У-мир-рай

Лицо женщины напротив перекосило, прикрыла ладонью приоткрывшийся рот. Какой-то мужчина реактивно вперёд подался, пакет из рук выпал. Пенсионерка перекрестилась, не выпуская из рук газеты. Ещё грохот сзади. Серёга повернулся в сторону магазинного крыльца, куда он чуть-чуть не дошёл. Поворачивался, не думая. Мысль вытеснялась множеством звуков. Железный остов весёлой Бурёнки, только что висевшей над крыльцом лежал на земле. Окровавлен. Рядом тело, верхняя его часть придавлена вывеской. Девчонка рядом с вывеской, зачем-то тело за рукав дёргает:

– Серё-ё-ё-ё-жа!!!

Из магазина выбежал охранник, что-то говорит рабочему возле упавшей стремянки. Вместе идут к вывеске, начинают её стаскивать с тела. Не стаскивают, почти волокут. Наверняка, всё это неправильно, не так надо. «Где чинят, там и рушится». Края вывески в крови, и улыбка у Бурёнки алым забрызгана. «Бойся коровы, молока не дающей». После того, как железную пластину отнесли, стал виден погибший. Что погибший, ясно сразу. На пол-лица кровавая мяша.

– Серё-ё-ё-ё-жа!!! – молодая девчонка перед трупом, платок сбился, волосы уже разметались.

«Сергей не спасётся…». И девчонка молодая, и погибший парень, видимо, её ровесник. Рэперские штаны, модные кроссовки, футболка из под куртки топорщится, дальше не видно – в крови. И ручеёк от парня, алый ручеёк мешается с уличной грязью; всё черней становится, всё тягучей. И к ногам подползает. Серёга ещё секунду посмотрел непонимающе и вдруг сорвался, побежал. По пути с женщиной столкнулся, которая его Семёном окликнула – и дальше понёсся. Ещё люди, ещё толчея – дальше. Светофор, жёлтый цвет – дальше! Перебегает дорогу, машины тормозят, ругань – дальше! Прочь! – не видеть, не думать, не понимать! Около телекомпании остановился, пара мужиков стояли возле входа, курили, вроде бы знакомые.

– Слышь, что там напротив случилось, визги какие-то? – спросил один из куривших.

– Сигареты не найдётся? – Серёга спросил механически, не думая; вообще-то он почти не курил, разве что после выволочек шефа, бывало.

– Да на, – протянули ему пачку и зажигалку, – ты, кажется, из этой экстрасенсорной программы?

Зажигалка не срабатывала, огонь не высекался.

– Подожди, я сейчас сам тебе прикурю, – решил услужить собеседник, – я что про программу-то вспомнил. Вы там из нашей «Хаты с краю» себе Мчечислава на эфир зазываете, ему вопросы лучше заранее написать, он тупой. Ещё лучше и ответы согласовать.

Серёга кивал. Не слушал, но кивал. В голове прокручивалось: вопли, перекрестившаяся газетой старушка, девчонка дёргает лежащего за рукав, двое стаскивают с него железный остов, и лицо женщины, что по ошибке его окликнула. «Обернись, когда надо обернуться. Когда окрикнут. Окрикнут, чтоб жил ещё». Внезапно за плечо взяли. Вздрогнул. Тех двух из «Хаты с краю» уже не было. Ушли, а он всё ещё им в ответ кивает. Инна Леонидовна рядом: в шубке, с пакетом, собралась куда-то, по пути его встретила:

– Ты же не куришь… – и осеклась, и рассматривать стала. – На тебе лица нет. Что-то случилось?

– Инна Леонидовна, – Серёга смял и бросил сигарету, – вы скажите шефу, что меня сегодня не будет. Я к своему слепому пошёл. Только постарайтесь всё это сказать до того, как вас оборвут. Объясните, что мне с Антонином ещё раз договориться нужно. Или не договориться. А в магазин не ходите, там… Ну, не ходите, в общем… Вы знаете, слепой и о вас вспоминал. Вы не зажимайтесь и не бойтесь, когда говорить начинаете. Всё правильно. Всё правильно и всё очень страшно. Один из тысячи прав. Какая глупость!

Говорил сумбурно, мысли пихались, дроблёная фраза шла градом. Инна Леонидовна выглядела совсем огорошенной. Хотела, что-то уточнить у Серёги, но даже и слова нужного выродить не смогла, просто рот открыла. Серёга кивнул ей, потряс за плечи, развернулся и скорым шагом пошёл к трассе, тормозить тачку.

Пока ехал, в голове прокручивал варианты разговора, целые диалоги выстраивал: что если слепой так скажет, что если промолчит. Всё сводилось к тому, что надо придумать какую-то убедительную версию, почему Антонин не может прийти на эфир; не надо ему приходить. И как-то складно всё получалось, пока ехал. А как вышел из машины, как с шофёром расплатился, сразу окрик из-за спины. Блин, опять окрик:

– О! Четвёртой власти великое здрасьте! Не боись, пресса, всё пучком будет. Уломал я Антоху, всё как есть вам расскажет, только записывай.

Отец провидца в подпитом радушии уже и руки распахнул для объятий, Серёга увернулся. В обиде пьянчужка развёл руки ещё шире:

– Что ты как не спонсор-то? Говорили мне, что телевидению верить нельзя. Балаболы одни.

– После, после, после, – на ходу отмахивался Серёга, – с Антонином переговорю, тогда…

– Ну, как знаешь, я его, как уговорил, так и отговорить могу, – бурчание вослед.

Бег с препятствиями, продолжение: в дверях встретила мать слепого, сухонькая, строгая, наступательная. С порога:

– Кто тебе велел этому алкашу коньяка покупать? Хочешь расплатиться с Антоном, мне денег дай. Взяли повадку бухлом откупаться. Я пущать к сыну не буду, если так.

– У Антонина приёма нет?

Вместо ответа мать ворчливо:

– Ты слово дай, что муженька моего ненаглядного спаивать не будешь?

– Не буду, не буду, не буду, – слова как отмашка, быстрей бы к слепому проникнуть.

– Нет у него никого, проходи. Только потом уж уговор соблюди. А то мне нынче муж и трезвый не особо нужен, а пьяный и подавно. Не подведи, говорю.

Кивки вместо ответа, и рысью в комнату провидца. Не вошёл – ворвался. Слепой аж в креслах дёрнулся.

– Что вы там говорили, почему вам на эфир не хочется? – Серёга выпалил заготовленную фразу, но не так, как хотел, чересчур заполошно, срывающимся голосом.

Антонин, не спеша, взял газету со стоящего рядом столика и перекрестился с газетой в руках:

– Свят, свят, свят… Напугал, оглашенный.

– Не юродствуйте, вы всё знали: и про упавшую вывеску, и про погибшего Сергея. И про будущий эфир что-то знаете. Вы можете не ходить, если не хотите, поверьте, я что-нибудь скажу, как-нибудь выкручусь.

– Вечно у вас что-нибудь, как-нибудь да кое-где, счастливые люди, – Антонин положил газету обратно на стол и говорить начал с серьёзной усталостью в голосе. – На эфир я пойду. Теперь уж не миновать. Как ты там говорил: «докажите свою правду хотя бы мне, и это уже будет много». Красиво глаголешь. Убедительно. Трудно не согласиться. Надо идти.

– Да бросьте вы! Всё же знаете, всё вам понятно и никто вас принудить не может. Давайте лучше сообразим отмаз вместе, почему вы в этот раз прийти не сможете, – тут Серёгу спасительным компромиссом в голову шибануло, – или так, почему перенести запись надо. Может в следующий раз, через какое-то время и ничего страшного, если вы в программе сняться согласитесь?

– Всё бы вам перед вечностью отмазки придумывать, «следующими разами» душу тешить. Сказано, пойду. И придумывать тут нечего, всё уже за нас придумано. Номер телефона – спасибо, что оставил. Надо будет с администратором насчёт машины договориться. Я, видишь, на всякой-то не уеду – инвалид.

– Давайте, тогда так. А что будет-то? Из-за чего идти не хотели? Что там плохого увиделось? – Серёга разговор припоминал смутно, во время прошлого визита он больше старался переубеждать, а не запоминать.

– Да, мелочи все наши сегодняшние «плохо»; блохи настоящего. Блошкой больше, блошкой меньше – суета… У вас на работе, наверное, это бы назвали ненужным информационным поводом. К чему, чтоб коллеги вам косточки перемывали, да прокуратура на канал ходила?

– Так что всё-таки будет?

– А что будет? Неминуемое будет, неизбежное пройдёт…

– Да, какое неизбежное, если вы можете и не прийти? – Серёга вновь начинал кипятиться. – Всё в вашей воле. Просто, взять и не прийти, а я объясню, что-нибудь.

– Вся воля израсходована, Промысел остался. – Слепой опять начал говорить голосом из космической могилы. – Всякий шаг необратим, и малый тоже. Ты свой шаг сделал, коньяк купил. Пустяк, казалось бы. А вся жизнь из необратимых пустяков слеплена. Вот тогда отпущенную свыше волю ты и израсходовал, золотое сечение перешёл. Было место для твоего решения, и нет места для твоего решения. Теперь только Промысел ведёт.

– Да что за золотое сечение? Вы проще сказать не можете?

– Да, и в институте невесть чему учился. Золотое сечение – один плюс корень из пяти делённое на два. Будет время, посчитаешь, будет время, и поймёшь. Бездомный ты, Ваня, Бездомный.

– Да что вы то Семёном, то Ваней меня пугаете. Напрямую сказать трудно, что ли?

– Балуюсь так. Знанием кидаюсь да от знаний тебя уберегаю. Сам с этим «многая печали» надорвался, зачем других напрягать. К чему это? Пустое.

Серёгу разговор выматывал. Всё загадки, ссылки, подтексты будто шорохи в тумане. И непонятно, чего боишься, какой шорох, чем грозит. Он уже жалостливо просить начал:

– Но ведь если согласились на эфир, то ничего сверхстрашного не случится? Ведь не «ужас, ужас, ужас»?

Слепой улыбнулся:

– А хочешь, и я анекдот припомню? Он несложный. Встречаются две планеты. Одна другой говорит: «знаешь, на мне завелись люди». Та ей отвечает: «Не бойся, это временно, у меня такое тоже было». Правда, не смешно?

– Блин, у вас ни слова в простоте! Голову морочите. Я устал с вами. Что, блин, после программы, апокалипсис наступит, что ли?

Слепой рассмеялся в полный голос. Голову запрокинул, тюбетейка слетела и стало видно меж слипшихся волос начинающуюся лысину. Никакого космоса, мистики и наворотов, раскатистый, довольный смех толстого человека с хорошими лёгкими. Даже заразительно. Серёга почему-то припомнил слова ведущего про «Агнию Барто против апокалипсиса» и тоже вслух усмехнулся.

– Смешной ты, жалко тебя, – сквозь одышку сказал Антонин. – Иди программу готовь, вопросы набрасывай.

От того, как просто без всяких мудрёностей и тёмной тягучести в голосе стал говорить слепой, на сердце полегчало. Громогласный смех слепого подразбавил ужас до состояния приятной тревоги. Остренько на душе, забористо, как перед прыжком с тарзанки.

– То есть вы меня успокоили? – уточнил Серёга.

– Ты сам себя успокоил, а я мешать не стал, – с улыбкой сказал Антонин. – Если коньяк покупать сегодня будешь, отцу моему не давай, сам вечерком выпей. От тягостных предощущений первое средство.

– Вы, по-моему, в первый раз при мне сказали «если».

– Окарался. Такого провидца из себя корчил – и на тебе! На «если» подскользнулся, – продолжал хохмить Антонин. – Ну, давай, как там у вас говорят, до следующих встреч в эфире.

Серёга засобирался. Мать слепого подошла к нему в прихожей и сунула в руки пакет.

– Тут пирожки. Только это тебе, моего пропойцу обходи. Будет у тебя коньяк клянчить, не слушай, мимо иди. Чем ты сына-то насмешил? Я уж и не помню, когда он после аварии так смеялся.

– А я и сам не пойму, – честно признался Серёга.

– Ну, давай с Богом.

Уходил в растрёпанных чувствах. Противоречия ломили голову. Пирожки, планеты с блохами, слетевшая тюбетейка, Промысел Божий – и из мыслей сплошная окрошка с горьким квасом получилась. Густо заправлено недоумением. Видать, и вправду прав слепой, надо вечером напиться.

Напился, похмелился, жить начал. Смутное беспокойство не исчезло, просто передислоцировалось куда-то на подкорку мозга. Время от времени всплывали тёмные намёки слепого про прокуратуру, про ненужный информационный повод, но тут либо ведущий заставлял побольше нарыть сведений о бабке Ванге для пущих сравнений, либо шеф требовал связаться с Мчечиславом и проговорить с ним ход беседы в студии – дурное забывалось. Вечерами, правда, прихватывало: про необратимые пустяки начинал думать, и чащоба мыслей становилась всё темней и сумрачней. Пару раз даже звонил Антонину, но тот в своём репертуаре: нагонял туману, путал велеречивыми фразами, а потом советовал коньяку выпить. Серёга совету чаще всего следовал. А дальше по накатанной: напился, похмелился, жить начал.

Суббота. Предэфирная суета. Накладки и запарки. С утра выяснилось, что бригадир осветителей напился, пришлось срочно подменять человеком из другой смены. Потом ведущий расшвыривался текстом: «что вы мне за чушь написали». Шеф ходил и рявкал не по делу. В последний момент выяснилось, что Мчечиславу из «Хаты с краю» в гримёрку нужна особая вода, которую нигде не достать. Девушка-администратор по этому поводу наорала на гримёра. Та в свою очередь сказала, что уйдёт с программы. Всё как всегда. Первый гость пришёл в студию со своим скипидаром (на каких-то там целебных корешках настоянном). Долго сидел в уголку, молча и неприкаянно, пока шеф не удостоил его своим вниманием:

– У нас что за проходной двор? Кто впустил этого манкурта?

– Извините, я со скипидаром, – целитель заметно волновался.

– Даром, что со скипидаром. Я спрашиваю, кто пустил.

– Мне сказали, что на программу пораньше прийти надо: грим там, с ведущим поговорить.

– Так вы со скипидаром, что ли? – стало доходить до шефа. – Что ж сразу-то не сказали. Давно вас ждём. Стефан, если не ошибаюсь, Свистопопуло?

– Григоропопуло, – поперхнувшись, поправил целитель.

– Да, да, да, я и говорю Григоропопуло. Ждали, готовились, рады.

И к Серёге громко:

– Пока другого, как его, олуха нет, проведи этого в гримёрку. – И через паузу на ухо: – Грима скажи на этого Гуимплена не жалеть. Ещё бы и джинсовку ему замызганную заменить.

В общем, началось в колхозе утро. И было желание помандражировать да некогда. После того, как с первым гостем разобрались, внезапно выяснилось, что за слепым машину ещё никто не послал. Девушка-администратор снова заистерила. В городе – пробки. В результате, Серёга сам искал свободного водителя. Потом стали подгребать зрители в зале. Одним из первых – старый знакомый Сергея, тот, что ему на остановке подсказал адрес Антонина; сразу же уши оккупировал:

– А вы, я слышал, пригласили Антонина. Забавный фортель, не находите: случайная встреча – закономерный итог. И что такое закономерность, как не цепь случайностей? Я тут, знаете, увлёкся нумерологией, и один магистр мне подсказал, что гадать можно хоть на номере ИНН. Хотите, тоже сведу. Так вот, когда я начал по его методике расшифровывать «Улисс», то…

К счастью, Серёгу отвлекли. Пришёл тот мужичок, которому по сценарию слепой Антонин должен был помочь в поисках жены. Славный повод откланяться.

– А я вам ещё хотел про магический кристалл рассказать, – обиженно простился остановочный знакомый. – Его инопланетяне на дне прячут.

Серёгу всегда так и подмывало послать всех захожих чудиков подальше к терапевту, но он привычно улыбался и обещал выслушать удивительную историю позже.

Муж, с которым предстояло работать слепому, оказался фигурой колоритной и, как и было обещано, слегка неадекватной. Седые космы, резкие скулы, неспокойный взгляд. Казалось, что он намерен найти свою жену здесь и сейчас, не выходя из студии – так рыскал глазами. Потом вдруг начал плакать. Пришлось успокаивать:

– Только вы скажите, что моя Вера найдётся? – всхлипывал страдалец. – Я уже, куда только не обращался.

– Найдётся. Воды хотите, – Серёга протянул гостю бутылочку минералки.

– Я её на отдыхе потерял. Сам не пойму, как случилось, – страдающий муж поочерёдно захлёбывался то слезами, то предложенной ему водой из бутылочки. – Наваждение какое-то. Всего на пяток минут на берегу отвлёкся и вот…

– Так, кто позволил пить воду. Она для Мчечислава куплена! – истошно закричала девушка-администратор. – Ты, Серёга сам потом побежишь для этого реалити-недоноска минералку покупать, – и вдруг запнулась. – Ой, здравствуйте, Мчечислав, а мы тут уже ждём, волнуемся. Воду вот специально закупили, какую вы любите.

Девичий визг. Звезда последнего сезона «Хаты с краю» собственной персоной: явился, вышагивает по павлиньи, хвост распушил. Автографы раздаёт между делом, долбаное celebrity, так как будто ещё три месяца назад не бегал по телекомпании, сигарет не стрелял.

– А это кто? – безутешный супруг спросил Серёгу с надеждой: – Это тоже экстрасенс?

– Не, ещё хуже. Этот даже воду в ступе толочь не умеет.

– А чем он тогда знаменит? Певец? Писатель? Почему столько шуму?

Серёга растерялся, не зная как ответить. Как объяснить наивному дядьке, который, возможно, и ни одного реалити-шоу не смотрел, что нынче для славы пары публичных истерик достаточно, ну неплохо, конечно, ещё и жопу показать. « Просто я работаю celebrity» – дурацкая фраза для поколения PAST continue, не поймёт. Тут взгляд Серёги зацепился за мужичка, который ему так и не дорассказал про нумерологию и магический кристалл. Спасительный вариант. Нейтрализуем двух зайцев сразу. Махнул неугомонному чудиле рукой. Тот, обрадованный, что его заметили, сразу же замотал приветственно головой и тут же двинулся навстречу, уже на подходе начал оглушать фактами из серии «удивительное рядом»:

– Про магический кристалл на дне озера я начал. Вы знаете, был даже один случай, когда у моего знакомого даже экзема прошла после того, как он в этом озере искупался. Правда, он после от рака помер. Так вот…

– Давайте я вас познакомлю, – прервал Серёга и тут понял, что не знает имени-отчества ни того, ни другого.

– Сергей Григорьевич, – радостно отрапортовал остановочный знакомый.

– Иван Анатольевич, – угрюмо буркнул страдающий муж.

– Вот и замечательно, сейчас вам Сергей Григорьевич на все вопросы и ответит. Можете его, кстати, про слепого Антонина спросить, он его лично знает.

Первые минут пять честно пытался присутствовать при разговоре, даже поддакивал, когда речь заходила о способностях слепого. Но Сергей Григорьевич постоянно срывался то на значение расшифровки «Улисса», то на планы инопланетных сил, и когда он начал увлечённо на руках показывать силу излучения магического кристалла, Серёга незаметно смылся. Тут же попался на глаза шефу.

– Где ты бродишь? Тут водитель в панике звонил. Не может отыскать твоего слепого. Там микрорайон сплошная Третья улица строителей. Выйди на связь срочно, – отрывисто скомандовал шеф. И тут же вертевшейся поблизости Инне Леонидовне: – А вы, почему не в аппаратной? Через пятнадцать минут запись первой программы. Глистопопуло вон уже в студии сидит, вертится, ёрзает, как будто ему задницу его же скипидаром помазали.

– Но ведь ещё осветители, – робко показала рукой Инна Леонидовна на пару мужиков, переругивающихся при установке приборов.

– Ходят в рваном кителе, – недовольно пробубнил начальник. – Не волнуйтесь, достанется всем, и по самые гланды. Шасть в аппаратную я сказал! – и снова к Серёге: – А ты что стоишь? Ты уже слепого своего на поводке вести должен.

Дважды повторять не надо. Серёга мигом растворился в суете. Созванивался с водителем, долго объяснял ему дорогу, потом дал номер Антонина. Потом ещё раз созвонился, убедился, что выехали. Потом накоротке пересёкся с мужичками из «Хаты с краю». Те успокоительно заверили:

– Не, у нас тоже бардак не лучше вашего. Все эти Мчечиславы с Доброчпохами, у каждого содержания на три копейки, гонору на три рубля. Пока в одну кучу соберёшь, да отрепетируешь… Свои заморочки.

По всем законам жанра звезда реалити-шоу появилась при первом её упоминании.

– А что, я не понял, в первой программе я просто как декорация сижу? Своим присутствием рейтинг на халяву людям делаю? – Мчечислав выказывал кураторам своё пафосное фи.

– Ты своим рейтингом девочек пугай, а перед нами болтать им не надо, он у тебя большой и бессмысленный, – далее чуть спокойнее, как с маленьким: – А сейчас попил водички и сел на место. Молодец, хороший мальчик.

Кстати, и приглашённых зрителей начали уже рассаживать. Серёга решил не отсвечивать и рванул к выходу, встречать Антонина.

Серёга вышел на улицу, закурил. Только сейчас понял, что с утра в студии безвылазно – мелочь за мелочью, пять часов кряду ни присесть, ни задуматься. Только сейчас, когда морозный, колкий воздух будто ёршиком нутро прочистил, опять стало страшно. Неформулируемый страх, безотчётный. Думал даже опять слепому позвонить, отговорить его ехать, пробки, мол, плохо себя чувствую. Стал набирать номер, сбросил. Закурил третью сигарету кряду – раньше даже когда волновался, такого не случалось. В голове прокручивалось: «Не могу на программу. Плохо кончится», упавшая вывеска, улыбающаяся железная бурёнка, кровь на улыбке. Съёжился от внезапно подувшего ветра. Решился позвонить снова. После долгих гудков голос Антонина:

– А мы уже на подъезде, пара перекрёстков осталось, – ровный голос, ни радостный, ни пугливый.

Серёга хотел ещё о своих опасениях сказать, уговорить слепого что-нибудь придумать, но вместо этого уныло произнёс:

– Хорошо, я около студии вас встречать буду, шофёр знает где.

Зашёл в помещение, выдохнул. «Да и то верно, – подумалось, – как перед начальством потом выплясывать, почему я эфир сорвал? Будь, что будет. В конце концов, это, как его, золотое сечение уже перейдено». Пять минут отупелого ожидания. Наконец шум за окном. Серёга выбегает встречать. Машина притормозила, открылась задняя дверь. Сначала рука с зеркальцем появилась, будто ощупывает его на расстоянии. Потом голос Антонина раздался:

– А ты не бойся! Самое лишнее дело – бояться. Помоги хоть выбраться. Ноги-то у меня никудышные, больные.

Серёга наклонился, протянул руку. Слепой, тяжело отфыркиваясь, с трудом вылез. Серёга до того ни разу не видел, как Антонин ходит: с одышкой, нелепо волоча правую ногу, почему-то поминутно вздрагивая плечом. Он провёл его позади декораций сразу в гримёрку. Запись программы с Григоропопуло по-видимому уже началась. Из студии несло каким-то кисловато-едким запахом. Серёга, как довёл до нужной комнаты слепого, сразу у гримёрши поинтересовался:

– А чем это из студии так пахнет?

– А это грек приглашённый, так волновался, что скипидар свой на травах ещё до записи разлил. Чем-то ему там снадобье, заменили, чем-то разбавили. Короче, всё нормально.

– Вот и славно, по намеченному, значится, – выдохнул усаживаясь в кресло слепой.

– Да, хоть сейчас-то можете сказать, что славно, что по намеченному? – вдруг закипятился Серёга. Гримёр изумленно посмотрела на них с Антонином. Тут в кармане свитера у Серёги засвиристел некстати мобильник. Шеф:

– Как там твой слеповидец, приковылял?

– Только что на грим зашли.

– Смотрите там, поспешайте. Этот Лохопопулос совсем программу не тянет, ещё минут десять и выдохнется. – Конец связи.

– Что там? – поинтересовалась гримёр, пристально рассматривая причёску слепого, который к тому времени снял свою извечную тюбетейку.

– Шеф. Говорит, чтоб побыстрее.

– Побыстрей, так побыстрей. Нам не трудно, – продолжая оценивать шевелюру, задумчиво сказала гримёр. – Волосики-то совсем жидкие. С тюбетейкой, пожалуй, что и лучше. Да и загадочней, наверное.

Всё время пока работала гримёр, Серёга наблюдал за Антонином. Пытался считать, что тот сейчас думает, переживает ли? Лицо слепого было безучастно. Неподвижность, которой Сфинксы позавидуют. Серёга попытался растормошить его вопросами: «готов ли он к программе, что хочет знать о гостях, с которыми ему работать», но гримёр осадила все попытки разговорить Антонина:

– Дай работать спокойно. Мне надо, чтоб герой не говорил.

Минут через пятнадцать в гримёрку заглянул шеф.

– Как тут у вас? У нас там просто всё поджалось, с опережением графика записались. Кофе-брейк сейчас. Минут через пять выходите. И сразу на исходную.

Заметил Антонина, решил и его подбодрить:

– Ничего, колоритно выглядите. Сразу видно, провидец.

И уходя:

– Очки оставить, тюбетейку снять.

Гримёр руками взмахнула:

– Только думала, что всё закончила. На тебе! – ещё и с волосами работать.

Наскоро уложили волосы, слегка залакировали, вышли. Завидев Серёгу и Антонина, засуетилась девушка-администратор: «Скоро начинаем, пожалуйста, садимся по местам». Народ не особо слушался, приходилось подходить к каждому отдельно. Серёга вёл Антонина под руку, подсказывая тому, где ступенька, где шнур, за который запнуться можно. На них оглядывались. Мчечислав, который вёл беседу с парой своих соглядатаев из «Хаты с краю», тоже обернулся в сторону Антонина. Взгляд при этом был такой, будто он в элитном бутике одеколон «Шипр» увидел:

– С этим что ли? Он хотя бы «Хату с краю» хоть один выпуск видел?

Серёга представил себе как слепой ежевечерне смотрит по телевизору разборки Мчечислава и его девушки Желанны – стало смешно. Действительно у них там отбор на проект идёт по принципу первостатейной дурости. Антонин остановился, направил своё зеркальце на Мчечислава, скоро просканировал и выдал ровно, без эмоционально, просто как констатацию факта:

– Шелудивый

Сопровождающие Мчечислава в кулак прыснули. Один из парней на ухо объяснил Серёге: