Аномалия

* * *

В девять утра Юля привезла завтрак. Это было неожиданно, ведь ходить мне никто не запрещал. Я удивлённо посмотрел на неё:

– Как раз собирался в столовую… Вставать нельзя?

Девушка улыбнулась:

– Нет-нет, просто я подумала, что здесь читать будет спокойнее. Доктор просил передать это, – она протянула мне чёрный конверт с голограммой «совершенно секретно». – Ознакомишься за завтраком? Я зайду через тридцать минут.

Распечатав конверт, я вытащил листок сероватой бумаги с проступающим защитным узором и водяными знаками: доктор предупреждал меня, что сегодня в полдень состоится пробный сеанс связи. Сам он не сможет присутствовать, его заменит доктор Пуац – мне надлежало выполнять все его инструкции. Дата, подпись, печать девятого отдела.

Странно.

Доктор должен присутствовать. Он один знает всю процедуру; без него, судя по документам, связь ещё ни разу не проводилась. К тому же эта внезапность! Готов ли я?

Размешивая кусок масла в овсяной каше, я пытался придумать объяснение происходящему. В лаборатории ещё со вчерашнего дня повисло ощущение тревоги, скрытой опасности. Видимо, ситуация требовала срочных, отчаянных мер. Доктор, генерал, участники проекта – все верили в меня. Я не должен их подвести. В любых условиях нужно просто стараться по максимуму, и у меня достаточно способностей для этого. Если доктор считает, что я смогу, то почему я должен сомневаться в себе? Доктор знает меня лучше всех, лучше меня самого. Он знает меня абсолютно. Мои мысли и переживания занесены в таблицы, превращены в цифры сложными машинами. Этот листок не только высшая степень секретности, но и высшая степень доверия.

Вернув себе боевой настрой, я закончил завтрак и убрал послание обратно в конверт. Теперь надо встать и размяться. Я снял халат, повернулся… и замер. На столе сидел человек в клетчатой рубашке.

Жестом, уже знакомым мне по Аномалии, он поправил манжет, и не глядя на меня, спокойным голосом произнёс:

– Не говори им. Никому, даже доктору.

Опять галлюцинации?

Его существование внутри мира Аномалии было более-менее естественным, но появление здесь, в реальности, противоречило самому здравому смыслу. Галлюцинации – это неготовность. Моя неготовность выполнить миссию. Что мне делать? Мне так нужно поговорить с доктором…

– Нет, не нужно. Я не галлюцинация. Повторяю – никому не говори цифры.

Я смял халат и бросил в человека. Ударившись о его плечо, ткань упала на пол. Незнакомец театрально вздохнул:

– Времени мало, так что расскажу кратко. Цифры очень важны. Ты создал Аномалию. Ты придумал пароль, по которому Аномалия узнает тебя, в какой бы форме ты ни оказался. Цифры – это пароль. Просто перескажешь их своему другу, и всё будет хорошо. Правда сначала тебе нужно выжить в остросюжетном шпионском боевике. Письмо-то – поддельное.

Одновременно со словом «поддельное» раздался стук в дверь. Не дожидаясь моего ответа дверь отворилась, и в комнату вошла Юля. Она подошла прямо к столу, наклонилась, поднимая лежащий на полу халат. Девушка не видела и не слышала моего гостя! Человек повернулся ко мне, указывая на медсестру:

– А это – шпионка! Теперь ты вооружён информацией. Удачи!

Человек в клетчатой рубашке исчез.

Юля повесила халат на стул и подошла ко мне, мягко, по-кошачьи улыбаясь:

– Ну как? Ты готов?

Я пожал плечами. Что нужно делать в этой ситуации? Верить незнакомцу? Считать его галлюцинацией? Я почувствовал её руку на плече.

– Всё будет хорошо, Кай. Не сомневайся в себе.

Мы вышли в коридор. Вокруг стояла тишина, ни единого звука, кроме наших шагов. Свет в комнате отдыха тусклый, приглушённый. Обычно утром он ярче. На посту охраны напротив комнаты – никого. Я не мог припомнить, чтобы хоть раз видел это место пустым. Напряжение нарастало. Что если всё именно так, как сказал мне невидимый посетитель?

Я немного отстал. Юля не сразу это заметила, а когда повернулась, за дверью комнаты, находившейся по левую руку от меня, послышался грохот падающих предметов. Дверь распахнулась, и в коридор выскочила Виталина. Светлые волосы растрёпаны, на халате следы крови:

– Кай, беги к щитовой! Там выход!

Юля, не меняя выражения лица и даже сохраняя лёгкое подобие улыбки, дотронулась до уха и спокойно произнесла:

– Мистер Пуац, у нас проблемы. Нет, медсестра. Да, я поняла.

Её правая рука с нечеловеческой скоростью выхватила из кармана халата устройство, похожее на толстую авторучку. Конец её, направленный на нас, засветился ярким рубиновым огоньком. Я бросился вперёд, отталкивая Лину обратно в сторону открытой двери, но девушка обхватила меня за пояс, останавливая и заслоняя от опасности. Её движения были быстрыми, а руки – неожиданно сильными. Раздался негромкий хлопок. Лина вздрогнула, руки её внезапно ослабли. Я попытался удержать девушку от падения и почувствовал, как ткань халата под моей рукой становится влажной от крови.

Мы опустились на пол. До конца не осознавая или не желая осознавать происходящее, я смотрел вверх, прижимая к себе голову Лины. Юля стояла в трёх метрах от нас, в прежней позе, направляя ручку-пистолет точно на меня. Сзади по коридору к ней бежали двое: невысокий толстый человек и медсестра из ночной смены. Внезапно весь свет погас и коридор погрузился во тьму. Топот ног спереди, сзади, глухие удары в потолок. Затем сильная рука схватила меня за запястье и знакомый голос прошептал: «За мной!»

Генерал!

Мы бросились обратно по коридору, прижимаясь к левой стене. Это спасло нам жизнь, поскольку по тому месту, где я только что находился, и затем вдоль всей правой стороны коридора по полу забарабанили пули, выпущенные из автоматического оружия. В замкнутом пространстве звуки выстрелов оглушали, в ушах звенело. Лина! Что с ней? Мне хотелось остановить генерала, вернуться, спасти девушку, пусть даже ценой собственной жизни!

Мы оказались в конце коридора. Здесь пространство расширялось, образуя ниши справа и слева. Справа – служебное помещение, слева – двери, ведущие на кухню и в столовую, прямо – щитовая. Генерал втащил меня за угол, перекатился по полу в противоположную сторону и выстрелил из-за угла. В ответ темноту коридора около комнаты отдыха озарил мерцающий огонь, и град пуль, высекая искры и рикошетя от бетона, обрушился на стену за спиной военного. Снова всё стихло. В темноте я услышал его тихий шёпот:

– Я открою дверь щитовой. Ты ждёшь до счёта «три». Если нет выстрелов – мигом туда. Всё понял?

– Да.

Нет, нельзя бежать! Я не должен оставлять Лину. Это предательство! Но разве моя гибель не будет предательством для миллионов жизней других людей, мирное небо над головой которых защищает проект «Волхвы»? Может быть, генерал знает, что делает? Да, он же профессионал! Он отвлекает их на себя. Генерал разберётся, нужно просто не мешать. Нужно хорошо делать свою работу.

– Раз. Два. Три.

Я вскочил и бросился в еле заметный проём приоткрытой двери. За спиной раздались выстрелы, дверь захлопнулась. Удары пуль по металлу. Надо… Стоп! А что надо делать дальше? Выставив руки перед собой, я медленно пошёл вперёд. Вдоль стен тянулись металлические шкафы с оборудованием. Я касался их плечами, наталкиваясь на провода и протискиваясь в узкий проход. Ещё одна дверь. Я толкнул её от себя. Тяжёлая масса металла со скрипом повернулась на петлях, открывая выход в освещённый тусклым светом коридор. Стены обиты всё тем же металлом, окрашенным матовой чёрной краской.

Звуки боя стихли. На стенах коридора то здесь, то там появлялись места с оторванными пластинами; ребристый настил под ногами закончился. Вокруг была теперь только горная порода, серая с прожилками оранжевого. Тусклый свет исходил, казалось, прямо от неё. На стенах и полу виднелись грубые следы огромной фрезы – параллельные изгибающиеся борозды ступеньками.

Я шёл, должно быть, минуты три. За очередным поворотом мне в лицо ударил яркий солнечный свет, и я оказался на краю обрыва. Выход из тоннеля располагался в стене узкого ущелья. За гребнем противоположной стороны виднелись холмы, покрытые рыжевато-зеленоватой растительностью, а дальше начинались горы. Это же… Я опустился на колени и заглянул за край обрыва. Внизу, извиваясь между камней, бежал ручей, посреди которого, прямо подо мной, лежал перевёрнутый голубой «Тигр».

Аномалия!

Я отполз назад. На самом краю обрыва в гладкой, будто отполированной породе были высечены цифры. Три восьмёрки, единица, ноль.

Внезапно тоннель вздрогнул, и раскатистое эхо взрыва, отражаясь от стен, пронеслось мимо меня. Я обернулся. Было страшно. Внутри меня всё кричало об опасности: «ОНИ идут!». Я не знал, кто они. Просто страх, абсолютный, примитивный, охватывает тебя, и ты хочешь бежать. Не хотелось думать ни о чём, всё потеряло смысл, реальность рассыпалась на кучу маленьких кусочков, которые плавали в море цифр… В этот момент я услышал голос Влада.

Он стоял на другом краю ущелья и махал мне руками:

– Кай!! Цифры!

Я вспомнил слова человека в клетчатой рубашке: цифры – это пароль. Какие? В каком порядке их называть?

Страх всегда идёт рука об руку с апатией, с желанием бросить то, что не получается понять, отказаться от той борьбы, где не можешь выиграть. С желанием просто лечь на спину и не делать ничего. Я чувствовал, что это желание сейчас растёт внутри меня. И пока оно не стало слишком сильно, нужно действовать! Как угодно. Не задумываясь о логике, о последствиях. Я сложил ладони рупором и закричал:

– Два, пять, восемь, один, пять, восемь, ноль…

Я продолжал называть все цифры, которые помнил. Услышанные от водителя, затем цифры на бабочке, номера на столбиках с круглыми знаками… Всё, что казалось мне верной информацией.

Что теперь? Что должно измениться? Я не знал.

Нужен какой-то способ перебраться на ту сторону.

Я закрыл глаза. В голове носились стайкой испуганных птиц бесполезные сейчас фантазии: мост, растущий из стены, фит, на котором я лечу над Аномалией… Это похоже на попытку найти удачный ход в проигрышной партии. Сзади снова раздался взрыв, на этот раз ближе. Я повернулся, чтобы крикнуть Владу «уходи»… и замер. Прямо от кромки тоннеля в ущелье выдавался теперь гладкий выступ скалы. Под ним медленно двигалось что-то чёрное. Я осторожно подошёл к краю: фит! Фит висел в воздухе под непонятно откуда появившимся выступом, медленно дрейфуя вправо. Повинуясь внутреннему порыву, я побежал вперёд и прыгнул на спину гиганта.

Ещё один взрыв! На этот раз вместе со звуком своды тоннеля осветила вспышка. «Ну же, плыви на ту сторону!» – подумал я, и в это же мгновение фит, будто повинуясь моему желанию, качнулся и заскользил боком через ущелье. Не может быть! Он действительно слушался! Стоило мне представить движение – и животное тотчас реагировало, совершая его в реальности. Теперь главное – скорость.

– Влад! Прыгай сюда! – закричал я, одной рукой держась за вырост на спине исполина, а второй размахивая в воздухе.

– Далеко!

– Давай! Ты сможешь! Быстрее!

Влад отступил на несколько шагов назад, затем ускорился и, оттолкнувшись от самого края обрыва, прыгнул в мою сторону. На ближней к нему стороне спины животного находилось несколько таких же выростов, и я могу поклясться, что, пока он летел через пропасть, они двигались ему навстречу.

Звук выстрела. Резкая жгучая боль в руке. Ещё один. Преодолевая боль, я представил, как фит стремительно уносит нас к столбам… и потерял сознание.

Часть вторая

Глава 1

Сквозь закрытые веки в глаза пробирается мерцающий свет, настойчивый, будто раздражённый моим бездействием. Мерцание такое частое, что его не уловить зрением, и всё же разум чувствует, что свет – это не только свет. К нему примешалось инородное, сложное, зовущее, лишённое эмоций, совершенное инопланетное нечто. И оно будет злиться, если не…

Я попытался встать. Прямо передо мной возникло испуганное лицо Влада.

– Кай! Ка-а-а-й! Ты в порядке?

– Это не лаборатория?

– Лаборатория? Нет! Мы же в Аномалии. Ты забыл? Путешествие! Сели отдохнуть, а ты вдруг заснул.

Я посмотрел вокруг: чёрные валуны, яркие разноцветные кристаллы, справа – склон, овраг, холмы, холмы, холмы… Слева обрыв, за ним скалы. Мы шли здесь в… прошлый раз? Или это он и есть, тот самый прошлый раз? Палки, рюкзак… Я бросился к рюкзаку, вытащил камеру, открыл снимки: вот горы, вот Белый корабль – на этом кадры заканчивались.

– Влад! Слушай, я сейчас странную вещь спрошу… Чёрный шар помнишь? И как мы летели на фите?

Юноша удивлённо поднял брови:

– На фите? Тебе приснилось, как мы летим на фите?

Влад ничего не помнил. Не надо спешить, разгадка где-то рядом. Нужно успокоиться, собрать побольше информации… Можно даже спросить его напрямую про операцию, подводный крейсер… Или нельзя? Кажется, я не уверен, что Влад – это тот же самый Влад. Я вздохнул:

– Вроде того. Ладно, пойдём дальше?

Где-то здесь, на одном из чёрных камней, должен был расти марцит, большой, яркий. Который мне тогда захотелось забрать с собой сувениром. Но кристалл никак не находился. «Чёрт с ним, – подумал я, задумчиво переставляя палки по каменистой поверхности. – Что там дальше? Встреча с фитом?»

Думать ни о чём не хотелось. Логика, анализ ситуации вызывали чувство, похожее на то, какое испытываешь при встрече с блюдом, ставшим ранее причиной отравления. Я шёл по краю ущелья, высматривая среди изломов скал выход тоннеля, через который я выбрался из лаборатории. Внизу, поперёк ручья, должен был лежать «Тигр»… Стоп! Водопады. Где водопады? Тоннели, отполированные за долгое время бегущей водой, зияли тёмными овалами на своих местах, но не было нигде ни намёка на те шумные потоки, что, развешивая в воздухе туман, падали на дно ущелья. То здесь то там можно было разглядеть тонкие струйки, бежавшие по породе, но водопады исчезли.

– Влад, погоди. Посидим немного.

Я расстелил коврик, сел и достал воду: жажда буквально жгла горло, безумно хотелось пить. Влад устроился рядом, посматривая на меня с тревогой:

– Кай, ты плохо выглядишь. Это точно был кошмар, я уверен. Забудь его, забудь всё, давай отдыхать! – он порылся в боковом кармане и вытащил «Мистера Ежевику», конфету, которую я любил. – Держи!

Цифры… Я вдруг понял, что не помню их. Как я мог забыть? Пароль от моей Аномалии! Катая леденец языком по верхнему нёбу, я пытался сосредоточиться на Аномалии. Должен существовать простой способ всё проверить, всё прояснить. Скажем, вот этот жук. Большой, глянцевый, тёмно-бордовый жук с мощными челюстями. Сидит, греется на камне. Закрыв глаза, я представил, что жук разворачивается и ползёт к краю: «Это моё желание – повернись, ползи». Я открыл глаза: жук, медленно переставляя массивные лапы с торчащими наружу шпорами, двигался именно туда, куда я хотел. «Теперь снова разворот!» Жук покорно пополз обратно.

Я откинулся назад, положив ладони под голову. Вверху надо мной, в окружении белых облаков, синел кусочек чистого неба. Он казался поверхностью заполненного доверху глубокого колодца, ведущего очень, очень далеко, колодца бездонного, и потому было страшно свалиться туда, оторваться от поверхности, взлететь и утонуть в этой холодной синеве, из которой никогда уже не выберешься. Abyssus abyssum invocat [бездна взывает к бездне (лат.)].

Влад тронул меня за плечо:

– Кай, слышишь?

Я поднялся. В воздухе разносилось протяжное завывание. Фит! Именно так он появился в прошлый раз. Мы вскочили и подбежали к краю обрыва: исполин неторопливо плыл вдоль ущелья в нашу сторону. Его передний плавник почти касался отвесной стены, на верху которой мы сейчас стояли. Но чем ближе становилось животное, тем больше бросались в глаза отличия от того монстра, что оглушил нас во время первой встречи. Фит был меньше размером. Сложно сказать насколько: животное по-прежнему воспринималось гигантом, рядом с которым человек напоминает насекомое. И всё же было в нём меньше ширины, уже не заполнял он собой ущелье от края до края. Вытянутая голова казалась поникшей, глаза не двигались. На широкой чёрной спине повсюду виднелись складки, а быть может и следы ранений. Сокоиты, растущие обычно на брюхе животного, покрывали его впалые бока, цвет их был бледным, почти белым.

Я прокручивал в памяти всё, что знал о фитах. Нигде не рассказывалось о том, как меняются они с возрастом: людям попросту не доводилось наблюдать их старость. Фит всегда был фитом, неизменной единицей. Биологи приписывали ему срок жизни порядка десяти тысяч лет, но определить возраст фитов, обитавших в Аномалии, никто так до сих пор и не смог. Во всяком случае считалось, что возраст всей популяции близок, если не одинаков. Можно было с той же долей научной достоверности утверждать, что фит – существо по сути своей вечное. Это противоречило бы логике земной биологии, но земная биология заканчивалась там, где стояли стены Периметра.

Что могло случиться с ним?

Когда животное поравнялось со мной, я попробовал задать этот вопрос мысленно, впрочем особо ответа не ожидая. К моему удивлению, фит ответил. Он обрушил на меня шторм информации, сырой, примитивной, честной, показывая мне всего себя, всё, что пережил, что чувствовал, всё, что составляло его существо. Я буквально погрузился в чужой разум!

Фит был таким всегда, всё то время, что существовал он в Аномалии, рождённый заодно с нею. Быть может, не так ясно как человек, но фит осознавал себя. Он был в некоторой степени разумен, и разум этот страдал от тела, в которое заточила его природа. Хищник. Периоды голода неумолимо накатывались на него каждый месяц. Ярость и жажда поглощения живой плоти овладевали телом, и буйству этому не было пределов – уже насытившись, он продолжал уничтожать всё вокруг, оставляя за собой полосу мёртвой тишины. И вот безумие отпускало его, и в ужасе и отчаянии, полный чувства вины, пускался он со всей скоростью, на которую был способен, прочь от места кровавой жатвы. Не помня себя, носился между вершинами гор, а затем, растратив все силы, опускался в длинные узкие ущелья, подальше от глаз живых существ…

Светило солнце. Прохладный ветер трепал волосы. Влад бежал за фитом, фотографируясь на камеру телефона, а я сидел на самом краю обрыва и смотрел вслед уплывающему гиганту. По моим щекам текли слёзы.

Глава 2

Владу я про фита ничего говорить не стал: не хотелось. Мы шли по гребню, по знакомой дороге. В какой-то момент я даже поймал себя на мысли, что ищу собственные следы. Найди я их, что это поменяет? Как должен буду я действовать? Это было бы очень неудобно, некомфортно – найти свои следы. Почему не умеет наш разум остановить на время поиск ответов, на который нет у него ни сил, ни достаточного знания?

Начался крутой спуск. Ботинки скользили по осыпающимся вниз камням, и мы были заняты сохранением равновесия, потому не сразу заметили впереди удивительную процессию: сотни, тысячи больших гусениц ползли через дорогу. Размером сантиметров десять-пятнадцать, мягкие, похожие на плюш – сплошной шевелящийся ковёр. На тёмно-коричневых спинах светились ярко-голубые пятна, окружённые оранжевым ореолом. Исполненные удивления, мы стояли и наблюдали, как медленно движутся они мимо нас, переваливают через осыпь серых пористых камней и сползают в небольшой овраг, уходящий извилистой линией в сторону ущелья.

Влад прошёл за ними метров тридцать, затем вернулся:

– Ты ничего не фотографируешь? Собирался же.

– Аккумулятор берегу, – соврал я.

– Понятно… Как думаешь, они в кого-то потом превращаются? Вроде бабочек?

Я догадывался, какие бабочки появляются из этих гусениц. Появляются, а после летают стаей мимо двух изумлённых туристов и показывают загадочные цифры на крыльях. Но рассказывать про них я не хотел. Я не хотел ему ничего объяснять. Сопротивление это было странным, иррациональным, возникающим откуда-то из глубины сознания, и по какой-то неведомой причине мне казалось, что и само сопротивление сейчас нужно скрывать, стараться не демонстрировать. Руки сами собой сжимались в кулаки, до боли. Напряжение проходило вверх, к плечам, заставляя наливаться горячим железом мышцы рук, а затем спины и груди. Скинув палки, я посмотрел на ладони, пытаясь унять дрожь. Мне нужен голос Лины, прямо сейчас! Пусть бы она говорила всякие мелочи, не важно: спасение одно – её голос. Я попытался представить этот голос, тихий, лишённый ярких красок, зато наполненный теплотой и силой. Он прикасается к моим мыслям, как прикасается в летний день ветерок к щеке…

Влад махал рукой у меня перед глазами и что-то говорил, но я не слушал и не слышал его. А затем оказалось, что я сижу на земле, и всё вокруг спокойно, и мне спокойно. Влад сидит рядом, в руках у него батончик с курагой и бутылка воды. Он потягивается, встаёт:

– Ну как, пойдём к столбам?

И я просто киваю, потому что нет никакой нужды менять эту тишь на искания…

* * *

Долина столбов. Знакомый оранжевый мох, знакомые запахи – такое впечатление, что я бывал здесь не один и не два раза. Как сказал тогда человек в клетчатой рубашке? «Ты создал Аномалию». А ещё «она узнает тебя, в какой бы форме ты ни оказался». Если верить ему, то реальность, рассказанная доктором и генералом, начнёт разрушаться. Если ему не верить, разрушаться начнёт Аномалия. Один из миров реален, второй – нет.

Я вздохнул. Хотелось вернуться в лабораторию, читать книги, сидеть в вечерней полутьме в комнате отдыха рядом с Линой и говорить о цветах… Хотелось морковных оладий с горячим какао. Всё тогда произошло так быстро, так внезапно. Мир только-только начал становиться упорядоченным, понятным, сложности – казаться преодолимыми, и в беспокойном океане сомнений, информации, тайн сохранялся островок спокойствия – голос Лины. Может ли быть она выдумкой, галлюцинацией? Я прямо сейчас мог с пугающей точностью представить её глаза, даже рисунок радужки с каждой из его бесчисленных линий, каштановых, зеленовато-жёлтых, золотистых, с каждым изгибом каждой из них. Теперь вдруг всё это осталось в прошлом, и я лежу здесь, среди столбов, беспомощно и жалко, будто рыба, вытянутая на берег. А берег этот – Аномалия.

Мои размышления прервали странные шорохи. Со всех сторон поднялся шум, будто кто-то сыпал песок в пустую бочку. Затем раздался крик Влада. Я перевернулся, вскочил и огляделся вокруг. Рыжий мох пошёл волнами; шагах в десяти передо мной в земле образовалась воронка, осыпавшаяся внутрь. Она расширялась. Мох вместе с почвой соскальзывал в неё и исчезал в зияющей тёмной дыре. Влад, обеими руками держась за ветку сухого дерева, висел на самом краю воронки. Я бросился к нему. Почва под ногами задрожала, пробежавшая по ней волна подняла меня вверх, а затем всё рухнуло в тёмную бездну. Вместе с кусками мха, пылью, песком, ветвями и корнями деревьев мы полетели вниз, скатились по огромной горе, состоящей из сиреневых чешуек и упали в мягкую кучу лоскутов, напоминавших ветхую материю.

Влад выбрался первым, отряхнулся, подал мне руку. На зубах скрипел песок, в воздухе висел тяжёлый запах камфоры. Мы находились в огромной пещере. Дно её, неровное и бугристое, было завалено серыми лоскутами вперемешку с осыпавшимися сверху землёй, песком, частями растений и лужицами рыжей пыли. Свод пещеры – хаотичная сеть из ответвлений колонн-столбов, ощетинившаяся корнями растений – казался хрупким, ненадёжным, грозящим рассыпаться под тяжестью породы в любую минуту. Яркая брешь обвала, утянувшего нас сюда, словно подтверждала эти ощущения. Столбы и их «ветви» светились тусклым холодным светом. Он равномерно заполнял всё пространство, не позволяя нигде образовываться теням.

Рюкзак нам удалось отыскать только один – тот, который был на Владе. Мой, должно быть, остался наверху. Плохо: воды у нас теперь вдвое меньше. Я обошёл гору, смягчившую наше падение и спасшую от неминуемых травм: залезть по ней обратно не было никакой возможности; вся она сразу начинала рассыпаться, чешуйки, похожие на крылья насекомых, ломкие и невесомые, разлетались вокруг. Единственный путь наверх – столбы. Однако все они были покрыты отслаивающимися кусками породы с острыми краями. Оставалось исследовать пещеру и надеяться, что обнаружится какой-нибудь ход, тоннель, ведущий на поверхность. Сделав по глотку воды и выбрав направление, мы двинулись вперёд.

Из-за полумрака невозможно было сразу оценить масштабы подземного мира. Всё время казалось, что вот-вот вынырнет из этой однородной мглы стена пещеры, но каждый раз то, что зрение принимало за стену, оказывалось либо группой плотно стоящих столбов, либо очередной горой крыльев-чешуек. Нигде не доводилось мне читать про такие пещеры. Учитывая, что место это находилось прямо под известным туристическим маршрутом, возможность избежать обнаружения, ускользнуть от внимания учёных казалась совершенно невероятной.

Источником запаха камфоры были, похоже, лоскуты неправильной формы, устилавшие всё вокруг. От обычной ткани их отличало то, что невозможно было выделить в них отдельные нити. Материя, их составлявшая, была совершенно однородной. Серая, хотя кое-где серость эта имела еле заметный оттенок цвета, то красного, то фиолетового. Материал будто выцвел и потерял свою прочность за долгие годы, что пролежал здесь в забытьи. Иногда в кучах лоскутов попадались белые шары. Неровные, шероховатые, размером с яблоко. На руках от них оставалась пыль. «Как от мела» – подумалось мне. В детстве я любил рисовать мелками. В тени берёз, на тёмном асфальте, разыгрывались у меня масштабные баталии. Мощные крейсеры поддерживали высадку десанта, авиация неслась через океан, яркими жёлтыми и розовыми дугами расчерчивали асфальтовое небо траектории ракет… Это ощущение мела на пальцах означало тогда прекрасно проведённый день, игру, которую сменяет тарелка горячего рыбного супа и кусок свежего бородинского хлеба, затем уютная кровать, отдых… А вечером – снова во двор с мелками, продолжать рисованные сражения.