Спецслужбы времени

– Было такое, – согласился крестьянин, – разогнали. Да только свято место пусто не бывает. Засели в том монастыре сначала белогвардейцы, но и им уйти пришлось. А уж потом туда опять монахи вернулись. Года так четыре назад

– А белогвардейцы, что же монастырь то не разворовали?

– Так ведь, они же все благородные. Может, у кого и рука на сокровища не поднялась. Ну, – тут крестьянин сделал паузу, словно решая говорить или нет, – монах среди них был. Он-то все и сберег. Ну, ладно заболтался я. Если поедешь со мной залезай не телегу.

– Поеду, – проговорил Щукин, запрыгивая, да так, что повозка от этого скрипнула, и даже немного просела.

– Ты уж поосторожнее, Семен Федорович, – проговорил мужичок, – чай не бричка. Небось, в бричке привык ездить…

– Бывало. – Слукавил Щукин.

Ехали они медленно. Дорогой Егор Тимофеевич, так звали владельца повозки, долго расспрашивал Щукина и про Перекоп, и про Ильича, и про Буденного. Даже поинтересовался, видел ли Семен – Врангеля. Кое-как Щукин рассказал все-то, что ему было известно из учебников истории. Признался, что Врангеля не видел, как, правда и Буденного, чем немного огорчил крестьянина.

Ближе к полудню Семен Федорович увидел стены монастыря, возвышавшиеся над пологим берегом реки. Ему вдруг вспомнилось, что несколько лет назад, он проплывал здесь на туристическом теплоходе. Тогда купол, который сейчас блистал позолотой, был ободран, и тоскливо выглядывал из воды.

Неожиданно дорога разделилась. Часть ее продолжала тянуться вдоль берега, другая же свернула к храмам.

Егор Тимофеевич остановил телегу. Ловко спрыгнул на глинистую почву, и подошел к обитым железом мощным монастырским воротам. Постучал, посохом, что лежал рядом с ним всю дорогу.

Монастырь представлял оборонительное сооружение, словно это была не обитель отрекшихся от мирской жизни монахов, а воинская часть, или даже бастион, оберегавший дорогу к городу. Огромные окна сейчас были заделаны кирпичом, не удивительно, что войска ГПУ так долго не могли взять его. Оставалось только убедиться, какой надежной была кладка.

Из-за стены доносилось пение монахов.

Маленькая дверь в воротах со скрипом открылась, и на ее пороге показался полный инок в черной рясе.

– А это ты, Егор, – проговорил он, узнав Тимофеевича.

– Я батюшка.

– А это кто с тобой?

– Семен Федорович Костомаров, – бывший сначала белый офицер, потом красный комдив, – представился Щукин, и поклонился.

Монах сначала поморщился, потом плюнул и перекрестился.

– И зачем пожаловал, сей отрок в нашу обитель? – спросил он, с издевкой.

– Грехи замолить отче. Больно уж много на моих руках крови. И немецкой и нашей русской. Не могу я отче больше жить так, – забормотал Семен Федорович, пытаясь играть более правдоподобно.

– Ну, раз решил грехи замолить, так будь добр зайти. Извини, обильного питания предложить не сможем. Сами вот уже, поди, второй год еле концы с концами сводим.

От удивления, которое возникло, когда Щукин оказался за стенами, Семен чуть не упал. Он перекрестился и вновь вдохнул в себя воздух. Теперь уже воздух монастыря. Такой же чистый, как и тот в поименной низине, правда теперь с запахом ладана и мира.

Несколько монахов слонялись по двору. Мимо пробежал парнишка лет восемнадцати, облаченный в рясу, и скрылся в дверях центрального храма.

– Ты уж, Семен Федорович, – проговорил инок, – не обижайся, но спросить я тебя обязан. Небось, считаешь религию – опиумом?

– Если бы я так считал не пришел бы в храм, – парировал Щукин, – нет что-что, а покаяться всегда нужно. Я ведь убивал на войне не ради удовлетворения и низменных чувств. Просто выхода у меня другого не было. Или я, или они.

– Защита отечества от иноземцев это не грех, сын мой, – вздохнул батюшка, – а вот смерть братьев своих христиан, славянин – это, пожалуй, большой грех. Но грех этот не твой. Грех это тех, кто религию опиумом именует. Ну, да ладно, ступай в келью.

И увидев озадаченное лицо гостя – улыбнулся. Окриком подозвал мальчонку, что шнырял у ворот, и велел тому отвести путника в келью.

– Яко, любой человек имеет право на отдых, – проговорил он, потом повернулся к Егору Тимофеевичу и спросил:

– Что ты, Егор, привез от сестры игумена?

Тот полез за пазуху и извлек оттуда голубой конверт.

– Так-так, – донесся до Щукина голос монаха.

Парнишка открыл дверь и впустил Семена Федоровича в маленькую келью, предназначенную для одного человека. Закрыл дверь и убежал.

Щукин прислушался к удаляющимся шагам монашка. Оглядев помещение, вздохнул. Представил, что придется провести здесь остатки жизни – стало грустно. Одиночная камера. Убранство простенькое: деревянная кровать, на котором тоненький соломенный матрас, табурет и стол, на котором огарок свечи. В красном углу икона святого. Скорее всего (предположил Семен) – Дорофея. Чтобы не выходить из образа Щукин перекрестился. Подошел к амбразуре. Окно было профессионально заложено красным кирпичом. Причем толщина кладки была полметра.

– Сделано с душой, – проговорил Семен Федорович и подошел к кровати.

Снял пиджак, повесил на спинку. Стянул с опухших ног сапоги (не привык в них ходить) прилег на соломенный матрас. Ему хотелось все обдумать, и хотя у него в запасе была неделя, но откладывать все на последние дни не хотелось.

Во-первых, предстояло решить, где он спрячет ценности. То, что это будет на незатопленной водохранилищем территории, Щукин не сомневался. Но для этого, по мнению Семена Федоровича нужно было вырыть, по крайней мере, землянку или специальную яму. Во-вторых, нужен автомобиль, чтобы перевести ценности на большое расстояние, ведь не на себе же их таскать. Тогда уж точно недели будет мало. Его ему никто не даст, остается одно – угнать. Для Щукина это было не в первой. В-третьих… И тут постучались.

Не дожидаясь разрешения войти, дверь скрипнула и открылась. В проеме стоял монах, что встречал их с Егором Тимофеевичем. Перекрестившись на икону, тот проговорил:

– Отец игумен хочет видеть, Вас, у себя. Мне же велел, Вас, проводить к нему.

Щукин потянулся. Нехотя, словно устал, поднялся с кровати. С трудом, морщась от боли, надел сапоги. Чем вызвал удивление у инока. Накинул пиджак и проговорил:

– Ну, пошли.

Семен Федорович прикрыл дверь кельи и поспешил за монахом, который прибавил шаг, по длинному коридору, мимо монашеских келий, откуда доносились до Щукина то храп, то речитатив молитв.

Они вышли на улицу. Вскоре они оказались у ворот центрального собора. Монах перекрестился (Семен Федорович последовал его примеру) и вошел в небольшую калитку, что была в стороне от главного входа.

В церкви Щукин бывал несколько раз. Один раз заскочил свечку поставить за упокой души безвременно ушедшей супруги, другой раз… Впрочем – не важно. Сейчас он оказался в соборе в пятый раз. Остановился в дверях и замер, пытаясь отыскать глазами настоятеля. Монашек это заметил и произнес:

– Следуйте за мной.

Игумен ждал его в маленькой комнатке, что находилась за иконостасом. Это был дюжий мужчина, лет сорока, неизвестно по каким причинам оказавшийся в монастыре. Телосложение богатыря, а не как уж – не инока. Хотя, подумал Семен Федорович, скорее всего и Пересвят и Осляба были именно такими. Если было бы нужно спрятать сокровища, то игумен мог справиться один. Щукин взглянул на его руки. Да, такими ручищами настоятель запросто мог завалить здоровенного кабана, если бы тот сдуру выбежал навстречу.

– Мне доложили, что, Вы, хотели бы принять постриг, – проговорил игумен, когда за монахом закрылась дверь.

Семен Федорович вздрогнул. Честно признаться, внешность, голос – произвели на путешественника впечатление. Щукин игумена совсем не таким представлял. Думал, что тот полный будет, но нет, этот скорее на военного походил. Выправка у него была, как у служивого, а когда тот прошелся от одной иконы к другой, Семен Федорович был готов поклясться, что так и было на самом деле.

– Если это единственная возможность замолить те грехи, что я совершил. То да. – Проговорил Щукин.

– Возможность вероятно не единственная, – продолжил батюшка, – да и способов искупить грехи множество. Сейчас, когда власть в стране принадлежит народу – я не могу, Вас, убеждать, а уж тем более уговаривать. Видите ли, сын мой, ходит слух, что церковь собираются окончательно закрыть. Не нужен институт церкви – советской власти, ой, не нужен. Страна катится в пропасть геенны огненной, еще немного и мир погрузится в разврат. И на нашу, не раз страдавшую землю, накатится волна отчуждения. И тогда Бог отвернется от России. И если случится, не дай бог, война, и ворог будет стоять на рубежах наших… тот просто не придет к нам на помощь.

Отдавала слегка театральщиной. Семен Федорович чуть не произнес – «Не верю», но сдержался. Кем бы ни был этот человек, до того, как стал настоятелем пустоши, сейчас это уже не было так и важно. Под личиной монаха – скрывался психолог. Хотя, тут Семен Федорович поймал себя на мысли, священник он в чем-то психотерапевт. Лечит людские души, спасает от самоубийств и прочих грехов. Может и в Щукине, тот разглядел чистую душу?

Игумен улыбнулся и вдруг сменил направление разговора, вернувшись в прежнее русло.

– Грех можно искупить и по-другому, – продолжил тот, – Меня вот недавно убеждали, что вы, сын мой, агент ОГПУ. Якобы посланы – узнать о сокровищах монастыря. Клевета это. То, что вы служили, в этом я не сомневаюсь. В Вас нет того, что есть в людях, работающих в милиции или в ГПУ. Ваши глаза. Они не такие, как у большевиков. В них я вижу скорее тоску, чем ненависть.

Он подошел к окну. Посмотрел на монахов занимавшихся делами. Потом оглянулся, прищурил глаз и сказал:

– Поэтому я хочу предложить одно дело, – и, увидев выражение на лице Щукина, добавил, – скоро, скорее всего, через неделю начнется попытка захвата монастыря милицией. До меня дошли сведения, что в Рыбинске уже началась подготовка. Советская власть хочет изъять монастырские ценности. И тем самым пошатнуть устой церкви в государстве.

Он вздохнул, опустился на обтянутый бархатом стул. Закрыл лицо руками. Просидел так минут пять. Облокотился на стол и продолжил:

– Ценностями они называют – кресты, подсвечники… ну, все золотые вещи, что мы используем в богослужении. Попытки уже были, да и этот монастырь, пока не пришли мы с братьями подвергался лет пять назад разорению. Я же хочу предложить вам возглавить оборону монастыря, и этим самым искупить свои грехи. Мог бы и сам, да вот только боюсь, опыта не хватит.

– Но… – начал, было, путешественник, но священник перебил его:

– Убийств не будет. От силы горячее масло, которое мы будем лить не на осаждающих, а перед ними. Не давая подойти близко к стенам. Наша задача просто спрятать ценности в подземельях монастыря. Я понимаю, что монастырь по любому погибнет. Если это уже началось, то ничем и не изменить. От неизбежного не уйдешь. – Монах замолчал, посмотрел в глаза Щукину, и спросил, – Вы готовы, сын мой, нам помочь?

– Я, пожалуй, соглашусь. Но мне бы хотелось съездить в родные места, – проговорил Семен Федорович, – боюсь, что в любом случае осада для меня будет последняя.

Игумен задумался на секунду.

– Хорошо. Я дам вам такую возможность, – молвил он. – Дня вам хватит?

– Вполне.

Было удивительно, что здесь в прошлом его приняли, за человека этой эпохи. Ведь он всего-то перед отправкой пару книжек по истории проштудировал. Хорошо, и то, что в чекисты не записали. Конечно же, архиепископ лукавил на счет его походки, хоть он и служил в суворовском училище, но вряд ли та строевая подготовка, оставила в его действиях такой уж явный след. Единственное, чего опасался сейчас Семен Федорович, это то, что к нему просто могли приставить «хвост» на момент его путешествия в Мологу.

До вечера Семен Федорович гулял по подворью монастыря, изредка прогуливаясь по коридорам монастыря, любуясь через «бойницы» окрестными пейзажами. Монашек составлял ему компанию, иногда поясняя, что есть что.

Восточная сторона обители выходила к реке Молога, от которой строения отделяло небольшое поле, заросшее мелким кустарником. С западной лес, отгороженный пашней, на которой уже колосился овес. На северной – впрочем.

– Вон те разрушенные здания, – пояснил монашек, – три гостиницы для богомольцев, школа. Кирпич пошел на усиление стен монастыря, – тут же оправдался, – сделали это белогвардейцы. Они вообще мечтали превратить обитель в неприступную крепость.

Щукин понимающе кивнул. В лучшем состоянии были баня, амбар, конный двор и кузница. В монастырском саду иноки собирали урожай.

Когда же хождения надоело, Семен Федорович попросил монашка оставить его в одиночестве. Когда тот выполнил просьбу и ушел, то отправился на поиски подземного хода. Щукина поразило, что инок оставил его одного. Путешественник во времени не мог и вообразить, что сможет вот так вот быстро завоевать их доверие в это тяжелое, для них время.

Он обнаружил ход, когда стемнело. Заброшенная, отсыревшая дубовая дверь скрывалась в одном из подвалов восточной части стены. Ни о какой охране выхода монахи и не помышляли. Щукин воспользовался этим и приоткрыл дверь.

Из подземелья ударил сырой затхлый воздух. Пахло мышами и плесенью. Где-то вдали слышалось, как падали капли воды, ударяясь об булыжный пол.

– Мерзость, – произнес Семен Федорович, – и как это монахи собираются прятать свои сокровища. Да они здесь за месяц сгниют. Особенно книги.

Щукин, конечно же, преувеличивал, но не намного. Он как бывший вор, понимал, что иконы в такой сырости потеряют свою первоначальную ценность. Прогулялся до выхода из монастыря. Отметил для себя ориентиры, если придется добираться сюда не из монастыря, и только после этого вернулся в лабиринт.

Семен Федорович чихнул, уже выходя из дверей. Вытер платком нос, огляделся, пытаясь выяснить, не смотрит ли кто за его странным поведением. И только после того, как убедился, что все нормально, отправился в келью.

Второй день в прошлом.

Поутру Щукин отыскал Тимофеевича. Крестьянин возился с телегой, запрягал в нее лошаденку. Приметив попутчика, мужичок улыбнулся.

– Не могли бы, Вы, меня, Егор Тимофеевич, в Мологу отвезти?

– В Мологу?

– Ну, да в Мологу, – подтвердил путешественник.

– Э, да вам повезло, Семен Федорович. Это, наверное, совпадение, но настоятель просил меня съездить туда по важным делам. Надолго?

– На день.

– А как же – обратно? Я ведь обратно не скоро вернусь. У меня там и у самого дела.

– Да как-нибудь вот доберусь, или ты считаешь, Егор Тимофеевич, что кроме тебя в сторону Рыбинска больше никто не поедет? – сострил Семен Федорович.

– Могут и не ехать.

– Ну, тогда пешочком прогуляюсь. Прогулки, они ведь для здоровья полезны.

– Так ведь далековато…

– Ничего, время у меня есть.

Крестьянин заулыбался.

– Ну, так забирайтесь в телегу.

Пока Щукин усаживался поудобнее, один из монахов отворил ворота. Тимофеевич занял место и проговорил, хлестнув лошаденку:

– Ну, поехали.

Телега тронулась и выехала за пределы монастыря.

Совсем немного не доехали до Мологи, и Семен Федорович попросил Тимофеевича остановить телегу.

– Дальше я как-нибудь сам пешочком прогуляюсь.

Крестьянин понимающе кивнул. Давно в этих краях Костомаров не был – вот и решил пешочком прогуляться. Вспомнить родные с детства места.

Семен Федорович отошел с дороги на обочину и проводил взглядом Егора Тимофеевича. Затем неспешно побрел в сторону города. Остановился только когда увидел небольшой валун. Подошел к нему, дотронулся рукой и ощутил прохладу. Удивительно, вдруг подумал Щукин, а этот валун в будущем будет лежать на дне водохранилища. Снял куртку, кинул ее на камень и присел. Достал из кармана рубашки сигареты и закурил. Если бы не желание закурить, то так бы и ехал на телеге, а так пришлось от комфортной поездки отказаться, ведь не смолить же сигареты. Просто их вид мог вызвать у Тимофеевича недоумение, а курить самокрутку или папиросы не хотелось. Мысленно поблагодарил зятя, за то, что тот заставил выучить старую карту города наизусть. Заодно запомнить адреса и фамилии всех известных в это время людей. Геннадий Заварзин опасался, что если тесть назовет не ту улицу или не того человека, то миссия запросто может провалиться. Тут либо монахи растерзают, как шпиона ОГПУ, либо чекисты, как бывшего белого офицера. А так Семен Федорович мог посреди ночи, если бы его разбудили, ответить на любой вопрос, связанный с Мологой.

Всю эту информацию Заварзин достал в архивах.

Обычный провинциальный городок, каких в начале двадцатого века в Советской России было множество. Это уже потом, после Великой Отечественной Войны, благодаря стараниями Никиты Сергеевича и последующих генеральных секретарей, они начали постепенно местами исчезать. Хотели, как лучше – получилось как всегда.

– Одно – двухэтажная Россия, – прошептал Щукин, разглядывая дома, мимо которых он проходил.

Остановился на несколько минут у особняка, некогда принадлежавшего графу. Долго рассматривал. Теперь – это общежитие. Возле него бегают и суетятся босоногие ребятишки. Так вот и не определить сразу, во что они играют. Может, в – салки, а может, – в казаки-разбойники?

Постоял, посмотрел и пошел дальше.

Дом купца, банк, маленькая часовенка, а чуть дальше дом в котором заседает горсовет. Далее избы обычных горожан – одноэтажные и двухэтажные с резными ставнями и деревянными заборами. Через дорогу женский Афанасьевский монастырь.

Пару раз Семен Федорович свернул и оказался около пожарной части. Здание выделялось своей, возвышающейся над домами, пожарной каланчой. Щукин вновь остановился, даже присел на лавочку у одной из изб и начал наблюдать. Вокруг старенького «Студебекера», появившегося в этих краях до революции, копошились огнеборцы. Пара человек наполняло водой из колодца бочку, установленную на автомобиле. Один служивый проверял инструмент: пару топоров и несколько багров. Среди суетившихся людей важно и вальяжно, переминаясь с ноги на ногу, стоял упитанный начальник части. Он покуривал самокрутку, и время от времени покрикивал на своих подчиненных.

Щукин поднялся с лавочки и пошел дальше. Миновав несколько кварталов, приметил милицейскую часть. Двухэтажный особняк, вероятно принадлежавший некогда купцу, был обнесен металлическим забором, у чугунных ворот стояли два милиционера в новых, но слегка помятых, гимнастерках.

Белая армия, чёрный барон

Снова готовят нам царский трон,

Но от тайги до британских морей

Красная Армия всех сильней.1

Донеслось до Семена Федоровича. Щукин остановился и посмотрел в ту сторону, откуда доносилась песня.

По дороге с тазиками, в сторону бани, строем с пением песни, маршировали красноармейцы.

«Интересно, – вдруг подумал Щукин, – а ведь Геннадий ни разу не говорил, откуда родом его прадед. Хоть монах и говорил, что из Рыбинска вот-вот выступят части ОГПУ, но ведь это еще ничего не значит. Руководство могло, для усиления и местных чекистов пригласить».

Он проводил взглядом служивых, и только когда затихло:

Так пусть же Красная

Сжимает властно

Свой штык мозолистой рукой,

И все должны мы

Неудержимо

Идти в последний смертный бой!

Продолжил свою прогулку по городу. Мимо жилых домов, затем и парка. Остановился у моста, ведшего в зареченскую часть города. Там на другой стороне такие же небольшие домишки и своя пожарная часть. Видно как сияют купола местного храма, в котором местный батюшка, когда-то отпевал прихожан, в независимости от политических взглядов и сословной принадлежности. Там, на том свете, все равны, независимо, кем ты был в земной жизни – православным или коммунистом. Да вот только теперь работы поубавилось. В Советской России отпевать покойничка считается теперь пережитком прошлого, а батюшка попал в немилость.

Семен Федорович минут пять стоял у моста, долго смотрел на ту сторону города, но пойти туда так и не решился. Свернул в парк, где и прогулял до вечера, любуясь деревьями, посаженными каким-то меценатом еще в девятнадцатом веке.

В шестом часу вечера ему наконец-то удалось найти машину, так неосторожно оставленную ее владельцем у частного дома на улице Ленина. Это был старенький «Руссо-Балт» еще до революционной сборки. Стараясь не привлекать внимание прохожих, которых в столь позднее время на улице было не очень много, Семен Федорович осмотрел ее. В кузове лежали две канистры с бензином, лопата и топор. Щукин даже не поверил такому везению.

Он запрыгнул в «фаэтон» и завел. На удивление шум работающего двигателя не вызвал никакой реакции в соседних домах.

– Ну, что ж, видно это судьба, – пробормотал Семен, не веря в везение.

Подождал еще минуту, и лишь только потом поехал прочь из города.

К сожалению, управлять стареньким автомобилем было куда сложнее, чем он мог представить. Руль вращался туговато, а порывы ветра пытались то и дело сорвать с его головы фуражку. Наконец Щукин не выдержал и положил ее на сиденье рядом с собой.

Изрядно намучавшись, он подъехал к тайному выходу из обители. Слава богу, нашел его быстро, по знакомым уже приметам. Вон одинокая березка, вон овражек. Удачное место, чтобы спрятать машину.

Когда выполнил задуманное Семен Федорович, отправился к монастырским воротам.

Уже знакомый монах открыл Щукину дверь и пропустил вовнутрь.

Третий день в прошлом.

Утром следующего дня путешественник приступил к подготовке обороны. Еще раз обошел помещения монастыря, превращенные в неприступные стены, и оглядел окрестности. Параллельно выбрал направление, в котором он решил спрятать сокровища. Пошехонский район больше всего подходил для его планов. Ехать туда конечно далеко, но зато и места в будущем будут не затоплены.

Самое неожиданным (хоть зять и предупреждал, что у монахов были ружья) для Семена Федоровича, был арсенал, что хранился в небольшом кирпичном домике. Тот стоял в забытом богом уголке обители, куда большая часть монахов и не хаживала. Как объяснил отец Гермоген, когда-то в этом домике жили богомазы, но с началом смуты, те покинули обитель.

– Сейчас, небось, греховные картинки малюют, – проворчал монах, – ну, да бог их простит.

«А ведь оружие, как и подземный ход не охраняются, – отметил про себя Щукин, – либо монахи такие беспечные, либо действительно никому из них, проку от этого нет».

Между тем отец Гермаген, порылся в глубоком кармане рясы и извлек на свет божий связку ключей. Пару минут перебирал их. Наконец нашел массивный ключ, и вставил его в амбарный замок. Повернул несколько раз, после чего как тот операция была проделана, открыл со скрипом дверь. Пропустил Щукина в комнату.

Семен Федорович чуть не вскрикнул от увиденного. В сыром, наполненном жутким смрадом, воздухе, не смотря на стоящую, на улицы теплую погоду, было холодно. Но, ни это поразило путешественника, а весь тот арсенал оружия: два пулемета марки «Максим», десяток винтовок, что аккуратно прислоненными стоял у стены. Плюс ко всему же посреди три ящика с гранатами. И все это, в отличие от того же замка, было тщательно смазано машинным маслом. Кто содержал это оружие, для Семена Федоровича осталось загадкой. Вполне возможно и монахи. Правда, поручиться в этом Щукин не мог.

Семен Федорович подошел к одной из винтовок. Передернул затвор.

– Патроны? – буркнул он.

– В ящике, – проговорил монах, и показал на три металлических ящика стоявших справа от входа, и на которые Щукин не обратил внимания.

Семен Федорович подошел ящикам и открыл один из них. Там аккуратно, промасленные, лежали патроны. В двух других были пулеметные ленты.

– Этого хватит ненадолго, – проговорил он, закрывая ящики, – дня на два-три. Да и надо брать в расчет интенсивность атак…

– Нам этого будет достаточно, – неожиданно раздался в дверном проеме голос настоятеля монастыря, – нам нужно лишь выиграть время, чтобы спрятать сокровища.

Опираясь на деревянный резной посох, завершавшийся наверху крестом, он только что подошел, и теперь смотрел на Семена Федоровича. Причем делал это так, что у того побежали по всему телу мурашки.

– Увы, но монастырь обречен, – вздохнул священнослужитель, – это против иноземного агрессора, мы способны были бы выстоять. Но… Здесь народ. А против своего народа не пойдешь. Заблудшие чада.

Монах осенил себя знамением.

– Что, верно, то верно, – согласился с ним Щукин. – Что ж, придется раздать оружие монахам. Я надеюсь, они умеют пользоваться?

– Увы – нет. Мы народ мирный, и все время проводим в молитвах.

В словах настоятеля чувствовалась какая-то фальшь. Может быть, монахи и не держали в руках оружие, но вот в том, что священник этого не делал, Семен Федорович не верил. Уж больно смахивал он своим поведением на офицера.