Изо всех сил

– А что же тут смешного? – Света отхлебнула кофе.

– Не знаю… Может быть, это было облегчение очень похожее на счастье? – Любочка давно поняла, что ее рассказ не нравится хозяйке, но не могла остановиться. – Нет-нет, вы поймите, я все-таки говорю вам о радости… Ведь смех – одно, а радость совсем-совсем другое. Знаете, это был, может быть, самый прекрасный и радостный день в нашей жизни. Это было почти абсолютное счастье, но я…

– Я все отлично понимаю, – холодно сказала Света.

На кухню вошел рослый мужчина в дорогом пальто.

– Ты тут? – он нагнулся и поцеловал Свету в щеку. – Знаешь, зайчик, у меня есть для тебя приятные новости…

– Мы поговорим с тобой потом, – резко перебила его женщина.

– Прости, но я хотел…

– Меня не интересует, что ты хотел! – вдруг повысила голос до крика Света. – А теперь выйди отсюда и дай мне договорить с человеком.

Мужчина не без любопытства взглянул на вжавшуюся в кресло Любочку.

– Хорошо, я подожду тебя в зале, – он пожал плечами и вышел.

В голове Любочки мелькнула страшная догадка.

– Простите, а кто это? – еле слышно спросила она.

– Это мой муж. Его зовут Виктор.

– А Сашка?..

– Сашки нет уже два месяца, – на щеке Светы, под тонкой кожей, задрожал мускул. Она подняла руку и прикрыла его, массируя тонкими, холеными пальцами. – Теперь скажите правду, это Сашка вас ко мне прислал?

– Нет, что вы!.. – Любочка не знала, куда деть глаза от стыда. – Я пришла поговорить об Андрее. Он подрался с Сашкой, а я хотела…

– Ложь!.. Немедленно уходите отсюда, – Света встала. Ее голос снова сорвался на крик. – И больше никогда не приходите, слышите, вы?!..

7.

Любочка вышла из подъезда почти ничего не видя перед собой. Она механически опустилась на скамейку рядом с мужем и тихо сказала:

– Боже мой!..

Растерянный взгляд женщины натолкнулся на настороженное, ждущее лицо Сашки и стал более осмысленным.

– Боже мой, – повторила Любочка. – Да за что же я ее так?!

– Что случилось? – забеспокоился Андрей.

– Я же не хотела, – Любочка чувствовала, как горит ее лицо. – И я не имела никакого права… А ей было до ужаса больно! – Любочка не отрываясь, смотрела на Сашку. – А ты, что мстить сюда пришел, да?..

Сашка молча отвернулся.

– Не ходи… Я сделала это за тебя.

– Как? – глухо спросил Сашка.

– Так, что лучше ты уже не придумаешь… И больше никогда не звони нам! – Любочка взяла мужа за руку – Пошли, Андрюша.

Андрей покорно кивнул и встал. Возле гаражей Любочка оглянулась. Сашка плелся следом за ними. Чуть сзади него бежал бездомный котенок.

– Что тебе еще нужно? – крикнула Любочка.

– Я, это самое… Сказать хотел… Пусть завтра Андрей на работу приходит, – Сашка потупился – Погорячились оба, что зло держать?

– Что еще?

Сашка все ниже и ниже опускал голову.

– А еще это… Узнать хотел… Отомстила-то ты Светке как?

– Знать хочешь, да?.. – Любочка нагнулась и подняла половинку кирпича. – Сейчас узнаешь… Убью!

Любочка замахнулась… Сашка отбежал за гаражи. Кирпич с железным грохотом разбился о стену.

Андрей взял на руки перепуганного котенка и спрятал его за пазуху.

– Что стал?.. – Любочка рванула мужа за руку. – Пошли!

Из-за угла показалась повеселевшая физиономия Сашки.

– Андрей, ты все-таки завтра приходи, а? – крикнул он вслед.

Любочка заплакала.

– Ах, какие же вы все сволочи!.. Мужики проклятые! – слезы были горячими и жгли еще не остывшее лицо. – Подлецы!.. Ты что оглядываешься? – Любочка крепче прижала руку мужа к себе и прикрикнула. – Ты сейчас у меня тоже получишь. Боже, Боже мой, да за что же я ее так?!..

И никто в целом мире кроме Любочки не знал, как безысходно и горько плачет сейчас в одиночестве несчастная и потерянная Светка…

Камень

…У каждого человека, Леша, такие минуты в жизни встречаются, когда голову в петлю сунуть хочется: на душе темно, тошно донельзя и боль как рвота. Сидишь и думаешь, да зачем мне все это?!.. И сколько можно вот так жить?

Смерти любой человек боится. Потому что смерть – ничто… Бездна. Страх смерти и толкает человека прочь от бездны. Но если душа онемела, а боль, эту проклятущую боль, чувствует только разум и нервы, тогда и уходит страх.

Нам раньше говорили, человек, мол, царь природы, потому что у него есть разум. Смешно!.. Ты когда-нибудь видел, как крохотные малыши учатся ходить? В маленьком человечке есть все те же чувства что и у взрослых: страх и радость, боль и жажда узнать что-то новое, разочарование и восхищение… Но ответь мне, пожалуйста, почему дети несоизмеримо сильнее нас и какая удивительная сила хранит их от безумия и отчаяния?

Теперь о том, Леша, как я топился… В общем, долго я по берегу реки на своих «Жигулях» рыскал, пока подходящее место не выбрал: крутой бережок, обрывистый, с чертенячьим омутом внизу.

Вышел я из машины, на всякий случай край ногой попробовал – не загремлю ли, мол, вниз без подготовки? Покурил немного… Сижу и природу рассматриваю. Погодка вроде ничего – только жарко чуть-чуть. Птички летают, травой пахнет… Кукушка в лесочке кому-то долгую жизнь обещает. Ладно, думаю, кукуй, себе дура, а мне на тот свет пора… Зажился я на белом свете. Нужно и меру знать

Какое может быть дело у будущего утопленника? Разве только камень подходящий найти да на шею его себе повесить. Иначе-то нельзя, иначе своим: «Караул, спасите!» утопленник всю округу на ноги поставит. Нет, конечно, можно было и «запаску» от «Жигулей» использовать, только это как-то не очень красиво все получалось. Представляешь, вокруг природа без признаков цивилизации, а человек идет к обрыву с символом прогресса на шее. Стыдно так себя жизни лишать, не культурно как-то…

Битый час я камень подходящий искал, все вокруг обшарил. Даже в лесок поблизости заглянул – нет ничего подходящего. Да елки-палки!.. Тут, понимаешь, речь о финише жизни идет и вдруг из-за какой-то мелочи суетиться приходится. Словно пацан игрушку потерял. Поднял я голову к небу и шепчу: «Господи, пожалей хоть ты меня! Не могу я так, честное слово, устал…»

И минуты не прошло, гляжу, под кустиком камушек лежит аккурат для нашего брата-утопленника: толстенький такой и весом пуда на четыре. Одно плохо, до берега далековато. Но ничего, думаю, я мужик здоровый…

Обвязал я камень концом веревки, потом этот «галстук» себе на шею повесил. Попрыгал немного на месте… Вроде удобно. Только шею чуть-чуть жмет. Поправил я свой «галстук», потом даже покурил немного. Слышу, кукушка-бедолага все еще в лесу надрывается. Думаю: ну это она мне уже не годы, а последние минутки отмеривает…

Встал. Пошел… А камень тяжеленный и скользкий, как полированная сталь. И десятка шагов не сделал, чувствую, вот-вот руки от усталости оторвутся. Черт, а?!.. И, наверное, не четыре пуда в этом камушке оказалось, а не меньше пяти или даже шести. Дай, думаю, его за спину закину, как мешок, все равно он на веревке. Еще пять шагов сделал – скользит в потных ладонях веревка, душит горло петля на шее. Думаю про себя: эдак пока я до берега доберусь, мне и топиться не нужно будет… Как в поговорке: кому суждено быть повешенному, тот не утонет.

Присел… Отдышался кое-как, снова закурил. На руки посмотрел – дрожат родимые!.. Главное, перед этим я две ночи не спал и почти не ел ничего. Переживал, так сказать, насчет своей дурацкой жизни… Но откуда я мог знать, что перед самоубийством нужно плотно позавтракать?

Тут кукушка поближе подлетела, на елочку уселась… Обычно кукушки людей боятся, но я-то считай уже покойник, что ей меня стесняться? Покосилась на меня полосатая «горлица» и снова – ку-ку, ку-ку, ку-ку…

Злость меня взяла. Бросился я было за сучком, что в шаге от меня лежал, а веревка за горло как рванет!.. Так что в кукушку я не палкой, а хриплым лаем запустил, как кобель с привязи.

Пнул я в сердцах камень и думаю: удружил ты мне, Господи!.. Так я до обрыва и к вечеру не доберусь. Стал я веревку отвязывать, чтобы другой груз полегче найти. Но узлы так стянуло, что хоть ногти об них обломай – все без толку. Попробовал веревку пережечь, но на ветру спички быстро кончаются. А веревочку я для такого случая крепкую подобрал, импортную.

И что делать, спрашивается?.. А ничего. Уж коли начал, думаю, то иди нужно. Видно доля у меня такая… Помучится перед смертью придется. За что?.. А за грехи!

Еще ни разу в своей жизни, Леша, я такого свирепого упрямства не проявлял. Пятнадцать метров прошел – упал от усталости. Думаю: все, больше не встану… Дальше покатил уже я свой камень. А он-то веревкой обвязан и длина этой веревки меньше метра, в таком «положении» камень разве что только вместе с головой катить сподручно.

Глядь, солнышко к зениту поднялось, припекло так, что пот с физиономии вытирать не нужно – сам испарится. Ты в пустыне был?.. Я тоже не был. Но могу себе представить, сколько там у них кружка холодной воды стоит.

Нашел я какую-то травку посочнее, пожевал ее… Одна горечь во рту осталась. Сесть попробовал – уже сил нет. Чтобы сидеть, камень на коленях держать нужно, а я на этот камень чертов уже без слез смотреть не могу. Уткнулся я носом в траву и лежу… Мыслей в башке нет, только стакан холодной воды мне мерещится.

Дальше я уже на корячках пополз… Полшага сделаю – камень следом подтяну, еще полшага – снова за веревку. Картина, да?.. Потом думаю, а если, мол, по-черепашьи камень тащить, а?.. Кое-как взвалил я каменюку себе на спину. Лежит, камушек, не падает… Только осторожно идти на карачках нужно, не переваливаться с боку на бок.

Пошел по-черепашьи… Смотрю на свои грязные руки и шаги считаю: раз, два… Восемь… Тринадцать… В сосну головой – тресь! Камень – на землю, а сверху кукушка – ку-ку, ку-ку… В другую сторону я пополз, понимаешь?.. В сторону леска. Потому что уже почти не соображал ничего от усталости.

Распластался я на земле, в небо смотрю и думаю: пивка бы сейчас… И знаешь, мысль сама по себе простая такая, почти житейская. Даже совсем уже не злая. А еще бы, мол, покушать чего-нибудь… Хоть колбасы кусок.

Закрыл я глаза – дремоту потянуло… Глядь, вода перед самым носом плескается. Пить хочется и в тоже время ужас какой-то меня берет. Зачем я же так, а?.. Может не надо туда, в омут этот чертов?..

Тут вдруг снова злость в голову ударила – а что, мол, струсил, собака?!.. Ведь решил же все! Три дня думал, чуть с катушек не съехал, а теперь в сторону решил шарахнуться, сволочь?

Как я дальше полз, я уже, Леш, плохо помню… Камень на спине все тяжелее и тяжелее, а сам я… Как бы тебе получше объяснить? Сам я словно из комнаты в комнату переползаю: в одной комнате воздух злостью пропитан, в другой отчаянием, в третьей болью… Это как круги ада, только кругов этих не семь, не девять, а куда как больше. И все их пройти надо, все преодолеть. И ни как-нибудь, а камнем на шее…

В сущности, тогда я уже не понимал ничего… Разве что кроме одного – до берега доползти мне нужно. И полз: круги перед глазами, позвоночник от тяжести вот-вот треснет, руки в крови… Полз пока во тьму, как в нору, не забрался.

…В себя пришел, чувствую, прохладой в лицо тянет. Осмотрелся: на берегу я, оказывается, лежу, собственным камнем придавленный и уже сил нет его с себя сбросить. Заплакал я от слабости, по-детски заплакал, навзрыд. Думаю про себя: Господи, да за что же ты так меня?.. За что?!.. Но удивительные это слезы были, Леша… Даже странные. Словно всю грязь с души они мне омыли.

Человек не может сказать «меня нет». Если есть «я», значит ты живешь. А тут… Словно исчез я на какое-то время, словно растворился в слезах и сам на себя со стороны взглянул… На всю непутевую свою жизнь. И на людей, которые рядом со мной были, включая жену. Ты спросишь, как именно взглянул?.. Как Бог. Спокойно я смотрел, просто и с любовью. И не моя эта любовь была, Леша, не моя!.. Словно за один вздох я в себя весь воздух вобрал, который мне за всю жизнь вдохнуть полагалось.

Так что не я свою жену простил, Леша, не я, а Бог… И больше я ничего тебе на эту тему говорить не буду. А мне было дано понять за пару секунд, почему Бог ее простил… И что это такая за такая мера любви, которая меры не знает.

Дальше стал я понемногу в себя приходить… Протрезвили меня те волшебные секундочки от обиды и злости так, что от них не то что следа, тени не осталось. Смотрю, по пустой ракушке муравей ползет… Забрался он на самую верхушку, оглядывается и усиками шевелит: нет, мол, большая слишком ракушка, не сдвинуть мне ее с места. А впрочем, ладно, мол, я и без нее как-нибудь проживу…

Безмозглая букашка, а, поди, ты умнее меня оказалась. Много тогда я, Леш, передумал, пока по-собачьи зубами веревку перегрызал. Грызу, а самому смеяться сквозь слезы от радости хочется. Кукушка кукует: ку-ку, ку-ку, живи дальше, мол, дурак. Я тебе из жалости уже сто лет жизни накуковала, а ты от собственной дурости чуть в петле не удавился, утопленник!..

Только к вечеру я и освободился… По дороге домой в церковь зашел. Поставил свечу возле образа Божьей Матери и шепчу: спасибо Тебе, Господи!.. Ты и камень утопленнику ко спасению подашь. Спасибо Тебе за все: за боль и за радость, за горе и за минуты счастья, за солнышко, что светит у нас над головой и за последний путь Сына Твоего, когда нес Он на Голгофу наш крест, а не свой камень.

С тех самых пор не покидает меня, Леша, мысль: я не знаю, какая сила создала человека, Бог или он произошел от обезьяны, но я знаю, что рано или поздно каждому из нас приходится решать, кто вложил в человека душу, – Бог или та самая обезьяна. И если Бог, то человек должен всегда начинаться с простой и самой теплой благодарности… Понимаешь, да?..