Демон-полукровка

Когда трапеза была окончена, Ольванс первым встал из-за стола, вытер руки о своё полотенце и молитвенно сложил ладони, снова устремляя глаза к теряющемуся в вышине потолку.

– Будь благословенна, Магия, – сказал он, и младшие дети подхватили его слова шелестящими голосами.

Следующий час был посвящён занятиям. Сухие дамы со злыми глазами и крючковатыми носами увели Лесли и Салливу, за Принцами явились такие же тощие кавалеры со стопкой бумаг в руках.

– Время учиться, Ваши Высочества, – бормотали они, суетясь кругом.

Дэ Сэдрихабу вскинул голову.

– А можно и нам… разделить занятия Их Высочеств? – спросил он чрезвычайно почтительным тоном.

Лишённое щёк узкое лицо обратилось к нему и недолго поразмыслило.

– Нет. Их Сиятельства Амарские будут брать уроки у своей матери.

– Но… как же фехтование, верховая езда, стрельба? Моя матушка не может меня этому научить, – возразил дэ Сэдрихабу.

– Вам следовало бы обратиться с этой просьбой к Её Величеству.

Дэ Сэдрихабу круто повернулся и схватил Бэарсэй за руку. Королева всё ещё сидела за столом, отнюдь не намереваясь подниматься: она ожидала, когда служанки заплетут ей заново косу, при этом она, кажется, не волновалась, что её волосы могут попасть в тарелки к её приближённым. Завидев уверенно движущегося к себе Ареллагана, за которым тащилась Бэарсэй, Королева нахмурилась. Она даже не пыталась скрывать, что не рада предстоящему разговору. Однако она всё же спросила:

– Что случилось, Ваше Сиятельство?

– Ваше Величество, не могли бы Вы позволить мне заниматься вместе с Вашими сыновьями? – прямо поинтересовался дэ Сэдрихабу, и пара придворных дам возле Королевы ахнула. – Я не прошу многого; мне достаточно всего лишь фехтования, стрельбы из лука и верховой езды…

– Их Высочества всегда занимались отдельно и будут делать это впредь, – Королева напряжённо сжала губы. – У меня не столь много детей, чтобы я могла рисковать их здоровьем и жизнями.

– Между прочим, – не удержавшись, хамски заметил дэ Сэдрихабу, – у меня всего одна жизнь, и всё же я готов вручить её Вашим детям, не зная, как они фехтуют.

Щёки Маргарет побледнели, Король, наоборот, покраснел и величественно расправил обтянутые мантией широкие плечи. Сидящие близко к королевской чете кавалеры и дамы явственно зашушукались.

– Я попрошу Вас умерить свою наглость, Ваше Сиятельство, – с трудом переводя дух, промолвила Маргарет. – Я приняла Вас из любви к Вашей матери, но это не означает, что Вы вольны говорить всё, что Вам вздумается. А сейчас отправляйтесь к герцогине Амарской и принимайтесь за учёбу. Вы можете взять шпагу и лошадь у дона де Марийо, но тренироваться Вы имеете право только поблизости от Королевского парка, Вы меня поняли?

Дэ Сэдрихабу надменно фыркнул и повернулся к Маргарет и Льюису спиной, не отдав им надлежащего поклона. Бэарсэй прозудела за его плечом:

– По-моему, ты где-то ошибся. Они выглядели оскорблёнными.

– Пускай оскорбляются, – отмахнулся дэ Сэдрихабу, – они по сравнению с нами – тупоголовый скот, я не стану перед ними расшаркиваться. Это они должны упасть передо мной на колени и просить прощения… за всё!

Выйти из залы они не успели: Мередит настигла их, сзади вонзила острые ногти в плечи и без объяснений поволокла по широкому коридору, умело расчищая себе дорогу в водовороте придворных: ей хватало одного грозного взгляда, чтобы все попятились прочь. В своих покоях она сбавила шаг, затем и вовсе остановилась. Зыркнув на служанку, прихорашивавшую букетик цветов в вазочке, она рыкнула:

– Пошла вон!

Девушка испуганно дрогнула и выбежала из покоев. Тогда Мередит крепко заперла за нею тонкие, словно специально созданные для подслушивания, двери и провела детей в среднюю из трёх своих комнат, самую обширную и светлую. Эту комнату она тоже закупорила, будто бутылку с посланием, и затем сделала Ареллагану и Бэарсэй знак садиться. Сама она осталась на ногах, опираясь плотно обтянутой кожей ладонью о широкую отполированную тумбу. Дэ Сэдрихабу пару раз мигнул и протёр глаза: после темноты пещер ослепительная белизна, царствовавшая во дворце, казалась ему нестерпимо отвратительной.

– Итак, – Мередит обвела их сухим взглядом, – я хочу знать, что сейчас произошло в пиршественной зале.

– Я просил права на занятия с наследниками, – фыркнул Ареллаган, – но она мне отказала!

– Правильно сделала, – фыркнула Мередит. – Ваши знания должны быть гораздо более глубокими, поэтому я займусь вашим образованием самостоятельно.

– Но как же стрельба, скачки… фехтование? – простонала Бэарсэй. – Ведь не сможете же Вы, госпожа матушка…

– Бэарсэй, я умею делать многое из того, что женщинам уметь не полагается, – усмехнулась Мередит, – на самом деле меня встревожило совсем другое. Ареллаган, – её голос зазвучал гулко и требовательно, когда она обратилась к сыну, – объясни, с чего ты решил, что имеешь право хамить Королеве и уходить, не попрощавшись?

– Королеве? – вскинулся Ареллаган. – Она не Королева! Она подло отобрала мой… вернее, Ваш, госпожа матушка, трон, она мелочная и слабая женщина и она не заслуживает моего уважения!

– Она – твоя тётка, как вы оба ни хотели бы откреститься от этого! – грохотнула Мередит, и её глаза сделались страшными, чёрными, как бездонные пропасти. Подойдя на пару шагов ближе, она нависла над Ареллаганом и Бэарсэй и сказала уже намного спокойнее: – Ты подвергаешь опасности всех нас. Ведь ты же понимаешь, что произойдёт, если хоть кто-то ещё узнает правду. Ты видел, во дворце собираются самые гнилые и продажные душонки Империи, соглашающиеся с каждым словом Королевы. Чтобы угодить ей, они разорвут нас в клочки, даже если бы она не отдала к этому прямого приказа. Я понимаю, что ты оскорблён и унижен, Ареллаган, но ты обязан потерпеть. Не позволяй своим чувствам испортить всё дело. – Мередит выпрямилась и глубоко вздохнула, переводя взгляд уже и Бэарсэй. – А теперь отправляйтесь к дону де Марийо. Я буду ждать вас двоих в Королевском парке.

* * *

Ареллаган не боялся никого во дворце, кроме единственного человека, перед которым и Мередит неожиданно начинала краснеть и путаться в словах. Это был дон де Марийо, приближённый ещё прошлых властителей Авалории; дон де Марийо, проклявший весь род Великого Духа и склонивший Короля и Королеву к решению изгнать непокорную старшую дочь. Дон был ещё одним человеком, которому тайна была известна, хотя его никто и не думал в эту тайну посвящать. Казалось, дон раскрыл секрет сам, ещё в то далёкое время, когда Ареллаган и Бэарсэй пришли к нему впервые. Впоследствии он приходил уже один, без сестры: та боялась дона и всегда находила повод отвертеться от встречи с ним. Ареллаган же ежедневно являлся за оружием и лошадьми, которых после урока надлежало вернуть владельцу, а дон де Марийо с понимающей улыбочкой копошился в своих сундуках, извергая потоки ядовитых слов, сбрызнутых сверху мёдом для усыпления бдительности жертвы.

Когда Ареллаган и Бэарсэй впервые явились к дону с просьбой выдать им мечи и коней, тот тут же засуетился по светлой широкой комнате.

– Мечи? У меня огромная коллекция оружия; около трети перешло мне от моих предков… – дон открыл оружейный шкаф, сверкнул из-за дверцы проницательными светлыми глазами и осведомился с явным намёком: – Серебряные, Ваши Сиятельства?

Бэарсэй испуганно стиснула руку брата. Оба они были готовы превратиться и немедленно убить дона, если он вздумает обратить оружие против них. Однако дон немного подумал и вернул меч назад в нёдра шкафа, сопроводив это действие задумчивым замечанием:

– Нет… к чему теперь серебро? С тех пор, как все демоны были изгнаны из Авалории, мы направляем его только против оборотней, да и те в последнее время стали осознавать своё место. Что ж, полагаю, это больше понравится Вашим Сиятельствам, – и дон, полуобернувшись, протянул им два одинаковых коротких меча, точь-в-точь подходящих им по росту.

– Благодарю Вас, дон, – почтительно сказал Ареллаган, кланяясь старику.

– Да, я тоже, – пробурчала Бэарсэй, залюбовавшаяся рисунком на ножнах.

– Ему более двухсот лет, но благодаря моей магии он превосходно сохранился, – сообщил дон, улыбаясь, – говорят, когда-то им сражался один из потомков демона Незераху, но, думаю, это просто досужий вымысел.

– Духам не нужно оружие смертных, – с всезнающим гордым видом бросил дэ Сэдрихабу, – они сами достаточно могущественны.

– Боюсь, что слухи о могуществе демонов, – особенно подчеркнув это слово елейной улыбочкой, отметил дон, – заметно преувеличены. Ведь представителей этой презренной расы мы так долго не встречали… рассказы о них давно успели обрасти преувеличениями.

– Вы ошибаетесь, – процедил дэ Сэдрихабу с явной угрозой, но дон продолжал ухмыляться.

– Боюсь, что я, немощный старик, прожил на свете дольше Вас и лучше умею отличать правду от вымысла.

Дэ Сэдрихабу разъярённо стиснул хрустнувшие кулаки.

– Нам пора, дон, – заторопилась Бэарсэй, подметив, как напрягся её брат.

Дон провожал их ехидной ухмылочкой, не оставлявшей сомнений, что он отдавал себе отчёт во всех произносимых словах. Ареллаган поклялся отомстить ему… но как? Он многого её не знал и не умел, и ему становилось противно, когда он осознавал, что девятнадцать лет жизни истратил втуне. Откуда он мог знать, сколько ещё ему было отпущено времени? Как он мог предположить, что сумеет сделать всё, что хотел, если он был смертен, как и все окружавшие его? Смертность – это слово звучало для него как приговор. Даже в отношении близких людей: матери, Бэарсэй, – это не звучало так страшно, как тогда, когда он представлял мёртвым себя. Раньше ему не казалось, что он вообще способен умереть, ведь окружающие духи все были бессмертны, но здесь, в окружении несовершенных людишек, он чувствовал себя беззащитным и жалким.

Мередит учила их подчинять чужую волю. Пока они практиковались на лошадях дона де Марийо, которых Мередит удерживала рядом магией (если бы она этого не делала, лошади ускакали бы сразу же).

– Глядите ей в глаза, – низким глухим голосом говорила она, – глядите ей в глаза и повторяйте мысленно: «Ты – в моей власти. Ты – в моей власти». Пока не получается мысленно, можете говорить это вслух, но с уверенностью.

– Ты – в моей власти. В моей власти, – зашептала Бэарсэй и вытянула руку над дрожащей от страха лошадиной мордой.

Дэ Сэдрихабу не отрываясь глядел в глаза застывшей лошади, в её огромные зрачки, и ему казалось, что сквозь эти зрачки он видит разум животного: глупый, несовершенный, но всё же особенный мирок, в котором он мог быть господином, делать всё, что пожелает. Лошадь вдруг опустила морду и тихо заржала, прикрывая веки.

– У тебя получилось! – радостно сказала Мередит. – С первой попытки, Ареллаган!

Порадоваться своей победе ему помешал резкий испуганный крик и глухой удар. Слева от них лошадь Бэарсэй встала на задние копыта, а передними лягнула Бэарсэй по лицу так, что её голова, несколько раз прокрутившись на шее, оказалась страшно повёрнутой набок. Мередит злобно зашипела; ледяными шарами она сковала лошадь и бросилась к Бэарсэй. Та уже поднималась, вытирая сочащуюся из губы и носа кровь.

– Поверните мне голову! – взвизгнула она. – Что за свинство, чёрт возьми?

Объединёнными усилиями Мередит и Ареллаган развернули голову Бэарсэй так, как полагалось, и помогли ей подняться на ноги.

– Ненавижу, – прошипела Бэарсэй себе под нос, – ненавижу. Никогда больше не свяжусь с этими тупыми существами! – и она обвиняюще указала на закованную в лёд лошадь.

– Ты должна этому научиться, – отрезала Мередит, – так что продолжай занятия. Я буду рядом.

Бэарсэй недовольно буркнула, но всё же поплелась к лошади. Она научилась устанавливать контакт с животными только через две недели, а до тех пор, пока кони отдыхали, дети сражались на мечах под чутким присмотром Мередит. Побеждал всегда дэ Сэдрихабу, что его радовало, а Бэарсэй – злило. Уроки проводились на свежем воздухе даже тогда, когда настала зима, и придворные свели свои выходы наружу к минимуму. В несколько месяцев Мередит обучила их основам королевского этикета, объяснила различия между графами и герцогами, растолковала принципы составления гербов и государственных флагов, вбила в голову с десяток вежливых обращений к владетельным особам разных рангов, научила даже стихосложению (правда, только Ареллагана, Бэарсэй оказалась совершенно лишённой чувства ритма и слова). Теперь Ареллаган забавлялся тем, что в свободные вечерние часы читал свои стихи королевским детям, а затем наблюдал, как они ломают головы, пытаясь угадать автора. В том, что сочинение его собственное, он не признавался никогда. Для будущего Короля, он был уверен, стихосложение являлось пустым занятием. Всё было бы прекрасно, если бы Мередит не слабела неуклонно и страшно.

– Я слишком давно не бывала тут, – со скрежещущим смешком сказала она как-то, – без магических паров я не протяну долго.

– Матушка… – предостерегающе промолвил Ареллаган, но она оборвала его:

– И не надо сентиментальничать, Ареллаган! Я знаю, что я скоро умру. Когда я сбегала из Столицы с вашим отцом, я сознавала, что пары вполне могут меня убить, но я выжила и приспособилась к ним. Думаю, мне помог мой ведьмин дар… Да и молодости намного легче привыкать к чему-то новому… теперь у меня уже не получится жить без паров так же легко, как двадцать один год назад.

Больше Бэарсэй и дэ Сэдрихабу не заговаривали с матерью об этом. Они понимали, что не помогут ничем, и только следили, как всё больше слабеет и чахнет она, а одновременно с ней, стремительно теряя красоту и здоровье, скукоживается, стареет Маргарет. Ареллаган жалел мать и втайне мучился, глядя, как она страдает, но тётку ему не было жалко ничуть. Он даже торжествовал про себя, подмечая всё новые признаки дряхлости во всём её облике. Занятия детей становились реже и нерегулярнее, пока, наконец, не прекратились совсем, потому что Мередит надолго слегла. Она никого к себе не подпускала, кроме одной доверенной служанки, оказавшейся потомственным оборотнем, дочерью ведьмы и оборотня. Ареллаган и Бэарсэй быстро подружились с девушкой и через неё принялись следить за всем, что происходило в недоступных для них покоях матери. Настире – так звали служанку Мередит – рассказывала им на ухо шёпотом, что временами больная, прикованная к постели, поднималась и неудержимо выкашливала отвратительные чёрные рвотные массы, заполнявшие один таз за другим. От масс исходило разящее наповал зловоние, которое отдалённо напоминало запах нечищеной канализации. Когда рвота переставала, Мередит снова ложилась в постель и устремляла пустой взгляд в потолок. Она не принимала никаких лекарств и не допускала к себе лекарей, которых упорно подсылала Маргарет. Конечно, это могло показаться странным, но Королева болела той же самой странной болезнью и оттого не показывалась вне своих обширных комнат. Теперь Ареллагана и Бэарсэй упорно преследовал всего один полный ненависти взгляд – взгляд её супруга. Впрочем, только этим и ограничивалось внимание к их особам. В остальное время они были предоставлены сами себе: даже королевские дети не встречались с ними, так как они были слишком обеспокоены недугом матери. Дворец наполовину опустел: одни придворные в страхе помчались прочь, решив, что болезнь Королевы и герцогини Амарской заразна, другим просто наскучили бесконечные дни, лишённые бурных развлечений и наполненные только однообразными сплетнями. Близнецы бесцельно шатались по дворцовым окрестностям, читали, пытались заниматься самообразованием, лишь бы умерить свою тревогу. Бэарсэй как-то заметила:

– Если с матушкой что-то произойдёт, нас сразу выгонят отсюда.

– С ней ничего не произойдёт, – с хорошо разыгранной уверенностью отрезал Ареллаган тогда.

Почти никого равного им по возрасту и положению не было поблизости, и они развлекали себя обществом слуг. Те в большинстве своём были отверженными и тщательно это скрывали: по авалорийским законам нелюди не могли работать в замке. С ними близнецы быстро нашли общий язык, и вскоре компания кухарок, посудомоек, конюхов и садовников стала важной частью их сонной имперской жизни. Здесь им, конечно, тоже приходилось притворяться гостями из Мармудая, хотя слуги чувствовали в них родственное начало. Особенно чутки к этому были оборотни и ведьмы. Настире сразу разгадала их истинную природу и поклялась молчать – а они ей поверили. Ведь именно Настире была их глазами и ушами подле больной Мередит, Настире рассказывала о том, что происходит в спальне Королевы, Настире и её жених Косте, тоже полукровка, раскрывали многие тёмные стороны существования униженных людьми отверженных и тех людей, которых унижали другие люди просто потому, что унижаемые не могли платить.

– Может быть, – говорил Косте, распаляясь и стукая кулаками по дереву, – во мне есть талант звездочёта, или писателя, или композитора, но мы этого никогда не узнаем, потому что таким, как мы, учиться запрещено! – и он яростно сверкал глазами, в центре зрачков которых горели багровые щели – наследство матери – Дарихака.

– Мы должны только работать, чтобы Король и Королева жили припеваючи, – сумрачно подтверждала Настире.

Однажды весной, когда в Королевском парке уже начали распускаться первые почки, и трава бодро полезла из земли, Ареллаган и Бэарсэй, пропустив встречу с наследниками, отправились к своим отверженным друзьям. Им крайне редко удавалось пообщаться спокойно: Настире и Косте были загружены разнообразными поручениями до поздней ночи, и им едва хватало сил добраться до своей жёсткой подстилки, больше напоминающей собачью лежанку. Если же слуга игнорировал поручение, костлявый управитель Монсо не жалел хворостин, чтобы изукрасить спину непокорного. Настире за время пребывания близнецов во дворце наказали трижды; Косте – раз в десять или даже двадцать больше. Вот и тогда – он сидел, сняв грубую рубаху, и Настире бережно прикладывала к воспалённым рубцам на его теле какие-то холодные примочки.

– За что? – спросил Ареллаган ещё издали.

– Опять?! – удивилась Бэарсэй. – Да как тебе это не надоест?

– До тех пор, пока хоть что-то не поменяется! – зарычал Косте и фанатично впился обрубленными чёрными ногтями в свои колени. – Разве ты на моём месте не поступила бы так же?

– Хм… вряд ли, – беззаботно ответила Бэарсэй.

– Ещё раз повторяю вопрос, – вмешался дэ Сэдрихабу, – за что тебя выдрали?

– За то, что я отказался искать двадцатую шляпу для наследника, – Косте обнажил в недоброй усмешке полусгнившие зубы. – Не понимаю, ради чего ты водишься с этими… они такие же, точно такие же… Это ничего, что пока они не так важничают, как их родители; парочка лет – и…

Ареллаган отвернулся, по привычке закусывая губу. Об этом ему твердили все, даже Бэарсэй, но он отказывался верить. Он был в мыслях каждого из королевских детей, видел все их чувства и желания яснее, чем свои собственные, и осознавал, что они не способны задрать нос по-королевски. Хотя носы во дворце задирали все, даже те, кто к правящей династии практически не имел отношения.

Пока Мередит и Маргарет болели, Льюис с превеликим усердием выдавил из себя письменное разрешение на допуск юных герцога и герцогини Амарской к занятиям наследников. В условленное время после каждой трапезы, исключая вечернюю, они собирались в большой классной комнате и приступали к учёбе. Некоторые занятия, такие, как стрельба, езда верхом и фехтование, проводились на улице, в крытом внутреннем дворике, примыкавшем к покоям Лесли и Салливы. Ольванс, как наследник, и девочки со своими подругами обучались отдельно. Но иногда они всё же собирались все вместе и занимались разнообразнейшими глупостями: плели украшения, вязали, шили, разматывали пряжу, что-то конструировали или рисовали, пока наставники и наставницы спали в креслах либо о чём-то шептались меж собой. Эти уроки дэ Сэдрихабу никогда не нравились. Проблема была даже не в гвалте, что создавало такое количество детей в замкнутом пространстве, а в поведении некоторых товарищей наследников. Мальчики: знатные герцоги и графы – во всём повиновались Фриэлю и всегда поддерживали его и его друзей, но девочки…

С детских панталончиков Саллива знала герцогиню Майтерскую, одну из самых чванливых юных особ в Империи. Эта девочка не терпела иного обращения, кроме церемонного «Ваше Сиятельство», часто грубила учителям, таскала неугодных графинь и герцогинь за косы и ругалась с Бэарсэй. Ареллаган терпеть не мог людской ограниченности, жестокости и упрямства – а все эти качества Её Сиятельство Майтерская успешно в себе сочетала. Она вообще предвзято относилась ко всему новому, поэтому её первой реакцией на появление в классной комнате близнецов были ядовитые слова:

– Разве мармудайские аристократы имеют право бесплатно учиться во дворце?

– А у тебя это право стоило бы отнять, раз ты даже элементарной вежливости не научилась, – немедленно парировал Ареллаган.

– Пфа! – закричала герцогиня Майтерская, топая ногами. – Кто учил тебя хорошим манерам, отродье? Кто позволяет тебе обращаться ко мне на «ты»?

– Насколько знатны должны быть твои родители, чтобы ты смела называть меня отродьем? – огрызнулся он. – Ты не заслуживаешь почтения!

– Грязный нечестивец, я дочь герцога! Мой род известен уже более тысячи лет, и…

– Ты потомок герцога, который начинал с того, что работал трактирщиком и беспробудно пьянствовал! – жестоко рассмеялся дэ Сэдрихабу, досконально изучивший все родословные древа знатных дворян под руководством матери. – И прославился он не подвигами, а тем, что на спор с пьяницей-Королём, который останавливался в его деревне во время охоты, выпил четыре бочки неразбавленного хвейя! Ты же помнишь, что ваша фамилия произошла от староавалорийского «майэр» – алкоголик?

Герцогиня Майтерская побледнела, покраснела, надула щёки и молча опустилась на место. С тех самых пор к ней прицепилась кличка «Майэрский маяк», данная ей из-за высокого роста; а сама она возненавидела Ареллагана, равно как и он её. Ему совсем не нравилось, что Саллива общается с этой зазнайкой и даже ценит её, он не раз требовал выбрать кого-то одного, но Саллива никогда не давала прямого ответа и ни с кем не порывала. Герцогиня Майтерская выискивала повод очернить близнецов, опорочить их; она прицепилась даже к тому, что они однажды выбрали слуг вместо наследников.

– Видимо, ты чувствуешь с ними глубокую связь, да? – издевалась она, когда Ареллаган и Бэарсэй всё-таки пришли в парк.

– Ну да, они же благородные люди, в отличие от тебя, – фыркнул он, не удостоив герцогиню взглядом.

– Вообще-то, мы вас очень долго ждали, – тихо вмешалась Саллива. – Вы стали часто опаздывать. Вы больше не хотите с нами дружить?

– Дело не в этом, – Бэарсэй вздохнула, – а в том, что Настире и Косте нам тоже очень нравятся.

– А вы их угнетаете, – заметил дэ Сэдрихабу, особенным взглядом смерив вспыхнувшего Ольванса. – Я-то думал, вы действительно другие, но, оказывается, для вас двадцатая шляпа важнее человека

– Чёрт, Ареллаган, я не думал, что ты так на это отреагируешь! – тонким голосом выкрикнул Ольванс. – Ну да, я понимаю, что был неправ… не очень мне и нужны эти шляпы, честно говоря…

– Нам нужно, чтобы вы всегда хорошо думали о нас, – выручила его Лесли. – Чтобы мы навсегда остались лучшими друзьями, до самой смерти.

Так и текло время…

Не обращая внимания на бегущие годы, Ареллаган и Бэарсэй оставались с королевскими детьми, и вскорости они сделались неразъединимы, будто части одного организма. Бэарсэй нашла общий язык с Лесли, мечтавшей сделаться ведьмой, с болезненным Принцем Джолли и Ольвансом, которого ей по-прежнему прочили в женихи. Дэ Сэдрихабу же составляли компанию смешливая Саллива, Фриэль и Нёрст, серьёзный и вдумчивый не по годам. Вместе с Нёрстом дэ Сэдрихабу пробирался в библиотеку для старших членов королевской семьи и там читал запоем всё, что попадалось; Саллива в это время стояла в коридоре на страже, готовая подать сигнал, когда приблизятся взрослые. Нёрст практически с младенчества брал уроки фехтования; именно у него Ареллаган научился многим интересным приёмам. Победителем из схватки всегда выходил он: у него не хватало смелости позволить себе побыть обычным человеком, как требовала мать, и не использовать свою демоническую силу и скорость. Принцесса Мередит вздыхала, качая головой, но королевские дети до сих пор не знали, кого они называют своими друзьями, и, наверное, это было к лучшему. Мимо Маргарет Ареллаган научился проходить с фальшиво покорным видом, посылая в неё через плечо презрительные взгляды; она едва снисходила до него, очевидно, считая своё невнимание достаточным наказанием для него. Она не раз пыталась свести общение Салливы и Нёрста с ним к минимуму, но ей ничего не удавалось. Бэарсэй она практически не замечала, видимо, не чувствуя в ней угрозы. Ареллагану же приходилось намного тяжелее. Король Льюис тоже его не любил, причём не любил ещё сильнее, чем Маргарет. Не раз и не два Ареллагану казалось, что Льюис готов за длинным трапезным столом в окружении неисчислимого количества придворных открыть правду, что он узнал пару месяцев спустя первой встречи с Мередит. В королевском дворце полно было загадок, сплетен и слухов; Ареллаган слышал, как придворные отпускают в его адрес колкости и гадают, отчего его имперское произношение отдаёт неистребимым свистящим акцентом, совсем не похожим на мармудайский. Ареллаган всеми силами боролся с акцентом, из-за которого его частенько понимали превратно. В землях свободных духов ходил совсем иной язык: цедящий, свиристящий, шепчущий, – переливчатые авалорийские слова, залихватски кончавшиеся твёрдыми буквами, были для него непривычны, хотя с матерью он часто разговаривал на авалорийском ещё дома. Особенно неистовствовала герцогиня Майтерская: она предводительствовала сворой насмешников практически в открытую, и на неё не действовали просьбы и приказы Салливы утихомириться. Герцогиня, несмотря на всю свою глупость, чувствовала, что Король и Королева молчаливо одобряют все её действия, а ради такой вещи, как их одобрение, она могла пренебречь словами подруги.