Обломки мифа. Книга 2. Враги

Добрыня смутился. Да, у них было с Искрой пару раз, но сейчас он об этом даже вспоминать не хотел и чем объяснить своё присутствие здесь, он тоже не знал. Но Искра сама догадалась:

– А, молодая хозяйка глянулась? Так давай покличу.

– Не надо.

– Что «не надо?» Заходи, проходи в сени, нечего на холоде-то стоять.

Добрыня, как телок, повиновался. Чувствовал себя в сенях преступником. И это он – княжий телохранитель!

Забава вышла, кутаясь в шерстяной платок. Смотрела насмешливо.

– Сказать чего хотел?

Он мотнул головой.

– Ну, так сказывай.

И Добрыня решился и сказал, как в холодную воду прыгнул:

– Люба ты мне, Забавушка. Можно приходить к тебе? Поглядеть на тебя хочется?

Забава засмеялась, показывая жемчужные зубы:

– Да заходи. Чай глазами на мне дырку не протрёшь. Да только у тятеньки спросить надо.

Добрыня опять мотнул головой:

– Хорошо, завтра приду.

И ушёл.

На завтра к вечеру действительно пришёл. Путята сидел на лавке, точил нож. Избора и Забава пряли у окна. Добрыня подошёл к женщинам, достал из-за пазухи белый комочек, который произнёс: «Ми». На ладони у него сидел маленький зверёк с розовым носиком и розовыми ушками, он протянул его Забаве и сказал:

– Вот. Кисо́к. Тебе, Забава Путятична.

Забава посмотрела на него удивлённо, восторженно и радостно:

– Откуда? – спросила.

Кошки в то время были редкостью.

Он пожал плечами. Для всесильного Добрыни в Киеве не было ничего не возможного.

Забава посмотрела на Добрыню тепло и как-то даже с любовью, как ему показалось. Он развернулся, подсел за стол к Путяте и рубанул с плеча:

– Дочка мне твоя глянулась, – сказал он. – Свататься пришёл.

Путята был удивлён до крайности, не зная, что ответить, пробормотал:

– Ну, это честь для нас. А ну-ка, мать, распорядись, что бы на стол собрали чего ни то. На сухую-то такой разговор глодку дерёт.

Слуги засуетились. У Путяты было время подумать. Стол накрыли, разлили по чарке мёда, выпили и Путята сказал:

– Честь для нас действительно великая. Ты, Добрыня Никитич, всё же сын древлянского князя. А я даже не боярин. Но без обиды: ты холоп великого князя…

– Княгини Ольги, – поправил его Добрыня.

– Тем более. Ну как дочь за холопа отдать? Так-то я не против. Да и маленькая она ещё. Пусть ещё годик в девках погуляет. А ты уж как-то от холопства избавься. Если надо будет княгини Ольги тебя убить, тебя и так убьют.

– Холопа-то убить проще. Приказали первому попавшемуся и убили без затей и хлопот.

– Да какие хлопоты у великой княгини? Приказала – и убьют. Хоть ты холоп, хоть ты князь. Попроси Святослава или сестру посодействовать.

– Попросить-то можно, был бы толк.

– Попробуй. А то смешно, ты, Добрыня Никитич, хозяин в Киеве, а над своей жизнью не властен.

Добрыня, не мешкая поговорил с сестрой.

– Ой, Добрыня, – сказала Малуша, – всё не так хорошо, как ты думаешь.

– Что стряслось? Святослав загулял?

– А то он не гулял? У него две жены, а он всё равно любит бабам подолы задирать. Хуже! Ольгов князь, Илья Моравец на меня глаз положил. Видать постарела Ольга. Не интересна, она ему стала. Он мне прохода не даёт. То плечом меня заденет, то ещё как-то. Глаз с меня не сводит. А княгиня всё примечает, и на меня злится.

– Почему на тебя?

– А на кого?

– Вот не лёгкая-то. Ладно, поговорю с твоим князем.

На следующий день, в переходе между светёлками, разговор состоялся.

– Что, князь, сестрица моя приглянулась? Постарела Прекраса? Молодого тела ищешь?

– Не заговаривайся, холоп! – Моравец презрительно кривил верхнюю губу.

– Я, что, не ровня тебе? Между нами есть разница?

– Есть. Я – князь!

– И я – князь. Только у меня терем есть. Свой, собственный. Даже у воинов твоей рати дворы есть, а у тебя нет, – Добрыня спокойно улыбался. – Кто ты? А? Для утех княгини ты нужен, больше не зачем. Не приставай к сестрице. Голову оторву.

– Ты угрожать мне будешь? – задиристо сказал Моравец.

– Я не угрожаю, я говорю, как есть, – в голосе Добрыни слышалась угроза. – Княгиня прознает, что с тобой сделает?

– Ничего не сделает.

– Тогда я что-нибудь придумаю.

На том и разошлись. Илья Моравец ушёл весь пунцовый, сжимал кулаки, но понимал, что Добрыня прав. Княгиня Ольга правит землёй, воеводами у неё Свенельд и ещё сын Святослав. А он зачем нужен? Только для постели. Он ей привёл из Моравии тысячу кованной рати, а она её прибрала к рукам тихо и не заметно, не понятно как. Держат из милости, как собаку. Ну, ладно. Ещё поборемся. Тут ещё поглядеть надо: кто кого. Спасибо Добрыни, глаза открыл.

Глава 6

Филин и Ашава купили себе избу на Подоле. Ашава беременна, дохаживает последний месяц. Тяжело ей. Помощница Ашавы Пичай помогает ей, конечно, но Ашаву беспокоили сами роды – одна Пичай может и не справиться.

– На торгу встретила Вадаву, – жаловалась Ашава мужу, – такая гордая, прошла мимо, меня не заметила. Как же! Жена купца.

Они лежали на ложе под одеялом, Ашава доверчиво прижималась к мужу. Филин удивлялся: гордая, сильная Ашава превратилась в слабую женщину.

– Переживём, – успокоил её Филин.

– Переживём. А рожать-то как одной?

– Волк приехал с семьёй. Схожу завтра. Может чего посоветует.

– Сходи, Филя, сходи. Скоро уже. Вот, смотри, – и с этими словами она положила его руку на свой живот. И Филин почувствовал, как что-то перекатывается справа на лево и слева на право.

– Беспокойный мальчишка будет, – гордо заявила Ашава.

– Мальчик будет?

– Конечно, мальчик, – без тени сомнения заявила Ашава.

Наутро Филин пришёл в терем к Волку. Друзья обнялись.

– Ашава должна родить не сегодня – завтра, – пожаловался Филин, – а я тут никого не знаю.

– Да я кроме князя тоже никого не знаю, да вчера вот с Добрыней познакомился. Мёд пили. Может быть ему сказать?

– Да что вы в бабьи дела такого мужа вмешивать будете? – возмутилась Ждана. – Вы бы ещё князю доложили! Я и одна справлюсь.

– Там ещё Пичай, помощница Ашавы есть, – сказал Филин.

– Ну и хватит. Она, эта Пичай, по нашему-то, как?

– Да говорит.

– Ну и всё. Как начнётся – беги сюда. И котёл с водой, что бы всегда был наготове.

Началось в этот же вечер. Они лежали на ложе, как Филин почувствовал, что под ним стало сыро.

– Что это? – растерянно спросил он.

– Воды отошли, – ответила Ашава.

– Какие воды? – не понял Филин.

– Какие надо, – ответила Ашава. – Разбуди Пичай и к Волку беги.

– А ты не родишь за это время?

– Да уж подожду, – улыбалась Ашана в темноте.

Через некоторое время Филин сидел на крыльце и прислушивался к тому, что твориться у него в избе, где хозяйничали Ждана и Пичай.

Под утро он задремал, прислонившись к балясине. Его разбудил крик Ашаны и плачь ребёнка. «Откуда там ребёнок?» – сонно подумал, зевая, Филин. Над Днепром вставало солнце. «Двадцать четвёртый день серпеня, вроде как» – вспомнилось Филину, – «Жатва в самом разгаре». Тут дверь распахнулась, и радостная Ждана выпалила:

– Сын у тебя! Радуйся!

Филин вскочил на ноги, а дверь перед его носом закрылась. Пришлось ждать ещё. «Надо же – сын», – думал он, еще не осознавая, что их с Ашавой уже не двое, а трое.

Наконец его впустили. На ложе лежала счастливая Ашава, а рядом с ней под левой рукой краснолицый свёрток – его сын.

– Давай назовём его Виряж, что значить Волк, – сказала Ашава, – в честь твоего друга и мужа Жданы.

Глава 7

– И всё-таки, мать, почему ты не хочешь дать вольную ни Малуше, ни Добрыне? – спросил Святослав княгиню Ольгу.

– А зачем? Что тебя смущает, сын? – нахмурилась княгиня Ольга.

Вопрос этот ей не нравился.

– Ничего не смущает, но почему не дать им вольную?

– Ты вон задираешь подолы холопок, валяешь их по углам да под лестницами и ничего, – ушла от вопроса княгиня. – А Малуше хочешь вольную?

– Да.

– Она – ключница. Она очень много знает. Поэтому и холопка, что убить её можно будет в любое время без объяснений.

– Убить и так можно. Кто с тебя спросит?

– Никто не спросит, но подумают. Если я сама не выполняю закон, то, как я могу требовать его выполнения от других?

– Я хотел бы, что бы Малуша стала моей женой. А на холопке я жениться не могу.

– Правильно, не можешь, – согласилась с сыном княгиня Ольга, – и не женишься.

– Но почему?

– Я не хочу, чтобы потомок князя Мала имел хотя бы малейшие права на стол в Киеве! Владимир самый старший их моих внуков, но по закону он, сын рабыни, прав на стол не имеет. А если Малуша станет твоей женой, то такие права у него появятся.

– Чем же древлянский князь тебе не угодил, что ты на него злишься?

– А ты не знаешь? Он убил моего мужа князя Игоря и твоего отца.

– Так не сам. И я слышал, что он был против убийства отца.

– И, тем не менее, допустил это, – жёстко сказала княгиня. – За всё в своём княжестве отвечает князь. Я тоже его не сама к берёзам привязывала, и не сама бояр древлянских в бане запирала, не сама баню поджигала, но по моему приказу и грех тот на мне.

Она перекрестилась на икону.

– Хорошо, – согласился Святослав, – пусть после меня будет князем Ярополк. Он тоже мой сын. Но Олег и Владимир получать свои уделы.

– Да. Олег как можно ближе к Киеву, а Владимир как можно дальше от Киева.

– Как можно дальше – это куда?

– Новгород. И не князем, а наместником князя.

– Новгород? Ладно, пусть будет Новгород, пусть будет наместник. Ты так не любишь Владимира, своего внука?

– Нет, его я люблю больше всех. Первый мой внук! Но если он будет здесь, то древляне могут восстать и погубить двух других, а их я тоже люблю.

– Ладно, убедила, – сдался князь. – А Добрыня – что?

– А что – Добрыня? – У него права только на древлянскую землю. Не на Киев. Киев на земле полян. Чем ближе Добрыню держать к себе, тем лучше.

– Так почему бы Добрыню не отпустить? Он жениться собрался. А за холопа кто свою дочь отдаст?

– Жениться? На ком?

– На дочери Путяты, нового воеводы городского полка.

– А это меняет дело. Я подумаю.

Святослав ушёл. Горько. Мать так и не отдаёт бразды правления. Сколько это будет продолжаться?

Через несколько дней перед княгиней Ольгой сидели все трое: Святослав, Добрыня и Путята.

– И так, Добрыня Никитич, – сказала Ольга, – ты решил жениться.

– Да, государыня.

– Я рада. Хотя, твоя должность в Царьграде называется паракимомен, что значить «спящий рядом» и берут на неё в основном только скобцов.

– Как тебе повезло, Добрыня, что ты не в Царьграде, – сказал Святослав.

– Это да, – согласился Добрыня.

– К чему ты это, матушка? – спросил Святослав.

– Что хорошо, что мы не в Царьграде, – улыбнулась княгиня, – но должность великая. – Повернулась к Путяте. – И чем зять не устраивает? – подумала и добавила: – Путислав Твердимирович.

Путята смутился, встал и сказал:

– Я, княгиня, привык быть Путятой, Путятой Твердятечем, а не Путиславом или Путей. Я не кривич, а словен ильменский. Извини, коль обидел.

Путята поклонился княгине.

– А я из кривичей, Путята Твердятич. Так чем зять не угодил? Ты, как ни как, тысяцкий в граде Киеве, а Добрыня охрану князя несёт. Обязаны породниться.

– Это так, княгиня. Я-то роду простого, а Добрыня сын князя древлянского. Но он твой холоп, а так-то честь была бы великая. А как дочь за холопа отдашь. Да и рано ей ещё.

– Сколько ей?

– Пятнадцать.

– Год подождать можно, – согласилась княгиня. – А тебе бы, Добрыня, я бы дала вольную, был бы ты крещён.

– Я крещён, – сказал Добрыня и чуть подумав, добавил: – наверное.

– Наверное! Вот ты даже не знаешь: крещён ты или нет.

– Да как узнаешь? – развёл руками Добрыня. – Хотя бы знак, какой был. Но говорят, что крещён.

– Да какой ещё знак? А если и крещён, то принимало твоё племя крещение от немцев.

– А какая разница, мать? – спросил Святослав. – Христос-то один.

– Христос один, да служат ему по-разному. Ты же не хотел, сын, что бы священнослужители лезли в княжьи дела? А на Западе, у немцев, они лезут. И себе и князю неприятности доставляют. Так вот, Добрыня Никитич, был бы ты крещён от греков, дала бы тебе вольную. А так не знаю. Думай. Может быть, за год чего и измениться. Думай.

Глава 8

Боярин Воланд возвращался домой из княжеского терема после пира. Возвращался хмельной, один, слуг отпустил ещё в начале. Сокращая путь, решил, как князь Святослав, перейти овражек по бревну. А что? Если князь может, то он морской волк, викинг и подавно. В молодости, баловства ради, чтобы показать свою удаль, перепрыгивал через борт драккара и бежал по вёслам. Но это было в молодости. А теперь вот зрелость. Поздняя осень на дворе, грязь налипла на черевья и Воланд поскользнулся на середине бревна и полетел в овраг. Боярин вымазался в глине, ругался страшно. Стены у оврага крутые, не выбраться, пришлось идти вниз к реке. А тут ещё и дождь начался. Проклиная всё – и князя, и его пир, и свою беспечность, Воланд шёл по дну оврага, и оказалось, что выбраться из него можно было только на другую сторону оврага, а не на ту, где его дом. «Теперь какой крюк придётся делать!» – думал он. Перейти по бревну боярин уже не рискнул. Холодно, дрожь пробирало всё тело.

Проходя мимо церкви святого Ильи, мимо дома священника он увидел, что дверь открылась и его позвали:

– Заходи, боярин.

«Откуда знает?» – подумал, но приглашение принял и в дом вошёл.

Хозяин шёл впереди со свечой, указывая путь. Пройдя сени, открыли дверь в дом, вошли. Сверху, с полатей на Волонда смотрели шесть пар любопытных глаз.

– А ну, спать! – прикрикнул на них отец Григорий.

Глазу тут же исчезли и вместо них появились светлые головки – братики и сестрички спали вместе, вперемешку.

Вышла попадья, матушка Пелагея, жена Григория, поклонилась гостю.

– Принеси гостю что ни то сухое, – сказал отец Григорий и боярину: – Снимай мокрое, боярин. Высушим, вычистим.

Воланд повиновался.

– Я не крещёный, – сказал Воланд, – ты же поп, отец Григорий.

– Удивил, – усмехнулся отец Григорий, – да, я иерей церкви Пророка Ильи. А поп, так славяне исказили греческое слово папа́с, что значить отец.

Боярин переоделся в длинную рубашку, ниже колен, штаны не дали, на ноги дали мягкие лапти из пеньки без задников. У печи жарко, боярин согрелся.

– Есть будешь? – спросил отец Григорий.

– Нет. Сколько можно?

– Шахматы?

– Ты в шахматы можешь играть? – удивился Воланд.

– Что тебя удивляет, боярин?

– Да нет, ничего. Давай сыграем. В веру свою меня будешь обращать?

– Зачем ты мне нужен? Если Богу ты понадобишься, он тебя сам призовёт?

– Как это?

– Не знаю. Но имя тебе сменить надо. Не хорошее оно. Фалант по-немецки означает «Летучий» – имя главного злого духа.

– По-немецки не знаю, может быть, а меня зовут Воланд, что значить «Поле битвы».

– Не обижайся. Садись, боярин, сыграем.

Сели играть.

– А немцы-то к своему Богу призывают, а вы, греки, почему не хотите.

– Не знаю, – пожал плечами отец Григорий, – так повелось. А где в шахматы научился играть. У викингов не самая любимая игра.

– У простых воинов – да. А ярлы почти все умеют. И я умел. Однажды в Галиссии – это очень далеко на западе – захватил очень дорогую шахматную доску вместе с её владельцем-мавром. Доска очень дорогая: фигурки из слоновой кости, она и сейчас у меня. Ну, вот, пока шли назад, всю дорогу играли.

– А с мавром, что стало?

– Ушёл. Выиграл у меня свободу и ушёл.

– Куда?

– Не знаю. От меня ушёл. Я его на берег высадил у франков.

Домой боярин Воланд пришёл под утро в хорошем расположении духа – почти все партии он выиграл. Потом он часто заходил к отцу Григорию поиграть в шахматы, поговорить о жизни. К греческой вере его никто не склонял, но так за разговорами, стал прислушиваться.

Зимой Воланда вместе с Волком князь Святослав и княгиня Ольга направили в землю вятичей ставить погост у устья реки Оболвь и договориться с князем вятичей о размере дани. И вот там, на Десне он провалился в полынью. Барахтался, ухватившись за кинутую ему верёвку, и никак не мог выбраться на твёрдый лёд, видать ключи там били, лёд тонок был. И он подумал: «Господи, если ты есть, помоги!» И тут же почувствовал камень под ногами. Встал на него, перевёл дух и опять полез на лёд. Лёд оказался в этом месте твёрдым. Воланд спасся, правда, провалялся в горячке несколько дней, но выжил. И по приезде в Киев крестился и вместо боярина Волонда из церкви Ильи-пророка вышел боярин Василий.

Глава 9

Всю зиму князь Святослав мучился от безделья. Единственное развлечение достойное князя – это охота и игра в шахматы. Книги, что Кочле подарил, прочитал от корки до корки. А зима всё тянулась и тянулась. Очень завидовал Волку и Воланду, что ушли в земли вятичей. Конечно, с ними что-то происходит. Вернуться расскажут. Как он хотел пойти с ним, но нельзя – он князь. Княжить надо. Вот он и бродит неприкаянно между матерью и жёнами, с детьми возится. С сыновьями. Дочерей он сразу отмёл. Зачем они ему? Приданное им выделил богатое, не поскупился. Ему, как и отцу его везло на девок. От двух жён – трое сыновей и четыре дочери и это, не считая дочерей от различных холопок. Их он тоже не обделил, правда, только тех, от кого он был уверен, что это его дети.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.