Черное и белое

– Это все, что о нем известно?

– В общем, да. В первые века нашей эры, то есть на заре христианства некоторые авторы обвиняли его в том, что он являлся чуть ли не основателем гностицизма. Такое мнения придерживался блаженный Епифаний. Другие уверяли, что он путешествовал в компании женщины по имени не то Елены, не то Хелены, уроженцы города Тира. Но есть основания для предположения, что она была проституткой. Но он называл ее «Первая мысль», «Мать всего сущего», земным воплощением Софии. Этот маг основал секцию, в ее идейное основание он положил концепцию, что мудрость была женщиной. И не просто женщиной, а проституткой. А спасение человека лежит через священнодействия с помощью ритуального секса. И члены секты поклонялись этой Елене, как богине. Сама же Елена танцевала перед ними обнаженной в ритуальных сетях. А в более поздние времена Симон идентифицировали в качестве Фауста. Впрочем, все это не столь уже важно, после находки вашего отца становится понятным, что все эти сведения не более, чем досужие вымыслы. По крайней мере, значительная их часть.

– Что же на самом деле? – тихо спросила Эльвира.

– На самом деле, – задумчиво повторил Ведев. – На самом деле, выходит так, что Симон-волхв был первым оппонентом Иисуса Христа. Он предостерегал его не идти по избранному им пути, указывал на непредвиденные последствия. Отсюда понятно, почему о нем столь негативно отзываются в Деяниях Апостолов. Из этого свитка становится ясно, что Христос не был не Богом, ни сына Бога, а обыкновенным, хотя и очень одаренным человеком. Он считал себя мессией и хотел повести за собой израильский народ. А в общем-то, он проповедовал весьма распространенную в мире программу лидера революционного движения. Скорей всего именно эту роль и хотел он сыграть.

Ведев откинулся на спинку кресла и достал сигарету. Курил он мало и редко, но сейчас вдруг почему-то ощутил в этом сильную потребность.

– Но если от этого свитка так много зависит, разве не должны мы его отыскать? – вдруг произнесла Эльвира.

Ведев ничего не ответил. К своему удивлению он почувствовал растерянность. На него навалилось ощущение, что он оказался перед дилеммой, которая может полностью изменить всю его жизнь.

Глава 13

Симон направлялся в Капернаум, прослышав, что там находится Иешуа. С тех пор, как он вернулся в родные края, они не виделись. И все это время он раздумывал, стоит ли им встречаться. Слухи о том, что Иешуа создал новое движение и мутит народ, множились. И он не мог спокойно к ним относиться. С одной стороны. С другой стороны Симон слишком хорошо знал неугомонный характер своего друга детства, его стремление первенствовать всегда и во всем. И то, что сейчас происходило, не вызывало у него большого удивления, однажды это должно было случиться.

Но вот что будет дальше? Этот вопрос не давал Симону покоя. Он видел, как накалялась обстановка в Палестине, религиозный фанатизм помноженный на ненависть к римлянам могли в любую минуту разжечь пожар войны, в котором сгорят буквально все. И те, кто поджигает, и те, кто пытается огонь погасить. Впрочем, таких почти нет. Или они боятся заявить об этом открыто.

Симон перенесся в прежние годы, когда вместе с Иешуа они жили в лагере ессеев. Он помнил, как завораживали его друга рассказы про Учителя праведности. Тогда он тайком следил за ним и видел, как загорались его глаза. Он, Симон, тоже слушал эти истории, но чувствовал, что они вызывают в нем неясную тревогу. Ему не нравилось в их новых товарищах то, что привлекало Иешуа, – безмерная экзальтация, абсолютная уверенность в своей правоте при полном нежелании слушать кого-то другого. Ессеи смотрели на мир исключительно с одних позиций. И Иешуа впитывал их проповеди, как губка вода.

То, что привлекало Иешуа. отталкивала Симона. Именно там, у ессеев у него зародилась мысль непременно узнать другие точки зрения на жизнь. В его голове блуждали смутные мысли, подчас такие смелые и непривычные, что он сам их пугался. Иногда, звездными вечерами они обсуждали их, глядя на бесчисленные светящие точки над головой. Симона не отпускало ощущение какого-то несоответствия между беспредельной Вселенной и тем узким взглядом на мир, с жесткими правилами и обрядами, которые царили вокруг. Симон пытался примирить их, но тщетно, подсознательно он чувствовал, что эти два подхода не имеют шансов на согласие. И рано или поздно ему предстоит выбрать один из них.

Как ни странно, но Иешуа в этом вопросе был с ним согласен, но при этом его мысль устремлялась совсем в другом направлении. Он говорил о том, что людям нужна новая вера в старые вечные истины, которые незыблемы, как скала, но дорога к которым все больше покрывается непроходимым кустарником. И надо ее расчистить. Иначе все застрянем в зарослях.

И вот теперь он, судя по всему, принялся за эту титаническую работу. Но только чем она завершится? Симон не верил в ее успех, Иешуа искренен в своем желании, но разве ни искренние люди обманываются сильней всего и обманывают других, кто последовал за ними. Так ему говорили его учителя далеко от этих мест. Они предостерегали против тех, кто зажигает факел новой веры. Сначала людям кажется, что он, наконец, освещает им путь, что истина теперь с ними. Но рано или поздно выясняется, что эта дорога ведет в никуда и повторяет едва ли ни вслед в след давно исхоженные и хорошо знакомые тропы.

Симон вернулся домой с твердым намерением оставаться от всего в стороне. В той далекой стране он постиг искусство врачевания. Он оказался очень искусным в нем. Слухи об его способностях к исцелению быстро передавались от человека к человеку, и он мог бы там остаться навсегда, наслаждаясь достатком, покоем и авторитетом. Его долго уговаривали это сделать, но он выбрал иной вариант. Его не отпускало беспокойство, какая-то неведомая сила побуждала отправиться в дорогу. И однажды он поддался ей. Собрав пожитки, он ушел.

И только здесь и то не сразу он начал постигать ту миссию, которая заставила его сорваться с насиженного места. Он должен сделать попытку остановить надвигающееся безумство, иначе рано или поздно катастрофа неминуема. Но он уверен был и в другом, ему ничего не удастся сделать, силы, которые сейчас выпрыгивают из бутылки, многократно сильней и могущественней тех, какими он наделен. Это одна из бесчисленных партий, которая изначально не имеет шансов на успех, но которую все равно необходимо довести до конца.

Идти было недалеко, но день был жаркий, и Симон ощущал усталость. Но он все равно двигался вперед. Им владело все поглощающее упрямство, которое заставляло преодолевать зной и отмерять по пыльной дороге все новые расстояния. Но если бы его спросили, зачем все это ему надо¸ то он не смог бы ответить на заданный вопрос, ответ находился за пределами его понимания. А коли так, зачем себя утруждать расспросами, надо следовать тому импульсу, что направляет твое движение. Так, учили его; следовать высшим силам вовсе не означает быть слепым и поступать без разумения, а уметь подчиняться высшей необходимости, смысл которой лежит за пределы человеческого понимания.

Утомленный и запыленный Симон пришел в Капернаум. Иешуа ему не пришлось долго искать, он обнаружил его почти сразу. Вернее, сперва не его, а толпу возбужденных жителей. И лишь затем он увидел того, кого знал с детства.

Но Иешуа, поглощенный своим занятием, не заметил Симона. В этот момент к нему подошел сотник римского гарнизона. Его лицо выражало сильное подобострастие. «Господи! Слуга мой лежит дома в расслаблении и жестоко страдает».

Несколько секунд Иешуа смотрел на просителя, и Симон мог поклясться, что на его лице отразилось нерешительность. Но он быстро себя преодолел. «Я приду и исцелю его», – ответил Иешуа.

Вся толпа, громко галдя, направилась к дому сотника. Симон, стараясь не привлекать к себе внимания, последовал за всеми.

Они вошли в дом сотника, и тот снова засуетился. «Господи! Я недостоин, чтобы Ты вошел бы под кров мой, но скажи только слово и выздоровеет слуга мой, ибо я и подвластный человек, но, имея у себя в подчинении воинов, говорю одному: пойди» и идет, и другому «приди», и приходит; и слуга моему «сделай то» и делает.

Симон видел, как долго и внимательно смотрел Иешуа на сотника, что-то обдумывая. И внезапно обратился к своему окружению: «Истинно говорю вам и в Израиле не нашел я такой веры. Говорю же вам, что многие придут и с востока и с запада и возлягут с Авраамом, Исааком в Царстве Небесном: а сыны царства извержены будут во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов». Иешуа подошел вплотную к сотнику: «иди и, как ты веровал, да будет тебе».

Все взгляды мгновенно обратились на лежащего на лежанке человека. Его лицо выражало страдание. Прошло пару минут – и внезапно он встал. «Я чувствую себя хорошо, – вдруг громко объявил он.

Слуга упал перед Иешуа на колени, но его благодарственная молитва потонула в радостных криках толпы. Симон же перехватил довольный взгляд стоявших рядом с Иешуа двух мужчин. Он узнал их, один был Петр, другой Фома. Кажется, он начинает догадываться, что тут происходит.

Сеанс лечения продолжался, Иешуа ходил из дома в дом излечивал людей. Некоторые, в самом деле, были больны, опытный глаз Симона различал непритворные признаки недугов. И его друг детства всякий раз находил правильные решения. Да, он, в самом деле, очень талантливый лекарь, мысленно соглашался Симон. Впрочем, он знал, что во многих случаях он бы тоже излечил этих больных.

Настал вечер, а поток людей не иссякал. Симон все никак не мог поговорить с Иешуа. Родственники привели нескольких бесноватых, их движения были порывисты, а речи невнятны. Иешуа сказал им что-то, и они ушли. Кто-то выкрикнул слова пророка Исаии: «Он взял на себя наши немощи и понес болезни».

Толпа ответила на эти слова восторженными возгласами. И Симон вдруг ясно осознал, зачем он тут, зачем предпринял утомительное путешествие. В его ушах вдруг так явственно раздался голос его далекого учителя, что он даже огляделся, пытаясь его отыскать рядом с собой. Но его не было, эти слова донеслись до Симона через время и расстояние: «Человек так устроен, что он подсознательно или сознательно находится в постоянном поиске Бога. Но так как найти Его он не может, то принимает за Него любого, кто вольно или невольно внушит ему, что он Им и является. И такие заместители Бога на земле самые опасные люди, даже если ими движет лучшие намерения. Они порождают процессы, которыми не в состоянии ни управлять, ни контролировать».

«Я должен донести эту мысль до Иешуа, – говорил себе Симон, глядя на беснующуюся от восторга толпу. – Будущее непредсказуемо, а тот, кто говорит от его имени, самый большой лжец».

На Капернаум опустился теплый южный вечер. Однако очередь за исцелением не становилось меньше. Не все уходили после сеанса выздоровевшими, но никого это уже не беспокоило; эпидемия экстаза поклонения заражало все больше людей. Симон видел, как утомился врачеватель, как все с большим трудом удается ему выдерживать этот людской напор.

Наконец с ближайшими учениками Иешуа сел в лодку, и они поплыли на другой берег. Симон успел вскочить в суденышко. Их взгляды встретились, на лице Иешуа отобразилось удивление. Но не только оно, Симона вдруг кольнуло ощущение, что их встречи его друг детства совсем не рад.

Они высадились на другой берег. И только тогда Симон подошел к нему.

– Я слышал, что ты вернулся, – сказал лишенным интонаций голосом Иешуа.

Их окружили его соратники, но Иешуа дотронулся до руки Симона и направился в сторону. Симон пошел следом. Никто больше за ними не последовал.

– Ты все видел? – спросил Иешуа.

– Ты же видел.

– И что ты думаешь?

– Остановись.

Иешуа некоторое время молчал, затем покачал головой.

– Ты не понимаешь. – Потом подумал, добавил: – Ты никогда этого не понимал.

– А кто-нибудь понимает?

– Я пришел, чтобы изменить мир, вернуть людям веру, которую они утратили, которую у них отняли. Пойми, я иду не сам, меня ведет сила. Меня ведет Он.

Теперь покачал головой Симон.

– Ты заблуждаешься, Ешу.

Иешуа впервые за разговор улыбнулся.

– Ты помнишь мое детское имя.

– Я все помню. Иешуа. ты наделен огромной силой. Поэтому ты должен быть вдвойне осмотрителен. Люди хотят верить, и, уверовав, затем не желают отказываться от веры. Они верят в то, во что верить невозможно, они начинают возводить такое огромное и прочное здание самообмана, что не способны выбраться из него часто уже никогда. Не позволяй им это делать.

– Как я могу им отказать. Они требуют того, о чем давно мечтают. Я иду на встречу судьбе, и тебе не удастся меня остановить.

– Но подумай, Иешуа, речь идет не только о твоей судьбе, а о судьбе многих людей, которые последуют за тобой.

– Разве моя судьба – это и не их судьба, Симон?

– Заблуждения превращаются в истину, когда люди начинают верить в авторитет. Но даже из твоих уст произнесенные заблуждения остаются заблуждениями.

Иешуа какое-то время молчал.

– Симон, если ты не идешь с нами, уйди от нас. Тебе мне не помешать.

– Я знаю, но я должен.

Иешуа взглянул на него.

– Мне пора идти. Меня ждут.

Иешуа направился к ожидающим его сторонникам. Мы еще увидим, кто прав, а кто нет, подумал Симон.

Глава 14

Так как квартира у Ведева состояла всего из одной комнаты, спать им пришлось по соседству. Он отдал ей свою тахту, а сам разобрал почти как лезвие узкую кресло-кровать. К некоторому его удивлению, она никак не отреагировала на его слова, когда он объяснял ей, в какой диспозиции им придется провести ночь. Он даже подумал, что она не совсем его поняла – и повторил снова. Но Эльвира ответила, что ее это совершенно не беспокоит. И по ее глазам Ведев увидел, что девушка не кривит душой; этот вопрос ее действительно нисколько не интересовал.

Он долго сидел на кухне, давая ей возможность раздеться и заснуть. По своему опыту он знал, что на новом месте этот процесс часто длится дольше, чем обычно. Он пытался представить, что происходит в душе Эльвиры, но она была словно закрыта от него непроницаемым черным занавесом. Иногда она ему даже казалась не живой, а ставшей из гроба, подобно тому Лазарю, который, согласно Евангелию, оживил Христос. Может, и она из той же когорты?

Ведев решил, что дал ей достаточно времени для того, чтобы освоиться в новой обстановке. Он вошел в комнату; там царил абсолютный мрак, и приходилось передвигаться ощупью. Он прислушался, пытаясь определить, спит ли гостью, но оттуда, где должна она находиться, не доносилось ни малейшего звука. Так и не определив, он добрался до своего лежбища. Ведев подумал о том, как бы отреагировала Эльвира, если бы он сделал попытку приставать к ней. Разумеется, ничего подобного совершать он не собирался, но сам по себе эксперимент был ему интересен. Жаль, что вряд ли удастся его когда-либо осуществить.

Когда Ведев проснулся, то первым делом бросил взгляд на кровать. Она была пуста. Невольно его охватила смутная тревога. Быстро одевшись, он заглянул на кухню. И обомлел. Эльвира в спортивном костюме делала гимнастические упражнения. Причем, весьма непростые. Было видно, что она занималась этим профессионально. Он бы так ни за что не сумел, хотя сам немало времени уделял спорту.

– Я вам не мешаю? – спросила гимнастка, ненадолго прервав упражнения.

– Нисколько. Занимайтесь, сколько хотите.

На кухню Ведев попал только минут через десять. И пока Эльвира принимала душ, он готовил незамысловатый завтрак: кофе и тостеры с маслом и колбасой.

Эльвира вышла из душа, преобразившись, с распущенными волосами. И показалась ему очень даже привлекательной. Вода освежила ее, смыв не только грязь, но и словно приклеенное к лицу выражение враждебности и замкнутости.

– А вы очень красивы, – сам не зная, зачем сказал он. Делать ей комплимент у него не было желания. – Вам идет эта прическа. – Невольно Ведев вспомнил, что ее отец красотой не отличался.

Слова Ведева не произвели на Эльвиру, по крайней мере, внешне никакого впечатления. На ее лице не появилось даже намека на выражение благодарности.

– Я – в маму, – безучастно пояснила девушка. – Ее все считали красавицей. В молодости она даже участвовала в конкурсе «мисс Израиля». Но это было давно.

– А у вас не появлялось желание поучаствовать? – поинтересовался Ведев. – Мне кажется, у вас были бы все шансы на успех.

– Такого желания у меня никогда не было, – сухо ответила она.

– А желание позавтракать, надеюсь, есть.

Судя по тому, что Эльвира села за стол, такое желание у нее было. Несколько минут они ели и пили молча.

– Я могу задать вам несколько вопросов, – вдруг произнесла Эльвира.

– Какие угодно. Готов ответить на любой ваш вопрос.

– Если, как вы и мой отец, считаете, что все религии не верны, то почему они возникли, и что же есть истина на самом деле? Незадолго до смерти я задала отцу этот вопрос, но ему тогда было некогда читать лекцию на эту тему. А потом случилось то, что случилось.

Ведев даже прекратил есть. Он не очень любил вести разговоры на эту тему с теми, кого мало знал. По опыту ему было известно, что нередко после таких бесед на него кидались с кулаками. И это далеко не самый худший вариант. Вот бы отвертеться от обсуждения этих щекотливых вопросов.

– Вы уверены, что хотите говорить именно об этом, а не о чем-то ином? – на всякий случай спросил он. – Например, о любви.

Несколько мгновений Эльвира молчала.

– Я не хочу говорить о любви, я хочу говорить на эту тему, – с какой-то мрачной решимостью ответила она.

– На эту, так на эту, – почти весело произнес Ведев. Он решил, что не стоит придавать этому разговору слишком серьезное значение. Иначе он в какой-то момент умрет от скуки. Он вдруг подумал, что если бы он был один, то сегодня вечером непременно привел какую-нибудь девицу. Или встретился со вчерашней, в постели она показала себя отличным специалистом, да и общаться с ней было весело, не в пример той девушки, которая сидит сейчас напротив него.

– Почему вы замолчали? – неожиданно спросила Эльвира.

– Я долго молчал? – спросил слегка удивленный Ведев. Ему-то казалось, что пауза длилась всего несколько мгновений.

– Долго, – подтвердила Эльвира.

– Извините, я собирался с мыслями. – Это было не совсем правда, вернее, совсем не правда, он думал совсем о другом. – Дело в том, что говорить, что традиционные религии не истинны – это не совсем верно. Однажды мы с Ароном, то есть с вашим отцом, долго спорили на эту тему. И в конечном итоге пришли к единому мнению: в мире все истинно, нет ничего кроме истины. Но заковырка в том, что любая истина подается людям в искаженном виде. И чем более она сложная, тем более высокого порядка, тем сильней идет искажающий сигнал. Можно смело даже вывести нечто вроде закона: уровень искажения прямо пропорционален уровню истины. А, следовательно, самая высокая истина – а за такую, без всякого сомнения, следует принимать понятие Бога, максимально искажена. Вот, собственно, и все по большому счету.

Эльвира изумленно взглянула на Ведева.

– Как все? Так все просто объясняется?

– А почему и нет. Чтобы понять, почему в цепи возникает ток, достаточно знать несколько законов физики. Но вы, конечно, правы, сложностей тут хоть отбавляй. Это не более чем общее направление движения мысли. Для каждого уровня сознания определен свой уровень искажения. Для самого низшего уровня он самый я бы сказал убедительный. Он требует предельной наглядности и образности. Мы тогда с вашим отцом решили, что его можно назвать художественно-литературным. Не случайно, что о Боге создано безмерное число теорий, написано великое множество книг, сделано рисунков, сочинено музыкальных произведений. Все церковные обряды любой религии обладают сильным художественным эффектом и по сути дела созданы на манер шоу. Разумеется, это весьма специфическое шоу, но сама суть его, сами методы воздействия на сознание построены по тому же принципу. Но самое поразительное тут другое, возникает парадоксальная цепочка. Чем ниже уровень, на который способно подняться сознание человека, тем сильней потребность в наглядности, а чем сильней потребность в наглядности, тем больше ее создается. А чем больше ее создается, тем плотней эти представления о божественном забиваются во все поры сознания. И оно им полностью и целиком подчиняется, как солдаты офицеру. И выбраться для подавляющего большинства из этого лабиринта нет никакой возможности. А люди так устроены, что привычное им и кажется подлинным. Библейские рассказы о сотворении мира, человека, да и обо всем другом, что там изложены, абсолютны нелепы, они входят в вопиющее противоречие с научными знаниями, да и просто со здравым смыслом. Но верующих это не смущает, их мысль настолько заблокирована, что они не в состоянии вырваться из узкого коридора привычных представлений. Я уж не говорю, что многим такая ситуация крайне удобна. Одни получают понятного Бога, что-то вроде Бога из букваря, которым и является Библия или Коран. Другие же зарабатывают на этом неплохие деньги, поддерживая суеверие. Но самое ценное, что дает такая вера, – эта власть над телами и душами верующих. За это можно поверить во все что угодно. А уж коли уверовал, то будешь отставить эту веру любыми средствами. Если же подводить краткий итог моих размышлений, то можно сказать: какова вера, такое и сознание. И наоборот, каково сознание, такова и вера. А в итоге получаем жуткий заколдованный круг. Он катится и катится веками, тысячелетиями. И конца этому пути не видно.

Ведев замолчал, не без интереса поглядывая на Эльвиру, пытаясь определить, какое впечатление произвел на нее его монолог. Она ж сосредоточенно молчала.

– Я всегда думала примерно тоже самое, – неожиданно ответила она. – Только не так ясно, как вы. Но что же в таком случае представляет из себя Бог?

Ведев усмехнулся.

– А почему вы уверенны, что он должен непременно что-то из себя представлять. Можно придумать массу теорий, где он никак не выглядит. Или выглядит таким образом, что не поддается человеческому воображению. В любом случае, я убежден в том, что любая попытка представить Бога неизбежно ведет к гигантскому искажению и жуткому упрощению. Наша беда в том, что мы мыслим привычными для нас категориями. И Бога, как домик из конструктора, составляем из того материала, что есть у нас под рукой. Но ведь любой нормальный человек не может не понимать, что мир несравненного сложней и многогранней, чем он нам видится из окна нашей квартиры; есть безмерная Вселенная, о котором нам известно невероятно мало, есть большое число иных миров, в которые мы даже не в состоянии проникнуть. И скорей всего они созданы Богом. Мы же очеловечиваем Его просто до неприличия. Ни о чем другом человек не несет такие невероятные глупости и в таких безразмерных количествах, как о Боге. Не имея знаний, мы пытаемся понять абсолют. Это даже не бессмыслица, это во много раз хуже.

– Выходит, мы ничего не может о Нем сказать? И у вас нет даже гипотез?

Ответил Ведев после короткого колебания.

– Кое-какие представления о Боге у меня существуют. Но не все сразу. Поговорим на эту тему как-нибудь в другой раз. Вы не возражаете?

Эльвира безучастно посмотрела на Ведева.

– Не возражаю. Вы можете начать говорить на эту тему, когда захотите. Или вообще больше ее не касаться.

– Спасибо за предоставленную возможность, – не удержался от иронии Ведев. – Мне надо довольно надолго уйти. А чем вы собираетесь заняться?

Эльвира ответила не задумываясь.

– Если вы не против, я посижу в квартире. Мне неохота никуда идти. К тому же мне кажется, это может быть опасным.

– Полагаю, вы преувеличиваете, вряд ли тут что-то вам грозит. Впрочем, если вам так лучше, то оставайтесь в квартире. Тогда до вечера.

У Ведева было запланировано несколько деловых встреч, в том числе со своим издателем, они намеревались обсудить условия договора для издания следующей книги. Ведев переговорами остался доволен, предложенные ему условия оказались даже лучше, чем он ожидал. Впрочем, он прекрасно понимал, что дело тут не в щедрости издателя, а в том, что предыдущая книга хорошо продавалась. Оставшееся время он провел со своей восьмилетней дочерью. Он испытывал настоящую радость оттого, что ребенок просто искрился счастьем от возможности побыть с отцом.

Возвращаться домой Ведеву не хотелось. Там предстояла его встреча с Эльвирой, с ее хмурым и настороженным, словно ожидающим от него подвоха. Чем они займутся? Не могут же они сидеть напротив друг друга – и молчать. Или она снова начнет его расспрашивать о Боге? Но у него совсем не то настроение, чтобы разглагольствовать на подобные темы. Говорить о нем у него возникает желание лишь только в отдельные моменты жизни. Он никогда не знает, когда, как и почему они возникают. А сейчас ему хочется беззаботности и веселья, держать в объятиях красивую женщину. Ну что же делать, если у него такой характер, и без этого он не может жить.