Необычный подозреваемый. Удивительная реальная история современного Робин Гуда

– Она была очень творческим человеком, много рисовала, увлекалась садоводством и природой, любила животных. Честно говоря, таких людей, как она, на свете мало.

Но такой его мать была, только когда ей становилось лучше.

– Когда ее состояние ухудшалось, наша жизнь превращалась в хаос. Беспорядочная перестановка мебели обычно означала начало болезни, за этим следовала громкая музыка, все окна оставались открытыми, а вещи выбрасывались.

Громкая музыка, в частности, беспокоила Стивена. Мать часто включала «Битлз» на все более высокой громкости по мере приближения к психотическому эпизоду («Это одна из причин, по которой я теперь не слишком большой фанат их творчества»). Помимо параноидальных галлюцинаций, когда мать зацикливалась на изображении глаз и ощущении, что за ней наблюдают, у нее также случались слуховые и зрительные галлюцинации. Искаженное восприятие реальности делало ее испуганной, злой и маниакальной. Из рассказов Стивена складывается отчетливое ощущение, что эти ее эпизоды помешательства повлияли на формирование его личности в детском возрасте. Точно так же, как Стивен умел завлечь Бена Уивера в свой яркий воображаемый мир, он сам не мог не последовать за матерью в ее мир.

– Я помню одну странность: в некоторой музыке ощущалось какое-то искажение, – признается Стивен. – В этом есть смысл?

Он описывает, как в детстве во время болезни матери иногда слышал и видел нечто, казавшееся противоестественным.

– Грохот в комнате, где никого нет. Как-то раз, я уверен, рамка для картины и чашка двигались сами по себе.

И, упоминая, что мать передвигала мебель, Стивен подразумевает, что она могла перемещать тяжелые шкафы, кровати, столы и комоды по дому со скоростью, которая казалась невозможной для человека. Стивен возвращался домой после недолгого вроде бы отсутствия и обнаруживал, что буквально все стоит на других местах. По его словам, детские впечатления от болезни матери привели к тому, что он не отрицает однозначно возможности существования сверхъестественного. Вспоминая прошлое, он говорит: «Определенно было ощущение присутствия потусторонней энергии».

Его мать разговаривала с невидимыми людьми. Маленькому ребенку от таких вещей становится невероятно тревожно.

– В детстве меня это очень сильно пугало. Конечно же, я думал, что в комнате есть кто-то еще. Иногда отцу приходилось объяснять мне, что никого больше нет. Но я не мог понять.

Даже если со стороны мать казалась «нормальной», Стивен улавливал малейшие признаки того, что она снова начала ускользать от него.

– Поймите, если вы живете с человеком, которого любите, и это ваша мама, вы замечаете изменение тона голоса или бессмысленные фразы. Хотя это не было заметно другим людям, я это видел.

Тот факт, что его мать обычно была такой любящей и нежной, лишь усиливал боль, когда эта любящая и нежная мать исчезала. Дело было не только в том, что она вела себя странно или слышала голоса. Она смотрела на Стивена так, словно видит его впервые в жизни.

– Когда она болела, наша родственная связь просто растворялась в воздухе. Так что, если уж на то пошло, я бы предпочел, чтобы она была менее доброй, когда приходила в себя. Потому что тогда мне было бы легче переносить периоды обострения ее болезни.

Дженни, как и Стивен, писала стихи. Ее поэтические строки легки и воздушны, наполнены описаниями деревьев, лесов, животных и природы. Они часто меланхоличны, иногда полны надежды, хотя всегда звучат с затаенной мягкой, нежной мольбой, которая может граничить с ощущением жути. В стихах Дженни постоянно упоминает о своей шизофрении, равно как и об ощущении изоляции и неспособности общаться с окружающими. Одно из таких коротких стихотворений называется «Выпавшая?».

Откуда?В стране снов,Столь не похожей на ваш мир,Ваш мир существует так же, как и мой,Ваша реальность сильна и жестка,Моя реальность слаба,Я не могу жить в настоящем,Потому что реальность пугает меня.Пожалуйста, не осуждайте меняЗа то, что я есть…

~~~

Глаза наблюдают, ждутв уголках моего сознания.Пронзающие, поражающие…затем неуклонно отступающие,когда ничего не найдут.

Стивен помнит, как его мать насильно поместили в больницу.

– Больше всего мне запомнилась одна особенность ее болезни – цикличность. В течение нескольких месяцев мама могла быть здорова, а потом без всякой видимой причины у нее случалось помутнение, и ее приходилось госпитализировать, – признается он. – Несколько раз приходила полиция и забирала ее.

Стивен помнит врачей и психиатров, которые лечили мать, но, по его мнению, они были такими же плохими, как и полиция. Первые увозили его маму. Вторые не позволяли ей видеться с сыном. Стивен начал воспринимать представителей власти в негативном свете. Много лет спустя, в разгар совершаемых преступлений, Стивен отчасти наслаждался тем фактом, что он выставлял полицию в глупом свете (во всяком случае, ему так казалось). Это была показательная месть за те времена, когда полицейские забирали его мать.

Стивен говорит, что его отец, Питер, был упрямым человеком, любителем поспорить и покричать. Когда мы обсуждали его отца первые несколько раз, у меня сложилось впечатление, что это упрямство проявлялось в некой смелости и задиристости просто потому, что, похоже, отец оставался единственным связующим звеном в их маленькой семье. Он имел дело со всеми – от недовольных соседей до врачей-психиатров. Он всегда старался обеспечить Стивену хоть какое-то подобие нормальной жизни, проводил с сыном выходные, пока Дженни лежала в больнице, или вместе с ним посещал местную обсерваторию в Сидмуте, заметив, что Стивен все больше увлекается космосом. В конечном счете, этот человек решил в возрасте пятидесяти лет жениться, создать семью с женщиной-шизофреником. Для подобных поступков просто необходима некоторая доля упрямства.

Изначально Стивен признавался, что его отец также казался и щедрым человеком, он всегда поддерживал неудачников, настаивал на том, чтобы подбирать тех, кто голосовали на проселочных дорогах Девона, и впускал религиозных проповедников в дом для беседы, «даже когда мы с мамой просили его этого не делать». Опять же, слушая описание таких привычек человека, который иногда был вынужден садиться в машину со своим маленьким сыном и отправляться на поиски пропавшей жены, трудно не признать, что в целом он был хорошим человеком. Возможно, сложным. Но хорошим.

Но чем больше Стивен – и другие – рассказывают о Питере Джекли, тем сильнее меняется его образ. Его упрямство на глазах трансформируется в более пагубные черты характера. С одной стороны, он умел жестко контролировать, манипулировать людьми и держался высокомерно. С другой стороны, он мог быть слабым, льстивым, жаждал снискать расположение других. Стивен говорит, что его родители часто виделись с одной местной супружеской парой, глубоко убежденными христианами Кеном и Джуди, но других друзей, похоже, у них не было. Казалось, нечто в характере Питера отталкивало людей.

– Он был мерзким, – решительно заявляет Анджела Томпсон. – Он приходил в школу на родительские собрания. Мне не нравилось оставаться с ним наедине. Он был ужасен. Ужасный человек, – подчеркивает она. – Производил жуткое впечатление. Мог потрогать меня за колено. Он был ужасен.

– В нем чувствовалось что-то по-настоящему странное, – вспоминает Бен Уивер. – Даже в детстве мне было неловко находиться рядом с ним. Я помню, как моя мачеха спросила: «Он прикасался к тебе?» Потому что от него исходили какие-то странные флюиды. Но он никогда меня не трогал. Он всегда был очень, очень добр ко мне.

С другой стороны, Стивену всегда казалось, что отец очень хорошо ладит с людьми, умеет вести себя уверенно и спокойно (самому Стивену это было чуждо и казалось невозможным). Но он также постоянно твердит о том, каким «контролирующим» и «властным» бывал порой его отец. Понять, сколько в его словах истины, очень трудно по нескольким причинам. Во-первых, когда его спрашивают о примерах проявления властной натуры отца, Стивен склонен делать из мухи слона. Он жалуется, что, выполняя своими руками работы в их маленькому доме – например, сооружая ту странную самодельную кухонную пристройку, – отец позволял Стивену помогать лишь под очень пристальным наблюдением.

– Все надо было делать «правильно» и только так, как он скажет, – с досадой вспоминает Стивен.

Но это, как я не раз пытался объяснить Стивену, на самом деле не так уж странно. Если родитель позволяет ребенку помочь в домашнем строительном проекте или дает ему в руки какие-то электроинструменты, то, конечно, внимательно следит за процессом. Это не чрезмерный контроль – это ответственность.

Более того, Бен Уивер утверждает, что, когда Стивен вступил в подростковый возраст, стало ясно, что он в доме «главный». Он жил по своему расписанию. Казалось, ему позволялось приходить и уходить когда заблагорассудится.

– Думаю, он довольно быстро осознал, что может делать все, что захочет, и в разумных пределах ему это будет позволено.

Порой Стивен строил планы на совместные выходные с Беном, и Бену приходилось объяснять, что его родители не разрешают ему провести всю субботу в походе, потому что у них другие планы.

– И его очень удивляло, что мои родители ограничивают меня в этом.

Так почему же Стивен так настаивает на том, что отец жестко контролировал его? Частично ответ может заключаться в феномене, который наблюдался в ряде исследований с участием детей родителей-шизофреников. В частности, нередко мальчики или молодые мужчины, выросшие с матерью-шизофреничкой, рассказывали о трудных отношениях с отцом, считая того слишком авторитарным. Нетрудно представить, чем это вызвано: именно отцу зачастую приходилось инициировать госпитализацию матери. Именно отцу приходилось брать на себя основную часть ежедневных родительских обязанностей, в то время как мать либо физически отсутствовала, потому что ее поместили в психиатрическую больницу, либо витала где-то в облаках, потому что находилась дома, но была так сильно накачана лекарствами, что ее как будто там и не было. В любом случае, такая мать не стала бы запрещать ребенку самостоятельно заниматься строительством в доме. В результате либо сын воспринимал отца как контролирующего по отношению к матери, либо, испытав стресс от непредсказуемой жизни с женой-шизофреничкой и столкнувшись с необходимостью заботиться о семье, такой отец на самом деле начинал более жестко все контролировать. Идеального решения здесь не существует.

Но, опять же, описывая жизнь семьи Стивена, Бен Уивер делает одно странное наблюдение.

– Это прозвучит ужасно, – начинает он, – но мне всегда казалось, будто отцу Стивена нравилось, что Дженни больна.

Под этим он подразумевает, что, несмотря на все неудобства, которые причиняла ее шизофрения, мать Стивена в конечном счете было легко контролировать. Бен помнит, как родители Стивена ссорились, – или, по крайней мере, он помнит ощущение, как стал свидетелем их неразрешенного спора, – и что-то подсказывало ему, что эти конфронтации были намеренно спровоцированы Питером, чтобы подтолкнуть жену к какой-то переломной точке.

– Иногда я задавался вопросом, не специально ли отец Стивена доводил его мать до срыва. Они ссорились из-за чего-то, а затем ее отправляли на лечение, и она возвращалась не в себе от тех лекарств, которые ей давали. Зато становилась податливой.

– Я склонен с этим согласиться, – отвечает Стивен. – И я много раз замечал связь между ссорами родителей и периодами маминой болезни. Да, у нее действительно было психическое заболевание. Но насколько его усугубляло или вызывало поведение отца? Думаю, оно сыграло большую роль в ее госпитализации и, возможно, усугубило шизофрению.

Деньги были еще одним постоянным поводом для конфликтов в доме на Мэнстоун-авеню. Из-за своей болезни мать Стивена получала государственные пособия. Его отец иногда работал, но в периоды депрессии работать не мог. В действительности родители матери назначили ей небольшое денежное содержание, которое сохранилось и после их смерти, но привычка Дженни просто так покупать вещи и раздавать их незнакомым людям вынудила мужа прятать от нее кредитные карты. Как и многое в поведении Питера, это можно рассматривать с двух совершенно разных точек зрения. Он защищал ее? Или контролировал? Или ему просто было удобно, что первое очень похоже на второе?

В конце 1960-х годов Питер состоял в первом браке, развод после которого в итоге привел его к нервному срыву. Хотя Питер родился в Лондоне, так вышло, что жил и работал он на севере Англии, женился на уроженке Йоркшира, управляющей пабами в городах Ланкашира, – Престоне и Блэкпуле. В 1969 году у супругов родилась дочь Лиза. Бен Уивер вспоминает, что в гостиной у Джекли всегда стояла маленькая фотография Лизы, хотя Бен также припоминает, что, спросив, кто эта девочка, ни от кого не получил ответа.

Лиза – Лиза Уотсон, единокровная сестра Стивена, – сегодня уже сама мать двоих детей. Она живет на полуострове Уиррал, недалеко от Ливерпуля, и в ее речи слышен мягкий певучий мерсисайдский акцент. Она говорит, что не помнит, каким отцом был Питер, ведь брак родителей распался, когда ей исполнилось два года.

– Одна из причин, по которой мама и папа развелись, заключалась в том, что отец потерял работу, хотя я точно не знаю, что за работа это была, – объясняет Лиза. – Он ничего не сказал маме. Он притворялся, что идет на работу. У мамы не было машины, поэтому она садилась в автобус, отвозила меня в ясли, а потом ехала на работу. Да, отцу было сложно признаться маме в потере работы, но это облегчило бы ее жизнь. Однако он не сказал ей. В некоторых отношениях он был довольно эгоистичен. Много чего происходило, и моя мама, очень сильная, независимая женщина, просто больше не хотела с этим мириться.

В подростковом возрасте Лиза потеряла контакт с отцом, но в двадцать лет возобновила свои визиты в Девон. К этому времени Стивен уже родился и вышел из младенческого возраста.

– Он казался счастливым маленьким ребенком, но мне было его жаль. Его родители уже были довольно пожилые, и я подумала, что из-за их семейных обстоятельств Стивену будет трудно познакомиться с другими ребятами, – говорит Лиза, подразумевая исключительно замкнутый и асоциальный образ жизни Джекли. – Я просто чувствовала, что такие люди, как отец и Дженни, не будут поощрять его общаться с другими детьми, водить его в детские клубы или что-то в этом роде. Полагаю, он был совершенно оторван от общества.

Она права. К тому времени, когда Стивен перешел в среднюю школу, он обнаружил, что практически не умеет общаться с людьми.

– Я хотел завести друзей, – признается он. – Не то чтобы я не любил людей. Мне просто было очень тяжело налаживать отношения. Отчасти я также боялся, что если у меня и появятся друзья, то мне все равно придется с ними попрощаться из-за переезда в другой дом. Или они заглянут ко мне домой и увидят, какие у меня мама и папа. Одного лишь Бена Уивера состояние моих родителей, казалось, не беспокоило, так что я думаю, именно поэтому он и остался моим другом. Уж не знаю, почему ему хотелось дружить со мной.

Из-за шизофрении матери Стивен попал под надзор службы охраны психического здоровья детей и подростков, которые проверяли, как влияет на него ее болезнь. Стивен беседовал с целым рядом детских психиатров и социальных работников, которые всеми силами старались побудить мальчика рассказать им о том, как он себя чувствует.

– Иногда они брали меня с собой в разные места, чтобы вместе погулять, пройтись по магазинам и посидеть в кафе. Думаю, они просто хотели, чтобы я заговорил, пытались заставить меня что-то сказать. Поделился эмоциями, – придя в некоторое волнение, рассказывает он. В детстве Стивен инстинктивно опасался психиатров, так как видел их отношение к матери, а также из-за того, что его отец имел привычку отмахиваться от них как от «шарлатанов». – Они просто копали, копали и копали. И не успокаивались, пока я не выкладывал им все о том, как себя чувствую.

В конце концов Стивену поставили диагноз «социофобия». Затем, в 2000 году, в возрасте четырнадцати лет, Стивен был включен в план по защите детей. Это объяснялось сочетанием факторов: стрессом, вызванным болезнью матери, все более напряженными отношениями с отцом и неспособностью Стивена справиться с учебой в школе. Медицинские записи Стивена включают протокол совещания по плану по защите детей от 23 октября 2000 года. Один из учителей Стивена сделал доклад:

«Поступил тревожный отчет преподавателя о том, что Стивен вообще не в состоянии взаимодействовать с людьми. Это доходит до такой степени, что он не может сидеть напротив кого-то. Стивен никогда не разговаривает ни с кем из детей. Одноклассники относятся к Стивену по-доброму и очень терпеливы с ним. Если люди проходят мимо Стивена, коснувшись его, он впадает в ужас. Он склонен незаслуженно обвинять других детей, например: „Они сидят позади меня и пинают мой стул“. Стивен также отказывается сидеть в столовой, в большинстве случаев объясняя это тем, что не хочет есть. Сотрудникам очень трудно справиться с этим тревожащим и огорчающим поведением. Немного более свободно Стивен чувствует себя рядом с женщинами-учителями. Он не выносит криков. Посещая уроки, Стивен проявлял элементы странного поведения. В частности, убивал муравьев, которых на самом деле в помещении не было, кружился по классу, ходил взад и вперед, бился головой о стены и разбивал очки».

В письме терапевту Стивена от 21 октября 1999 года Джулия Ли, руководитель группы девятого года обучения в Сидмутском колледже, повторила многие из этих опасений. Стивен, писала она, выглядел подавленным. Он засыпал на уроках. Он дергался и царапал столы и полы. «19 октября 1999 года штатная медсестра отвезла его в медицинский центр после того, как во время занятий он потерял над собой контроль, сломал очки и ударился головой о стену, рвал на себе волосы, бормотал и дрожал». В тот же день, писала Ли, Стивен выразил желание на некоторое время уехать из дома. Анджела Томпсон, учительница, которая уделяла Стивену так много времени, присматривая за ним в школе, говорит, что мать Стивена, похоже, нашла эту идею хорошей.

– Однажды она пришла, и у нас была встреча с директором школы, и я помню, как [Дженни] обратилась ко мне: «Не мог бы он пожить с вами?» Я вежливо отказалась, заметив, что это было бы неуместно. Но она сказала: «Он был бы счастлив, если бы переехал к вам».

На протяжении тех лет Стивен больше всего боялся, что тоже страдает шизофренией. Этот страх разделяли и его родители, хотя специалисты всякий раз уверяли, что их сын не шизофреник.

– Но отчасти я испытал бы облегчение, если бы у меня обнаружили эту болезнь, – признается Стивен. – Потому что тогда я бы понял, почему мне так сложно налаживать контакт с людьми. Однако все специалисты непреклонно твердили, что я не шизофреник.

Необщительный, тревожный и одинокий, примерно в возрасте двенадцати лет Стивен начал записывать свои мысли. Он приобрел блокнот формата А5 в черном твердом переплете с красным корешком и написал на обложке: «Стивен Джекли, записная книжка». С этого момента Стивен постоянно вел записи, не обращаясь ни к кому, кроме себя. Когда он стал старше, эти заметки приняли форму дневника, отражающего события дня, но поначалу Стивен, похоже, записывал все, что приходило ему на ум. В этой первой черной «записной книжке» на первой странице он старательно вывел: «Идеи, рассказы, заметки, стихи, отработка почерка, теории и прочее».

Невозможно точно охарактеризовать содержание этой первой записной книжки, изложенные в ней мысли перетекают друг в друга в потоке свободных ассоциаций. Они в равной степени трогательны, забавны, странны, обыденны и, порой, тревожны. Стивен написал короткое стихотворение о домашнем любимце, – желтом лабрадоре по кличке Хэмми, – в котором признался в своей любви к собаке, но отметил, что однажды она умрет. Он записывал различные астрономические расстояния. Солнце находится в 149,6 миллиона километров от Земли. Юпитер находится в 965 миллионах километров от Земли. Галактика Андромеды находится на расстоянии 2,2 миллиона световых лет от Земли. Стивен сочинял разрозненные фантастические истории о герое по имени Мемо и его спутнике, существе по имени Утконос Минго. Он неустанно работал над своим неразборчивым почерком, много раз переписывая алфавит или определенные предложения и фразы.

Но некоторые из этих фраз, как постепенно становится заметно, кажутся странно наполненными мизантропией: «В Англии не хватает нормальных людей» или «В наше время люди чрезвычайно глупы и не понимают смысла жизни».

Многое из того, что двенадцатилетний Стивен писал сам себе, было в высшей степени поучительным. Он регулярно составлял для себя списки дел.

• Работать над почерком и орфографией каждый день.

• Есть яблоко каждый день.

• Выиграть все соревнования по английскому языку.

• Не смотреть телевизор слишком много, вместо этого прочитать хорошую книгу.

• Быть книжным червем!

В другом месте он перешел от описания грамматического правила – «I пишется перед Е, если только не идет после С» – прямо к мотивирующей мечте – «Продолжай читать и писать и окажешься в особняке миллионера».

Как-то раз Стивен составил новостной бюллетень, который, казалось, перекликался со спорами его родителей по поводу денег («Нам только что сообщили, что таинственным образом исчез 1 миллион кредитных карт»), и каждые несколько страниц записывал шутку («Кто ходит без ног? Часы»).

На страницах дневника также можно встретить опасения Стивена по поводу его психического здоровья. Он написал стихотворение под названием «Мальчик, который говорил „нет“»:

         Жил-был мальчик, который         Все время говорил «нет».         Однажды он пришел в школу и сошел с ума         Только для того, чтобы вы узнали         Про первые признаки безумия.         На самом деле я нет знаю          про первые признаки безумия.

На этом стихотворение заканчивается. Но позже Стивен вернулся к последней строке и ручкой другого цвета сделал приписку: «Но их можно найти где-то в этой книге».

6

В мае 2008 года Стивен пересек Атлантику, чтобы выполнить сугубо конкретную задачу. Он неделями планировал эту миссию – Стивен всегда называл свои преступления «миссиями», – и, если бы все прошло успешно, это позволило бы ему вывести свои преступления на новый опасный уровень. Но все планы пошли прахом. Вместо успеха миссия закончилась провалом, и Стивена поместили в тюрьму строгого режима. Хотя ему предстояло провести сто тридцать два дня в «Дыре» в исправительном учреждении штата Вермонт, его знакомство с пенитенциарной системой США началось не с этого. Сначала Стивен провел чуть меньше месяца в Северо-Западном исправительном центре штата Вермонт. Расположенное неподалеку от города Сент-Олбанс, штат Вермонт, это учреждение окружено полями сельскохозяйственных угодий и редкими участками густого леса. Предполагается, что ряд буйно разросшихся хвойных деревьев у тихой проселочной дороги скрасит суровый вид строения, но все равно понятно, что здания, стоящие за деревьями, образуют компактную тюрьму: низкие корпуса из красного кирпича окружает ограда с колючей проволокой.

Стивен прибыл в Северо-Западный исправительный центр штата Вермонт 22 мая 2008 года в сопровождении пары маршалов США. Двое мужчин сочли его поведение под стражей странным и подозрительным, поэтому заранее созвонились с тюрьмой, и, когда они, наконец, прибыли и вытащили Стивена из фургона для перевозки заключенных, его уже поджидали восемь тюремных охранников. На побег ему не оставили никаких шансов.

– Принимая меня, они соблюдали все меры предосторожности, – рассказывает Стивен. – По-моему, меня полностью раздели и обыскали раз восемь.

В наручниках, с закованными в кандалы ногами и под неусыпным наблюдением он прошел процесс оформления, получил красную тюремную робу и был помещен в камеру в блоке «Эхо», крыле тюрьмы строгого режима. Стивена должны были держать отдельно от остальных заключенных. Он не мог есть в столовой. Ему не разрешалось выходить на прогулки. В итоге его заперли в тюремной камере размером примерно два на три метра. Кроме самого Стивена, пространство в ней занимали металлический унитаз и раковина, а также жесткая узкая койка. Кирпичные стены были выкрашены в кремово-белый цвет, который только усиливал болотное свечение единственного потолочного светильника по вечерам. Раз в час охранник заглядывал в маленькое квадратное окошко, чтобы понаблюдать за заключенным. Подносы с едой просовывали через щель в двери три раза в день. В качестве меры предосторожности Стивена держали в оковах, а это означало, что его запястья и лодыжки постоянно были связаны.

В Северо-Западном исправительном центре штата Вермонт Стивен очень быстро пробудил всеобщее любопытство. С детским лицом, замкнутый и вдобавок англичанин, он сильно отличался от других заключенных, которых обычно помещали в блок «Эхо». После нескольких дней одиночного заключения, в течение которых Стивен успел получить выговор за то, что писал стихи на стенах, ему наконец разрешили ненадолго покинуть крошечную камеру. Охранник проводил его в небольшую «комнату отдыха» – почти лишенное мебели помещение, где трое других заключенных сидели за столом и играли в карты. В течение следующих трех недель эти люди были единственными обитателями тюрьмы, с которыми виделся Стивен. Одним из них был высокий мужчина лет пятидесяти с зачесанными назад седыми волосами, низким голосом и глазами, которые, казалось, светились каким-то опаловым светом. Этот заключенный рассказал Стивену, что был замешан в торговле наркотиками и ждет суда за три убийства. Его звали Тревор, и Стивен сразу же испугался его.