Идеальный мир

Она протяжно вздохнула, посмотрела на спящего Арона и встала с кровати. Затем накинула тонкий, шёлковый халат на голое, изумительной красоты тело, откинула на спину тёмные, длинные волосы и через стеклянные двери вышла в их чудесный сад.

Предрассветное небо было светло-фиолетовым, каким часто оказывалось в это время года. Она села на свою любимую скамейку, почти невидимую среди крупнолистных, душистых орхидей и шафрана, ещё влажных от росы и вдохнула полной грудью. Здесь же находился маленький пруд с плавающими в нём большими, жёлтыми цветами, похожими на водяные лилии или лотосы. Но это были не те и не другие. И в этом заключалось самое главное. В этом было всё дело. Ей говорили название, но она забыла. А может даже не пыталась вспомнить. Она много к чему потеряла интерес за последнее время. Но и это было не важным. Единственное, что имело значение, как, впрочем, и всегда в её жизни, – это Арон. Вернее его отношение к ней. А оно изменилось. И довольно значительно. Хотя внешне, разумеется, это никак не проявлялось. Арон был настоящий джентльмен. К тому же, он слишком умён, чтобы как-то демонстрировать это. Он явно может служить отличным примером безупречного самообладания и дисциплины. Но Илиана знала. Вернее, чувствовала. Она всё и всегда воспринимала через чувства. Или интуицию. Можно называть это как угодно. Любые события, люди, факты и явления жизни просеивались ею через её внутреннее интуиционно-чувственное сито. Неосознанно, автоматически и мгновенно. Как говорил Арон, её тончайшее от природы, а в процессе приобретения ею жизненного опыта, воспитываемое и развиваемое шестое чувство, родилось прежде неё самой. И поэтому, он мог ничего не говорить, но она знала, что не ошибается и почти ненавидела себя за этот чувственный дар, за этот рок и проклятие одновременно. Предвидеть до происшествия, ощутить до прикосновения, услышать до сказанного, предчувствовать до осознания. Илиана откинулась на мягкую, изогнутую спинку поразительно удобной садовой скамейки и прикрыла глаза. В тот же момент раздалась нежная и мелодичная трель невидимой в листве птахи. Да и настоящая ли та птица вообще?

Чёрт бы побрал этот проклятый, идеальный мир, – со злостью думала Илиана. Здесь никогда и ничего нельзя знать наверняка. Первые светло-розовые лучи неуверенно коснулись гладкой, золотистой кожи женщины, от чего она стала казаться перламутровой. Здесь всё слишком идеально, чересчур рафинированно и преувеличенно красиво. Всё причёсано, стилизовано и доведено до совершенства. Всё напоказ, словно на выставке высочайшего уровня. Всё продуманно до мельчайших деталей. Настолько, что становится приторным до тошноты. А ведь раньше ей это очень нравилось. Даже больше того, она восхищалась этим идеальным миром. Илиана гармонировала с ним. Она дышала с ним в унисон. Ведь она так долго была уверена, что они с Ароном идеальная пара, просто созданная друг для друга. А идеальная пара должна жить в идеальном месте. Всё было понятно, логично и правильно. Просто тогда она чувствовала себя необходимой и единственной. И они были нужны друг другу, как воздух. Хотя она так сильно любила его, что, наверное, была бы счастлива и в любом другом месте. При условии, что Арон и она будут не просто рядом, а вместе. Как одно целое. Так как было много, наверное, слишком много лет. И закончилось совсем недавно. Если она захочет, то даже сможет вспомнить, когда именно это произошло, но только какой в этом смысл?

Раз кошмарное видение её детства, спустя столько лет снова вернулось, значит, положение дел оставляет желать лучшего. Впрочем, она ведь это и так знает, так ведь? Вернее, чёрт бы её уже побрал, чувствует. Как обычно. Страсть Арона к ней стала ослабевать, и это совершенно естественно, верно? Илиана понятия не имела, к кому обращалась, но так по какой-то причине становилось легче. А может, ей это тоже только казалось. Но, по крайней мере, это помогало хоть как-то упорядочить процесс осознания, привести мысли в порядок и не дать возможности самой себе увязнуть в этом клубке чувственных переживаний, интуиционных предощущений и прочих эмоционально-ментальных вихрей, которые засоряли эфир, создавали помехи и препятствовали процессу мышления.

Сколько лет они уже вместе? Илиана открыла глаза и медленно выдохнула. Вот именно! Ответила она сама себе на собственные безмолвные мысли и не озвученные вопросы. Вот о чём и речь. Сорок лет. В этой цифре звучало что-то не только библейское и сакральное, но и мистическое, означающее окончание чего-то вообще, либо отдельного какого-то цикла и переход на совершенно другой уровень. Да, она, как и большинство живущих здесь, выглядят лишь на половину своего возраста, а то и того меньше, но ведь это благодаря Великой Семёрке, а также их ближайшим приверженцам и последователям. Само существование этого идеального мира стало возможно исключительно благодаря их гениальной программе.

Что уж говорить о могущественном влиянии семейных кланов отцов-основателей, обеспечивших им закономерную поддержку в самых верхних слоях общества и об их колоссальных финансовых вливаниях, которые, впрочем, окупались сторицей, как и несомненные таланты их лидеров, причём в самых разных областях.

Но факт остаётся фактом, ей без малого пятьдесят. Илиана внутренне содрогнулась, резко поднялась, взглядывая из-под поднесённой к глазам ладони на розовое, словно из какой-то фантастической истории солнце. Оно уже поднялось достаточно высоко и его ласковый, нежно-малиновый отсвет заливал любимый уголок сада Илианы, высвечивал до самого дна бирюзовую, кристально чистую гладь пруда и постепенно под аккомпанемент уже целого хора пернатых виртуозов, подбирался к дому. Скоро здесь будет слишком светло и чересчур солнечно. Илиана этого не любила, к тому же это не было полезно для кожи. Она проделала обратный путь, открыла бесшумные стеклянные двери и прошла в ванную. Пока джакузи наполнялось, она скинула халат и под массивным, пристрастным освещением, которого обычно избегала, ступая босыми ногами по нежнейшему ковровому покрытию, медленно приблизилась к огромному зеркалу в роскошной раме. Её чудесные, необыкновенные глаза. Ярко-голубые в тёмно-сиреневой окантовке. Пожалуй, глаза были её единственной, действительно уникальной драгоценностью. Всё остальное, – волнистые, густые волосы, тёмные, но с удивительным медным отливом, правильной, почти безукоризненной формы нос, крупные, пухлые губы, высокая, налитая грудь, с большими светлыми сосками, тонкая талия, плавно округлые бёдра и длинные ноги, – довольно стандартно. – Всем этим, – вздохнула она, тем более в их идеальном мире, вряд ли кого-то удивишь. А тем более такого ценителя и знатока женской красоты, как её Арон. А может, она к себе слишком строга? – запрокидывая назад голову и изящно прогибаясь, разглядывала себя с разного ракурса Илиана. И, если как следует разобраться, так она, возможно, должна быть ещё благодарна за то, что столько лет он любил только её и оставался ей верен. Духовно верен. Ибо остальное за измену в их мире считаться никак не могло. Она вошла по мраморным ступеням в находившуюся на некотором постаменте ванну и медленно погрузилась в воду.

Когда она, благоухающая и свежая, как утренняя лилия, вышла к завтраку и привычно поцеловала Арона, сидевшего уже в костюме с шёлковым платком вместо галстука, единственная вольность, которую он позволял себе в особенно жаркие дни, то ночные кошмары и последующие тягостные раздумья, показались ей какими-то надуманными и явно преувеличенными женскими фантазиями.

– Тебе снова не спалось, милая? – вставая ей на встречу и наклоняясь к её руке, спросил он, – Или ты убегаешь в сад на рассвете от меня? Илиана слабо улыбнулась и покачала головой:

– О, не волнуйся, просто дурной сон, – она села напротив мужа и вопросительно глянула на него:

– Ты куда-то уходишь? – в свою очередь задала она вопрос, жестом давая понять прислуживающему у стола биомату, что салата достаточно.

Арон холодно улыбнулся лишь кончиками губ, и чуть заметно кивнул:

– Да, через час совет встречается в Собрании… Возникли вопросы, которые стоит обсудить, причём безотлагательно…

– Это как-то связано с Бенджи? – спросила она.

– И с ним, в том числе, – по его бледному, гладко выбритому лицу пробежала лёгкая тень. Если бы Илиана не знала так хорошо Арона, скорее всего, она бы ничего не заметила. Но ей было отлично известно, что ему очень не нравилось, когда она начинала задавать уточняющие вопросы по поводу того о чём он уже высказался и в смысловом и интонационном смысле поставил точку. Тем более, когда вопросы эти касались семейственных или деловых сфер. Знала, но почему-то всё равно спросила, как будто намеренно. Она не могла понять, зачем ей было это нужно. Особенно сейчас, когда Илиана начала сомневаться не только в его чувствах, но даже в своих. Для чего это делать, когда она запуталась, когда подавлена, а значит уязвима?

Завтрак до самого своего завершения протекал в абсолютном молчании. В этом не было бы ничего удивительного, (у них нередко случались «молчаливые» периоды, во время которых никто из них не испытывал ни малейшего дискомфорта), если бы не ощущаемое Илианой, не только в самом воздухе, но даже кожей плотное напряжение. И несмотря на то, что Илиане, по большому счёту, всё было предельно ясно, она ушла в свои мысли настолько, что не заметила даже, как уехал Арон. Никогда раньше он не вышел бы из дома, не поцеловав жену и не сказав ей на прощание несколько нежных, ласковых слов.

– Сорок лет, – крутилось снова и снова у неё в голове, – сорок лет… Илиана прекрасно помнила, как после аварии, унёсшей жизни её родителей, она оказалась в детском доме. Только звали её не так и жила она тогда в далёкой и непостижимой, как ей сейчас кажется России. Хотя в тот период эта страна называлась как-то по-другому. Она не помнила уже, да это сейчас было и не столь важно. Ведь через месяц после того, как она попала в детдом, её забрал Арон. Она прекрасно помнит всё, словно это было вчера. Тем более что с тех пор её муж не слишком изменился. Семилетнюю Лену Дёмину привели тогда в директорский кабинет, а сама директриса, фальшиво и приторно улыбаясь накрашенным ярко-красным ртом, немедленно вышла, оставив её наедине с чуть выше среднего роста русоволосым мужчиной с правильными чертами лица, приятной, располагающей улыбкой, одетым в великолепный, чёрный костюм и шёлковую синюю рубашку с галстуком. На вид ему было около пятидесяти. На безымянном пальце левой руки Лена заметила перстень с тёмно-вишнёвым камнем. Это кольцо с рубином и сейчас у Арона. Но больше всего в тот день маленькую девочку поразил чудесный запах, исходивший от него и распространявшийся по всему убогому директорскому кабинету. Она уже потом, много позже узнает, какое важное, если не первостепенное значение всю её жизнь будут иметь для неё запахи. Сколько информации они могут сообщить ещё до того, как человек успевает произнести хоть слово. Всю жизнь она воспринимала людей, в первую очередь, используя своё обоняние.

Она стояла тогда, не отрывая от него восхищённых глаз, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть, а наоборот, как можно дольше продлить это волшебное мгновение и вдыхала, вдыхала этот невероятный, чарующий, сказочный запах, от которого так сладко кружилась голова, что она едва не теряла сознание.

– Здравствуй, Лена, – произнёс человек, наклоняясь к ней, отчего душистая волна оказалась совсем рядом и накрыла её с головой. Она даже инстинктивно зажмурила глаза, чтобы не упасть, так как почти не владела собой и боялась, что не справится со своими чувствами.

– Меня зовут Арон, и я здесь для того, чтобы забрать тебя с собой, – проникновенно и вместе с тем очень буднично сказал мужчина грудным, бархатным голосом, – Скажи, ты бы хотела этого?

Хотела бы она этого?! Да она об этом и мечтать не могла. Лена, которая после смерти родителей практически ни с кем не разговаривала, молча кивнула и, видимо, от избытка чувств, причём впервые со дня аварии, горько, неудержимо заплакала. Жадно и яростно. Лена рыдала так, будто очень долго ждала этого. Копила в себе эту боль, напитывалась безысходностью и горем, терпеливо ожидая момента, когда можно будет от них освободиться. Слёзы лились обильным, нескончаемым потоком, как будто снесло плотину, которая удерживала до сих пор копившуюся в ней и отравляющую всё её детское, неокрепшее естество, тоску и отчаяние. Рыдания сотрясали маленькое, худенькое тельце девочки. Но с каждой последующей секундой этого поистине очищающего действа, ей становилось всё легче. Что-то гнетущее, мучительное, наносное, – вымывалось, отслаивалось, растворялось в этом солёном озере слёз. Она и подумать не могла, какую огромную тяжесть носила в себе всё это время, какую, оказывается горестную скорбь, придавившую её своим удушливым, смрадным покрывалом, научилась не замечать, потому как сжилась с ней, заморозила в себе. Арон не стал произносить банальных слов, он просто тихо обнял её и гладил по спине до тех пор, пока она не затихла. И за это она тоже была ему благодарна.

Каким-то неведомым образом, в первые же секунды с момента их встречи, Арону удалось раз и навсегда покорить детское сердце. Да так, что она не замечала, не видела с тех самых пор вообще никого кроме него. Как бы то ни было, она, в ту пору семилетний ребёнок, с самой первой их встречи, оказалась очарована этим человеком. И в этом не было никакого сомнения. Ей нравилось в нём абсолютно всё. Он казался образцом, идеалом и пределом мечтаний, которые только могли возникнуть в душе маленького, раздавленного горем, безмерно одинокого ребёнка.

Даже блестящий пакет, который стоял на столе и явно был его, потому что просто не мог принадлежать никому другому, казался Лене каким-то необыкновенным. По крайней мере, она до сих пор таких не видела. Нигде, даже по телевизору. Собственно, телевизор в её теперешней жизни также отсутствовал.

Когда Арон опустил в пакет руку и вытащил оттуда прелестную куколку в розовом, бальном платье, у Лены перехватило дыхание.

– Это тебе, – протянул он ей это чудо, улыбаясь так, что от глаз на его загорелом лице разбегались несколько лучистых морщинок. Лена, закусив нижнюю губу и пятясь назад, отчаянно замотала головой.

– Тебе не нравится? – удивился Арон, переводя взгляд с неё на куклу и обратно. Ещё несколько энергичных отрицательных кивков:

– Не нужно, – после мучительной паузы и тяжелейшей внутренней борьбы, выдохнула она, наконец, – всё равно отберут…

– Ах вот в чём дело, – он сел в кресло директрисы и с облегчением откинулся на спинку кресла. Затем протянул ей обе руки, и когда она подошла к нему, взял её ладошки в свои и, заглядывая в её бирюзовые, диковинные глаза, произнёс:

– Тогда мы вот как сделаем, эта кукла будет ждать тебя в твоём новом доме, хорошо? Нужно подписать кое-какие бумаги, это займёт несколько дней, я думаю, и затем ты сможешь переехать ко мне, – он притянул её к себе и брезгливо двумя пальцами снял с её головы жёлтый капроновый бант, который ей повязала перед этой встречей воспитательница, пытаясь, видимо, таким образом несколько повысить ценность девочки в глазах потенциального опекуна.

Илиана усмехнулась… Было, было в этих подленьких, угоднических ужимках, в этих фальшивых гримасах притворной доброты перед состоятельными клиентами что-то гораздо более отталкивающее и гадкое, чем непосредственно в этой противозаконной, рыночной сделке, да и в самих охотниках за живым, несовершеннолетним товаром.

Она помнит, как Арон взял её лицо в свои большие, тёплые ладони и заглянул тёмными, блестящими, словно до блеска отполированными глазами прямо, как ей показалось, в её начинающую испуганно выглядывать из-за тёмного угла душу. Она могла бы стоять так, запрокинув голову и чувствуя, как живительные биотоки бьются у неё в висках под его мягкими пальцами, как приятное, благотворное тепло разливается по всему её маленькому телу, очень долго. Но Арон улыбнулся, поцеловал её в лоб и сказал на ухо:

– Ты – чудо… Ты пока не в состоянии понять то, насколько ты восхитительна… Мы поедем в Америку и я подарю тебе целый мир… Живой, настоящий мир, гораздо более прекрасный, чем этот… Твой собственный… Затем он сказал что-то на незнакомом тогда Лене языке и добавил:

– Да, и звать тебя будут по-другому, моя прелесть… Мне кажется, тебе подойдёт имя Илиана… Ты согласна? Она помнит, что закрыв глаза, медленно кивнула, желая только одного, чтобы он снова взял её лицо в свои ладони, и она могла бы плыть в его руках так долго, долго, покачиваясь, замирая от восторга, умирая и возрождаясь, снова и снова ощущая его тепло, вдыхая этот чудесный запах, несравнимый ни с одним из известных ей ароматов.

После этого, воспоминания о погибших родителях становились всё реже и уже не приносили ей такой острой, непереносимой боли, как раньше. И в ту ночь, после того, как произошло их знакомство, Лена Дёмина, ставшая через короткое время Илианой Голдман, воспитанницей, а впоследствии женой Арона Голдмана, уснула впервые за последнее время мгновенно. Сон её был глубоким и спокойным. Она надолго избавилась от мучавшего её ночного кошмара, в котором за секунду до страшной аварии она неизменно видела человека в тонких очках с золочёной оправой, внушающего ей необъяснимый ужас. Он приветливо махал ей, оцепеневшей от этого кошмара рукой, обтянутой чёрной, лайковой перчаткой…

С тех пор, как Арон забрал её из детского дома, у неё действительно было всё, о чём только может мечтать девочка, девушка или женщина. Всё и всегда. Ей даже не приходилось просить. Да она никогда бы и не стала этого делать. Самое главное – присутствие Арона рядом с ней. Это было основополагающим. Всё остальное являлось второстепенным. По крайней мере, именно так было до сих пор…

Илиана спала с ним в одной постели, начиная с того самого дня, когда впервые переступила порог его дома. Арон держал её за руку и она больше никогда не чувствовала себя одинокой, несчастной или беззащитной. С ним ей было спокойно и хорошо. И так же тепло и уютно, как её ладошке в большой и сильной руке в тот день, когда они вместе вошли в его дом. А вечером точно так же, держась за руки, поднялись по лестнице в спальню.

Она никогда не считала это чем-то противоестественным, даже когда узнала, что в других семьях такое не принято. И не только не поощряется, но даже считается противозаконным. Но для неё это не имело ровным счётом никакого значения. Ни тогда, ни сейчас. Поскольку она отдала себя ему однажды и навсегда. Вручила душу и саму свою жизнь – не задумываясь, не оглядываясь и ни о чём не жалея. И приняла его тоже всего сразу: безоговорочно и безусловно. С радостной благодарностью и неоглядной любовью. И в психологическом смысле это произошло раньше и было не менее пронзительнее, чем их физическая близость, которой она долгое время не придавала особого значения. А просто очень хотела, чтобы он был доволен ею. Мечтала нравиться ему. И ради этого сделала бы что угодно. Она была в буквальном смысле одержима им. Арон был для неё всем: лучшим другом, мудрым отцом, нежным любовником. Более того, он был всемогущим богом. И остаётся им до сих пор. К тому же Илиана оказалась искренней и горячей его поклонницей. Как часто, собственно, и происходит у беззаветно любящих людей. А также весьма талантливой сподвижницей и партнёршей. Причём с самого детства. Ей ничего не нужно было объяснять, её не надо было уговаривать или тем более заставлять. Она всё схватывала на лету, чувствовала малейшие изменения его настроения, знала значение каждого мимолётного взгляда, читала по губам, понимала язык его сердца. Никогда не задавала неудобных или лишних вопросов. Не интересовалась, почему они живут именно так. И именно здесь. Зачем проводят ритуалы. Для чего сам Арон и другие люди совершают все эти странные действия. С какой целью поднимают на шестах обнажённых жертв. Её ни в малейшей степени не смущали обилие крови и криков, оргазмических стонов и оргий, свидетельницей которых она не только была бесчисленное количество раз, но и с самых ранних лет участвовала в них. Её не интересовало, откуда берутся и куда деваются те запуганные и измученные дети, подростки и беременные женщины, которых столько раз она вела за собой по кругу. И почему, чем больше они напуганы, тем лучше. Но ни тогда, когда она впервые сама пошла по кругу с факелом в руке, ведя за собой с десяток затравленно озирающихся детей, ни позже, когда пела странным, гортанным голосом тихую песнь у статуи Велиала, где на алтаре находился Сосуд, которым всегда был молодой, белый мужчина, ни в образе Богини-Матери, у неё никогда не возникало даже мысли о том, что это может быть чем-то жестоким, омерзительным или недостойным. У неё будто оказалась встроенная, активированная и безотказно все эти годы работающая функция под названием «Арон ошибаться не может».

Так было до тех пор, пока она не увидела взгляд своего мужа на маленькую рыжеволосую девочку, звонким голосом рассказывающую с экрана о новом электронном приложении Вики-лайк. Илиана даже не сразу поняла, что эта малышка, которой было лет восемь или девять, и есть та самая Вики, ведущая собственного популярного блога в Сети. Девочка была действительно чудо, как хороша. Ярко-рыжие, длинные волосы были собраны в свободный хвост и выбивались по обеим сторонам её белокожего, хорошенького личика, непослушными, тугими кольцами. Ясно-зелёный, смеющийся взгляд переливался золотистыми искорками, а милая, детская улыбка лукаво пряталась: то сливаясь с ямочками на щеках, то вновь проступая и вспыхивая новой порцией крохотных звёздочек в её акварельных глазах.

Илиана застыла на месте. Этот взгляд она знала очень хорошо. И узнала бы его среди тысячи других. Так смотрел на неё Арон… В тот самый первый день, когда она его увидела, и потом, много позже, в течение ещё долгих лет… Так он не смотрел больше ни на кого. Даже в те моменты, когда лицо его искажалось от страсти, а тело продолжало двигаться и вибрировать в унисон с остальными участниками их ритуалов. И когда смотрел на обнажённых, юных девственниц, танцующих перед ним у него не было этого взгляда. И в том момент, когда он с ласковой полуулыбкой наблюдал за длинной вереницей детей, подростков, совсем молоденьких девушек и юношей, она ни разу не заметила у него этого взгляда… Ни на кого за все эти сорок лет Арон не смотрел так, как на неё… И вот теперь на малышку Вики… Илиана абсолютно точно знала, что означает этот взгляд, по меньшей мере, для неё… Она больше не единственная. И уже не на первом месте. Она в один миг сошла с пьедестала, если вообще там когда-то была. Теперь она сомневалась уже во всём. Это было совершенно новое, незнакомое ей чувство, очень напоминающее растерянность и страх. То, что она так часто наблюдала у других. Илиана встала и подошла к большому, от пола до потолка, витражному окну. Сквозь него была виден её сад с изумрудной травой, диковинными птицами и прохладной лазурью, кристально чистого пруда с яркими, разноцветными рыбами в нём. Её идеальный сад, как часть её идеального мира, который однажды Арон обещал подарить ей. И сдержал своё слово. Но теперь этот мир рушился прямо у неё на глазах, и она ничего не могла с этим сделать. Хотя бы потому что совсем не умела без него жить. Но роль второго плана или королевы в изгнании была точно не для неё. Ей было это известно также хорошо, как и то, что смириться с этим она не сможет никогда.

Глава 3

Сначала Макс даже не понял, о чём именно говорит его бывшая жена. Словесный поток её был обильным и разнообразным. И интонация тоже ежесекундно менялась: от мятущейся тревожности и неуверенности до лавины уничижительного самообвинения внезапно переходящей в неистовый, обвинительно-нападающий спич. Зная эмоциональную категоричность и ярко выраженную импульсивную несдержанность Линды, особенно в неприятных для неё ситуациях, Макс, прижимая к уху телефон и оттирая руки от краски, как можно спокойнее попросил сказать её в чём дело.

– Да сколько можно, Макс, ты меня с ума сведёшь этой твоей невозмутимостью… – Линда шумно выдохнула, – Вики пропала, ты слышишь!? Взгляд Максимиалина Корвина на несколько невероятно растянутых, затяжных секунд, застыл в неподвижности. Он смотрел в одну точку на противоположной стене всё то время, пока в его голове эхом раздавался голос Линды:

– Я не смогла её забрать из школы, мы запускаем на следующей неделе новое ток-шоу, на работе завал, – видимо, обращённая к ней просьба Макса, всё же возымела действие, потому что высказываться она начала гораздо спокойнее.

– Но такое случалось и раньше, – продолжала женщина, – ведь мы живём совсем недалеко от школы… И потом она была не одна…

– Почему ты не попросила меня забрать девочек? – всё так же сдержанно и тихо поинтересовался Макс.

– Ты бы всё равно не успел, – Линда начала всхлипывать, – форс-мажорные обстоятельства на работе возникли в последний момент.

– Прости, но как раз это волнует меня сейчас меньше всего, – перебил её Макс, – где Николь?

– Она со мной, – торопливо ответила Линда, – Николь освободилась позже и когда пришла домой, то Вики там не было… Девочки, с которыми она возвращалась, ничего особенного не заметили, всё было, как обычно… Но домой она так и не дошла. Что-то случилось возле самого нашего дома… Макс, что это значит? В голосе бывшей жены слышались нотки отчаяния и страха, которые она старалась замаскировать время от времени, повышая голос.