Сатурналии последнего тысячелетия

И вот, на фоне этих прекрасных воспоминаний о греческом театре, при виде мерзких и бесхитростных сцен римских «гениев» представлений, у Гая начиналась тошнота. Ему не нравились вульгарные сцены так называемого «театра», а больше всего ему не нравился безудержный смех его молодых друзей, которых забавило это жалкое зрелище. И так Гай Марк видел, насколько простодушно и глупо поколение молодых римских аристократов, к которому он принадлежал. У его сверстников полностью отсутствовало чувство эстетики, а учится чему-то, кроме того, чему их научили взрослые наставники, они не желали.

И только если судьба будет милосердна к молодому римлянину, ему суждено попасть на службу в римскую армию. Вот это было настоящим благословением богов – стать римским воином. Армия была собственностью Рима. Его силой и защитой. Эти многотысячные стройные легионы римских воинов, победоносно маршировавшие по всему земному шару, внушали животный страх врагам Империи и возбуждали искренний восторг у римских граждан. Еще бы. Ведь римские воины олицетворяли собой всю мощь и неиссякаемую силу Рима.

Попасть на службу в римскую армию мог не каждый. Естественно, юные римские граждане из аристократических семей могли претендовать на важные военные должности. Но и это право давалось не каждому римскому юноше. Юноша должен был с самого раннего детства, подобно древним спартанцам, учиться военному делу. Сюда входило и умение обращаться с несколькими видами оружия, и навыки борьбы, и навыки верховой езды на лошади, и умение отдавать приказы и еще много других обязанностей. Далеко не каждый мог освоить эти сложные науки. Но тот, кто смог, как Гай Марк, мог рассчитывать на блестящую карьеру в римской армии.

Обычные центурии, состоявшие из рядовых солдат, формировались из незнатных римлян. Чтобы стать солдатом достаточно было просто иметь римское гражданство, а всему остальному молодого римского воина обучала очередная война или далекое путешествие.

Гай Марк искренне верил, что только благодаря доблести и отваги римской армии Рим стал владыкой мира. Только благодаря гению императора и храбрости его полководцев на поле боя твердо стояла на земле Вечная Империя. Римляне обожествляли императора, а за его спиной стояла многотысячная и грозная римская армия, готовая в любой момент вступить в бой за своего повелителя. Именно такая государственная система и была основой Империи.

«Стоит только доверить аристократическим глупцам из столицы управлять Империей вместо императора,» – размышлял про себя Гай Марк, – «Как все тут же рухнет, и не станет прекрасного Рима».

Именно такие мысли охватили голову юного Гая Марка, когда он на закате солнца засыпал в своей палатке.

На следующий день его ждало возвращение в Рим.

Глава II.

Город с восторгом встречал победителей. Радостные толпы людей в разноцветных одеждах вышли на улицу, для того чтобы приветствовать возвращавшихся из далекого военного похода доблестных солдат и офицеров.

В торжественном римском приветствии вздымались вверх тысячи рук. Со всех сторон до марширующих по самой главной улице Рима легионеров доносились возгласы приветствия и восторга.

Стройные ряды солдат слаженно маршировали, сотрясая своими тяжелыми металлическими сандалиями пыль и камни на мостовой. Во главе войска, верхом на белоснежных лошадях, облаченные в такие же белоснежные доспехи, гордо двигались полководцы. Почетное место, посередине между остальными всадниками, занимал Гай Марк. Его фигуру обрамлял белый шелковый плащ, доспехи его ярко сверкали на солнце, а верхушка густых черных волос на его голове была украшена большим украшением в виде лаврового венка, выполненным из чистого солнца. В таком облачении, гордо восседавший в седле, с безукоризненно красивым и отважным лицом, Гай Марк как бы являлся воплощением могущества Империи и красоты ее столицы. Римляне, смотревшие на юного наследника с обеих обочин мостовой, как будто чувствовали, какое могущество олицетворяет молодой император. Поэтому они старались приветствовать Гая как можно громче, и как можно выше вскидывали свои руки в римском приветствии.

Армия триумфаторов двигалась прямо к центру города. К тысячелетнему Форуму. Он представлял собой огромную каменную площадь, рядом с которой возвышался большой холм. На нем красовался гигантский мраморный дворец, украшенный барельефами, статуями богов, огромной многоступенчатой лестницей, ведущей к главному входу. Большие дубовые двери, красовавшиеся на центральном входе во дворец и ведущие в его главную залу, также были обрамлены рукоятками, рисунками римских богов, орнаментом из чистого золота.

На вершине широкой каменной лестницы, состоявшей ровно из ста ступенек, в своем большом кожаном кресле восседал сам император Рима – Гай Август Несокрушимый Сертор. Его окружала охрана из четырех десятков элитных имперских легионеров, вооруженных самым лучшим римским оружием – компактными огнестрельными автоматическими орудиями.

Император гордо восседал в своем кресле, одетый в костюм триумвира и с легкой улыбкой на лице смотревший, как к Форуму по центральной улице приближается Первая императорская армия.

Едва первые ряды марширующей по римским улицам армии приблизились к лестнице, возвышавшейся к Форуму, как сотня сигнальных расставленных вдоль мостовой подала сигнал остановиться.

Все легионы тут же послушно замерли, а солдаты гордо подняли головы и направили свой взор на вершину Форума, где восседал великий император.

Находившиеся на Форуме люди видели, как внизу от огромной массы застывшего войска отделились три небольших фигуры в белом одеянии. Эти три человеческие фигуры стали не спеша, но уверенно подниматься по широкой лестнице вверх, на ее вершину, к подножию дворца.

Восседавший в своем кресле император Сертор вскоре сумел очень хорошо разглядеть и опознать поднимавшихся к нему людей. Среди них он увидел Гнея Серкса, – великого, и, пожалуй, лучшего полководца Рима за последние сто лет. Далее император разглядел начальника своей стражи Требиуса, которого он послал в дальний военный поход в качестве телохранителя для своего сына. И наконец, посередине, между храбрым и опытным полководцем и пожилым стражником, император Сертор увидел своего единственного и любимого сына – Гая Марка. При виде своего чада, живого после дальнего похода и облаченного в прекрасные белые доспехи, пожилой император не смог сдержаться. Не дожидаясь пока все трое поднимутся к нему, император сам поднялся с кресла и стал осторожно спускаться по лестнице, на встречу поднимавшимся по ней. Охрана императора тут же ринулась за ним, окружив его со всех сторон и тщательно следя, чтобы пожилой властитель не оступился и не упал.

Однако стражникам не пришлось долго переживать. Вскоре Гай Марк, Гней и Требиус поравнялись с императором и прямо на ступеньках мраморной лестницы преклонили перед ним свои колени. Согласно римской традиции, император протянул свою руку для приветствия самому почетному и уважаемому гостю – величественному Гнею.

Полководец тут же встал во весь рост и поцеловал руку императора, а затем вскинул свою правую руку в римском приветствии. Затем император Сертор протянул свою руку для приветствия начальнику стражи. Требиус также быстро поднялся на ноги и, поцеловав императорскую руку, приветствовал Сертора римским салютом.

Далее пожилой монарх повернулся к Гаю. Однако вместо протягивания руки император велел своему сыну подняться, а когда тот выполнил поручения отца, крепко обнял его за плечи.

– Гай, мальчик мой, как же ты возмужал! – воскликнул император Сертор. – Воистину, этот поход против непокорного Крида сделал тебя настоящим воином!

Гай лишь слегка улыбнулся своему отцу.

– Ну что же ты молчишь, Гай?! – воскликнул император, слегка тряся своего наследника за плечи. – Неужели тебе нечего рассказать мне про свой первый самостоятельный военный поход?!

Гай хотел что-то ответить своему отцу, но его внезапно перебил Гней Сертор.

– Юный император устал после дальнего похода, мой Император, – сказал он. – Позвольте вашему дорогому наследнику отдохнуть после прибытия в столицу.

– Это правда, мой Император, – вмешался стоявший рядом Требиус.

– Обратите внимание, мой Император, толпа на улицах уже волнуется, – сказал он, указывая своей рукой на кишащие народом многочисленные улицы Рима. – Народ ждет празднования триумфа и денежных раздач, а армия хочет отдых после долгого перехода.

Услышав слова Требиуса, император оторвался от созерцания своего сына и обратил свой взгляд на волнующиеся у подножия римского Форума толпы народа и застывшую в неподвижном ожидании послушную армию.

– Ты прав, мой друг Требиус! – воскликнул старик император. – Сейчас же вели начать на улицах праздник, разведи солдат и распорядись выдать им жалованье, а затем присоединяйся к нашему веселью.

Отдав такие распоряжения начальнику стражи, Сертор обнял за плечи полководца Гнея Серкса и Гая Марка и повел их в сторону величественного Форума.

– Идемте, великие сыны Рима! – сказал Сертор. – Все готово к вашему возвращению, вас ждет величественный и многодневный пир в честь вашей победы.

На середине пути император внезапно остановился. Он резко развернулся, высоко поднял свою руку вверх и несколько раз помахал ей восторженной толпе скопившейся на площади.

Римские горожане хорошо знали этот императорский жест. Они знали, что этот жест означает начало масштабного и многодневного праздника и щедрых денежных раздач. Этот жест императора за три тысячи лет стал прочной частью римских традиций.

При виде взмаха императорской руки толпа, окружавшая Форум восторженно заревела и приготовилась к многодневному веселью: триумфу, пьянству, разврату и празднику.

***

Девять дней.

Девять дней продолжалось необузданное веселье и празднование римских граждан.

Из-за огромного количества еды и вина, которые римское правительство щедро раздавало своим подданным, улицы Рима были засыпаны пищевыми отходами.

Объевшиеся люди просто вываливали тонны недоеденных праздничных блюд на улицы: в бочки, сточные канавы, водоемы. За три тысячи лет величия Империи Рима, система вывоза мусора с улиц города и его ликвидации была организована крайне и крайне плохо. А в дни великих праздников, например – триумфов, мусор мог и вовсе не вывозится. Это порождало для горожан немало проблем с мелкими вредителями, которые охотно плодились на свалках еды.

Однако полакомится объедками, пока те не сгнили, могли и несчастные рабы. Пока их господа, совершенно забыв о своих подневольных слугах, весело пировали, толпы рабов, пускай ненадолго, но получали свободу. Именно в такие моменты эти несчастные люди скитались по улицам вечного Рима, подбирая и жадно съедая остатки хозяйской пищи. Многие рабы делали это с особым удовольствием, так как их господа зачастую не сильно утруждали себя обеспечением пропитанием своих подневольных. Пищевой паек таких рабов мог быть очень редким и крайне скудным.

И вот, сотни рабов уныло ходили по опустевшим улицам, ища и подбирая выброшенные праздничные остатки пищи. На них уныло глядели римские городские стражники, дежурившие в разных участках города. Гонять рабов не входило в их обязанности. К тому же, голодные рабы и рабыни самостоятельно ликвидировали остатки выброшенной пищи на улицах, что, по мнению стражников, приносило немалую пользу столице империи.

Ранним утром второго ноября три тысячи семьсот пятьдесят пятого года от основания Рима, спустя почти две недели после возвращения Гая Марка в столицу Римской империи, торжественные мероприятия по поводу победы римской армии над непокорными жителями Крида подошли к концу.

Весь Вечный город начал приходить в себя после разгульных торжеств. Однако обстановка к этому не благоприятствовала. В это утро Рим накрыло густым туманом. Все улицы были сырые и грязные от недавно прошедшего дождя, который размыл скопившиеся на обочинах помои по всем мостовым. Горожане стали просыпаться и постепенно выходить на улицу, чтобы заняться своими привычными делами. Часто из богатых домов доносились недовольные крики привилегированных горожан, рабы которых слонялись по улицам. Хозяевам очень не нравилось просыпаться в своих постелях после бурных праздников, и не получать при этом из рук благодарного раба большой кубок прохладного цекубского вина. Загулявшие рабы, услышав стоны и недовольные выкрики из домов своих господ, тут же бросали собирать объедки на улицах и стремились вернуться к своим хозяевам, пока те окончательно не рассердились на них. Самодовольные стражники, наблюдая за тем, как одетые в серые одежды рабы и рабыни стремились домой к своим хозяевам, то и дело пытались побыстрее поднять свою ногу и как следует пнуть ею какого-нибудь спешащего раба. И иногда этот трюк у них очень хорошо получался.

Испугавшийся сильного пинка под зад, обеспокоенный раб еще быстрее стремился скрыться с наполнявшейся свободными гражданами улицы и укрыться в доме своего хозяина.

Весь Рим после праздников приходил в себя. Вновь заработали многочисленные и оживленные городские рынки, в том числе и рабовладельческие. Створки на низких окнах многочисленных домов стали постепенно открываться. Начали свою работу городские извозчики, которые развозили на своих компактных передвижных крытых колесницах с паровым двигателем обеспеченных пассажиров в разные концы города. На улицу вышли городские квесторы, которые с отвращением рассматривали царивший повсюду после триумфальных празднеств беспорядок. Взмахом руки они приказывали стражникам выводить на улицы для наведения порядка государственных рабов, которых императорская канцелярия закупала специально для обеспечения чистоты и порядка в столице Империи. Невольные служащие вечной столицы после глубокого и спокойного сна нехотя приступали к унылой работе по очистке городских улиц.

Всюду воцарялась обычная, повседневная жизнь.

И только в одном месте Рима продолжался праздник. В императорском дворце, который возвышался между Форумом и аркой Великих императоров.

Там, в глубине императорских покоев, пожилой император Сертор вместе со своим сыном Гаем Марком, главным полководцем империи Гнем Серксом, начальником стражи Требиусом и несколькими высокопоставленными олигархами, приближенных к власти над империей, продолжал поднимать свои золотые кубки, наполненные вкусным вином, за величие римской армии.

– Да, это была великая победа! – воскликнул император Сертор, высоко поднимая свой золотой кубок с вином. – Даже величественнее, чем когда-то при Константинополе, когда наша армия разбила там ненавистных арабских завоевателей.

– О да, мой император, – ответил ему полководец Гней Серкс.

– Победа над Кридом была действительно великой, – сказал он, – но не более, чем триумф под Константинополем.

– Друзья мои, – вмешался в разговор императора и Серкса Требиус, – победа над Кридом величественна, и под Константинополем тоже.

– Но по-моему мнению, – продолжал начальник стражи, отпивая вина из кубка, – нет более великого триумфа Рима, чем триумф в Тевтобургском лесу.

Высказывание Требиуса единодушно громкими возгласами одобрили несколько присутствовавших на празднике олигархов.

– Ты прав Требиус, та битва действительно была великой, – добродушно кивнув головой, сказал император Сертор.

– Не победи наша армия тогда, кто знает, как бы сейчас сложилась судьба великого Рима, – сказал один из высокопоставленных олигархов.

– Подобные размышления – полные глупости! – воскликнул Гней Серкс. – Римская армия никогда не знала поражений, и клянусь, при моей жизни никогда не узнает!

При этих словах величественный полководец патетически ударил себя кулаком в грудь и гордо поднял свою голову вверх.

– Успокойся, успокойся Гней, – улыбнувшись сказал император, и дружески похлопал полководца по плечу. – Весь земной шар знает, что нигде в мире нет тебе равных на поле брани, что из всех полководцев – ты лучший.

Остальные присутствовавшие на пиршестве громко одобрили изречение императора и единодушно подняли свои кубки с вином вверх, чтобы выпить за великого полководца Серкса.

– Ну, а что скажет по этому поводу мой возлюбленный наследник Гай Марк? – сказал император Сертор, когда все сообща выпили за доблесть Гнея Серкса.

– Что ты скажешь нам, мой сын, какая битва была самой великой по твоему мнению? – спросил император, с интересом смотря на Гая. – Не стесняйся, ты уже взрослый муж и побывал в военном походе, какая же битва была самой величественной?

Вместе с императором свое внимание на Гая Марка обратили и другие высокопоставленные римляне. Все ждали его слов.

Однако Гай очень быстро пришел в замешательство от этих вопросов и пристальных взоров. В отличие от своего отца, он никогда не был превосходным оратором, и, надо сказать честно, не был оратором вообще. Чрезмерное влияние к его персоне периодически приводило его в страшное замешательство, преодолеть которое ему порой получалось с трудом.

– Ну же Гай, мы ждем твоего решения! – поторопил его всегда бывший очень добродушным по отношению к наследнику Требиус. – Скажи же нам, что думаешь.

– Это не совсем удобно, когда столь знатный юноша, да еще и будущий наследник, может быть, порой, таким застенчивым в обществе других мужей! – громко сказал Гней Серкс.

Однако он тут же поднялся со своего места и в пояс поклонился императору.

– Прошу прощения, о, божественный, что я позволил себе так резко заговорить о вашем сыне и наследнике, – сказал он, смотря в глаза императору.

В ответ на это император лишь добродушно махнул своей рукой, давая полководцу понять, что извинения его приняты.

– Самая величественная битва римской армии еще не состоялась, – внезапно ответил Гай Марк. – Но состоится… скоро…

На последней фразе Гаю пришлось резко замолчать, так как на него устремилось сразу несколько десятков изумленных и разгневанных взоров. Великие мужи Рима замолчали. Они были поражены дерзостью этого двадцатилетнего юнца, который осмелился сказать подобное.

– И что же это будет за битва Гай, мальчик мой? – раздался тихий голос императора.

Лишь только он один смотрел на дерзкого Гая не со злобой и осуждением в глазах, а с нескрываемым интересом и отцовской любовью.

– Это будет битва, – сказал Гай Марк, – которой буду командовать я.

– О, боги, о, несчастье! – свирепым голосом прокричал Гней Серкс. – Откуда в тебе, молодой юноша, столько дерзости и презрения к величию Рима?!

– Еще ни разу ты, юный мой друг, не побывал в качестве полководца ни в одном бою! – продолжал Серкс. – И, тем не менее, ты смеешь подобным образом презрительно высказываться в отношении прошлого нашей Империи?!

Гай Марк был растерян от такой реакции полководца на свои слова. Его вновь начала одолевать растерянность, и он поспешил замолчать.

– Послушай, великий Гней! – императорским жестом прервав возмущение полководца, сказал великий Сертор. – Я понимаю твое возмущение, несчастный юноша действительно позволил себе невиданную дерзость.

– Но давай не будем чрезвычайно строго попрекать его за его юношескую дерзость, – продолжал император, – ведь, в конце концов, для будущего императора Рима дерзость и бесстрашие скорее добродетель, чем порок.

При этих словах императора разозленный полководец решил сесть на свое место и замолчать.

– Но самое главное, – продолжил император Сертор, когда все страсти за столом улеглись. – Юный Гай действительно может быть прав, самая величайшая битва Римской Империи может быть еще впереди.

– И командовать римскими легионами в этой битве будет именно он, Гай Марк! – громко воскликнул Требиус и рассмеялся.

Остальные присутствовавшие на празднике знатные римляне нерешительно, то и дело озираясь на злобное лицо Гнея Сертора, подхватили смех начальника императорской стражи.

– Правильно мой преданный Требиус, – сказал, также рассмеявшись Сертор.

Очень скоро оказалось, что всем сидящим за столом понравилась эта колкость Требиуса и всех она рассмешила.

Только два человека не смеялись в этот момент. Это были юный Гай Марк и Гней Серкс. Между юношей-наследником и бывалым полководцем всегда существовала некая невидимая стена неодобрения друг к другу. Гай искренне не понимал, почему этот величественный полководец всегда так холоден и презрителен в общении с ним, а иногда и вовсе делает вид, что не замечает юношу. Именно эта плохо скрываемая злоба и отпугивала императорского наследника от общения с Гнеем Серксом.

И Гай был прав. Серкс действительно, всей своей душой, ненавидел юношу.

И дело здесь было даже не во врожденной злобе полководца и его ненависти ко все людям. Дело было в безумной любви к самому себе. Гней с детства обожал примерять на себя одеяния, подобные одеяниям римских полководцев. Часами, будучи еще маленьким мальчиком, он любил стоять перед большим, от пола до потолка, зеркалом в отцовском доме и изображать из себя триумфатора, шагающего по римским улицам во главе стотысячного войска после величайшей победы. Маленький Гней надевал на свою голову игрушечный лавровый венок, сделанный из каких-то листьев и веток, и строил на своем юном личике грозные гримасы, подобные тем, которые он видел на солдатских лицах во время военных парадов и шествий.

Его родители, прекрасная знатная римлянка из патрицианской семьи Антония и великий полководец времен эпохи императора Августа Аргунтула Марк Серкс, с интересом и незаметно наблюдали за забавами своего сына. Великий Марк хотел сделать из своего сына величайшего полководца. Он также надеялся, что когда-нибудь, за верную службу император Рима назначит его сына своим наследником, как это не раз бывало в Римской истории.

Со временем, серьезно повзрослев, Гней Серкс почти достиг идеалов своего отца. За блистательную военную службу наследник императора Аргунтула Гай Сертор назначил юного Гнея командующим элитной центурией, затем легионом, а затем, уже в возрасте тридцати лет, выдающийся римский воин стал командующим самой элитной армии Рима, которой доставалось исполнять самые тяжелые и далекие походы против врагов Империи.

Такая блестящая карьера полководца быстро вскружила голову молодому и честолюбивому Гнею. Ему казалось, что он достиг уже таких значительных и недосягаемых для простых смертных вершин власти, что римские боги вот-вот назначат его самим императором Рима. И ведь у Гнея действительно был повод так думать. Ведь стареющий император Сертор уважал и почитал его как своего сына. И казалось, не было на всем свете человека сильнее и влиятельнее Гнея Серкса.

«Никто не осмелиться переступить мне дорогу!» – высокомерно размышлял о своем положении в римском обществе Гней Серкс.

Однако все его надежды о римском престоле моментально рухнули, когда на сцену римской политической жизни выступил юноша по имени Гай Марк.

Он был первым и единственным, а значит, и самым любимым сыном пожилого императора. Пока он был еще маленьким мальчиком, весь Рим с восторгом взирал на него. Каждый римлянин считал, что этот юноша – посланник самих богов. Что с его воцарением на престоле Рим окончательно покорит всю планету. Он триумфально обойдет весь земной шар, а римляне к трехтысячному году существования своей цивилизации уже знали, что он круглый, и покорит все непокорные народы. Стоит лишь дать юному наследнику самую сильную и хорошо вооруженную армию.

Император Сертор тоже смотрел на своего сына снизу вверх. Он души не чаял в этом ребенке. Император свято верил в предсказание жрецов о том, что его сыну уготовано стать настоящим повелителем всего сущего под небесами. Он свято верил и в то, что боги избрали его наследника для совершения великого деяния – окончательного установления римского диктата во всем мире. И пожилого императора Сертора нисколько не смущало то обстоятельство, что это же самое, на протяжении почти трех десятков столетий римские жрецы предсказывали другим императорским наследникам, которые были ничуть не хуже и не менее красивыми, чем прекрасный Гай Марк.

Именно навязчивая вера в жреческие догмы и безумная, по-язычески иступленная, любовь к своему сыну заставляла императора тратить огромные суммы из государственной казны на образование Гая Марка. На его путешествия по всем владениям Рима в Европе, Африке, Азии и другим континентам в сопровождении стотысячной армии телохранителей. На его знакомство с лучшими театрами в Греции, Германии и Галлии. На пиршества Гая Марка с друзьями и на его развлечения с лучшими красавицами мира – дочерьми подвластных Риму царей. На все это «образование» уходило огромное количество римских денариев.