Мечтатели & герои. Рассказы для тех, кто следует за своей звездой

– В чем проблема? – спрашиваю я. – Твои родители – создатели космической станции.

– Я думала, что мои родители умерли. Что их забрало море.

И я.

– Но это ложное воспоминание, – продолжает Луна. – Оно необходимо для нашего выживания, для защиты нашей психики. Для того чтобы мы поняли, кто мы такие. Чтобы мы приняли себя такими, какие мы есть. И в тот момент, когда я увидела себя настоящую, я обрела семью, своих истинных создателей. И моя мечта стала реальностью.

Луна заправляет прядь волос за левое ухо, обнажая мочку, которая до этого была скрыта. Цифры ребят в моих глазах и сливаются в одно черное пятно. Да какая уже разница, что там за модель?

Хватаю ее стаканчик с кофе. Мы сидим здесь уже сколько? Минут 20, может, 30. Но стаканчик до сих пор горячий и дымится. А внутри не кофе. Там маслянистая тягучая жидкость.

– Я знаю, кто я есть, – говорит Луна.

Случайно задеваю локтем свой стаканчик, он опрокидывается, и маслянистая тягучая жидкость растекается по столу. Это не кофе. В моем стаканчике тоже был не кофе.

– А знаешь ли кто есть ты?

Эта горячая жидкость – это смазка для искусственных организмов. Для роботов. Рефлекторно хватаюсь за левую мочку, но ничего не могу увидеть. Как можно сильнее оттопыриваю ухо и спрашиваю у Луны:

– Что здесь написано? Здесь что-то написано?

– Ты действительно хочешь это знать?

Сглатываю комок в горле и до последнего надеюсь, что это все шутка. Что Луна просто решила приколоться надо мной и написала на своей мочке какие-то цифры. И даже если она не написала, даже если она на самом деле робот, я-то точно человек. Все это просто развод ради забавы.

Сглатываю снова и снова, но ком в горле остается.

Мы так похожи.

Мы ненавидим то, что отрицаем в себе.

– Я знаю, – говорю я. – Знаю, кто я есть, – и что-то похожее на человеческие слезы стекает по моим искусственным щекам.

Луна тянется ко мне через стол. Она оттопыривает мочку левого уха и читает:

– R220123, – довольная собой, она делает глоток из бумажного стаканчика и добавляет: – Новейшая модель.

А завтра я лечу на Плутон.

июль-август 2019 г.

Жара’21

Голая. Я лежу на диване, забросив ноги на спинку, и изнываю от невыносимой жары – это все, на что я сейчас способна. Мое вспотевшее тело липнет к раскаленной коже, и даже настежь открытые окна не облегчают состояние. Слышу, как похрипывает Ларс, распластавшись на паркете, и направляю на него пульверизатор с водой.

– Брызнуть?

Кот, который боится пульверизатора больше чем пылесоса, продолжает лежать неподвижно, и только медленно вздымающийся живот подает сигнал о признаках жизни.

– Ну, тогда терпи.

Я направляю пульверизатор на себя и несколькими пшиками прохожусь по всему телу. На несколько секунд становится легче. А потом снова начинается огненный огонь. Может, я не заметила, как умерла и попала в Ад?

Температура приближается к отметке в 40° С и бьет все рекорды. Не помню, чтобы когда-то было настолько жарко в Минске. Никто не помнит. Но это лето 2021-го точно навсегда останется со мной. И его жара, которая сводит с ума.

Еще пара градусов вверх, и я точно пойду за вентилятором – терпеть это безумие больше невозможно. Но пока снова прохожусь по липкому телу пульверизатором. Капли воды – единственная роскошь, которую могу сейчас себе позволить.

Когда на телефоне раздается звук уведомления, вздрагиваю. Для клиента уже слишком поздно. Хотя, зная ее… Дрожащей рукой тянусь за телефоном. За эти пять секунд мое сердце успевает и замереть, и простучать «sos» азбукой Морзе со скоростью 220 ударов в минуту. Нажимаю на кнопку блокировки, и тревожность меня отпускает. Фух, это всего лишь Юля, и она спрашивает, как у меня дела.

Запускаю руку в миску с ягодами, захватываю горстку черешни и отправляю все это безобразие прямо в рот. А второй рукой пишу ответ: «Паршиво». Юля присылает новое сообщение: «Обнимаю, котик. Но помни, что скоро станет легче. Я могу чем-то помочь? Хочешь приеду?» Выплевываю косточки черешни в миску и отвечаю: «Не, я справлюсь. Спасибо».

И тут раздается звонок в дверь. От неожиданности роняю телефон на пол, и тот только чудом не разбивается, а Ларс моментально устремляется в свое секретное укрытие – под книжный стеллаж. Какого х***? Какого дебила принесло ко мне в полночь?

А что, если я топлю соседей?

Облизываю пальцы, но они все равно сохраняют сладкую липкость и аромат черешни. Набрасываю на голое тело сарафан из хлопчатобумажной ткани, которая сразу же прилипает к потной коже. Дверной звонок раздается вновь. На цыпочках и едва дыша, чтобы не выдать свое присутствие, пробираюсь сквозь коридор в ванную. На полу сухо, никакие трубы не текут – потопа по моей вине нет.

Все так же тихо пробираюсь к входной двери и заглядываю в глазок. Но во мраке лестничной площадки невозможно ничего разобрать. Звонок раздается вновь, и я вздрагиваю. Сейчас бы забиться под книжный стеллаж, как Ларс, и притворится, что меня вообще нет. Даша? А кто такая Даша? Нет здесь никакой Даши. И взрослых тоже нет. Но, увы, теперь взрослая здесь я, и я должна научиться разруливать всякое дерьмо.

– Кто там? – спрашиваю через дверь.

В ответ тишина.

Что сделает умная девушка? Пойдет спать. Что сделаю я? В общем, мне не хватает кого-то, кто бы сейчас стоял рядом и шептал: «Не ходи туда, дурра, не ходи!» – забрасывая в рот горстку попкорна со вкусом карамели.

Открываю дверь и вижу на пороге… папу. Рядом стоит клетчатый баул. В таком челноки привозят всякий ширпотреб на рыночные прилавки, а модели Луи Виттон выходят с ним на подиум, как с модным аксессуаром. Могу поспорить, что в папином бауле закатки, которые я никогда не ем и которые он постоянно пытается мне всучить.

Вместе с папой в квартиру врывается сквозняк. Мое лицо обдает горячим воздухом, и это возвращает меня к реальности. Или напротив, вырывает из нее.

– Не поняла, – говорю специально с ударением на «о». Знаю, что это ошибка, но именно это слово сейчас, как никакое другое, передает мое состояние. – Что ты здесь делаешь?

Папа заходит в квартиру и затаскивает закатки в клетчатом бауле. Хотя, возможно, сегодня там не закатки, а ведро картошки. Пока непонятно.

– Я больше не могу быть с матерью, – говорит он и садится на банкетку у входа.

– Чего это?

Родители прожили вместе 40 лет. Да, все это время прошло в сплошных скандалах, но я никогда и подумать не могла, что в один день они могут разъехаться. Что могло пойти не так?

– Наше время вышло.

Папа достает из кармана носовой платок, которому больше лет чем мне, и вытирает со лба капли пота. Жара – не лучшее время для расставаний. А может, именно жара, доводя нас до сумасшествия, помогает услышать себя и не побояться показать настоящее лицо. Жара – как алкоголь. Развязывает язык и заставляет говорить правду.

– И???

Все еще жду более внятных объяснений.

– Я ушел.

А, теперь понятно. В клетчатом бауле не закатки и даже не картошка. В ней уместилась целая жизнь отца.

– Ты разлюбил маму?

– Нет.

– Но ты ушел от нее? Или она тебя выгнала?

– Нет. Это сложно объяснить.

– Хорошо. Допустим. И что теперь? Ты решил поселиться у меня?

– Это временно.

– Но почему ты не предупредил, что едешь? За три часа в поезде можно было найти время на звонок.

Мама тоже молодец. Могла бы позвонить и предупредить, что отец ушел. Если бы я знала, что он приедет ко мне, хотя бы заточила ножи, чтобы не выслушивать в очередной раз, какая хреновая из меня хозяйка.

Папа встает, берет свой баул и тянется к дверной ручке.

– Понял. Я тебе не нужен. Меня здесь не ждут. Пойду жить на вокзал.

– Стой.

Хватаю его за локоть, не давая открыть дверь.

Что бы там у них не случилось, не верю, что это навсегда. Для родителей ссоры – это стиль жизни. И главная причина, почему я уехала из дома при первой же возможности. Хорошо, не уехала, а сбежала.

– Оставайся сколько нужно, – говорю я. – Уже слишком поздно для споров. Поговорим завтра. Постелю тебе диван, и будем отдыхать.

Около часа ворочаюсь в постели и не могу заснуть. То накрываюсь влажной простыней, то стягиваю ее с себя. Самый жаркий день стал для меня самым нервным. Сначала клиентка, которая, видите ли, недовольна моей работой, потом папа, свалившийся с небес. Духота наваливает на грудь и блокирует дыхание. Хотя нет. Это Ларс наконец-то вышел из своего укрытия.

– Все хорошо, – шепчу на ухо коту, проводя рукой по пушистой головке, и тот заливается мурлыкающей трелью. – Все будет хорошо.

Эта невыносимая жара доведет меня до ручки. Надо купить вентилятор. Не жмись – говорю я себе – еще заработаешь. Все будет хорошо.

***

– Даша!

Сквозь сон слышу, как кто-то кричит мое имя. Голос папин. Но папа не может быть здесь. Он не должен быть здесь. Как бы сильно мне этого не хотелось.

– Даша!

Нет, это неправда.

– Даша!

Это всего лишь сон. Или дурманящая жара.

– Даша!

Сделав над собой усилие, открываю глаза. Это папа. И вспоминаю, как ночью он неожиданно появился на пороге моего дома.

– Наконец-то, – говорит папа. – Ты так всю жизнь проспишь.

– Зачем ты меня разбудил? – стону я, натягивая потную простынь на голову, и переворачиваюсь на другой бок. – Я хочу спать.

Надо научиться ложиться спать до одиннадцати и вставать в семь. Да, надо научиться жить, как нормальные люди.

– Вставай. Завтрак уже готов.

– Что? – моментально сбрасываю с себя простынь и вскакиваю с постели. Только вот не от большой радости. – Я не разрешала пользоваться моей кухней!

Никому нельзя пользоваться кухней без моего надзора. Когда папа уже запомнит?

Не умывшись, не убрав лоток Ларса, сразу бегу на кухню, представляя на ее месте катастрофу. И вижу… катастрофу. Все шкафчики раскрыты, тарелки разбросаны по столу, ложки, крошки – боже, чего там только нет. Мой внутренний перфекционист только что получил три инфаркта миокарда.

– Что ты наделал?! – спрашиваю я и по очереди закрываю кухонные шкафчики.

– Я хотел порадовать тебя…

Папа берет тряпку и вытирает столешницу, складывая грязную посуду в мойку.

– Но я не просила об этом! Я не ем…

Бросаю взгляд на обеденный стол. Папа пожарил тоненькие ажурные блинчики. Такие, какие я и в жизни не приготовлю. Самые вкусные, самые красивые, самые нежные. Папины.

– Я не ем блины. Сколько раз уже можно повторять?!

Сглатываю слюну. Пахнет просто восхитительно. Больше всего на свете хочу сейчас блинов. Папиных блинов. И обязательно с глубокской сгущенкой, которой у меня, конечно же, нет.

– Не выдумывай. Садишь и ешь.

Покорно сажусь за стол, предвкушая, как блинчики будут таять во рту. В такую жару совсем не хочется есть, а тем более горячее. Но устоять перед аппетитными блинчиками просто невозможно. А когда папа достает из холодильника сгущенку и ставит ее передо мной, мои вкусовые сосочки (ну и пошло же звучит) трепещут от радости.

– Откуда сгущенка? В холодильнике ее точно не было.

– Специально для тебя привез.

Вот, что удивительно. Папа, сбегая из дома, в порыве прихватил для меня баночку сгущенки? Ага.

Макаю блинчик в сгущенку, кладу в рот и просто млею от удовольствия. Какое же это блаженство.

– Чем займешься? – спрашиваю я и делаю глоток остывшего кофе.

– Да тут все надо ремонтировать, – говорит папа, обводя кухню рукой, в которой держит вилку. Но он явно имеет в виду вообще всю квартиру. – Кран течет, дверь в туалете скрипит, крышка от унитаза оторвалась. А ножи! Что с ножами? Почему ты не точишь ножи?

Ну начинается… И это он еще не открывал верхний шкафчик кухни. Может, предупредить, чтобы был поаккуратнее?

– Этому дому нужен мужчина, – подытоживает он.

Конечно, все дело, как всегда, в мужчинах. Без них и жизнь не мила.

– Ой, пап, не начинай. Не нужен мне никакой мужчина. Я сама справлюсь.

– А я сказал нужен! – папа грозно бьет кулаком по столу, но это выглядит так смешно и мило.

Папа всегда был мямлей. Мама крутила им как хотела, а он беспрекословно подчинялся. А тут вдруг решил поиграть в авторитета. Не верю!

– Я уже взрослая. И сама разберусь, что мне делать с моей жизнью. Перестаньте лезть с советами, о которых я не спрашивала, – произношу реплику из паблика психолога, который учит выстраивать личные границы.

– Я должен передать тебя в надежные руки.

– Не надо никуда меня передавать. Я не товар, который можно купить, продать, подарить, передать. Я человек, пап. И у меня есть свои желания. И свой путь.

– Бу-бу-бу.

Ой, да что я тут распинаюсь. Старое поколение все равно никогда нас не поймет. Родители постарели, а мозгами как будто остались в своем славном прошлом. Они мечтают только об одном – выдать меня замуж. Потому что тогда я перестану быть их головной болью и стану чужой головной болью. Но почему я вообще должна быть чьей-то головной болью? Почему я не могу стать чьей-то радостью?

– Если у меня нет претендента, что мне делать? Идти замуж за первого алкаша из подворотни?

– Ты сама от них нос воротишь. Кто не подойдет, сразу посылаешь.

– Да никого я не посылаю!

– Посылаешь-посылаешь.

– Я не виновата, что они все слабонервные. Или не нравятся мне.

– Ты думаешь, он сразу тебе должен понравиться?

– Конечно. Если это мой человек, я сразу это почувствую. Это как бабочки в животе.

– Бабочки-хуялочки, – выдает папа в своем духе, и я смеюсь. – Ты думаешь, что любовь – это страсть, вспышка. И обязательно с первого взгляда.

– Ага, – киваю и слизываю с тарелки остатки сгущенки.

– Знаешь, сколько я за матерью бегал? Целое лето! Она тоже от меня нос воротила. А потом ничего, привыкла. Потому что любовь – это не твои бабочки-хуялочки. А когда рядом с человеком спокойно. Уважение, поддержка, забота, дружба, понимание, компромиссы – вот из чего вырастает любовь.

Последний раз вот так по душам мы с папой говорили никогда. Я и не знала, что он может сказать что-то умное, а не только травить тупые шуточки. От чего становится все чуднее и чуднее. А еще по ощущениям сегодня пик жары за все лето. И я уже практически не соображаю.

– А если у тебя там где-то затрепыхались бабочки-хуялочки, – говорит папа, – души скотину и беги.

Ну да, вот примерно такие шуточки.

– Ой, все, пап.

– Что значит все? – папа снова бьет кулаком по столу. – Слушай отца. Он тебе плохого не посоветует.

– То, что ты называешь «добиваться», сегодня называют «домогаться». И за это в тюрьму посадить могут.

По крайне мере, мы все надеемся, что когда-нибудь сталкерство перестанет быть безнаказанным.

– Глупости не говори, – говорит папа.

Я допиваю кофе и облизываю пальцы после жирных блинчиков.

– Это ты говоришь глупости, пап, – кладу тарелку и кружку в мойку, – И вообще. Мне уже давно пора работать, а не разглагольствовать.

– Надо помочь тебе, Даш, надо тебе помочь.

– Твоя лучшая помощь будет в том, что ты уйдешь, – срывается с моих уст, и я тут же жалею о своих словах.

– Ты хочешь, чтобы я ушел? Я тебе больше не нужен? Просто скажи, и я уйду.

Папа встает и демонстративно берет свой клетчатый баул, как будто и правда собирается уйти.

– Да нет же, нет, – я выхватываю сумку из его рук. – Просто у меня сегодня сложная работа. Мне очень нужно сосредоточиться. И раз уж ты здесь остаешься, веди себя тихо.

Какой смысл в том, что я это говорю? Папа и тихо – понятие несовместимые.

Он что-то мычит на отцовском, включает кран и принимается за мытье посуды. Как же бесит!

***

Включаю ноутбук и проверяю почту в поисках очередного гневного письма от клиентки, написанного в час ночи. Удивительно, но во входящих нет вообще ничего. Даже призыва записаться на очередной инфо-курс, который исполнит все мои желания.

Запускаю вордовский файл и, пока он открывается, захожу в Instagram1, потом на Facebook2 и наконец TikTok. Лайкаю новые комментарии и отвечаю на них смеющимися смайликами со слезками в уголках глаз. Что это, когда внутри закипаешь от злости, кричишь в себя адской болью и разочарованием, а пальцы, ни на секунду не задумываясь, печатают «ахах»? Мы слишком много смеемся в сети, не признавая своей печали. Поэтому потом люди удивляются: «Странно, он был всегда таким веселым и милым. Как такое могло случиться? Что значит не вывез? Хорошо же все было! На кого теперь семью оставил?»

Перевожу взгляд на распахнутое окно, прикрытое белыми шторами с красными полосами по бокам. Надеюсь, их не видно с улицы. Окно так и манит. Но Ларс запрыгивает на колени, и я выкидываю из головы дурные мысли. Не сегодня.

– Даш, – говорит папа, заходя в мой домашний офис.

– Я ЖЕ ПРОСИЛА НЕ ОТВЛЕКАТЬ МЕНЯ!

– Ты все равно сидишь в телефоне.

– Я работаю, а не сижу в телефоне.

– Ну хорошо-хорошо.

– Что ты хочешь?

Не понимаю, откуда в моем голосе берется агрессия. С чужими я – самый добрый и милый человек на планете. А своим родственникам готова вцепиться в горло и перегрызть его. Не хочу слушать глупости, которые издают их рты. И нет, это не из-за жары. Так было всегда.

– Мы в прошлый раз меняли смеситель, – говорит папа. – Я оставил трубки от старого. Где они?

Упс…

– Выкинула?

Натягиваю свою самую милую улыбку и многозначительно хлопаю ресницами.

– Я же просил не выбрасывать. Где мне теперь взять образец? Придется разбирать весь кран.

Ненавижу хлам. Ненавижу хранить ненужные вещи. Ненавижу жить будущим: а вдруг когда-нибудь пригодится? А будет ли это «когда-нибудь»?

Телефон вибрирует в моих руках, и я перевожу взгляд на экран. Юля спрашивает, как я. Тут же набираю ответ: «Все бесит!» Она пишет: «Мне приехать? Отвечаю: «Нет, спасибо. Надо работать. Некогда нюни распускать».

– Ну и жара, – говорит папа, снова заходя в комнату.

Он промакивает лоб носовым платком и обмахивает себя рукой, как будто это может помочь.

– Почему ты не купишь вентилятор?

– Я не могу сосредоточиться, – огрызаюсь я. – Хватит ходить туда-сюда.

– Я открутил кран и иду в магазин за новым.

– Ага, – отвечаю, даже не глядя в его сторону.

Когда входная дверь закрывается, сразу же набираю маме.

– Я так больше не могу! – кричу я в трубку. – Делай что хочешь, но ты должна вернуть отца назад!

– К сожалению, это невозможно, – отвечает мама.

– Что значит невозможно? Попроси у него прощения и все.

– Такая наша судьба. У всего есть свое время.

– Мам, у вас что-то произошло?

– Жизнь, Даш, у нас произошла жизнь. Ты не ждешь ее, а она берет и происходит.

Мама сама на себя не похожа. В ее унылом голосе слышится горечь и апатия ко всему происходящему. Какая же кошка пробежала между родителями?

– Ты не волнуйся за отца, – говорю я. – С ним все хорошо. Я как-нибудь уговорю его. Он вернется, вот увидишь.

– Не вернется, Даш, не вернется. Но я рада, что с ним все хорошо. Я попросила его помочь тебе.

Наверное, мама попросила папу, чтобы тот помог мне дойти до нервного срыва.

На экране высвечивается уведомление. Это сообщение от клиентки и набрано оно капслоком: «ЭТО ВСЕ НЕ ГОДИТСЯ!!! ПЕРЕДЕЛЫВАЙТЕ!!!»

Что переделать? Как переделать? Почему переделать? Вопросы, которые я задавала неоднократно и ни разу не получила на них ответ. «Вы же профессионал, вам виднее». Ага, я профессионал в писательстве, но никак не в чтении мыслей. А, может, это жара так действует на нее? Что ж, придется открывать свою чакру третьего глаза, заглянуть в мозг клиентки и ВСЕ ПЕРЕДЕЛАТЬ.

Но сначала открываю YouTube и вбиваю в строку поиска «конфликты медитация». Включаю первое попавшееся видео и на 15 минут погружаюсь в другую реальность, где нет всего этого говна. Приятный женский голос просит меня расслабиться и отпустить тревоги в то время, как по моим щекам катятся слезы. Вдоволь нарыдавшись, собираю себя по кусочкам и приступаю к работе.

***

Папы нет несколько часов, и я начинаю переживать. Может что-то случилось? Из-за жары ему могло стать плохо, он мог упасть в обморок, он мог удариться головой, он мог умереть… Отгоняю от себя навязчивые мысли и снова возвращаюсь к работе.

Слышу, как проворачивается ключ в замке, а потом из коридора доносится голос папы:

– Любовь моя, я дома.

– Почему так долго? – кричу я.

Папа не отвечает. Потому что он плохо слышит. И тогда я встаю из-за стола, выхожу в коридор и повторяю свой вопрос:

– Почему так долго?

– Я искал вентилятор.

Он протягивает мне коробку с фото вентилятора на ножке. Именно такой бы я купила, если бы у меня были сейчас деньги.

– Их почти нигде не осталось. Все раскупили из-за жары. Продавцы в шоке. Еле нашел вот.

– У меня сейчас нет денег на вентилятор, – говорю я.

– У меня есть.

– И зачем?

– Я же для тебя стараюсь!

Почему меня так раздражает, что кто-то для меня старается? Или все это треклятая жара, которая плавит мой мозг?

– Ну хорошо, – говорю я и распаковываю коробку.

– Ты хоть улыбнись.

Ухмыляюсь, обнажая зубы. Это явно не то, чего ожидал папа. И чего он действительно заслуживал.

– Мне надо работать, – говорю, – а ты меня очень сильно отвлекаешь. Я не могу сосредоточиться.

Иду в свой офис, распаковываю вентилятор и ставлю его рядом с рабочим столом.

– Клиент очень злится и подгоняет, – продолжаю. – Я могу лишиться этой работы, если не соберусь. А деньги мне сейчас очень нужны.

– Почему клиент злится? – спрашивает папа, заглядывая в экран ноутбука через мое плечо.

– Его не устраивает качество моей работы. Говорит все плохо, надо переделывать.

– А все действительно так плохо?

Папа пытается вчитаться в слова на экране, но ничего в них не понимает.

– В том-то и дело, что нет. Книга получается прекрасной. Я старалась сделать все, что от меня зависело. И я довольна своей работой. А сейчас надо переделывать.

– Тогда тебе не о чем беспокоиться. Ты хорошо поработала. А то, что клиенту что-то не нравится, может, у него плохой день выдался? Может, он переживает горе? Просто сделай, как он говорит. И не переживай об этом.

– Легко сказать, – говорю я и включаю вентилятор. – Клиент даже не говорит, что и как нужно переделать.

– Есть такие люди, которым важно быть правыми. Важно почувствовать свою важность и самоутвердиться за чужой. Поменяй предложения местами и увидишь, как клиент будет ссаться кипятком от счастья.

– Паааап, – я смеюсь.

Вентилятор обдувает лицо, разнося по комнате едкий аромат пластмассы. Это, конечно, не райский ветер, но хоть чуточку спасает ситуацию. По крайней мере, я уже могу соображать.

– Горжусь тобой, – говорит папа. И кажется, первый раз в жизни.

***

Еще раз перечитываю текст и только потом жму кнопку отправить. Все, я сделала все, что было в моих силах. А дальше будь что будет. Выключаю ноутбук, встаю из-за стола и устраиваюсь с телефоном на диване. Надо сделать новый видос для TikTok, который опять не залетит. Но обязательно залетит следующий. Я просто не знаю, какой из них окажется следующим.

– Ларс, идем снимать видосики, – зову я кота.

Ларс тут же запрыгивает на диван и растягивается у меня на коленях. Вот уже звезда. Включаю камеру на телефоне и замечаю новое сообщение от Юли: «Как ты?» Пишу ответ: «Все хорошо уже. Редактировала текст, отправила его клиенту. Теперь жду вердикт. Сил уже ни на что нет». Юля пишет: «Может, мне приехать?» Я снова отвечаю отказом. Не люблю, когда папа общается с моими друзьями. Он начинает задавать неловкие вопросы и шутить дурацкие шутки. Что такое личные границы, папа, конечно же, не знает. И рассказывать ему о них, как я уже выяснила, бесполезно. «Может, тебе стоит обратиться к терапевту?» – пишет Юля. «Ага», – коротко отвечаю я.

И все мы понимаем, что в 2021 году, когда говорят «терапевт», имеют в виду не того, кто спрашивает про температуру и просит показать горло. А того, кто задает дурацкие вопросы про чувства и выписывает антидепрессанты. Как будто бы сказать «я хожу к терапевту» не так стыдно, как сказать «я хожу к психотерапевту». Мы не принимаем себя. Мы все еще ждем принятия от других. Чтобы они сказали: «Ты ходишь к психотерапевту? Классно, ты такая молодец!» Пока же они просто крутят пальцем у виска и тихо исчезают из твоей жизни. Ну кому нужны психи в окружении???

Открываю галерею на телефоне и нахожу видео. Ларс сидит на балконе в лучах солнца и смотрит в окно, а потом замечает, что я снимаю, и принимает красивую позу. Заливаю видео в TikTok и накладываю озвучку от Ceysia & Danke: «Сядь, пожалуйста, красиво, а то снимаю. Ага, спасибо большое. Ну-ка улыбаемся». Подходит сюда просто идеально.

– Опять сидишь в телефоне? – ворчит папа. – Ты так замуж никогда не выйдешь.