Рыбки в аквариуме

– Да уж, это точно. Не пойму.– Виллем озадаченно потер лоб, пытаясь переварить все сказанное.– И вправду, крайне странная ситуация получается. Но спасибо, что рассказал, Марио. Обещаю, буду молчать.– он распрощался с полицейским и продолжил путь домой. После разговора с патрульным тревога в душе никуда не делась. Напротив она даже стала сильнее. Ведь ничего о произошедшей аварии разъяснить не удалось. Загадок наоборот, заметно прибавилось. Вечером, после ужина, Стормайер снова решил поделиться с сыном полученной информацией. А Эдвин, как и ожидалось, отреагировал на все весьма скептически.

– А этот Марио тебя точно не разыгрывает?– сказал он, выслушав рассказ отца.– Уж слишком все таинственно получается. Прямо одно к одному. Авария есть. Потерпевшие есть. А виновных нет. Даже следы и те отсутствуют.

– Считаешь, что у нас на островах ничего такого, необычного произойти не может?– несколько разочарованно спросил Виллем, прекрасно понимая, о чем сейчас начнет говорить его сын.

– Вот именно.– кивнул Эдвин.– Никогда прежде у нас островах не происходило ничего необычного. И дело вовсе не в том, что я не верю в это самое необычное. Дело в том, что я не понимаю, зачем это кому-нибудь нужно. Живем мы здесь хорошо. Даже замечательно. Все, что нужно имеем. Чего не имеем, то производим. Люди счастливы и, если верить официальной статистике, вполне себе довольны царящим в нашей колонии спокойствием и безмятежностью. Всем всего хватает. Делить нечего. НИ злобы, ни ненависти, ни зависти. Так что, зачем кому-то устраивать эту аварию не пойму.

– То есть, ты хочешь сказать, что если в этой истории с аварией и есть какая-то тайна, то только потому, что это кто-то специально подстроил?– теперь некоторый скептицизм демонстрировал Виллем.– А как же Лепински? Джозеф погиб. А Аннет, ты сам говорил, лучше не стало пока.

– Так я и не говорю, что это подстроено.– со вздохом покачал головой Эдвин.– Я говорю, если все и вправду так необъяснимо и загадочно, как сказал тебе полицейский, то это стопроцентно чья-то крайне неудачная шутка.

– Шутка?– возмутился Виллем.– Человек умер! Между прочим, отец семейства, как и ты. Это похоже на шутку?

– Не злись, пап. Я же говорю, ЕСЛИ.– Эдвин положил руку на плечо своему отцу, стараясь успокоить старика.– Я на самом деле считаю, что наша доблестная полиция попросту что-то не досмотрела. Наверняка они какой-то грузовик пропустили. Твой же Марио не осматривал всех их лично. Откуда ему знать, что все они и вправду целые? Где гарантии, что процедура досмотра была проведена должным образом? Мое мнение, наши стражи правопорядка слишком привыкли к относительному порядку, как и все на островах. А стоило случиться чему-то более-менее нестандартному, выходящему за рамки прежней обыденности, так все, сразу встали в тупик. Происшествие с супругами Лепински бесспорно непростое, но отнюдь не настолько, чтобы его невозможно было раскрыть.

– Значит, ты полагаешь, что наша полиция дала маху?– подозрительно прищурившись, спросил Виллем.– А до этого ты успокаивал меня, мол, наши служители закона со всем справятся, что они свое дело знают. А теперь выходит, что они простофили какие-то. Ну что же сказать по этому поводу? Ты, сынок, настоящий политик. Быстро точку зрения меняешь. Главное, чтоб все было по-твоему. Все просто и понятно. И ничего удивительного нет.

– Пап, не начинай!– Эдвин шумно вздохнул, раздув ноздри.– Не перегибай палку! Я просто стараюсь быть трезвомыслящим человеком. Ведь таким, кажется, должен быть нормальный взрослый мужчина?

– Да. Таким.– коротко и с явным недовольством ответил Виллем, закончив, таким образом, разговор с сыном. Все-таки надо было поговорить с Франсин. Она умная женщина, и не настолько закостеневшая внутренне, нежели Эдвин.

Так и не успокоив ощущаемой им тревоги, разочарованный Стормайер отправился к себе в спальню. Закрывшись на замок и улегшись в кровать, он в который раз полночи не мог сомкнуть глаз. Роящиеся в голове, словно разъяренные пчелы мысли, не давали пожилому мужчине покоя.

Глава 3. КРАСНАЯ ПТИЧКА.

Для того чтобы развеется и избавиться от тяготивших его раздумий, Виллем решил прогуляться следующим утром, совершив очередное восхождение на гору Гаррета. Он мог бы, конечно, поменять маршрут ради разнообразия и прогуляться по горе Вэя. Рискнуть, так сказать, и полазить по крутым каменистым склонам. Но там не было полюбившейся ему миндальной рощи с густой, прохладной тенью. Нет маленьких проворных птичек с огненно-красным оперением, снующих в зеленой кроне деревьев. Стормайер не хотел отклоняться от устоявшихся традиций и предпочел пойти уже проверенной тропой.

Оказавшись на вершине, верхом на ставшем родным ему булыжнике, мужчина в который раз обвел взглядом окрестности. Все было по-прежнему: лазурное море, цепочка островов, извивающаяся лента автострады и размеренный, убаюкивающий рассудок шум океана. Были на своих местах и пять высочайших точек архипелага Возрождения. Крупнейшая из них, гора Чен располагалась в северо-западной части острова Симс. Далее, в порядке уменьшения шла гора Гаррета, на которой в данный момент находился Виллем, гора Шаповалова на острове Сома, гора Вэя и наименьшая из всех, гора Лонгхолл. Все пять вершин именовались в честь первых лидеров колонии. В честь первых пяти президентов. Именно благодаря их чуткому руководству никому ненужные, забытые богом и невероятно удаленные от большой земли острова Возрождения и превратились в настоящий рай. Эти люди были из числа первых поселенцев, или же являлись их прямыми потомками и избирались на пост главы колонии пожизненно. Позже, когда жизнь на архипелаге стала комфортной и размеренной, должность президента была упразднена, и всем стал заправлять верховный совет министров, состоявший из девяти человек. Все решения принимались этим управляющим органом коллегиально, после уставленных законом трех обязательных заседаний и следовавшего за ними голосования. Эта схема правления работала безотказно и обеспечивала всему поселению стабильное существование вот уже целых четыреста шестьдесят восемь лет. Четыре с половиной тихой, размеренной жизни без крупных техногенных катастроф, стихийных бедствий, политических, или экономических кризисов.

День за днем.

Десятилетие за десятилетием…

И вдруг все поменялось. Незначительное в масштабах всего архипелага, пусть и весьма трагическое событие заставило Виллема задуматься о многих важных вещах. И дело было вовсе не в той внезапности, с какой могла прийти смерть к кому-либо из окружающих людей, в том числе к самому Стормайеру. Вся суть тревоги состояла в неожиданно открывшейся сложности жизни. Оказывается, в ней есть место не только повседневным, обыденным свершениям, но и весьма загадочным, в чем-то даже пугающим происшествиям. Это выглядело, как если ты долгое время идешь по прямой дороге и вдруг натыкаешься на необозначенную на картах развилку. В голове сразу возникают назойливые сомнения, а душу начинают одолевать муки выбора. Куда пойти? Направо, или налево? Что ожидает тебя в конце каждого из представших перед тобой путей? Светлое будущее, тупик, или еще одна развилка? Все оказалось столь непредсказуемо и сложно. И как же странно, что Виллем дошел до этой мысли лишь к своим шестидесяти шести годам.

Что ж тогда спрашивать с Эдвина, или Франсин? Они живут на этом свете куда меньше и не становились свидетелями чего-то из ряда вон выходящего. Хотя именно потому сыну Стормайера, наверно, и следовало бы чаще прислушиваться к своему старику-отцу, какими бы сумасбродными и невероятными не казались его суждения. Хотелось, чтобы младшие поколения осознавали некоторые важные вещи несколько раньше, чем это довелось понять Виллему. Чтобы потомки были лучше и умнее тех, кто шел перед ними. Но возможно, до чего-то важного можно догадаться, только испытав все превратности судьбы на своей шкуре, или став тому непосредственным свидетелем…

Ох, уже эти беспокойные мысли! Эти проклятые сомнения!

Так и не ощутив себя умиротвореннее после недолгого пребывания в одиночестве на вершине горы, Стормайер отправился в обратный путь, естественно, решив напоследок заглянуть в облюбованную им миндальную рощу. Может быть, хоть там его сердце забудет о необъяснимой, тягостной тревоге.

Неторопливо спустившись вниз по склону и пробравшись через заросли кустарника, пожилой мужчина в который раз очутился на небольшой, укрытой густой, прохладной тенью поляне. Веселое щебетание многочисленных птичьих голосов окружила утомленного утренним зноем путника. Внимательно прислушиваясь к этой какофонии, Виллем терпеливо ждал, когда до его ушей донесется столь полюбившаяся ему песенка красноперого лесного артиста. И вот, спустя пару минут, чарующее слух щебетание разрезало прохладный тягучий, воздух рощи. Стормайер невольно улыбнулся и, подойдя к одному из деревьев, устало прислонился боком к влажной, ребристой от многочисленных трещинок коре ствола.

Как же много иногда значат в жизни эти маленькие, кажущиеся бестолковыми радости!

Всего-то чириканье маленькой птички, а душа мужчины то час наполнилась неописуемым блаженством. И ощущение это длилось ровно столько, сколько длилась сама песня пернатого певчего… Не дольше пяти-шести секунд. Потом следовала короткая пауза, и все начиналось сначала. Раз за разом. Цикл за циклом.

Стормайер отошел от дерева и обеспокоенно посмотрел по сторонам.

Это было что-то новенькое. Кажущееся непривычным и даже противоестественным. Никогда прежде, за все время, что Виллем посещал миндальную рощу, столь обожаемые им красные птички не пели так странно. Никогда прежде их прелестные щебетания не звучали, словно заевшая старая пластинка. Обеспокоенный этим необычным событием, мужчина задрал голову и принялся внимательно рассматривать гущу древесных крон. Озадаченно нахмурившись, он пристально вглядывался между ветвей, пытаясь отыскать привычное ему юркое красное пятнышко. И сделать это в итоге оказалось не так уж и просто. Складывалось ощущение, будто источник звука постоянно перемещался, незримо ускользая от Стормайера в последний момент. Казалось, что искомая птица специально пряталась от него, играла в кошки-мышки, потешаясь над растревоженным пожилым человеком. Раздосадованный подобной ситуацией, Виллем уже собирался плюнуть на все и вернуться на тропу, но тут ему на глаза попался кривой, похожий на скрюченную лапищу сук. Он торчал из ствола дерева всего четырех метрах от земли, а у его основания, нахохлившись и распушив огненно-яркие перышки, сидела маленькая красная птичка. Вертясь на одном месте из стороны в сторону, лесной зверек широко раскрыл коротенький клювик и с определенной периодичностью повторял одно и то же сочетание звуков. Короткий стрекот, пара щебетаний и непродолжительный восходящий свист. Он делал это без остановки, совершенно не замечая вставшего прямо под веткой человека. А Стормайер, тем временем не мог оторвать взгляда от пернатого создания. Слишком странным было его поведение, неестественно зацикленным. Словно это было не живое существо, а сломавшаяся механическая игрушка.

И тут, по всей видимости, у этой самой игрушки кончился завод, так как маленькая красная птичка замолкла, замерев при этом на одном месте с распростертыми в стороны крылышками. Пораженный увиденным, Виллем стал бегать вокруг дерева, пытаясь как можно лучше разглядеть загадочное создание природы. Мужчина не мог взять в толк, кажется ли ему это все, или же происходит на самом деле. Он энергично помахал руками. Громко покричал, распугав всю живность на поляне. Даже попробовал достать до ветки в прыжке, на что Стормайеру попросту не хватало роста. А птица, меж тем, продолжала сидеть на суку в полном оцепенении, будто она какой-то муляж, тщательно изготовленное чучело. Темные бусинки глаз лесного существа смотрелись абсолютно безжизненными и пустыми, а яркие перышки походили на смазанный непонятный клеем, задеревеневший пух. Не имея возможности потрогать, или каким-либо другим способом воздействовать на эту странную птицу, Виллем отступил на несколько шагов. Его мысли в тот момент находились в жутком беспорядке. На ум не приходило ничего вразумительно объяснявшего это неординарное, никогда невидимое прежде событие. Были лишь одни вопросы.

Что здесь происходит? Что с этим милым пернатым созданием? Почему оно ведет себя подобным образом?.. Почему? Что? Отчего?..

И тут странный стоп-кадр подошел к концу. Вновь ожив, красная птичка соскочила с ветки и, звонка чирикая, стремительно исчезла в кроне деревьев. Стормайер остался один посреди поляны с раскрытым от удивления ртом, выпученными глазами и в полном непонимании от всего увиденного. Он даже замер на месте, как замирал до этого на сучке наблюдаемый им пернатый певчий. Лишь постояв так пару минут, мужчина решил-таки двинуться в сторону тропы. Никаких, четко оформленных мыслей в его голове на тот момент не было. Были только эмоции. Точнее одна эмоция. Полное, неописуемое, и абсолютно не объяснимое рациональным языком недоумение. Ведь, отправляясь сутра на прогулку, Виллем хотел развеяться, успокоится душой и разумом. А получилось совсем наоборот. Пожилой мужчина был удивлен, до глубины души и о покое его растревоженному сердцу теперь можно было только мечтать.

Правда, к вечеру Стормайер все-таки смог прийти в себя и кое-как объяснить озадаченной невестке причину своей замкнутости и неразговорчивости. Франсин внимательно выслушала рассказ свекра о его посещении миндальной рощи, но никаких конкретных предположений высказывать не стала, сославшись на то, что желала бы увидеть это собственными глазами. Не слишком воодушевленный, но и не особо расстроенный такой реакцией на его повествование, Виллем решился все-таки поговорить обо всем случившемся с сыном, четко обозначив себе самому следующее: если Эдвин снова не поверит, то впредь он больше не станет рассказывать ему о чем-либо подобном.

После ужина, собравшись с мыслями, мужчина поднялся на второй этаж особняка и заглянул в спальню сына. Стормайер-младший был там и занимался кормлением рыбок, наблюдая за тем, как они плавают в просторном, шириной более метра аквариуме. Это было его, пожалуй, единственным увлечением. На что-нибудь серьезнее у Эдвина попросту не хватало времени. Работа занимала в его жизни едва ли не самое главное место, оборачиваясь частыми стрессами и неимоверной усталостью. А это неторопливое хобби успокаивало нервы и расслабляло натруженный долгим рабочим днем разум. Правда заменой воды, поддержанием нужной температуры и кислотности, а также чисткой стекол, как правило, занимались Франсин и Виллем. Вся же забота Эдвина о своих рыбках сводилась лишь подсыпанию корма один раз в день и непродолжительному созерцанию того, как размеренно проистекает существование обитателей аквариума. Как плавают не спеша серебристые скалярии, парят в толще воды черные моллинезии, снуют из одного угла в другой, пестрые астронотусы и ползают по дну темно-коричневые, бородатые сомики-анциструсы.

Виллем остановился у входа в спальню и посмотрел в комнату через проем. Эдвин стоял спиной двери. Он неотрывно глядел на рыбок, низко наклонившись перед аквариумом и придвинув свое лицо вплотную к стеклу. Видимо, услышав тихие шаги отца, Стормайер-младший начал говорить, оставаясь в прежней позе и не оборачиваясь.

– Ты когда-нибудь задумывался, пап, что они думают о своей жизни в аквариуме?

– Разве они могут думать о чем-то? Они же всего-навсего рыбы.– Стормайер не спеша переступил порог комнаты.– По идее, подобным образом должен был ответить ты, Эд.

– Пап, ты опять за свое.– Эдвин выпрямился и, посмотрев в сторону отца, сердито нахмурил брови.– Не люблю, когда ты так обо мне говоришь. Послушать тебя, так я получаюсь примитивный совсем. Узкомыслящий.

– Ну, ты вообще-то чиновник из министерства, Эд. Если собираешься делать карьеру, то привыкай.– Виллем ехидно усмехнулся.– Большая часть людей о чиновниках думают именно так.

– Спасибо, пап, тебе за заботу.– с сарказмом ответил Эдвин, улыбнувшись в ответ.– Так что ты все-таки думаешь о моем вопросе?

– Про рыбок?– Стормайер склонился перед аквариумом и посмотрел на снующую в нем живность.– Не знаю. Наверняка они думают, что это за существа периодически приходят и глазеют на них. А еще, когда, наконец, сверху посыплется еда.

– Шутишь все.– с укоризной посмотрел на отца Эдвин.– Я думал, ты серьезно ответишь.

Он коротко вздохнул и легонько стукнул по стеклу, вспугнув зависшую на одном месте скалярию.

– А мне, кажется, они думают, что у них все хорошо. Есть воздух, чистая вода, корм, приемлемая температура. Настоящий рай!

– А еще они и знать не знают, какой мир по-настоящему огромный.– неожиданно без юмора добавил Виллем.– Живут всю жизнь в аквариуме. Родились тут. Тут и умрут. А о том, что где-то есть океан и не узнают никогда. Непостижимо огромный, бездонный, с невероятным разнообразием живущей в ней живности.

– Чем-то на нас похоже, мне кажется.– Стормайер-младший невесело усмехнулся, переведя взгляд с аквариума на окно спальни.

– Только мы не в аквариуме живем, а в реальном мире.– сказал на это Виллем.– И у нас, в отличие от них, что-то да случается.

Эдвин повернулся к отцу, с подозрением посмотрев тому в глаза. Заметив что-то во взгляде Виллема, он в очередной раз сердито сдвинул брови, шумно вздохнув при этом и раздув ноздри.

– Только давай не будем снова об этом.– недовольно произнес Стормайер-младший.– Не хочу знать, что там тебе еще о той аварии рассказали.

– А я про нее говорить и не собирался.– с таким же недовольством ответил на это Стормайер-старший. Он уже начал понемногу жалеть, что решился этот на разговор с сыном.

– А про что тогда?

Эдвин во второй раз шумно вздохнул и, разочарованно закатив глаза, сложил руки на груди.

Виллем вкратце поведал о необычной красной птице, увиденной им сегодня в роще на склоне горы. Сын выслушал его с плохо скрываемым негодованием, и под конец даже нервно рассмеялся, огорченно покачав головой.

– Ну, ты даешь, пап!– воскликнул Эдвин, отойдя от аквариума и устало опустившись на край кровати.– Теперь ты еще и птиц сюда приплел! А завтра что будет? Ты посмотришь на небо и, увидев облако необычной формы, решишь, что и это неспроста? Так?

– Не так!– угрюмо пробурчал Виллем.– Не делай из меня старого маразматика!

– Да я и не собирался. Ты сам так себя ведешь. Будто в детство впал.– Эдвин посмотрел на отца с укоризной.– То у тебя дела таинственные происходят. То животные замирают без причины. Чудеса, одним словом.

Он замолк на несколько секунд, с хмурым выражением лица отвернувшись к окну. Быстро поразмыслив над чем-то, мужчина неожиданно выпучил глаза и, подняв указательный палец, начал трясти им в воздухе.

– Слушая, а я понял, что происходит.– Эдвин посмотрел на своего отца так, словно разгадал очень сложную загадку.– Тебе, пап, просто жизнь такая надоела. Спокойная, размеренная, в достатке. Захотелось стать свидетелем чего-то необычного. Вот ты и начал по любому пустяку беспокоится, что-то там себе выдумывать, искать потаенный смысл. Запомни, пап, ничего особенного в том, что ты мне рассказал, нет. Птица замерла? Так это поведение у нее такое. Ты же не специалист, не орнитолог там какой-нибудь, чтоб точно знать, как эти создания себя ведут. С произошедшей аварией не все ясно? Так такое тоже случается. Бывает, что не все ясно с первого взгляда. Что надо копнуть поглубже, посмотреть на все внимательнее…

– Да, да, да. И облака тоже случайно свою форму приобретают.– теряющий самообладание Виллем прервал речь сына.– Я не дурак, сынок! Я многое знаю и понимаю! Но ты, будто меня слушать не хочешь. Будто я всегда говорю какую-то ерунду, а ты наоборот, прямо самый светлый ум на всем архипелаге! Я твой отец, Эд. И ты можешь и должен меня хотя бы иногда слушать! Слушать и понимать, что я тебе пытаюсь сказать! Мне ведь больше не к кому обратиться. Ты мой самый близкий человек.– Стормайер замолчал и, тяжело вздыхая, медленным шагом направился к выходу.

– Я тебя слушаю, пап.– услышал он за спиной тихий голос Эдвина.– Только и делаю, что слушаю тебя последнее время. Но ты себя сам хоть раз слушать пытался?

Последние слова, сказанные сыном, переполнили чашу терпения. Гневно зарычав и метнув через плечо яростный взгляд, Виллем выскочил из комнаты, напоследок со всей силы хлопнув дверью.

Глава 4. ПРЫГАЮЩИЙ ДОМ.

Все следующее утро Стормайер ходил хмурый, будто грозовая туча. Он что-то постоянно бурчал себе под нос, при этом избегая прямого общения с кем-либо. И в особенности со своим сыном. Франсин, по натуре чуткая и заботливая женщина, не могла остаться безучастной и всячески пыталась выяснить, отчего у ее свекра такое плохое настроение. Однако Виллем на контакт идти отказывался и лишь продолжал тихонько ворчать в ответ. Франсин не настаивала и не обижалась на поведение старика, полагая, что виною всему возраст, и лишь терпеливо ждала, когда отец ее мужа созреет для откровенного разговора.

А ждать пришлось до полудня.

Занятый к тому моменту подстриганием зеленой ограды, Виллем в какой-то момент замер и, глянув исподлобья на фамильный особняк, со вздохом произнес:

– И почему у нас законом запрещено иметь больше трех детей?

– Что вы сказали?– встрепенулась Франсин, занимавшаяся в это время высадкой цветов на клумбе.

– Почему, говорю, у нас разрешено иметь не больше трех детей.– неохотно повторил Стормайер, вновь принявшись за обстригание кустов.

– Ах… это.– невестка Виллема, кажется, смутилась от услышанного, но достаточно быстро нашлась что ответить.– Эдвин говорил, что этот закон принят для того, чтобы не допустить слишком стремительного роста населения. Чтобы мы не заполонили эти острова прежде времени. Честно говоря, на счет третьего ребенка мы пока не то что не говорили, даже не думали. Надо для начала Арьена вырастить, а там уже посмотрим. Может быть, заведем и третьего. Сделаем вам внучку, наконец, Вилли.

– Да я не совсем об этом, Франсин.– Стормайер снова застыл с раскрытыми ножницами в руках.– Я о том, что мне со своей бывшей супругой в свое время надо было еще одного заводить. Было бы тогда к кому переехать.

– Зачем вы так говорите, Вилли? Что-то случилось?– Франсин посмотрела на своего свекра удивленно-встревоженными глазами.

– Случилось.– пробурчал себе под нос Стормайер.– Уйду я от вас. Вот соберу вещи и уйду. Перееду вон, к соседке нашей, Вере. Она женщина ничего, еще хоть куда. Глядишь, может быть, мы с ней третьего заведем. Ей хоть и за сорок, но с нынешней медициной нет ничего невозможного.

– Так у вас от ее болтовни голова болит постоянно, Вилли. Вы же с ней и дня не выдержите.– Франсин звонко рассмеялась. Она, по всей видимости, догадалась, в чем дело, и, успокоившись, тепло улыбнулась стоявшему у ограды пожилому мужчине.

– Перестаньте злиться, Вилли. Не надо от нас сбегать. Как же мы без вас будем? Роберт расстроится разлуке с его любимым дедушкой. Да и Арьен у вас на руках ведет себя необыкновенно спокойно. Даже у меня не получается с ним так ладить. А ведь я его мама, все-таки.

Стормайер посмотрел внимательно на свою невестку и неожиданно улыбнулся в ответ.

– Да я это так. По-стариковски ворчу просто.– он виновато опустил взгляд,

– По-стариковски!?– Франсин вновь расхохоталась.– Я умоляю вас, Вилли! Вам ведь только шестьдесят шесть. Вы мужчина в полном рассвете сил. Регулярно по горам прогулки совершаете. По хозяйству мне помогаете. Разве старики так могут? Вам еще жить и жить. Вы еще правнуков застанете.

– Так я и не отрицаю, что полон сил. Я же говорю, будь моя воля и будь наша соседка не так болтлива…– Стормайер не договорил, самодовольно скривившись в усмешке. Однако не прошло и пары секунд, как он снова помрачнел.

– Просто разговариваю с Эдвином и не могу до него достучаться. Особенно в последнее время. Оттого и думаю теперь, почему всё так. То ли подход находить разучился. То ли постарел безнадежно.

– Ах, вы об этом.– Франсин тоже перестала улыбаться, вспомнив вчерашний, случайно подслушанный разговор мужа и свекра.– Ну, так ведь сын ваш в администрации работает. В министерстве. Ему положено быть таким. Серьезным. Скептически настроенным. Может быть, даже слегка недоверчивым.

– Так, я ведь отец его, а не посторонний человек.– покачал головой Виллем.– К отцу можно и нужно иначе относиться. А то, что бы я ни говорил, все ерунда получается, или глупости, или досужие домыслы. Тревожно мне на сердце последнее время, Франсин. А он понять этого не может.

– Вы так из-за той птицы переживаете? Или из-за аварии на Тростниковой улице?– невестка Стормайера бросила заниматься цветами и, подойдя к старику, нежно обняла за плечи.– Не надо так, Вилли. Люди умирают, разбиваются на автомобилях, тонут в океане. Такое случается. Такова жизнь. Уж вы-то должны это понимать. Дольше меня живете на этом свете.

– Я-то понимаю, Франсин.– Виллем, почувствовав тепло исходящее от женских ладоней, заметно успокоился внутренне.– И в каком другом случае, наверно, позабыл бы об этой треклятой аварии. Да и птицу ту из головы выбросил бы давно. Подумаешь пташка какая-то. Да и Лепински эти кем мне приходятся? Просто знакомые моего сына. Я с ними не виделся то никогда прежде. И не разговаривал. Даже не знаю, как выглядят. Но что-то меня гложет. Что-то не дает покоя. Какое-то чутье.