Остров концентрированного счастья. Судьба Фрэнсиса Бэкона

Все акценты расставлены умно и точно: Энтони представлен фигурой социально беспомощной, но желающей активно служить королеве, Фрэнсис же позиционирован как человек, мечтающий проводить время в созерцательных занятиях. Но это для публики, и в основном придворной.

Посылая Эссексу экземпляр книги брата, Энтони пишет в сопроводительном письме от 8 февраля 1597 года: «В силу нераздельной и почтительной любви к вам со стороны как моей, так и моего родного брата, кои связанны с вашим сиятельством бесконечным числом уз, я осмелюсь представить вашему взгляду и вкусу те плоды, которые мой брат вынужден был поторопиться собрать еще не созревшими, чтобы предотвратить их воровство. И потому я, как и мой брат, смиренно просим ваше сиятельство принять в знак нашей взаимной неколебимой братской привязанности сочинение, украшенное посвящением мне, с тем, что ваше сиятельство, в чьем распоряжении и повелении я полностью и ненарушимо поклялся пребывать и с которым я связан по принадлежности и по праву, позволит, по вашей благородной и исключительной доброте по отношению к нам обоим, сначала перенести посвящение мне на ваше сиятельство, а затем смиренно просить вашего благородного принятия сего дара и самого достойного покровительства»[309].

Таким образом, Энтони призывает Эссекса любить обоих братьев, но одновременно распространяет посвящение «Опытов» и на графа, в распоряжении которого он всецело находится. Кстати, не исключено, что оба текста – посвящение «Опытов» Энтони и письмо последнего Эссексу – вышли из-под одного пера.

25 февраля 1597 года Эссекс помирился с королевой, но 4 марта рассорился с Робертом Сесилом, после чего, пользуясь испытанным приемом, покинул двор, правда, на этот раз граф удалился не в свой тихий Уонстед, что на восточных подступах к Лондону, а в Уэльс. Два дня спустя умер лорд Кобэм (Sir William Brooke, 10th Baron Cobham; 1527–1597), что спровоцировало новую ссору, на этот раз по поводу назначения губернатора Пяти портов (группы портов в юго-восточной Англии, с особыми привилегиями: Дувр, Сандвич, Ромни, Гастинс, Хайт). На это место претендовал сын покойного, Генри, но Эссекс хотел, чтобы должность досталась сэру Роберту Сидни. Когда же королева твердо заявила о своей поддержке младшего Кобэма, граф ответил, что у него есть причины ненавидеть Кобэма, поскольку тот его оскорблял, и «если Ее Величество окажет ему [Кобэму мл.] эту честь, у меня будет право думать, что она мало расположена ко мне»[310]. Елизавета на такой шантаж не поддалась и назначила Г. Кобэма. Эссекс уже готов был по обыкновению покинуть двор, но по дороге встретил лорда Бёрли, который убедил его поговорить с королевой наедине. Мудрый совет опытного придворного дал хороший результат: Эссексу была предложена должность Смотрителя артиллерии (Master of the Ordnance), которую он с удовольствием принял.

Тем временем Ф. Бэкон активно искал новых патронов. В частности, он написал лорду Бёрли, что готов служить Ее Величеству секретарем Звездной палаты безвозмездно. Но из-за болезни Бёрли и по другим причинам предложение Бэкона не было принято.

Когда указ о новом назначении Эссекса был подписан (18 апреля 1597 года), Фрэнсис решил напомнить графу, что, поскольку тот своего добился, теперь самое время позаботиться и о своих сторонниках. Но графу в тот момент было не до Бэкона. Он задумал экспедицию к Азорским островам, чтобы подстеречь там испанские корабли с золотом. Однако его затея провалилась. Экспедиция не принесла ему ни чести, ни славы, ни добычи, только тяжелые обвинения со стороны казначейства и самой Елизаветы.

Мало того что Эссексу пришлось пережить неприятный разговор с королевой, смириться с производством адмирала Ховарда в графы и назначением Роберта Сесила канцлером герцогства Ланкастер (оба были врагами Эссекса), да еще Ф. Бэкон изволил сказать ему колкость: «Милорд, когда я впервые пришел к вам, я обратился к вам как к врачу, который желает вылечить болезни государства; но сейчас я убеждаюсь, что вы подобны тем врачам, которые предпочитают держать своих пациентов в неудовлетворительном состоянии, чтобы всегда быть нужными»[311].

От фиаско, которое Эссекс потерпел во время экспедиции к Азорским островам, граф так и не оправился: его психологическая связь с реальностью начала ослабевать, он становился все более подозрительным и грубым, участились резкие перепады настроения – от головокружительных приступов необоснованного оптимизма к спазмам черной депрессии.

Пока Эссекс отсутствовал (осень 1597 года) Бэкон нашел неплохой, как ему казалось, способ улучшить свои дела. Выше уже упоминалось, что Фрэнсис был первым кандидатом на должность секретаря Звездной палаты. Тогдашний секретарь Уильям Милл (W. Mill) попал под подозрение в коррупции и вот-вот мог лишиться должности. В принципе, назначение в палату было бы неплохим шагом для дальнейшей карьеры, но, как заметил Фрэнсис, эта должность «могла улучшить мои перспективы, но не заполнить мой амбар»[312], а «амбар» у него был, хоть и пустой, но обширный.

И тогда Бэкон предложил Т. Эджертону, который с 1596 года совмещал должности хранителя свитков и лорда-хранителя, сделку: Эджертон передает ему должность хранителя свитков, а Бэкон откажется от места секретаря Звездной палаты в пользу сына Эджертона Джона. Конечно, надо еще, чтобы такую «рокировку» одобрила королева, но почему не попробовать. Однако этот замечательный проект реализовать не удалось, поскольку, во-первых, Эджертона назначили судьей в деле Милла, а во-вторых, в ходе разбирательства было решено, что последний невиновен.

Когда рассмотрение дела Милла еще только готовилось, Елизавета спросила у Бэкона, – который накануне выступал в парламенте против депопуляции страны и огораживаний, – что он думает о кандидатурах судей и советников для ведения этого дела. На что Бэкон ответил: «Мадам, мое мнение хорошо известно. Я против всяких огораживаний, и особенно против огораживания правосудия»[313]. Красиво сказано!

В октябре 1597 года собрался очередной парламент. В отличие от предыдущего, он проходил спокойно. Не было попытки лордов диктовать решения нижней палате, не было давления на коммонеров со стороны королевы. 24 октября лорд-хранитель выступил с речью, которая была близка сердцу Бэкона – необходимо сократить число законов, многие из которых уже устарели, а некоторые были малопонятны и противоречивы.

Он активно участвовал в заседаниях, но память о его неудачном выступлении в 1593 году была еще жива, поэтому в этот раз Бэкон решил не нагнетать страсти и выступил в поддержку субсидий.

Между тем Эссекс по возвращении из безрезультатной экспедиции к Азорам не появлялся ни в парламенте, ни при дворе почти два месяца, сказавшись очень больным. Впрочем, как только он узнал, что Елизавета сделала его графом-маршалом, его самочувствие внезапно улучшилось, и в конце декабря он показался на публике.

«Со временем шалун стал грубоват»[314]

Среди обилия проблем, занимавших королеву в середине 1590-х годов, пожалуй, более всего ее волновала ситуация в Ирландии, где уже три года продолжалось восстание. Внезапная смерть Томаса Бурга (Thomas Burgh, 3rd Baron Burgh; ок. 1558–1597) в октябре 1597 года оставила армию в Ирландии без командующего. Бэкон считал Эссекса вполне подходящей кандидатурой на эту должность, что несколько странно, поскольку Фрэнсис отнюдь не преувеличивал полководческих талантов своего благодетеля. Но, возможно, он решил рискнуть: а вдруг миссия Эссекса окажется успешной. Тогда положение графа – если он не наделает глупостей – укрепится, а следовательно, заметно возрастут шансы Бэкона занять какую-либо придворную или государственную должность.

Сам же граф колебался. С одной стороны, он желал возглавить армию и покорить Ирландию, но с другой, наученный печальным опытом, не желал оставлять двор, где его противники смогут укрепить свое положение за время его отсутствия. В ходе одного из споров о лорде-депутате Ирландии, проходившем в присутствии королевы, раздраженный Эссекс повернулся к ней спиной и пробормотал что-то непочтительное в адрес Ее Величества. Елизавета, услышав его слова, немедленно наградила графа оплеухой. Тот непроизвольно схватился за шпагу, но тут между ним и королевой встал лорд-адмирал Ноттингем (Чарльз Ховард). Эссекс удалился, сказав, что не стерпел бы такого даже от самого Генриха VIII. Когда именно произошел этот инцидент, точно неизвестно. Скорее всего, в июне или июле 1598 года. Около пяти месяцев королева ждала от Эссекса извинений, но безуспешно. Т. Эджертон пытался образумить графа, но получил в ответ резкую отповедь: «пусть тот, кто в своей близости к властителям ищет презренной пользы, не замечает оскорблений» и т. д.[315], он же, граф Эссекс, которому нанесли незаслуженную обиду, не смирится.

А что, собственно, произошло? Эссекс нагрубил старухе-королеве, та влепила ему затрещину. Граф, вместо того чтобы извиниться, обиделся и занял позу поборника рыцарского достоинства и противника притеснений со стороны властителей[316].

4 августа 1598 года умер лорд Бёрли, верой и правдой служивший Елизавете более сорока лет. Она тяжело переживала его кончину. Эссекс с унылым выражением на лице появился на похоронах, но примирение с королевой произошло позднее, примерно месяц спустя, по случаю чего Бэкон написал графу: «Я убежден, что из всех ваших затмений, это было самое длинное и оно станет последним»[317].

Что касается событий в Ирландии, то Фрэнсис всячески подчеркивая, что находится «в стороне от этого дела»[318], тем не менее заметил при случае, что действовать там можно не только силой, но и переговорами, а также путем сокращения злоупотреблений. Однако мирно уладить конфликт не удалось.

В августе 1598 года английские войска потерпели серьезное поражение в сражении при Йеллоу-форде (2 000 убитых). Нужно было принимать срочные меры. И Елизавета решает-таки назначить Эссекса главнокомандующим.

27 марта 1599 года граф во главе 17-тысячной армии (16 000 пехотинцев и 1300 всадников) вышел из Лондона под ликующие крики толпы. У. Шекспир включил в пьесу «Генрих V», над которой тогда работал, несколько строк, предвкушая победное возвращение Эссекса из Ирландии:

Когда бы полководец королевыВернулся из похода в добрый час —И чем скорее, тем нам всем отрадней! —Мятеж ирландский поразив мечом.Какие толпы, город покидая,Его встречали б!..[319]

Однако при дворе многие отнеслись к назначению Эссекса лордом-лейтенантом Ирландии с опасением. Один из придворных наставлял Джона Хэрингтона (Sir John Harington; 1561–1612), известного в свое время литератора и крестника королевы[320], сопровождавшего графа в походе: «он (граф) идет впереди не для того, чтобы служить королеве, но для удовлетворения своего чувства мести»[321].

Позднее Бэкон писал, что расхождения между ним и графом со временем углубились, и «в течение полутора лет, предшествовавших походу его сиятельства в Ирландию, меня не звали и со мной не советовались, как в былые времена»[322]. Поэтому для Бэкона стало полной неожиданностью желание Эссекса перед отбытием узнать мнение своего советника об этом предприятии.

«Я не только разубеждал его, но и протестовал против этой затеи»[323], – уверял впоследствии Бэкон. Вразумляя графа, он ссылался на исторические примеры, напоминал о природных союзниках свободолюбивых ирландцев – лесах и болотах. «Но видит Бог, – сокрушался Фрэнсис, – моим доводам было открыто только его ухо, но не сердце»[324].

Такова была версия событий, изложенная Бэконом в 1604 году, когда графа уже не было в живых, а его бывшему protégé было выгодно подчеркнуть свою связь с Эссексом.

Судя по другим источникам, Бэкон, когда граф пытался выяснить его мнение о предстоящем походе в Ирландию, старательно отмалчивался. А когда Эссекс стал настаивать на прямом ответе, отделался «несколькими беспорядочными строчками»[325], из которых, однако, можно было понять, что Фрэнсис предупреждал своего патрона: «то будет не амбициозная война с иноземцами, но война за восстановление утраченного подданства»[326] (т. е. со стороны ирландцев – война за независимость), а этого можно добиться не только силой (и лучше не ею), но и гуманностью, тем более что ирландцы – вовсе «не бунтовщики и не дикари»[327]. И еще об одном важном обстоятельстве напомнил Эссексу Бэкон: «достоинство дороже славы… и смирение лучше жертвы»[328].

Между тем англичане встретили в Ирландии ожесточенное сопротивление, и то, что из Лондона казалось сравнительно простым делом, в действительности потребовало колоссальных жертв.

Из книги О. В. Дмитриевой «Елизавета Тюдор»:

«Явившись [в Ирландию] со своей регулярной армией, Эссекс попал в трясину партизанской войны. Он гонялся за неуловимым противником среди лесов и болот, со всех сторон его окружали враги и союзники, которые за его спиной немедленно превращались во врагов. Запасы истощались, армия таяла, впереди маячила зима, и казалось, что эту войну невозможно выиграть. Королева была недовольна каждым шагом Эссекса… К концу лета из его армии боеспособными оставались три-четыре тысячи человек. Эссекс открыто проклинал все на свете, и в первую очередь Роберта Сесила. Именно в этот момент вождь ирландцев Тирон предложил ему встретиться конфиденциально и договориться об условиях возможного перемирия. 6 сентября они съехались у брода через небольшую речушку и, отослав свидетелей, долго (полчаса. – И. Д.) беседовали наедине. Как выяснилось позднее, Тирон выговорил для Северной Ирландии право исповедовать католичество и просил Эссекса о посредничестве в переговорах с королевой Елизаветой, чтобы со временем достичь всеобъемлющего религиозного компромисса. После этого обе стороны заключили перемирие на шесть месяцев и разъехались. Измученный и больной Эссекс отправился лечиться в Дрохеду, откуда и известил королеву о своей встрече с предводителем мятежников. Он, правда, умолчал об уступках, сделанных ирландцам, и некоторых намеках Тирона. Хитрый ирландец, прекрасно осведомленный о политической ситуации в Англии и о пошатнувшихся позициях Эссекса при дворе, прямо намекал ему, что такой выдающийся полководец, как граф, мог бы вернуться в Лондон триумфатором и легко избавиться от соперников. Ирландцы бы горячо поддержали благородного графа, с которым им уже удалось найти общий язык.

Эссекс и сам раздумывал над этой опасной, но заманчивой идеей, он и его друзья – граф Саутгемптон, барон Кромвель, Кристофер Блаунт и капитан Томас Ли – втайне обсуждали план высадки их армии в Уэльсе, где у Эссекса были обширные поместья и множество сторонников, и похода оттуда на Лондон. Он уже мысленно видел Сесила в Тауэре. Но, возвращаясь к действительности, граф, все еще лояльный подданный, пугался собственных мыслей»[329].

У Эссекса был вкус к войне, но не было военных талантов. К тому же, отправляясь в Ирландию, он обещал двинуться на север страны, чтобы атаковать главные силы повстанцев, как ему и было предписано королевой. На деле же граф с апреля по август 1599 года метался по всему острову, тратя силы и время на второстепенные операции, но так и не вторгся в Ольстер. А между тем его армия катастрофически уменьшалась из-за боевых потерь, болезней, дезертирства, из-за необходимости распылять войско по завоеванным замкам. Он писал жалобные письма королеве, сетуя на то, что она лишила его своего благоволения и т. д. Но Елизавета ждала не этого, она не для того послала Эссекса во главе самого большого войска, которое отправляла в Ирландию, и не для того выделила из казны беспрецедентную сумму в 300 тысяч фунтов. Елизавета настаивала, чтобы Эссекс немедленно отправился в Ольстер и атаковал Тирона.

По мнению О. В. Дмитриевой, основанному на предсмертной речи сэра Кристофера Блаунта (Sir Christopher Blount; 1555/1556–1601) и других свидетельствах, «в Ирландии Эссекс был озабочен не борьбой с Тироном, с которым был готов заключить военно-монархический союз, а своими собственными честолюбивыми планами. Ему ни к чему был поход на север страны в Ольстер, так как из Дублина легче было перебросить армию в Уэльс»[330], где у графа было много сторонников. И далее О. В. Дмитриева ссылается на Джеймса Спеддинга (биографа и публикатора работ Ф. Бэкона), который полагал, что только двойной игрой Эссекса «можно объяснить, почему в Англии он так настаивал на необходимости положить конец восстанию, а в Ирландии использовал каждую возможность, чтобы оттянуть это, почему продвигал своих ставленников на важные посты, почему как мог быстрее и дальше увел свою армию от главной арены борьбы»[331]. При всей весомости аргументации Д. Спеддинга и О. В. Дмитриевой, не исключено, что странное поведение Эссекса в Ирландии объясняется недостатком полководческих талантов графа и отсутствием у него опыта руководства столь масштабными операциями[332].

17 сентября 1599 года граф получил от Елизаветы грозное письмо. «Из Вашего дневника следует, – писала королева, – что вы полчаса беседовали с предателем без свидетелей. И хотя мы, доверяя вам дела нашего королевства, вовсе не проявляем недоверия в вопросе [о ваших переговорах] с этим изменником. Но вы… могли бы для порядка и для вашего собственного оправдания заручиться надежными свидетельствами о ваших действиях… По существу, по отношению к нам вы поступили очень осторожно, сообщив сначала только о получасовых переговорах, а не о том, что обсуждалось в ходе их… Нам остается лишь догадываться об исходе этого предприятия. Мы уверены только в одном: вы столь мало преуспели в своих военных действиях, что мы не можем не быть суровы, как бы удачно ни сложились переговоры»[333].

Эссекс понял: надо срочно оправдаться перед королевой, изложить ей свою версию неудач ирландской кампании, а не ту, которую ей преподнесут его противники. Он оставил армию и с небольшим отрядом личной охраны помчался в Англию.

Между тем летом, когда Эссекс прочно увяз в Ирландии, королева решила поинтересоваться мнением Бэкона о действиях графа. «Я полагаю, Мадам, – отвечал Фрэнсис с изумительной прозорливостью, – что, если бы вы держали милорда Эссекса при себе с белым жезлом в руке, как некогда милорда Лестера[334], чтобы он продолжал оставаться при вас и вашем дворе честью и украшением в глазах ваших подданных и иностранных послов, он был бы в своей стихии (in his right element). Но вы, вселив в его душу недовольство, затем вручили ему оружие и власть, что может стать для него искушением проявлять непослушание. Поэтому, насколько я в состоянии судить, было бы лучше всего, если б вы за ним послали и разрешили ему вновь быть подле вас, если, конечно, ваши дела, – о коих я не имею чести знать, – вам в этом не препятствуют»[335]. Говоря современным языком, Бэкон указал королеве на ее крупную ошибку в кадровой политике, попутно продемонстрировав тонкое понимание натуры графа.

28 сентября 1599 года в 10 утра Эссекс буквально ворвался в Нансач, в дорожном плаще, в пыли и в грязи и, не обращая ни на кого внимания, прошел прямиком в покои Елизаветы, которая еще не закончила процедуры утреннего туалета. Он бросился к ее ногам, целовал ей руки… И казалось, она его простила. Только после часового разговора Эссекс покинул ее, чтобы переодеться и помыться. Потом, за обедом, граф в приподнятом настроении рассказывал об Ирландии. Но к вечеру все переменилось. Эссекс получил распоряжение оставаться в своих комнатах в Нансаче, поскольку покинул Ирландию без разрешения королевы, а кроме того, он нарушил ее прямое распоряжение не вступать ни в какие переговоры с мятежниками. В тот день он видел Елизавету последний раз в своей жизни.

Фрэнсис, узнав о случившемся, написал графу утешительное письмо («это просто небольшое облачко, которое быстро проходит»[336]), после чего им удалось немного, минут 15, поговорить. Эссекс просил совета, как ему себя вести. «Милорд, – ответил Бэкон, – это все в тумане, но я скажу вашему сиятельству, что, если туман поднимается вверх, может пройти дождь, если опускается, все проясняется. И потому, милорд, ведите себя так, чтобы любыми путями устранить все обиды и недовольства королевы»[337]. И далее Бэкон дал Эссексу три совета: во-первых, представить разговор с Тироном как военную хитрость, с целью выиграть время и перегруппировать силы (да, возможно, то был не самый удачный шаг, но об измене и речи быть не может); во-вторых, предоставить королеве самой решить, возвращаться ему в Ирландию или нет (и ни в коем случае не вооружать ее против себя); и в-третьих, добиться встречи с ней (любым путем).

В итоге, как потом стало ясно, Эссекс все сделал наоборот[338]. Бэкону оставалось только сказать со вздохом: «каким же пророком я оказался по отношению к явному и столь естественному изменению мнения королевы»[339] об Эссексе.

На следующий день, 29 сентября 1599 года, комиссия Тайного совета допросила Эссекса, и совет был в целом удовлетворен его объяснениями. Роберт Сесил высказался за то, чтобы отпустить графа из-под ареста, но Елизавета не согласилась. После допроса Эссекс был переведен в Йорк-хаус на Стрэнде, в дом лорда-хранителя Т. Эджертона, в тот дом, где в 1561 году родился Ф. Бэкон.

В ноябре Эссекс, и до того чувствовавший себя неважно, заболел всерьез. Тем не менее королева оставалась непреклонной. Ему даже не позволили встретиться с женой, которая родила в сентябре дочь.

Осенью 1599 года королева решила посетить Бэкона в Твикнем-парке. Фрэнсис по этому случаю сочинил сонет (увы, не сохранившийся), в котором прямо призывал Ее Величество помириться с Эссексом. Кроме того, он затронул тему освобождения его сиятельства в личной беседе с Елизаветой. Бэкон ссылался на то, что на войне не всегда можно следовать прямым инструкциям, что граф находился на большом расстоянии от Лондона, тогда как обстановка подчас быстро менялась, на сложную ситуацию в Ирландии и т. д. Но Елизавета не вняла просьбам и советам Бэкона, решив, что дело Эссекса должно слушаться в Звездной палате, причем в отсутствие самого графа. Фрэнсис был категорически против, настоятельно советуя королеве завершить дело приватно, не вынося на публику, поскольку народ Эссекса любит, а с общественным мнением необходимо считаться. В ответ королева велела Бэкону удалиться. Позже он признался: «определенно я оскорбил ее тогда, что случалось со мной редко»[340].

29 ноября в Звездной палате начались слушания по делу Эссекса. Бэкон не присутствовал, сославшись на недомогание. Его отсутствие было замечено королевой, и она на него рассердилась, надолго прекратив с ним всякие разговоры о графе. Вскоре при дворе пошли разговоры, будто именно Бэкон, который в это время часто бывал на приемах у Елизаветы по вопросам торгового права и доходам казны, настроил Ее Величество против графа. Бэкон подозревал, что источником сплетни был Роберт Сесил или кто-то из его окружения, например лорд Генри Ховард (Henry Howard, 1st Earl of Northampton; 1540–1614). В письме последнему Фрэнсис прямо заявил: «хотя я презираю ложные слухи, ибо ими пользуется только низкий люд, в то же время я не игнорирую их вовсе, поскольку они могут войти в чьи-то уши… Что же касается милорда Эссекса, то я ему не раб, если речь идет о моем высшем долге. В отношениях с ним у меня есть четкие границы. Но с другой стороны, я посвятил больше времени и больше мыслей его благу, нежели своему… Со своей стороны, я заслужил лучшего, чем быть объектом зависти или грубости негодяев. У меня есть личное укрытие в виде чистой совести. Я уверен, что такие истории и сплетни вредят милорду больше, чем все остальное»[341]. Аналогичное письмо Бэкон послал Р. Сесилу.

13 декабря 1599 года жена Эссекса, наконец, смогла поговорить с королевой. К этому времени здоровье графа ухудшилось, и Елизавета отправила к нему восьмерых врачей. Вердикт был суровый: у графа дизентерия, и шансов, что он выживет, очень мало. Но Елизавета не смягчилась. Сестре графа, леди Пенелопе Рич, было запрещено навещать его по причине ее активных выступлений в защиту брата. Однако общественные симпатии к Эссексу росли, и на Рождество во многих церквях молились о его здравии. Вскоре выяснилось, что врачебный прогноз оказался чрезмерно пессимистичным. Граф стал понемногу поправляться.

19 марта 1600 года ему было разрешено вернуться в Эссекс-хаус (у лорда Эджертона были другие дела и заботы, кроме надзора за арестованным графом), но по-прежнему на условиях домашнего ареста. Из дома были выдворены его жена и все проживавшие там его друзья (включая Энтони Бэкона), остались лишь два хранителя, назначенные властями. Тогда же, весной 1600 года, Елизавета избавила его от необходимости давать объяснения в Звездной палате. Она, наконец-то, согласилась с доводами Бэкона. А кроме того, королева приняла во внимание слабое физическое состояние графа, да и мольбы Эссекса возымели в итоге некоторое действие на нее. Но это не означало прекращения дела, расследовать действия графа в Ирландии отныне должна будет специальная комиссия.