Лес душ

Однако, если не считать оскорбления, он глупым образом признался в том, что я отчаянно хотела узнать, когда только прочла записку: Кендара еще не назвала имени того, кто станет ее официальным подмастерьем. Пока что я еще ничего не упустила, пока что я не проиграла. Пока что.

– Ей плевать на все это.

– Разве? – он оглядывает меня с ног до головы. – Ты костлявая пустышка без настоящего имени и без будущего. Я уже семь лет пытаюсь убедить тебя сделать всем одолжение и воспользоваться уже этим кинжалам, вонзив его в свою же глотку. Когда ты наконец осознаешь? Никто не станет по тебе скучать.

Мне чудится, что моя челюсть готова треснуть от напряжения, с которым я стискиваю свои зубы. Но я держусь, не двигаюсь, потому что если я двинусь, то воткну свой кинжал в глотку Джоньи здесь и сейчас. Пока он наливает и пьет мой чай, я медленно выдыхаю через нос и судорожно пытаюсь расслабить тело, мышцу за мышцей.

Стулья царапают потертый деревянный пол. Я поднимаю глаза к углу, где те самые трое мужчин теперь уже стоят. Они проходят мимо нас, склонив головы. Потом последний вскидывает голову, и его глаза, скрытые под тяжелым капюшоном из скрученного шарфа, находят мои. Я замираю. У него горящие ало-красные глаза пламенителя, шамана, повелевающего огнем.

Между его пальцами проскальзывают искры. Лишь благодаря своим инстинктам я подскакиваю с места вовремя, за долю секунды до того, как мой стул вспыхивает, объятый пламенем. Я падаю на пол, а затем тут же ныряю за центральную платформу для выступлений артистов.

Мой пульс учащается. Рожденный шаманом, разгуливающий на свободе по землям Эвейвина? Невозможно. Королева посадила их всех за решетку. Однако если бы один каким-то образом сбежал из своей тюрьмы, то скрывался бы. Этот, должно быть, ньювалинец, шаман из Ньювалинской империи. О, Сестры, что же он тогда делает в Эвейвине?

Все перед моими глазами горит красным и расплывается. Боль в ногах внезапно отходит на второй план, я размахиваю своим кинжалом, готовая отразить удар, вглядываясь в огонь перед собой.

Пламя расползается по залу. Столы и стулья вспыхивают как спички. Я закрываю рот шарфом, но дым все равно жжет глаза. Входная дверь распахивается. Языки пламени и дым вырываются наружу. Саенго стоит за порогом, крича что-то, но я ее не слышу, лишь вижу, как она размахивает руками, отгоняя от себя жар. Огонь подбирается прямо к моим ногам. Я бросаюсь бежать, прыгая под стол и сталкиваясь с Джоньей на своем пути, когда задний вход в домик и часть стены взрываются.

Горящие ошметки дерева летят сквозь дым и снова попадают в пламя. Однажды я уже была в подобной ситуации, когда Кендара привязала меня и бросила в хижине с горящей соломой. Однако на этот раз огонь совсем другой. На этот раз он распространяется очень быстро, его невозможно контролировать или предугадать, он яростно несется по чайному дому.

Джонья все проклинает и отталкивает меня, мы оба поднимаемся на ноги. Огонь, как огромная змея, тянется по полу вокруг. Джонья выхватывает кинжал, которой вдвое больше моего, хотя я сомневаюсь, что оружие ему сейчас чем-то поможет. Его спина врезается в мой локоть, мы оба сжимаем свои бесполезные кинжалы и беспомощно таращимся на пламя, зажимающее нас в кольцо, захватывающее в свою смертельную ловушку. Вдруг один из шаманов показывается за пределами кольца.

Нет, это не пламенитель. Другой. Танцующее пламя освещает его лицо, однако его глаза блестят фиолетовым, цвет ярче, чем любой обычный человек мог бы похвастаться. Он поднимает руки. Поднимается резкий порыв ветра, который запутывает мне шарф и наматывает косу вокруг моей шеи. Огонь в ответ лишь разгорается, превращаясь в настоящее адское пекло. Я отступаю назад, мои руки и ноги сжимаются, чтобы их случайно не задело жаром.

Затем шаман-темпест замирает, а потом он кричит, падая на колени. Милли, которая, похоже, умудрилась проскользнуть внутрь через горящую дверь, дико хлопает крыльями над его головой, и соколиные когти царапают его по шее.

Я потеряла третьего шамана из виду, однако у меня есть шанс, и я перепрыгиваю через слегка утихомирившееся пламя и несусь навстречу Саенго, которая тоже умудрилась забраться в горящий чайный дом. Однако между нами слишком много горящей мебели и предметов. Огонь крадется по стенам, дым собирается под потолком, как будто над кипящим котлом.

– Саенго! – задыхаясь, выкрикиваю я ее имя, но с трудом сама слышу свой голос, тонущий в этом кошмаре. Мне не выбраться, поэтому я прыгаю обратно к Джонье. Он уже успел сцепиться оружием с шаманом-пламенителем, у которого в руках короткий меч. Дым окутывает их как будто живой. Я вижу, что Джонья затаил дыхание.

Сгорбившись как можно ниже, я целюсь своим кинжалом пламенителю в незащищенную спину. Но до того, как успеваю ударить, Джонья одним сильным ударом вышибает меч из руки пламенителя и тут же наносит удар по его животу. Кровь окропляет горящий деревянный пол, шипя в пламени. Пламенитель отшатывается, сжимая раненый живот, из которого течет кровь, пачкая ему пальцы. Взбешенные языки пламени внезапно начинают дрожать и затухать.

Джонья со свистом втягивает ртом воздух, и его глаза находят мои. Он бросается на меня.

Я ставлю блок, обороняясь, но его сила отбрасывает меня назад, и я врезаюсь в угол стола. Боль пронзает позвоночник, отдаваясь эхом в ногах, и мне приходится собрать всю свою силу, чтобы отразить следующий удар кинжала Джоньи, нацеленного уже мне в грудь. С диким воплем ударяю коленом в его слабое место между ног. Его атака тут же прекращается. Он шатается, делая шаг назад. Мне нужна лишь доля секунды, чтобы броситься на него, мои ноги обхватывают мясистую шею Джоньи, и я дергаюсь, вынуждая его потерять равновесие и упасть.

Он падает на спину с характерным глухим ударом, от которого содрогаются деревянные половые доски. Я выбиваю его кинжал, так что ему теперь не достать свое откатившееся орудие, и прыгаю ему на грудь, прижимая свое лезвие к его шее.

– Что ты творишь? – кричу я, мой голос скрипит от дыма.

– Избавляюсь от соперника, – шипит он сквозь зубы, – ты бы тоже так поступила, если бы у тебя была хоть капелька мозгов! – его руки тянутся к моему горлу, но я изворачиваюсь, и его пальцы вместо этого хватают мою косу.

Между нами опять вспыхивает огонь. Я отлетаю от Джоньи и больно ударяюсь о землю. Удар выбивает воздух у меня из легких. Я не могу вдохнуть, но перекатываюсь по полу, чтобы сбить языки пламени, лижущие мои руки. Рядом падает пламенитель, испуская свой последний выдох. Однако чайный домик уже объят пламенем, и без контроля шамана огонь вырывается наружу.

Джонья кричит. Половина его тела в огне. Его рубашка плавится вместе с его кожей, которая обращается в ожоги и пузыри, но он успевает ее скинуть. Я слышу, как громко и часто дышу, мой пульс стучит в ушах, желчь подкатывает к горлу, но я не позволяю себе слабости.

«Сестры, защитите нас», – я яростно стучу по уголькам, потрескивающим в его волосах. От запаха жженых волос меня тошнит. Он все еще борется с пламенем и кричит, но все, что я могу, это схватить его за талию еще не загоревшихся штанов и поволочь в сторону выхода, однако он оказывается слишком тяжелым.

Звуки хлопающих крыльев намекают мне, что Милли все еще отвлекает шамана-воздушника, однако я по-прежнему не могу увидеть третьего шамана. Темная фигура появляется из-за густого дыма передо мной, я чуть не вскрикиваю от облегчения, когда понимаю, что это Саенго, пробравшаяся наконец сквозь пламя.

– Помоги мне! – кричу я. Мою глотку царапает дым.

Вместе нам все же удается вытащить Джонью, который оказывается тяжелым, как бык, за дверь наружу и наконец сбежать из огня на открытый воздух.

– Ты в порядке? – спрашивает Саенго, обеспокоенно изучая мою униформу.

– В порядке, – ответ вместе с кашлем вырывается у меня из груди. Талисман Кендары из тролличьей кости остается подозрительно холодным по сравнению с моей разгоряченной кожей. Защита от магии. Именно благодаря ему, должно быть, я не валяюсь без сознания или что еще хожу, мертвая, рядом с потерявшим сознание Джоньей.

Мы осторожно опускаем его на грязную землю. Он выглядит жутко, однако теперь не кричит и совсем не двигается. Я опускаюсь на колени рядом с ним, не уверенная, можно ли к нему вообще прикоснуться, не нанеся ему еще больше урона и не сорвав ошметки кожи. От его груди, лица и рук поднимается пар. Аккуратно поворачивая его голову, я нахожу неповрежденный участок кожи под подбородком и прижимаю пальцы к этому месту. Его пульс стучит очень слабо.

– Он живой, – выдыхаю я, а затем говорю: – Ему повезло, что я не закончила начатое шаманом. Ублюдок.

– Нам нужно убираться отсюда, – говорит Саенго. Ее голос даже не дрожит. Как она может оставаться такой спокойной, когда все пошло так непредвиденно плохо?

И зачем ньювалинским шаманам нападать в чайном домике в Эвейвине? Саенго рассказывала мне о некоторых стычках между эвейвинианцами или ньювалинскими патрульными в северных полях, неподалеку от ее семейного дома, однако гневные угрозы паучьего короля всегда сдерживали эти стычки, не позволяя им превращаться во что-то более серьезное.

Что-то вроде того, что произошло сегодня здесь. Влияние Ронина на королевства должно было помешать подобному произойти.

Милли вылетает из входной двери, кашляя теперь черным дымом, и взмывает ввысь, в небо. Воздушник, шатаясь, тоже показывается на пороге чайного дома, выкрикивает проклятия, его кожа на руках и шее выглядит как кровавое месиво из обгоревшей кожи. Я хватаю Саенго за запястье, утягивая ее за собой, и мы отступаем. Косясь на стойла, к которым языки пламени только еще тянутся, я раздумываю, сколько нам потребуется времени, чтобы добраться до своих дрейков.

Однако мы не можем бросить здесь Джонью. Выругавшись, я поднимаю кинжал снова, когда третий шаман выскакивает из чайного дома.

– Кто из них? – кричит он сдавленным голосом. Пытается выплюнуть дым, осевший на его глотке.

Воздушник корчится от боли, когда отвечает:

– Какая разница? Кто-то из них. Просто убьем всех.

– Согласен, – говорит другой шаман. А затем я наконец понимаю, во что он одет. Его одежда обгорела и потемнела от дыма, однако свет полыхающего в ночи рядом с нами чайного дома освещает брошку, прикрепленную к вороту его туники. Два скрещенных меча.

Информатор Кендары. Что означает, это не просто случайная атака, которую нам не посчастливилось застать. Они пришли сюда в поисках Тени. В поисках Кендары.

Я толкаю Саенго, утягивая ее за свою спину, отбрасывая все сомнения из своих мыслей. Несмотря на жар, исходящий от горящего чайного дома, холодное спокойствие медленно, но уверенно разливается по моим рукам и ногам. Вся боль от синяков и мозолей растворяется в нем. Хладнокровие войны, как всегда называет это чувство Кендара, момент, когда разум и сердце затихают, позволяя инстинктам физического тела взять верх. До сегодняшнего времени я не понимала, о чем она говорит. Теперь же мое сердце больше не пытается вырваться через ребра. Все вдруг становится просто и понятно.

Мы или они.

Я кручу кинжал в своей руке и запускаю в свою жертву. Лезвие врезается третьему шаману прямо в горло. Шаман-воздушник вздрагивает от испуга, когда кровь его напарника окропляет ему лицо. С мокрым кашлем поверженный шаман падает на землю. Однако еще до того, как его тело достигает земли, воздушник вырывает из него кинжал и бросает его обратно. Я легко уворачиваюсь от смертельно острого лезвия и тут же целюсь в его ноги. С воплем тот теряет равновесие и падает, его щека с треском ударяется о землю.

Я запрыгиваю ему на спину, пытаясь обхватить руками его шею, чтобы сдавить и сломать. Однако его кожа и волосы слишком скользкие из-за крови, текущей из ран, которые нанесла ему Милли. Шаман отбрыкивается и перекатывается по траве, в следующий миг его кулак врезается в мою челюсть до того, как я успеваю уклониться. Я трясу головой, отмахиваясь от боли, но потом все передо мной внезапно начинает кружиться. Воздух отрывает мои ноги от земли и поднимает вверх. Я прикрываю голову, когда через секунду мое тело падает и врезается в грязь. Я сжимаюсь от того, что руки и ноги деревенеют и ноют от резкой боли.

Сквозь несколько выбившихся из косы прядей я вижу, как шаман направляется к стойлам. Мои ногти оставляют глубокие полосы на земле, когда я заставляю себя подняться.

– Саенго! – кричу, с трудом силясь встать на ноги. – Он уходит.

Когда она не отвечает, я озираюсь по сторонам, ища ее. Она лежит на земле. Рукоятка кинжала пугающе торчит из ее груди.

Я раскрываю рот, но мои легкие не могут набрать внутрь воздух. Она стояла позади меня, когда воздушник запустил в меня кинжал.

– С-Саенго, – я охаю, все тело трясет от неожиданно охватившего меня ужаса, который пронзает меня, точно ураган. Я забываю обо всем: боль, Джонья, шаманы, желание стать Тенью. Есть только Саенго и я, пытающаяся пробраться сквозь грязь и рухнуть рядом с ней. Мои пальцы прощупывают ее пульс, но ничего не находят.

Боль в моей груди становится острее, точно горящий камень. Она крадется по ребрам и вырывается на свободу, лишая меня остатков воздуха в легких, вынуждая меня опять со всей мочи закричать. Мой вопль разносится эхом по Кейстранскому пролету и звучит, пока во мне не остается ничего, кроме ослепляющей боли и печали, а потом, к моему облегчению, не остается вообще ничего.

Глава 4

– Сирша?

Ее голос звучит сквозь тьму, призывая меня. Я пытаюсь дотянуться до ее голоса, тону глубже в черноте вокруг, в которой, как мне кажется, я все еще могу ее найти, однако голос растворяется. Когда же я пытаюсь броситься следом, из самой бездны появляются руки. Они хватают меня за плечи, за волосы, за шею. Корявые, неуклюжие пальцы раздвигают мне рот и пробираются внутрь, вынуждая меня кашлять и задыхаться. Острые ногти рвут мне губы и щеки, а затем принимаются за глаза. Не могу дышать. Не могу двигаться. Не могу…

– Сирша.

Просыпаюсь и резко сажусь, глотая ртом воздух. Слишком яркий свет слепит глаза, и я судорожно вздрагиваю, вспоминая о боли, с которой ногти рвались сквозь мои закрытые веки еще секунду назад.

Несколько вещей тут же бросаются мне в глаза, привлекая внимание. Первое – я теперь снаружи. Ладони мне щекочет зеленая трава, а мой старенький шерстяной плед заботливо укрывает мне ноги. Второе – уже утро. Теплый солнечный свет просачивается через ветки деревьев над головой, он очень яркий, смелый, наглый.

И последнее – наверное, самое важное и самое невозможное: Саенго сидит рядом со мной, прямиком на траве, моргает, изучая мое лицо полным изумления и удивления взглядом. Я и представить не могу, почему тот факт, что я проснулась, вызывает у нее такой шок, ведь она была той, кто умерла, а не я.

Я облизываю свои пересохшие губы и еще раз неуверенно озираюсь по сторонам, осматривая деревья. Звуки воды, переливающейся по камням, притягивают мое внимание к небольшой бухте с ручейком, бегущим неподалеку. Моя одежда и волосы жутко пропахли дымом, а мои ноги до сих пор сильно болят, так что все это сомнительно, но все же…

– Мы умерли?

Удивление на лице Саенго трансформируется в растерянность.

– Не думаю так. Только твои глаза…

Я бросаюсь ей на шею, крепко обнимая, ее плечи оказываются куда меньше в моих объятиях, чем со стороны. Ее дыхание на моей шее уверенное, твердое и сдавленное от моей хватки. Одно лишь воспоминание о том, как кинжал торчал из ее груди, заставляет все внутри меня с ужасом содрогнуться.

– Что произошло, Саенго?

Она отстраняется от меня, прижимая свои руки к коленям.

– Я не знала, что делать, когда пришла в себя. Ты лежала там и… И Джонья, и тот шаман. – Ее всю трясет от этих слов. – Я запаниковала. Поэтому подхватила тебя и побежала прочь.

Весь вчерашний вечер, пошедший совсем не так, как планировалось, точно волна, резко захлестывает меня, вызывая тошноту. Сестры, спасите нас. Мы оставили Джонью умирать. Я убила шамана. А Саенго…

С большим усилием я поднимаюсь на ноги и делаю несколько неуверенных шагов, чтобы добраться до усыпанного песком берега бухточки. И опять падаю на колени. Камни врезаются мне в кожу, но я едва их чувствую, когда погружаю руки в ледяную воду ручья. Обжигающий холод заставляет меня затаить дыхание, но зато жалящий лед быстро и уверенно успокаивает.

Мое размытое отражение на поверхности воды смотрит на меня в ответ. Все мое лицо перепачкано сажей и пылью. Однако вовсе не это привлекает мое внимание. Сначала я даже не совсем понимаю, что вижу перед собой. Мои глаза, которые раньше всегда были серыми, теперь как кристально чистый янтарь.

Я невольно делаю короткий, рваный вдох, когда мои руки погружаются глубже в ледяную воду, а рукава моей униформы промокают насквозь. Но эти незнакомые глаза также продолжают смотреть на меня в ответ, яркие радужки глаз, как у шаманов, продолжают таращиться на меня. Это ведь не я. Это не могу быть я. Звуки бегущей воды становятся тише. Мир кружится вокруг.

Саенго хватает меня за плечо и выдергивает из забвения на берегу бухты.

– Сирша…

– Я в порядке, – выдыхаю я, перекатываясь на спину. Морозные капли воды сбрызгивают мне лицо, когда я закидываю руки за голову. Ощущения возвращаются к моим пальцам с почти болезненным покалыванием.

– Ага, – шепчет Саенго рядом. – Я тоже в порядке.

Мы остаемся так на одном месте какое-то время, я лежу на спине, прижимаясь к каменистому побережью, а Саенго сидит рядом со мной, воткнув носки своих ботинок в песок. Мы ничего не говорим друг другу. Мои мысли до сих пор пусты, мозг отказывается давать объяснение тому, что произошло. Я слушаю, как журчит и проносится мимо нас вода. Как над головой шуршат листья, зеленые, как шелк, с серебрящимися на солнце прожилками.

В конце концов, когда я понимаю, что не могу больше выносить эту гнетущую тишину, я протягиваю руку и касаюсь запястья Саенго. Она берет меня за руку в ответ, и наши пальцы переплетаются.

Отчаяние забирается мне в душу, пробудившееся этим ощущением от наших соприкоснувшихся рук. Я отдергиваю руку и таращусь на свою ладонь, сама не понимая, что там пытаюсь найти.

– Сирша? – зовет меня Саенго, сначала смотрит на свои пальцы, а затем опять на меня. Неужели она этого не почувствовала?

Тряся головой, я лишь повторяю:

– Я… я в порядке.

Но на самом деле я совсем не в порядке, только вот не понимаю, как все исправить.

– Ты защищалась, – говорит она.

Удивительно, как после того, что случилось с ней, она по-прежнему думает только о том, чтобы успокоить меня. Я обучалась под покровительством Кендары четыре года. Тень является шпионом и наемным убийцей. В конечном итоге мне бы все равно пришлось отнять чью-то жизнь. Я понимаю, что мне следует больше волноваться о том, с какой легкостью мне удалось убить того шамана, но как я могу о нем вообще думать, когда Саенго погибла на моих глазах? Она была мертва, а теперь снова жива, и я понятия не имею, как свыкнуться с этой мыслью. Или вообще хоть с одной из мыслей о том, что недавно произошло.

– Прости, – мое горло все еще болит из-за едкого дыма в чайном домике. – Я должна была лучше тебя защищать.

Саенго двигается, сменяя позу и оказываясь на коленях, лицом к лицу со мной, ее глаза наполнены уверенным блеском. Это уже куда лучше, чем тот потерянный и испуганный взгляд, с которым она таращилась на меня, когда я только пришла в себя.

– Ты отреагировала на угрозу, которую представляли шаманы, именно таким образом, каким и должна была. Так, как я от тебя и ожидала, – говорит она. Я хмурюсь, но она все равно продолжает говорить то, что намеревалась сказать: – Когда ты сражаешься, ты… ты не сомневаешься, Сирша. Ты реагируешь. Опасность – она делает тебя смертельным оружием. Когда я увидела, как ты сражаешься с теми шаманами и с Джоньей…

Ее упоминание про Джонью меня слегка удивляет. Должно быть, она наблюдала сквозь языки пламени, как тот напал на меня.

– Я тогда вдруг поняла, Сирша, что же такого особенного увидела в тебе Кендара четыре года назад, когда выбрала тебя в качестве одного из своих учеников.

«Мою предрасположенность к жестокости и насилию?» – хочется спросить мне.

– Я не… – ее брови сдвигаются. – Я не такая. После всех наших тренировок в Гильдии, когда эти шаманы появились, чтобы убить нас, я просто застыла. Мне следовало помогать, а не наоборот.

– Ты жива. Это все, что имеет значение. – Я прочищаю горло, корчась от того, как оно пересохло. – Только вот как это получилось? – мой вопрос звучит не громче шепота, я боюсь, что, если заговорю хоть чуточку громче, все это может оказаться неправдой, просто сном.

Улыбка Саенго превращается в гримасу, прежде чем увянуть и исчезнуть полностью. Съежившись и втянув шею в плечи, она дотрагивается до собственной груди, кладет руку точно поверх сердца, куда угодил кинжал. Я осторожно отодвигаю ее пальцы. Ее рубашка разорвана на этом самом месте, а края ткани потемнели от засохшей крови. Аккуратно я двигаюсь пальцами сквозь прорез на ткани и касаюсь ее кожи в центре груди. Все цело. Нет ничего, кроме тонкой полоски шрама, точно рана очень старая и давно зажившая.

Убирая руку, я удивленно смотрю на свою ладонь. Я точно помню, как сводящий с ума жар пронесся по моему телу за секунду до того, как я потеряла сознание. А теперь что-то изменилось в моих глазах… Но ведь это не могла сделать я. Такое невозможно.

Много лет назад мы с Саенго поклялись друг другу, что когда одна из нас умрет, вторая споет историю жизни другой Сестрам. Именно с помощью песни Сестры узнают, что нужно отворять ворота в мир духов, чтоб те, кто погиб, смогли войти и начать загробную жизнь. А еще я поклялась себе кое в чем: что если мне и придется спеть песнь о жизни Саенго, то этот день настанет очень-очень не скоро. Прошлой же ночью я чуть было не нарушила это обещание.

Мой кулак сердито врезается в землю.

– Шаман, который сделал это. Он сбежал. Мы должны его найти.

– Судья должен был уже отправить сокола к верховному офицеру к этому времени, – говорит Саенго. Ее голос звучит слишком разумно и размеренно для человека, который имеет полное право рвать и метать, проклиная всех до небес сейчас. Или меня. Отчасти мне хочется, чтобы она так и сделала. – Наверняка они уже отправили солдат к чайному дому. Если шамана еще не поймали, то скоро обязательно поймают.

Я очень на это надеюсь, однако если власти сконцентрируют все свое внимание на поимке шамана, а не на двух сбежавших вивернах, нам стоит этим воспользоваться.

Саенго прикусывает свою нижнюю губу, колеблясь.

– Ты знала? – спрашивает она наконец.

Выпрямившись, я сажусь и поворачиваю лицо так, чтобы скрыть от нее свои глаза. Знала ли я, что я… Не могу даже думать об этом. Я не знаю ничего о тех людях, что бросили меня в приюте, а монахи уж подавно ничего не могли знать. В таком случае они бы с радостью сдали меня в долину Крайнес, если бы узнали правду.

Но разве все это может быть правдой? И почему все это происходит именно сейчас, тогда, когда я так близка к тому, чтобы добиться своей цели? Отчасти я ожидаю, что Кендара вот-вот явится к нам и признается, что все события прошлой ночи были продуманной подставой, представлением, созданным, чтобы проверить, как далеко я готова зайти и не сдаться.

Однако даже Кендара, которая способна на невероятные подвиги и унижения, не может заставить сердце Саенго перестать биться. Ничто никогда не сотрет из моей памяти картину невидящего взгляда Саенго, устремленного в никуда, вид крови, промочившей ее рубашку, каждую болезненную деталь, что въелась в мое подсознание навсегда.

Если я не могу искать возмездия за убийство Саенго, то мне нужно поговорить с Кендарой. Мне нужно объяснить ей все, что произошло, и рассказать ей о нападении. Мне нужно все каким-то образом исправить.

Но как мы можем вернуться в Вос-Тальвин? Королева Мейлир не скрывает своей ненависти к шаманам. Прежние король с королевой, как и больше десятка других эвейвианцев, погибли, когда шаман-пламенитель потерял контроль во время одного магического представления и сжег половину гостей фестиваля дотла. Сам пламенитель тоже не выжил, однако этого оказалось недостаточно для новой королевы. Ей было всего семнадцать, когда она взошла на трон. Мейлир провозгласила всех шаманов преступниками вне закона, не глядя на тот факт, что они невиновные эвейвианцы. А также она запретила с тех пор ньювалинским шаманам переходить границы Эвейвина, что разожгло старые конфликты между нами и Ньювалинской империей.

Некоторые рожденные шаманами сбежали в империю или же бросились просить помощи у паучьего короля. Однако Ронин им отказал. Он потребовал заключить перемирие между двумя королевствами; но ему нет дела до того, как именно власти устанавливают этот мир в границах своих королевств и правят над своими же народами.