Седовы. Хроника жизни семьи офицера

Как хорошо было бы сейчас к родным в отпуск, отдохнуть, отвлечься от всех забот и тревог. Но нет, нет родных, на Антона да на себя только и можно рассчитывать.

Она тихонечко вошла в спальню. Антон, свернувшись калачиком, мирно посапывал. На лице блаженная улыбка. Ладно, пусть спит. Тяжёлые у него эти весенние дни, пусть отдыхает.

У двери послышался шум. Наверно, дети пришли. Анна вышла в прихожую. Прислушалась. Нет, показалось.

4

Детям было не до переживаний матери. Радость захлёстывала. Молодые! Зачем им думать, как переехать, что брать с собой, не об этом их мысли.

В Москву!!!

В столицу! Скорей бы.

Выйдя из подъезда, Егор потянул Лену за собой.

– Пойдём в тренажёрку сбегаем, я с парнями переговорю, и с тренером надо пообщаться, он в Москве долго жил, может, какую команду в столице посоветует. Айда!

И они помчались в сторону спортивного комплекса.

Егор лет пять занимался боксом. Первые два года самые сложные: сплошные сопли и плач. Больно, когда по лицу бьют, хоть у соперника руки в перчатках, а всё одно больно. Но понемногу втягивался в тренировочный ритм и общефизическую подготовку подтянул, стал крепок телом, вытянулся. К девятому классу тренер смотрел на него с надеждой. Всё же столько сил вложил в этого вихрастого паренька.

Сегодня у Егора тренировки не было. Зал полон, работали другие группы. Семёныч, как всегда, на месте. Кабинет открыт. Тренер, и это было хорошо видно от входа, разговаривал с кем-то по телефону, периодически поглядывая в сторону рингов. Увидев Егора, призывно помахал рукой, дескать, давай сюда.

– Лена, пойдём, Семёныч зовёт.

Егор потянул Лену за руку. Но та ловко увернулась и ускользнула к дальней площадке, где парни с упоением долбили груши. И оттуда, улыбаясь, помахала брату рукой:

– Чао!

Понятно. На одной из груш висел одноклассник Егора Павел, Ленкин ухажёр.

– Я тебе дам «чао». Без меня никуда, ясно!

Егор зашёл в тренерскую.

– Здравствуйте, Олег Семёнович.

– Садись. Что пришёл? Ты же сегодня отдыхаешь.

Егор присел на краешек стула.

– Дело в том, что скоро вообще отдыхать от тренировок буду.

– Во как? И что это означает?

– Олег Семёнович, уезжаем мы, отца переводят в Москву.

Тренер, сидя к Егору вполоборота, больше в зал смотрел, чем на воспитанника, но после сказанного повернулся к парню.

– Неожиданно. И что, это уже точно?

– Да, батя сказал, приказ есть. Через пару недель и уезжаем. Всё! Прощайте, мешки, груши и платформы! Ещё год, а там учёбу закончу, аттестат на руки и свободен, как птица в полёте.

Егор хорохорился, пытался ёрничать, шутить, но у него это плохо получалось. Он не знал, о чём говорить с Семёнычем. Прощаться? Пока рано. Совета просить, как дальше быть? Наверно, можно. А что тот посоветует? Семёныч нормальный мужик как тренер, а вот в роли того, кто способен успокоить и поддержать, Егор слабо его представлял.

– Ну что же, счастливой тебе дороги. Если надо, могу аттестацию школы бокса написать. Всё же ты у нас в чемпионах ходил, разряд имеешь.

– Спасибо, Олег Семёнович. Я знаю, вы в Москве долго жили, тренером начинали, может, кого посоветуете, центр какой или школу, а?

Тренер встал, прикрыл дверь тренерской.

– Да ты сиди, Егорка, что вскочил. Сиди. Посоветовать я тебе, конечно, посоветую. Есть у меня и адреса, и, как говорят, «явки и пароли». С хорошими людьми познакомлю. Только вот что, парень, учти, ты уже практически самостоятельный мужчина, да ещё с хорошей боксёрской выучкой. На таких сейчас спрос есть. Уж тем более в столице. Секрет тебе открою, уже могу сказать. Меня парочку лет назад местные братки пытались на службу поставить, мол, подавай им парней, умеющих морды квасить, причём за деньги предлагали работать. Послал я их. Чуть не покалечили, помнишь, я в больнице месяц валялся. Вы не всё знали, вам и ни к чему всё это знать было. Потом вроде как и отстали. Всё же у нас гарнизон, генерал начальник, да и милиция ещё не скурвилась. А в столице всё по-другому. Так что берегись, парень, и это главное в моём напутствии. Зайди через парочку дней, а впрочем, ты ещё на тренировки будешь ходить? Да?

– Конечно, Олег Семёнович, конечно. Спасибо, я вас понял. До свидания.

Егор встал и быстро вышел из кабинета. Последние слова тренера он слышал, но не очень их понял. При чём здесь бандюги? Он спортсмен. Этим всё сказано. Ладно, где Ленка? Надо идти, поздно уже. А ещё на площадку бы забежать. Маринка там, она ещё ничего не знает.

Лены в зале не было. Егор вышел во двор. Сестрёнка и Павел сидели на лавочке в глубине двора. Паша привстал, призывно махнул рукой:

– Егорка! Давай сюда!

– Паша, привет.

– Привет, дружище. Семёныч тебе нотации читал, что ли, уж больно долго сидел у него.

– Да брось ты. Просто говорили о боксе, он пообещал адрес школы в Москве подкинуть. Рассказал ему, что уезжаю. Расстроился старик. Ещё бы, пять лет у него тренируюсь. Я с батей за эти годы реже встречался, чем с Семёнычем. Привык к нему, хороший он дядька.

Друзья медленно пошли в сторону площадки. Паша положил руку на плечо Лены. Та улыбнулась и доверчиво посмотрела на товарища. Елене нравился Паша, и не потому, что боксёр, как братишка, нет, Паша умница, он и отличник, и вообще интересный человек, с ним говорить можно практически на любую тему. Музыку любит, сам неплохо поёт, с гитарой дружит. Дом для него всё, и не то чтобы он маменькин сынок, просто Пашка естественен в отношении с родными, и это видно всегда. Мать никогда мамкой или мамашей не называет, только «мама». И отец у него не «батя» или, хуже того, «он», папой Павел его называет, и в его устах это звучит естественно. Такие парни, как Паша, на вес золота. Это мама Лены так говорит. Наверно, она права. И вот с этим парнем придётся расстаться. Его родитель в гарнизоне надолго застрял. Уже лет десять майором трудится. В городке их семейство обжилось, на огороде дачку поставили, не велик домишко, но в два этажа, деревянный. Паша говорит, родители ни за что не уедут отсюда, прикипели навечно. Жалко с ним расставаться. Лена видела, неравнодушен к ней парень, и это серьёзно. Что же, жизнь впереди большая, может, ещё и пересекутся их судьбы.

Егор прервал молчание:

– Хорош тосковать, ещё не уехали, будем деньки считать и каждым часом дорожить. Согласны?

Лена кивнула, посмотрела на Павла, теснее прижалась к его плечу. Егор увидел это движение и позавидовал – хорошая пара эти ребята. Но не будем горевать. Надо на площадку, Маринка ждёт.

– Что, ребята, вы здесь будете или как? Я на площадку.

Павел ответил не сразу, помолчал, посмотрел на Лену.

– Иди один, нам с Леной поговорить надо.

И в этой фразе весь Пашка, простые слова сказал, а как значимо они прозвучали: «нам поговорить надо…»

Егор ухмыльнулся:

– Ну, поговорите, только ты, Лена, долго не задерживайся, мама будет переживать.

В присутствии Павла он волей-неволей и свою мать мамой называл. Ох уж этот Павел…

Маринка ждала Егора. Народу на площадке мало. Одноклассников нет, так, мелкота: восьмиклашки и моложе. Ребята общались, собравшись группками. И что интересно, Егор давно заприметил: чуть светлее было бы, на площадке шум, гам, мячи, скакалки и прочее. Только солнышко спрячется: тихие разговоры, приглушённый смех, гитары. Наверно, все дворы такие. И площадки такие же. Что в них особенного? Да ничего. Парочка качелей, горка с металлическим настилом, все поколения детворы штаны на ней рвали в клочья, отцы чуть ли не с фонарями искали гвозди в злосчастной горке. Но «вредителей» не видно и визуально, и на ощупь, а как только задницей кто заскользил с горки, металл прогибается и гвоздики наружу. Плач, слёзы… и смех. Ничего в этой площадке примечательного нет, однако тянется сюда народ, утром и днём мамаши с детишками, к вечеру молодняк собирается.

Егор шлёпнулся на лавочку рядом девушкой.

– Маринка, привет! Извини, у тренера был, только отпустил.

Марина молча отодвинулась от него. Егор понял движение.

– Ладно, не обижайся, я весь в новостях, после школы присесть не успел, даже не обедал. В спортзал и к тебе. Не дуйся.

Марина повела плечиком и ещё дальше отодвинулась от Егора.

– Конечно, мы уже московские, что нам с деревней общаться.

– А ты откуда знаешь, что мы уезжаем?

– Да откуда, весь городок уже знает. А я последняя узнаю.

Егор смотрел на подружку с удивлением и непониманием.

– Послушай, я узнал об этом часа четыре, нет, пять часов назад и сразу в спортзал, и не один, с Леной там был. Что ты обижаешься? Ишь какие мы обидчивые…

Маринка поняла, что переборщила.

– Ладно, проехали. Рассказывай, куда, где жить будешь, адрес хоть дашь?

– Веришь, ничего не знаю. Знаю только, что на отца есть приказ о переводе, а как уж сложится дальше, не представляю. И отец ещё не готов эту тему дома обсуждать. Так что позднее расскажу. Пойдём пройдёмся, в парк сходим, к пруду. Пойдём?

Они поднялись и медленно пошли в сторону пруда.

С Маринкой Егор был знаком давно, они в параллельных классах учились. Но парень её не замечал, уж больно незаметной, да и неказистой казалась девчонка. А вот за последних года полтора расцвела. Вытянулась, похорошела. Егор заметил эти изменения в девушке на школьной дискотеке в начале прошедшего года. Он даже не понял, что эта хорошенькая брюнетка учится с ним в одной школе и её класс на том же этаже, что и класс Егора. Удивительно, но это именно так и было. Что касается Маринки, она давно мечтала видеть рядом такого защитника, как Егор, высокого, статного, сильного. Так что здесь всё сошлось, ребята подружились. С родителями познакомились, отцы по службе знали друг друга. Так что радостные крики малышей вслед парочке «Жених и невеста!» не очень и огорчали. Одно только непонятно: «тили-тили-тесто» – это о чём?

5

Все последующие дни Седовы готовились к переезду. Младшее поколение сдавало экзамены, это была главная задача, и они её понимали. Кроме того, с друзьями и подругами ежедневно обсуждали одну и ту же тему: как они будут жить в Москве и как им будет плохо без гарнизонных товарищей. Однако слёз, взаимных обид не было. Не было и клятв в вечной любви. Несмотря на юный возраст, дети были реалистами, всё же они дети офицеров, а офицерская жизнь – это сплошные колёса: переезды, новая обстановка, новые друзья и новые соседи. Это всё они знали и понимали. Переезд Седовых к новому месту службы отца – реальность, ни слёзы, ни крики или плач не помогут. К тому же современные средства коммуникации позволяли общаться с друзьями. Но если Егор менял школу, а не уклад жизни, ему ещё год предстояло учиться, то Елене было сложнее. Здесь она завершала обучение в средней школе, прощалась с одноклассниками и друзьями, а вот что делать дальше, она, собственно как и родители, пока не представляла. Если бы не переезд, безусловно, пошла на юридический факультет в институт Руденко. Дорожка туда выпускниками проторена, улица Комсомольская, где находится институт, не так уж и далеко от городка, и общежитие предоставляют. И самое главное, в эти первые перестроечные годы профессия юрист оказалась востребованной.

А в Москве куда пойти?

Иные заботы у старших Седовых. Антон Иванович на следующий день после разговора в кадрах округа позвонил тётушке. Вокруг да около не ходил, прямо сообщил, так, мол, и так, любимая тётушка, получил назначение в Москву. Квартиру не обещают, придётся жильё снимать или проситься к вам, родная наша, на постой. Тётушка немедля отругала Антона и заявила, если он не будет у неё жить, то продаст квартиру и деньги отдаст в детский дом. Она, кстати, не первый раз такое заявление делала.

– Район у нас хороший, Антоша, ты же знаешь, а летом на даче будете жить.

Антон поспешил успокоить обещанием обязательно поселиться в квартире тётушки.

После этого разговора можно было принимать решение по срокам отъезда, заказу контейнера и прочим делам.

Анна Петровна с тяжёлым сердцем несла в школу новость о переезде. До обеда не решалась сказать, что вынуждена уволиться. Может, кто из учителей и знал о предстоящем переезде семьи Седовых в Москву, но народ в школе тактичен, никто и словом не обмолвился. Однако, когда Анна принесла директору заявление об уходе из школы, Эмме Соломоновне стало плохо. Она было вскрикнула: «Что вас не устраивает? Что за демарш?» – и лишь узнав причину увольнения Седовой, успокоилась и даже всплакнула. И не в том дело, что Анна Петровна незаменима, нет, просто в школе коллектив учителей был чрезвычайно крепким и профессиональным, потому уход одной единички – а все они, учителя, штатные единички в сознании директора – был серьёзной потерей для школы. Эмма, как её за глаза звали учителя, да и ученики, последние годы что только не делала, чтобы удержать педагогов. Времена подвижничества прошли, простой репетитор английского языка за одно занятие зарабатывал столько, сколько учитель иностранных языков получал в месяц. И чем можно удержать преподавателей? Физкультурник на сторону смотрит, историк политологом стал, в политике баллы набирает, да и вообще учителя в сезон подрабатывают репетиторством. Вроде и незаконно, но Эмма закрывала на всё глаза, лишь бы не уходили. Однако движение всё же было, жизнь течёт, люди уезжают, на пенсию выходят и прочее. Вот и Анна Петровна уходит. А с ней кроме учителя русского языка и литературы уходит замечательный художник, руководитель внештатной школы искусств. Что директору остаётся? Только плакать.

Но слёзы слезами, а подписать заявление директор была вынуждена.

У Антона Ивановича эти последние дни были суетливыми. Подчинённые за два года, что он командовал батальоном, привыкли к нему и не представляли, как работать под началом другого командира. Конечно, свято место пусто не бывает, поставят кого-нибудь. Но это уже будет другая часть. Другой командовать будет, плохо ли, хорошо, одно ясно – такого спеца, как Иваныч, не будет, кончились такие. Антон всё в части знал, а главное, технику знал. Где какая неразрешимая неполадка, а как в жизни без них, – бегом к командиру. Так, мол, и так, выжимной вышел из строя, на складе нет, что делать? Крякнет командир, на часы глянет и в автопарк. И сразу всё в норме, всё крутится и вертится.

– Товарищ командир, и как я до этого не додумался?

– Учись! Учись, пока я жив.

И ни ругани, ни увещеваний. Всё. Показал, научил. Главное, чтобы дело шло, чтобы колёса крутились. И они крутились. Техника в батальоне всегда исправна. И это при отсутствии снабжения запасными частями и оборудованием. Вышестоящее командование и снабжающие органы с начала перестройки только митинговали и разводили руками, дескать, ты перестраивайся, нечего пенять на кого-то, с запчастями просто: взял, поставил и отдыхай, а ты без этого как-нибудь проживи. Учись работать в сложных условиях.

Пока за Седова обязанности исполнял заместитель, но командира обещали подослать. Офицеры вздыхали – что-то будет.

«Поляну» для проводов командира накрыли в боксе тяжёлой техники. Был у них здесь закуток, где можно было собраться на мероприятие, как говорят, «по случаю». Этот закуток работал со дня создания части. Работал во все времена: собирались в годы оттепели, в застойные времена и в перестройку. Ни сухой закон, ни другие издержки политической конъюнктуры не меняли ассортимент стола и традиций. В оттепель, конечно, стол был более обилен и интересен, разной водки было много. Исчезла водка, появился спирт, бражка, самогон. В лигачёвские времена всё было, только дверь крепче закрывали, а для маскировки кефир посреди стола стоял.

Чужих не приглашали, а свои, батальонные, были в полном составе, кроме больных и дежурной службы. Традицией были и тосты. Что бы ни произошло, первым тост говорит командир. И слова были о коллективе, о дружбе и будущем. Казалось, командир уходит, о нём надо сказать. Но традиции не нарушали. Первым своё слово сказал Седов. А вот дальше слово держал замполит, он же и тамадой работал. Столько добрых слов услышать о себе Антону Ивановичу было приятно. Он восседал во главе стола с блаженной улыбкой, кивал в ответ на очередной тост и пожелания, чокался с сослуживцами и выпивал. Выпивал до дна, не мог иначе, люди, которые говорили ему добрые слова, говорили от души, искренне, и он их любил. И пригубить водку не мог, этим обидел бы коллег, а потому и выпивал за каждый тост.

В середине июля Седовы улетали. Накануне загрузили контейнер. Был он полупустой, взяли лишь холодильник и телевизор, две раскладушки, парочку лёгких, ещё с курсантских лет столиков, четыре табуретки и несколько чемоданов домашних вещей. Комплектованием контейнера руководила по телефону тётя Наташа.

– Ничего лишнего, всё выкину, если лишнее притащите. Понятно? Не вздумайте абажуры тащить и бра. Выкину. Антоша, ты же знаешь, у меня всё есть.

Она, конечно, права, однако как раз абажур, тот самый, первый предмет их лейтенантской жизни, Анна и собиралась взять с собой. Куплен на первую зарплату мужа по её настоянию. Анна тихонько зарыла абажур в вещи, авось доедет, не сломается. А уж в Москве как-нибудь уговорим тётушку. Больно вещь хороша.

Проводить семью пришли многие. Седовых знали в городке, знали, любили и уважали. К машине, что везла семью в аэропорт, даже Петровна со своей клюкой подтянулась. Паша, Елены друг закадычный, обняв, что-то шептал ей на ушко. Девчонка ревела, спрятав лицо на груди парня. Маринка вела себя сдержанно, взяв Егора под руку, смущённо молчала и улыбалась, а он с серьёзным видом, обращаясь к ней, говорил: «Ладно, ладно, я на каникулы обязательно приеду, ты жди, подруга».

Соседи, сослуживцы вразнобой что-то говорили, улыбались, желали здоровья, но Анна и Антон уже не слышали те голоса, головы были другим заняты, да и самолёт ждать не будет.

Антон Иванович постучал рукой по капоту машины.

– Заводи, Виктор. Поехали.

Легковушка привычно заурчала, командир с семейством выехал в аэропорт. Впереди их ждала новая жизнь.

6

17 июля Седов прибыл в часть, её управление находилось почти в центре Москвы, недалеко от Крымского моста, по адресу нашёл без проблем. До конца отпуска оставалась неделя. В части его явно не ждали. Боец на КПП изучил удостоверение личности и предписание, что-то буркнул под нос и ушёл к телефону. Обратно не шёл, мчался, слегка подпрыгивая.

– Проходите, товарищ подполковник, вам вон туда. Сейчас к вам выйдут.

Антон медленно двинулся в указанном направлении. На крыльцо одноэтажного кирпичного сооружения вышли два офицера и быстрым шагом пошли в направлении КПП.

– Здравствуйте, Антон Иванович. Не ждали вас. Что же вы не позвонили, я бы машину послал. Сергеев Артём Кузьмич, командир части. С вашим приездом теперь уже бывший командир. А это Сергей Павлович, замполит части.

Антон представился, приветливо улыбнувшись, внимательно посмотрел на офицеров:

– Рад познакомиться. Приятно, что хоть и не ждали, но встретили. Москва город большой, а я человек из глубинки, в столице только гостевать приходилось.

Сергеев махнул рукой в сторону крылечка и неспешно пошёл вперёд.

– Ну и отлично, все мы в глубинке начинали, вон замполит на Камчатке службу правил, а сейчас в Царицыно живёт, чуть ли не в краях, что ещё Екатерина заложила.

Замполит поморщился, видимо, не первый раз так командир шутит.

– Ладно, Артём Кузьмич, завязывай. Давай с парнем побеседуем, обед скоро.

Антона такая манера общения несколько покоробила. Всё может быть среди людей, но так откровенно тыкать, да ещё в присутствии чужого человека…

Кабинет командира показался ему необжитым и неуютным. Окна давно не мыты, шторы мятые, на подоконниках пыль. Да, это не его уютная каморка там, в гарнизоне, хоть и не часто он в кабинете сиживал, но чистота в нём была идеальной.

Сергеев грузно сел в кресло.

– Коньяк, водку?

И это Седову показалось перебором. Однако, как говорят, «в чужой монастырь со своим уставом не ходят». Он просто отказался:

– Нет, спасибо. Артём Кузьмич, у меня ещё неделя отпуска. Хотел просто познакомиться с вами, о части узнать. Я так понимаю, представлять меня никто не будет. Ещё перед отъездом из управления кадров последовала команда принять должность без официозов. Так что я просто через недельку выйду на службу. Лады?

Командир посмотрел в сторону замполита.

– Конечно, конечно. Сергей Павлович, вы, пожалуй, можете быть свободным, а мы с подполковником побеседуем.

Замполит недовольно повёл плечами, мол, что тут может быть секретного, но вышел из кабинета. Сергеев бодро и, как Антону показалось, с некоторым облегчением прошёлся по кабинету.

– Да-с, дорогой мой, выжили меня-с. Вот так. Не в друзьях я, видите ли, с уставом партии. Партия та на ладан дышит, а он всё туда же: «Меня партия здесь поставила!» Ишь представитель ЦК нашёлся!

Седов понял, это командир в сторону замполита неласково кивнул.

После обличительной тирады Артём Кузьмич пристально посмотрел на нового командира, но перед этим взглядом пощупал дверь кабинета. Ожидания его были понятны: новый человек должен увидеть в нём борца за справедливость, а замполит, если подслушивает, поймёт, что не того съел, мол, зубы у этого старого тигра ещё есть.

Однако и Седов кое-что понял из этого ещё и не начавшегося разговора с предшественником: здесь ему будет тяжело. Готовился о людях услышать, о технике, о задачах, а тут интриги, с первых секунд интриги.

– Так вот, выжили меня. Ну, конечно, хозяйство хлопотное, но жить можно, у генералитета на виду, опять же с квартирами, участками проблем особых нет, продукты подкидывают периодически, всё же центральный аппарат Министерства обороны рядышком. Вот и решили выжить. Выжили, а тут вас назначают. Неожиданно. Так что теперь вас выживать будут.

Артём Кузьмич нервно прошёлся по кабинету. Подошёл к сейфу, открыл. Нет, не открыл, распахнул, да так, чтобы Седов видел.

– А может, всё же по коньячку? Есть армянский, крымский и чача грузинская. Всё есть. Бойцы подвозят. А я и не отказываюсь. Не взятка, просто подарок от родных. Так что будете?

Содержимое сейфа поражало – бутылок десятка полтора, не меньше. Но вот чего там не было, так это бумаг. Видимо, этот сейф не был предназначен для хранения рабочих документов командира. Антон в душе усмехнулся: если по две бутылки в день пить, то к его приходу на службу сейф будет пуст.

– Ну, как желаете. А я выпью, пожалуй.

Сергеев налил грамм пятьдесят коньяку и залпом выпил. Крякнул и закусил большим ломтём лимона.

– Лимончик грузинский, свежак, просто прелесть! Так на чём мы с вами остановились? Ах да! О людях. Что же, у помощника начальника штаба бумаги, глянете. Народ у нас хороший, работящий, увидите. Так не будете коньяк? Ну, как хотите…

Антон понял: делать здесь больше нечего, надо уходить. Зайти придётся с другого конца. Он уже понял откуда.

Пообщавшись на отвлечённые темы, Седов распрощался.

– Да, Антон Иванович. На службу не рекомендую в форме появляться. Не ровён час зашибут шпаки[1]. С этим нынче в Москве не шутят.

Последнее замечание бывшего командира озадачило. Там, в гарнизоне, где он служил прежде, таких тем не поднимали. Хотя Сергеев, видимо, прав. В газетах так армию позорят, просто обидно становится.

За что боролись?

Странная встреча с Сергеевым не была главным сюрпризом этого дня. Дома ждали зарёванные женщины – старшие дамы. Дочери не было.

– Ну вот, и оставить вас нельзя одних. Наталья Ивановна, что случилось? Что за слёзы?

Наталья Ивановна встала с кресла. Протянула вскрытый конверт.

– Почитай, почитай, племянничек.

На листе бумаги с солидным угловым штампом крупным шрифтом напечатано: «Уведомление. Уважаемая Наталья Ивановна…»

Антон покрутил бумажку.

– Наталья Ивановна, вы толком объясните, что это такое? Своими словами скажите, больно здесь витиевато накручено.

– Да уж, накрутили так накрутили. Льгот меня лишают. Видите ли, пайки, доплаты и прочее министерство не может предоставлять, как прежде, средств нет. Но это ладно. Это мелочи. А то, что дача, пожизненно предоставленная нашей семье в пользование, должна быть к сентябрю освобождена. Это как тебе? Сергей Витальевич всю свою жизнь государ ству, стране отдал, и это уже не в счёт. Кошмар. Я не знаю, что делать. Пыталась звонить генеральному директору, секретарь отвечает, что нет его на месте. Наверно, к министру надо записаться.

Горе тётушки было понятно. Действительно, столько лет её муж отдал науке. Дипломов, медалей, наград дома полшкафа, а пришло время, давай вытряхивайся.

Наверно, кому-то дача приглянулась. В таком перестроечном кавардаке всё может быть.

– Наталья Ивановна, хватит слёз. Теперь я рядом, как-нибудь выкрутимся. А ты, Аня, ты-то что ревёшь? А… За компанию, значит? Понятно. Дети где? Больно рано они волю почуяли. Город чужой, где они болтаются?