Аномалия

Влад остановился, и я чуть не налетел на него.

– Кажется, мы ошиблись с направлением.

– Ошиблись? – переспросил я, пытаясь понять, в чём дело.

– Мы вниз идём. Так отсюда не выбраться.

Уклон, слабый, но всё же отдаляющий нас с каждым шагом от поверхности… Как я его раньше не заметил? Теперь он явно бросался в глаза, ощущался всем телом, этот уклон.

Мы сели. Хотелось пить и есть. Голод чувствовали, должно быть, оба, но жаловаться никто не решался. Огромное пространство, тихое, пустынное. Тишина пугала больше всего. Стоило остановиться, стоило случиться паузе в тех звуках, что производят в чуждом им подземном мире двое потерявшихся людей, как сразу тишина сгущалась вокруг, и повсюду начинали мерещиться затаившиеся угрозы, монстры, ждущие добычу… и тянуло скорее шевельнуть рукой, чтобы зашуршала одежда, чтобы нарушилось это тревожное безмолвие.

– Надо придумать какие-то отметки, чтобы не начать ходить кругами, – сказал Влад, поднимаясь. – Хотя бы стрелки из этих шариков.

Компас остался во втором рюкзаке. Без карты, без компаса, практически без запасов воды и еды – какие у нас шансы выбраться отсюда? Собрав шары, мы выложили большой треугольник, указывающий вершиной в ту сторону, откуда мы пришли.

– Обратно пойдём?

– Лучше обратно. Иначе правда заблудимся, – я оглядел пространство впереди в поисках ориентиров. Лоскутный ковёр передо мной как будто шевельнулся. Я сделал шаг вперёд, и одновременно с тем, как моя нога, сминая несколько слоёв лоскутов, упёрлась в твёрдый край невидимого углубления, прямо перед нами, разбрасывая в стороны куски материи, поднялось ужасное, похожее на огромного серого богомола существо. Ростом выше человека, фасеточные глаза по краям головы, мощные челюсти, длинные руки-клешни… Мысленно я приказал животному развернуться и убегать – никакой реакции! Богомол наклонил голову вправо, затем влево, будто примеряясь для атаки. Жаль, что у меня нет того чёрного шара! Чувство обезоруженности, слабости человеческого тела по сравнению с такими созданиями накрыло меня с головой. Боковым зрением я заметил слева от себя белый шар, один из тех, меловых. Не раздумывая, я схватил его, перекинул в правую руку, размахнулся и бросил, целясь существу в голову. Шар, казавшийся прочным куском гипса, вдруг рассыпался, превратился в облако пыли, которое моментально сгустилось, образуя в воздухе призрачное, полупрозрачное лицо человека. Раздался громкий крик, наверное, самый ужасный из всего, что слышал я в своей жизни. Отчаянный крик десятков или даже сотен голосов, неестественно нарастающий, становящийся нестерпимым. За две секунды достиг он своей кульминации. Вместе с этим лицо-призрак, породившее его, распалось на множество острых длинных шипов. Шипы повернулись в сторону богомола, на мгновение замерли; крик оборвался, и шипы со скоростью, которую не способен уловить человеческий глаз, пронзили тело существа, оставаясь торчать из него зловещими белыми иглами. Богомол вздрогнул и осел вниз. Он был мёртв.

Будто парализованный стоял я над неподвижным телом хищника. Сердце всё ещё продолжало громко стучать в груди, я чувствовал пульсацию в пальцах рук, покрытых белой меловой пылью, слышал её в ушах. Постепенно темп пульсации замедлялся, дыхание выравнивалось. Тело снова начало подчиняться мне. Я обернулся: Влада нигде не было.

– Влад! – закричал я, озираясь по сторонам в поисках движения или тени, обозначивших бы присутствие друга. – Влад!!

«Опять начинается» – молнией пронеслось в голове. Опять эти исчезновения, опять мир, к которому с таким трудом и риском пытаешься приспособиться, будто необъезженный жеребец сбрасывает тебя на землю. Ощущение, что у всего происходящего есть какие-то внутренние правила, есть смысл, есть цель, незримо присутствовало в моём сознании, то помогая бороться и идти вперёд, жаждая обрести наконец это понимание, то напротив, опустошало, побуждало закрыться в себе, лечь и заплакать, как обиженный ребёнок, которого старшие заставили играть в непонятную ему игру, и он, не знающий её, раз за разом проигрывал.

Я побрёл было обратно к тому месту, где мы провалились в подземелье; затем вернулся, взял рюкзак Влада, расстегнул молнию… Но есть расхотелось. Подобрав шар, я посмотрел на него, ища ответы или хотя бы намёки на ответы. Грубый белый шар, похожий на неряшливую, наспех заглаженную гипсовую отливку. Я запустил шар в сторону ближайшего столба. Хор криков, резкие звуки, будто пенопластом провели по стеклу… И вот уже иглы торчат из столба с обеих сторон, прошив его насквозь. Эту породу не брал даже победит (твёрдый сплав, используемый для изготовления инструментов. – Прим. автора), как такое возможно?

Как вообще всё это возможно?

Закинув рюкзак на плечи, я зашагал обратно. Около кучи сиреневых крыльев знакомый голос окликнул меня:

– Убегаешь?

Человек в клетчатой рубашке!

Он сидел на бугре, надвинув шляпу на глаза и вытянув в мою сторону руку. Сквозь пальцы вниз сыпался рыжий песок. Когда струйка иссякла, он резким движением ладони стряхнул остатки песка и положил руку на колено.

– Ты всё бежишь и бежишь.

Я сбросил рюкзак на лоскутный ковёр:

– А что мне делать?! Объясни, если ты здесь всё знаешь!

– Нет, это ты всё здесь знаешь. Ты и…

– Пошёл к чёрту со своими загадками! – закричал я, хватая валявшийся рядом белый шар и швыряя его со всей силой в клетчатого. Крики заполнили подземелье, отражаясь от свода, белое лицо рассыпалось длинными шипами и бросилось вперёд, пронзая цель насквозь. Эхо стихло. Человек покачал головой и принялся вынимать белые шипы, отбрасывая их в сторону.

– Сердишься? Да ведь ты сердишься сам на себя… Ты лучше вот что, – он вытащил последний шип, торчавший из шеи, – иди к Белому кораблю. Оттуда проще управлять Аномалией, так ведь? Вот и поправишь всё, как захочешь.

– Стой. Кто ты такой? – я решительно шагнул к нему. Клетчатый человек чуть наклонил голову:

– Ты прекрасно знаешь, кто я такой.

Он снял шляпу и повернулся. В полумраке подземелья на меня смотрело моё собственное лицо.

Глава 3

Я бежал по лоскутному морю через мглу, спотыкался, падал, вставал и снова бежал, бежал, бежал. Лёгкие горели, сердце бешено стучало в груди. Один раз я чуть не налетел на столб, лишь в последний момент оттолкнувшись от него руками и увернувшись. На ладонях остались глубокие порезы от острых краёв породы, но я их не замечал и продолжал бежать. Время замедлялось, когда я замедлялся, не в силах поддерживать выбранный темп, и ускорялось, когда после нескольких глубоких вдохов я снова бросался наперегонки со своей несуществующей здесь тенью.

На школьных соревнованиях я всегда был номером один. Спорт давался мне легко, и друзья, для которых бег на средние и длинные дистанции представлял собой род средневековой пытки, откровенно мне завидовали. Сам я простой бег не любил: не было в нём того накала эмоций, тех молниеносных изменений и разнообразной тактики, как в командных видах. К тому же он не мог удовлетворить мою страсть к мячам. Больше всего мне хотелось заниматься гандболом. В этом спорте всё было для меня, и само течение, ритм, пульс матчей звучали в унисон с внутренними ритмами моего тела. К несчастью, школьная команда по гандболу никуда не годилась. Иногда мы выигрывали, но тащить матчи в одиночку, тем более, когда соперник прекрасно знает, на кого играет вся семёрка, и так и норовит «вырубить» тебя подлым приёмом – дело обречённое. Продолжил ли я играть, поступив в университет? Я не помнил…

Задыхаясь, я повалился на лоскутный ковёр. Кровь шумела в голове, глаза закрывались, земля подо мной раскачивалась, и требовались большие усилия, чтобы свет не сменился темнотой, чтобы сознание не покинуло меня.

Лежал я так, должно быть, четверть часа. Затем медленно перевернулся на бок. Из ран на ладонях натекла кровь. Ею было запачкано всё: одежда, серые лоскуты, лицо. Раны жгли, хотелось сунуть их во что-то холодное; хотелось пить. Нужна была вода. Рюкзак я оставил там, откуда начался мой бессмысленный марафон. Возвращаться за ним – значит, признаться в слабости, не возвращаться – в глупости. Я закашлялся и снова лёг на спину. Свод подземелья имел здесь упорядоченную структуру: столбы стояли рядами, образуя что-то вроде лучей огромной звезды, ветви отходили от них симметрично, делились на всё более и более тонкие отростки. И в центре этой пятилучевой конструкции находилось моё измученное тело. Вокруг лежали белые шары, много белых шаров. Как мелки на сером асфальте. «Ими можно рисовать по асфальту? Надо взять один, когда пойду домой…» Глаза сами собой закрывались, мысли становились беспорядочными. Огромные тени скользили в пространстве вокруг меня одна за другой, серые тени серого подземелья. Когда они перемещались, то вызывали лёгкое движение застоявшегося, густого воздуха; это движение холодило лицо и руки. Не останавливайтесь. Только не останавливайтесь… Мне нужен этот ветер! Пусть он станет ураганом, налетает на меня порывами и лучше с дождём!

Я открыл глаза. Прямо надо мной пронеслось огромное, чёрное, похожее на ската тело незнакомого животного. Страх перед неизвестным, страх перед движением, хищником, первобытное желание выжить внезапно одержали во мне победу, рука схватила ближайший белый шар. Привстав на одно колено, я подождал, когда скат развернётся, и метнул снаряд ему навстречу. Животное, испуганное возникшим прямо перед ним и кричащим сотней голосов лицом-призраком, бросилось в сторону. Призрак распался на иглы, которые парили теперь в воздухе, поворачиваясь вслед ускользающей мишени. Что они медлят?!

Внезапно я услышал в голове его голос. Скат звал меня. Ему было страшно, он не хотел умирать. За секунду пронеслась передо мной вся жизнь этого существа: охота на насекомых, лёгкий и свободный полёт над холмами, уютные тоннели, ведущие в подземелье – укрытие от непогоды… «Стойте! Остановитесь!» – мысленно закричал я белым остриям, но было поздно: со свистом рассекая воздух, они устремились вперёд. Существо бросилось вверх, сжалось, снова попыталось расправить широкие крылья. Большая часть смертоносного облака пролетела мимо, но те иглы, что вонзились в тело ската, вызвали невыносимые крики боли и отчаяния, заполнившие мою голову. Мне хотелось сбежать, отключиться от его мыслей, зажать руками уши, закрыть глаза и не видеть агонии упавшего вниз животного. Но каким же мерзким и отвратительным предательством будет это! «Я не хотел, не хотел!» – кричал я в ответ, пытаясь подняться. Ноги не слушались, в груди всё болело. Сделав несколько шагов вперёд, я упал, снова встал… Не помню, как я добрался до него, беспомощного, еле дышащего. Крики в голове сменились плачем. Он был очень музыкальным, этот плач, красивым. Сил не было даже на то, чтобы поднять руку, чтобы сжать кулак. Мы лежали рядом. Каждый смирился с тем, что его ждёт. Каждый нашёл в своём обречённом состоянии временное пристанище, укромный угол, где притупившиеся чувства отступают, а тело становится дальше от разума, меньше тревожит, меньше отвлекает. Я видел прямой тоннель. Он вёл под землю, расширялся… И вот вокруг меня знакомый уже полумрак, высокие своды, колонны столбов. Теперь обратно в тоннель, навстречу свету. Это повторялось снова и снова, под аккомпанемент едва ощутимого беззвучного плача: он показывал мне путь на поверхность.

Контакт оборвался внезапно. Только что я ощущал его присутствие, мысли, память, боль, страх – и вот всё исчезло. А затем рядом со мной, прямо у самой головы, упала бутылка воды. Что-то холодное, влажное у щеки. Рука сразу узнаёт форму: «Вилючинская». Перемазанными засохшей и свежей кровью руками я пытаюсь открыть её. Сил не хватает, крышка скользит. Пауза. Подышать, успокоиться. Снова попытка. С пятого или шестого раза крышка поддаётся. Знакомые щелчки пластиковых зубчиков. Ещё оборот… Крышка падает, я прижимаю горлышко к пересохшим губам…

* * *

Тоннель нашёлся быстро. Увиденные во время печального ритуала прощания ориентиры – сильно изогнутые столбы, кучи сухих крыльев – помогали мне, и вскоре я уже шагал по идущему наверх пути. Хотя уклон был небольшой, мне приходилось постоянно останавливаться, чтобы отдышаться. К тому же появилась тошнота. «Не может такого быть от бега, – думал я, – здесь что-то другое». Быть может, причиной всему запах камфоры, медленное отравление. Надо поскорее выбираться на свежий воздух.

Скат остался в подземелье. Его бездыханное тело, которое я укрыл серыми лоскутами, продолжало стоять перед глазами подобно миражу, и не было никакой возможности отделаться от этого образа. Само собой так получилось, что фауна Аномалии воспринималась в первую очередь как угроза. А тут ещё и совершенно незнакомое существо… Стоит захотеть, и можно найти множество оправданий того, что случилось; да вот только забыть его это не поможет. Я был им. Я не просто увидел его воспоминания, радости и страхи – я пережил их сам.

Я шёл через широкий тоннель. Ни разу не встретилось мне следов обработки инструментом или машиной, а рисунок породы и её фактура казались случайной игрой природы; и всё же был он рукотворным, этот путь сквозь скалы: слишком уж точно соблюдались его размеры и форма – полукруглая арка свода, плоские стены…

Метров через двести пропитанный камфорным запахом полог наконец закончился, и под ногами зашуршал мелкий гравий. Стало совершенно темно; приходилось вести по стене рукой и поднимать высоко ноги, чтобы не споткнуться о камни, встречавшиеся всё чаще и чаще. К счастью, тёмный участок длился недолго. Впереди показалось яркое пятно выхода: тёплый дневной свет лился внутрь, будто отгоняя сумрак назад, в скалу, произведшую его. В самом конце пути я всё же оступился на камне и упал, разодрав в кровь колени. Раны на ладонях снова закровоточили. Кое-как поднявшись и выбравшись из подземного царства на свет, я лёг на знакомый рыжий мох и минут десять пролежал неподвижно, глядя в синее небо, далёкое, высокое, вечное. Я чувствовал себя центром чего-то большого, но оно оставалось неподвластно моему контролю. Аномалия казалась мне теперь единым живым существом, с которым случилось что-то ужасное, которому нужна моя помощь, и которую я, в силу своего невежества и слабости, не могу оказать. Но как возможно понять мир, окружающий тебя, без чужих объяснений? Для этого потребовалась бы целая вечность…

Поднял меня холод. Только что было кругом спокойно и тепло, грело солнце – и вот подул резкий ветер. Небо пока оставалось чистым, разве что вдали у гор сгущались подозрительные тучи. «Надо идти». Я встал, скривился от боли в коленях, но, сделав несколько шагов, обнаружил, что состояние моё теперь намного лучше. Дышалось легко, мышцы быстро возвращали себе силы, и даже раны на ладонях выглядели не так скверно, как казалось в полумраке подземелья. «Всё же надо будет их обработать» – подумал я и двинулся наугад через сухие кусты.

Съезжая по каменистому склону вниз, я увидел за холмом поблескивавшую на солнце полоску воды. Внутри сразу зажглась уверенность, что местность эта мне знакома. И действительно, стоило мне перебраться через вершину, как передо мной открылся вид на тот самый ручей или небольшую речку, на которой случилось сражение с фитом. Да, там, ниже по течению, ближе к порогам. Значит, отсюда недалеко и до обзорной площадки, где началось наше приключение, и где мы провели в тумане беспокойную ночь.

Я напился прямо из реки, умылся, промыл раны. Сняв футболку, я разорвал её на полосы и перевязал ими руки. Бутылка, о причинах появления которой не хотелось думать, была вновь полна прохладной водой, и я уверенно направился в сторону стоянки. Мне нужны были ответы.

* * *

«Тигр» я заметил издалека. Угловатые формы армейского броневика сразу бросались в глаза на фоне окружающего пейзажа. Сердце застучало быстрее; почти переходя на бег, я добрался до края, ухватился за ржавую стойку забора и запрыгнул на площадку. В машине было пусто. Я прошёл по периметру, всматриваясь в окрестности: никаких признаков людей или животных, тишина, нарушаемая лишь редкими порывами ветра. Двери «Тигра» были закрыты, но не заблокированы, и я залез внутрь. «Что дальше?» – спросил я себя и задумался.

Доехать до Периметра, выбраться в нормальный мир и, быть может, снова обрести там потерянные воспоминания? Правда водить я не умел, но технику всегда любил и более-менее представлял, что и как работает, что и когда нужно нажимать. Сейчас, начиная только размышлять о возможности этого плана, я с каждой мыслью о нём чувствовал нарастающее сопротивление и страх: я боялся узнать, что скрыто за Периметром, я боялся покидать Аномалию!

Невозможно! Если бы рядом был Влад! Если бы рядом был хоть кто-нибудь!

Я перелез на место водителя. Ключ был в замке. Я повернул его – тишина. Закрыв глаза, я попытался вспомнить действия нашего проводника. И всё же, сначала явно ключ. Я пробовал и пробовал поворачивать проклятый ключ, нажимая одновременно педали, переключая тумблеры на приборной панели… Действия мои стали беспорядочными и скорее могли привести к поломке машины, чем к решению головоломки. «Как её завести?!» Я стукнул кулаком по рулевому колесу, желая лишь одного: чтобы эта груда железа начала двигаться. К моему изумлению, машина действительно вздрогнула и резко наклонилась влево. Я упёрся локтем в толстое дверное стекло, правой рукой хватаясь за скобу у спинки пассажирского сиденья. Затем всё качнулось обратно, колёса коснулись земли, что-то громко скрипнуло – «Тигр» вновь встал горизонтально. В салоне воцарилась тишина.

Стало душно. Я расстегнул воротник, посидел минуту, пытаясь успокоить дыхание, затем открыл дверь и спрыгнул на твёрдую поверхность площадки. Снаружи начиналась буря: ветер усилился, всё кругом шумело и свистело, сгущался мрак. Небо на глазах превращалось из прозрачной синевы в серую массу, становилось ниже, давило, пугало. Первые капли дождя глухо ударили по машине, крупные, тяжёлые. Скалы впереди вспыхнули оранжевым, чёткие, будто нарисованные тени бросились от меня и «Тигра» вперёд, а затем раздался удар грома. Всполохи света от молнии, нарушая те привычные законы, которые ждёт человек от всякого природного явления, не пропали совсем, а продолжали тлеть на скалах, камнях, кузове машины. Они мерцали, и мерцание это вызывало боль в голове и тошноту.

Я залез в машину и закрыл дверь. Моя голова! Есть здесь что-нибудь от этой ужасной боли? Всё остальное стало малозначительным, далёким. Я открыл лючок под приборной панелью, и вниз посыпались сухие насекомые. Большие чёрные жуки, бабочки, красная саранча и бог весть какие ещё создания. Вода, надо воды…

Свернувшись на сиденье, сжимая дрожащими руками наполовину опустевшую пластиковую бутылку, я старался дышать так, чтобы создавалось как можно меньше движения. Через некоторое время я, стиснув зубы и ожидая очередной волны боли, попробовал помотать головой, но, к моему удивлению и радости, боль пропала, пропала совершенно.

Позволив наконец напряжённым мышцам расслабиться, я сел в кресло прямо, поморгал глазами, несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Дождь барабанил по машине, но здесь его почти не было слышно. Мерцание тоже пропало.

– Хорошо, что можно в машине спрятаться, правда? – знакомый голос сзади почти не скрывал язвительной интонации.

Клетчатый человек! Его лицо (точнее сказать, моё лицо) улыбалось в зеркале заднего вида.

– Что ты тут делаешь? – устало спросил я, не способный уже на крик и проявление эмоций.

– Что я тут делаю? – переспросил он. – Нет, что ты тут делаешь? Ты же решил лететь к Белому кораблю. Так лети! Хватит прятаться!

– Ничего я не решал, – ответил я с раздражением в голосе. – Убирайся отсюда. Лети сам куда хочешь, только оставь меня в покое.

– Кайнын-Кайнын, ты же всегда был смелым. Может быть, ВОТ ТАК ты наконец проснёшься?

Машина дёрнулась и устремилась вверх, поднимаясь над землёй. Меня вжало в кресло, руки сами собой схватились за руль. Сзади хохотал клетчатый. Я хотел повернуться к нему, но вместо этого, следуя моим движениям, повернулся весь «Тигр». Желудок сжался, я задержал дыхание. Машина закружилась в воздухе; я зажмурился и сосредоточился на том, чтобы остановить движение её мысленного образа. Вращение прекратилось. Я выровнял «Тигр» по горизонтали и облегчённо выдохнул. Сзади раздались аплодисменты:

– Браво, браво! Дальше сам! – клетчатый человек открыл дверь и выпрыгнул наружу. В салон ворвался ветер. С трудом поддерживая усилием разума равновесие «Тигра», я перелез назад и посмотрел вниз: машина висела метрах в тридцати над поверхностью; скалы продолжали светиться, обозначая себя во мраке; человека в рубашке нигде не было видно. Захлопнув дверь, я вернулся за руль. Желание оказаться подальше от этого места привело машину в движение, и я не стал этому сопротивляться.

По лобовому стеклу скатывались капли, видно было плохо. Кажется, я летел над ущельем. Да, вот скалы, вот тёмные пасти пересохших водопадов… Стоп! В одном из тоннелей будто бы что-то мигнуло, слабый огонёк. Я подвёл машину поближе и присмотрелся. Толстый триплекс, исчерченный дождём, мешал мне, поэтому, открыв водительскую дверь и держась за скобу, торчавшую над проёмом, я высунулся наружу. Тёмное жерло тоннеля, уходившего в сердце холодных скал, было всего в полуметре от меня. Кромешная тьма, ничего не рассмотреть. Я немного поднял машину, переступил на подножку и прыгнул. Поскользнувшись на мокрой поверхности, я полетел вперёд, инстинктивно разворачиваясь и выставляя плечо, как мы делали на гандболе, чтобы избежать травм. Сзади послышался металлический грохот. Перевернувшись, я аккуратно подполз к краю: на дне ущелья, поперёк наполнившегося дождём ручья, лежал колёсами вверх мой «Тигр».

Глава 4

Пути назад теперь не было. К тому же любопытство, загнавшее меня в такое положение, требовало движения вперёд. Пройдя через водоворот последних событий и испытав столько в себе изменений, моё сознание утратило на время навык поиска, выбора и оставило лишь два пути: действия и бездействия; первый был благом, но требовал приложения сил, а второй вызывал сопротивление духа, но манил уставшее тело, как манит его кровать в конце долгого дня.

Темнота стояла такая, что ничего не было видно. Я снова вёл рукой по шероховатой породе, продвигаясь вглубь тоннеля и зачем-то считая шаги. Пятьдесят шагов. Под ногами громыхнул лист железа. Стык. Новый лист. Ещё один, ещё, ещё… Сто шагов. На стенах тоже появляются пластины, пальцы скользят по шляпкам удерживающего их крепежа. Это же тот самый тоннель!

Внутри меня с каждым шагом нарастало волнение. Что я встречу там? Впереди появился свет. Тоннель превратился в знакомый коридор, заставленный оборудованием: всё искорёженное, обгорелое, местами залитое карамельного цвета пеной, которая застыла и теперь хрустит под ногами. Источник света – обычная лампочка накаливания, ватт двадцать пять, не более. Свисает с толстого жгута проводов, проложенных под потолком. Я протиснулся между завалами шкафов и, переступая разбитое стекло, подошёл к двери.

Та самая дверь.

Сглотнув, я упёрся в холодный металл и толкнул дверь от себя. Раздался скрип. Я тут же ослабил усилие: в тишине, к которой привык мой слух, в неизвестности, которая лежала впереди, мне не хотелось производить ни единого звука, не хотелось выдавать своё присутствие. Протиснувшись в приоткрытый проём, я шагнул вперёд и чуть не вскрикнул, когда моя нога наступила на что-то мягкое. Однако это оказалась лишь смятая пыльная одежда.

Я стоял в конце знакомого коридора. Направо – столовая. Слева палаты. Дальше – комнаты сестёр, пост охраны, а напротив него – зал отдыха с цветами… Под потолком с большими интервалами висели груши лампочек, горящих неярким, тёплым светом. Пыль в воздухе, груда погнутых штативов у стены. Атмосфера запустения. И всё же кто-то с ней боролся, для кого-то горел этот свет. Может быть, в столовой есть консервы, еда? Я открыл двери и прошёл внутрь. Стол и два стула стояли в центре зала, остальные же были в беспорядке свалены в углу. На стойке раздачи – перевязанные грубым шнуром стопки бумаг, папки с номерами, конверты… Если присмотреться, лежало всё упорядоченно, аккуратно.

– Кай?

Я замер. Тихий голос сзади – это голос Виталины! Ещё не веря в эту возможность, я обернулся: девушка стояла в дверях и смотрела на меня большими грустными глазами. На ней был серый комбинезон, какой бывает у механиков на заводе или в автосервисе. Светлые волосы растрёпаны, в руках перчатки. Она подошла ко мне, затем, бросив перчатки на пол, быстрым движением взяла мои руки, повернула ладонями вверх:

– Что с тобой?

– Порезался о столбы.

Я не знал, как реагировать на её появление. Я был рад, очень рад! Но как правильно выразить эту радость? Есть неисчислимая бесконечность разных чувств, которые мы называем этим словом – «радость». Как рассказать ей именно мою?