоропалительных выводов, что свидетельствовало о сильной выдержке.

– Нет, по части понимания, кто нужен, вопросов нет, но вот манеры… оставляют желать лучшего. Мария все понимает, но вот тон, сам тон, которым она все говорит…она неконтактная. Бестактная, если хотите. Ей абсолютно все равно, что я говорю, она не слышит и не слушает. И, по-моему, как человеку, работающему с людьми, ей не хватает эмпатии. Хотя бы немного.

Лариса Евгеньевна подняла со стола очки и тоненькую дужку зажала между губ. Она думала и в это же самое время глядела на Игоря Владимировича.

– Хорошо, я в целом поговорю с ней, – она посмотрела на свои бежевые туфли, отодвинувшись чуть от стола благодаря колёсикам кресла, а потом снова подняла глаза на мужчину, – давайте вы поработаете с Екатериной?

У Игоря Владимировича вмиг перебило дыхание. Сердце застучало быстрее. Он одновременно и испугался, и был немного рад, но он явно не ожидал такого поворота. Он шел в этот кабинет с целью немного пожаловаться и повлиять на процесс подбора персонала, но что-то сильно менять – он даже не предполагал. И сейчас, когда его застали немного врасплох, он понимал, что выдавать свое волнение нельзя, потому что Лариса Евгеньевна, уже много лет работавшая с людьми, может это считать и прочувствовать, а он не мог потерять лицо – тем более перед ней – перед женщиной. Потерять свое самообладание было для него хуже, чем потерять деньги. Репутация для него была превыше всего.

– Как вы посчитаете нужным, – ответил он, поднялся, соединив полы пальто и вышел из кабинета прочь. Лариса Евгеньевна долго смотрела ему вслед и когда за ним закрылась дверь, она подняла трубку стационарного телефона и четко сказала в черный пластик:

– Катя, зайди, пожалуйста.

Игорь Владимирович захлопнул за собой дверь, зайдя в свой кабинет. Было тихо, царил полумрак – январское солнце вот-вот должно было показаться на горизонте. Воздуха, как и света, в помещении тоже не хватало.

Игорь Владимирович оглядел свой кабинет, который состоял из его рабочего, цвета темного ореха, стола, к которому был приставлен другой длинный вытянутый стол, за которым он собирал своих подчиненных для важных сообщений; трех светлых, кожаных кресел, два из которых боком друг к другу расположились у входной двери, а третье – неподалеку от его рабочего стола. При входе в кабинет сразу было видно окно, слева от которого и сидел за своим рабочим столом Игорь Владимирович, а на левой стене, возле кулера, который иногда шумел, нагревая воду, висела магнитная доска белого цвета с пятью небольшого размера магнитами и двумя маркерами, лежащими на полочке этой доски. На тумбе, под доской, стояла черная кофе-машина, занимавшая практически всю поверхность.

Игорь Владимирович повесил свое черное пальто на вешалку и направился к окну. Странное волнение не отпускало его.

«Чего ты так напрягся, Игорь? – спрашивал он сам себя, – не мальчик уже, кого боишься? Зачем ты пошел к ней с жалобой? Стоило ли оно того? Или в глубине души ты этого и добивался?». Он потянул за веревку и жалюзи стали отъезжать в сторону. Рассвет вступил в свои права и слабый, но уже усиливающийся солнечный свет медленно и степенно проникал в кабинет, мягко озаряя офисные предметы мебели. Игорь Владимирович от неожиданности прикрыл веки, а потом, открыв их, увидел за окном заснеженные пустыри рядом с небольшими очагами одиноких жилых домов напротив офисного здания. Вдалеке, за домами, виднелась полосатая труба, испускающая через свое жерло клубы дыма – густой, концентрированный поток, который заслонял собой часть неба. Пейзаж этот Игорь Владимирович наблюдал каждое утро уже на протяжении нескольких лет. Он еще несколько минут созерцал его, о чем-то усиленно думая, а затем, поправив галстук, сел за стол.

В первый четверг февраля выпал снег и город, уставший от серости и грязи, наконец-то накрыло простынёй белой метели. Зима, так долго откладывавшая церемонию, все-таки надела свое пышное подвенечное платье и выбросила на Петербург за один день трехдневную порцию снега. На проспектах и улицах вмиг образовались многокилометровые заторы из автомобилей и Влад, давно закончивший все свои дела, решил переждать дорожную бурю, оставшись в офисе. Он сидел за своим массивным дубовым столом и перед ним лежали различные бумаги и папки, на которые падал приглушенный свет лампы, стоящей в левом углу стола. Чуть поодаль от правой руки Влада виднелась толстая, с втиснутой меж страниц закладкой книга, на обложке которой золочеными буквами было выбито «Бесы».

Кабинет его был достаточно широк. В нем поместились и стол с двумя креслами, стоящими между столом и входом, и находящийся справа от стола длинный кожаный диван, на котором Влад временами, посреди рабочего дня дремал, а иногда даже проводил целые ночи, не заезжая домой. За столом Влад сидел спиной к окну – большому, панорамному, открывающему вид на одну из улиц – линий Васильевского острова. Мимо этого окна ввиду нахождения вблизи воды часто пролетали чайки, издавая временами похожие на человеческие, крики. Между диваном и входной дверью расположился в метра полтора шириной и два метра в высоту темный книжный шкаф с шестью полками, забитыми разного рода литературой. Первые три наполняли книги по бизнесу, иногда перечитываемые Владом по мере необходимости, и литература по так называемому саморазвитию – слово, которое Влад не любил, но другого слова для обозначения он, увы, не находил. Остальные три занимала литература художественная: русская классика в самом лучшем ее проявлении, а одна из трёх этих полок была посвящена поэзии, столь любимую Владом.

Неожиданно телефон на столе задвигался, издавая прерывистые, но длинные вибрации. Влад отложил простой карандаш в сторону и потянулся к телефону рукой. В уголке листа, часть которого была занята печатным текстом, виднелся женский профиль с чуть вздернутым вверх носиком и большой копной волос, на фоне которой и вырисовывался тот самый профиль. Привычку рисовать в минуты раздумий он имел еще со студенчества: часто на лекциях, отвлекшись от речи преподавателя и погрузившись в свои мечтания, он рисовал девушек, сидящих в той же аудитории – чуть впереди него.

– Здравствуй, дорогой друг, – Влад услышал в трубке томный, грузный бас. Это был голос, не определившийся по номеру в его мобильнике, но явно определившийся в своей жизни, – узнаешь? – спросил он и, не дождавшись ответа, продолжил, – я звоню тебе напомнить про твой должок, – голос на той стороне был таким тяжелым и неподъемным, что подсознательно вызывал страх.

– Помню, – ответил Влад, чуть вжавшись всем своим телом в кресло.

– И? Ты думал, наверное, что я уже все забыл, – настаивал голос, – между прочим, уже февраль наступил.

– Ну, вы же понимаете, что это процесс не быстрый, – Влад снова взялся за простой карандаш и начал рисовать круги на свободном пространстве того листа, где раньше уже изобразил женский профиль.

– Понимаю, – неторопливо и участливо произнес голос, – даю тебе пять месяцев.

– Может, лучше сразу полгода? – робко, но четко спросил Влад.

– Пять месяцев, – ответил собеседник и отключился.

С полминуты Влад сидел неподвижно, пытаясь осмыслить услышанное. Конечно, он ничего не забыл с той самой ночи в закрытом кабинете старинной гостиницы в предновогодние дни, и в глубине души и ждал, и опасался этого звонка. Быстро отшумели новогодние праздники, оставив позади себя суету, и загадочный господин все-таки объявился.

Влад дотянулся рукой до стальных шаров, висящих на веревке, и оттянул крайний правый в сторону, от чего противоположный – крайний левый – тоже пришел в движение. Мужчина смотрел на шары и с виду это было похоже на то, что он глубоко о чем-то задумался. Глубоко настолько, что, пожалуй, только что-то важное, экстренное и срочное могло вытащить его из сложных пересечений мыслей, в которые он погрузился из-за звонка.

Влад был из тех мужчин, что всегда притягивали взгляды женщин. Высокий, русоволосый, даже не сказать, что с правильными чертами лица, но с тонкими скулами и чуть пухлыми губами – он легко мог бы сниматься для глянцевых журналов, рекламируя дорогую брендовую одежду и обувь. Его голубые глаза всегда смотрели уверенно на окружающих и всегда, и сразу, при первом взгляде на него и первом контакте, отчего-то вселяли доверие и уважение к этому молодому человеку. В нем, конечно, наблюдалась загадочная, ничем необъяснимая особенность его мужской сущности, которую эфемерно прозвали бы харизмой – неповторимой притягательностью, в которой внешнее и внутреннее переплелось в таинственном завитке, наслоилось друг на друга, став чем-то целым, цельным и неделимым. Он нисколько не сомневался в своём обаянии, с годами обтесав его до нужных, шедевральных граней, умело манипулируя людьми и, в частности, подчиненными – если это требовалось; он о себе все знал, как часто ему казалось, и шел по жизни уверенно, быстро и порой нагло – словно несся по трассе Формулы-1 на своем болиде. Ему было тридцать шесть лет, и он уже в полной мере ощущал, что многого добился, а некоторыми вещами в этой жизни даже и пресытился.

Когда ему исполнилось двадцать восемь, он основал кадровое агентство, используя лишь собственный ум, смекалку и врожденную, доходившую до одержимого состояния настойчивость в достижении поставленных цели. Он любил вызовы судьбы и часто, когда жизнь подбрасывала ему возможности, пускался в разного рода авантюры и приключения. Он мыслил жизнь как игру и искал в ней незатейливые и нестандартные ходы, которые в большинстве случаев приводили Влада к нетривиальным открытиям и необычным знакомствам, переходящими со временем в личные и деловые связи. Связями этими он он дорожил и всегда старался отношения с нужными ему людьми.

Влад всегда считал, что в этой жизни все зависело только от тебя. Только когда ты предпринял все попытки и жизнь уже взяла тебя за грудки и прижала к стенке, только тогда можно говорить, что что-то не получается. Если кто-то в окружении Влада говорил, мол, «это невозможно», он внутренне воспринимал это как вызов и пытался доказать визави его неправоту. У него была одна душевная особенность: ему всегда хотелось во всем дойти до крайней точки. До конца. До пропасти, если таковая существовала на пути к чему-то. Он готов был опуститься на дно, но суметь познать суть и сущность вещей, истину, корень, причину всего.

Влад встал и прошел до шкафа, вынул оттуда свое пальто цвета грецкого ореха и не спеша надел его, а потом, погасив настольную лампу, медленно вышел из своего кабинета. В офисе, как и в целом во всем бизнес-центре, уже почти никого не наблюдалось. К девяти часам вечера все давно разъехались по своим домам, погрузившись в домашние хлопоты и бесконечный просмотр сериалов на стриминговых платформах. Спустившись на первый этаж, Влад встретил только пожилого седого мужчину-охранника, который, как и обычно, сидел за стойкой рядом с турникетом и указательным пальцем правой руки на экране своего простенького смартфона сдвигал в разные стороны цветные шарики, от чего те лопались и перестраивались в рамках вертикального прямоугольника экрана. Влад тихо, почти незаметно, прошел мимо него и вышел на улицу через стеклянные двери.

Воздух был немного морозным, свежим и огромные клубы пара, образовывавшиеся от дыхания мужчины, растворялись в воздухе вокруг него, пока он о чем-то напряженно думал. Простояв так пару минут, глядя в вечернее чистое синее петербургское небо, он наконец двинулся в сторону своего автомобиля. Влад всегда считал, что автомобиль – это продолжение мужчины, а о такой машине, какая есть у него, мечтали и до сих пор мечтают многие мальчики, которые, не смотря уже на солидный возраст, все равно жили и живут внутри усталых и порой даже унылых душ взрослых серьезных мужчин. Рёв ее мотора был похож на рык зверя. Изгибы автомобиля напоминали идеально натренированные мускулы с выступающими поверх стального черного полотна длинными бесконечными линиями. Один только дизайн автомобиля, то внешнее, с чем встречается человек при беглом взгляде на машину, был четко выверенным и продуманным.

Он сел в автомобиль и тот еле слышно зажжужал, Влад понял вдруг, что ехать домой ему сейчас не хотелось. Те мысли, которые он крутил в своей голове и которые казались ему слишком важными, сразу бы рассеялись в воздухе домашнего уюта, наполненного запахами только что приготовленных блюд, как только бы он переступил порог своего дома. Он надавил на газ и автомобиль тихо двинулся по улице, а под шинами скрипел снег, раздавливаемый тяжестью машины.

Влад выехал на длинную набережную, открыл окно и закурил. Следующие полчаса, как только он выехал с Васильевского острова, Влад бесцельно кружился по городу, не находя в своей душе желания остановиться где-либо или все-таки поехать домой. Он по несколько раз проезжал одни и те же улицы, видел все те же магазины, вывески, автомобили, припаркованные у тротуаров, и перекрестки. Физическое движение автомобиля заставляло его думать, не терять мысли, быть в контакте с его глубинным механизмом, который в данный момент усиленно работал. Но когда от карусели ночных огней в его глазах начало рябить, и он почувствовал небольшую усталость, Влад неожиданно очнулся и обнаружил себя на одной из популярных улиц города и, повернув голову вправо, увидел светящуюся холодным белым оттенком неона вывеску. То была вывеска бара. Ничего примечательного во внешнем фасаде бара не было, но что-то Влада зацепило и ему неимоверно захотелось в него зайти. Он выключил зажигание и дернул ручник вверх.

<1 2 3 4 5...8 >

На страницу:

Перейти

3 из 8