Орел стрелка Шарпа. Золото стрелка Шарпа

Патрику теперь трудно было думать об англичанах как о врагах. За эти годы у него появилось немало друзей. В армии сильные люди обычно добиваются успеха, а Патрику Харперу нравилась ответственность, которой он был наделен, и еще ему нравилось, что другие крепкие парни вроде Шарпа его уважают. Он вспоминал рассказы своих соотечественников, которые сражались против солдат в красных мундирах в горах и полях Ирландии. Иногда Харпер пытался представить себе, каким было бы его будущее, если бы он вернулся назад в Донегол. Проблема лояльности оказалась для него слишком сложной, и он старался о ней не думать, так же как и о религии. Возможно, война будет продолжаться вечно, а может быть, святой Патрик вернется и обратит англичан в истинную веру? Кто знает? Пока же Харпера вполне устраивало быть солдатом, и он получал удовольствия там, где их можно было найти.

Накануне сержант видел сокола высоко над дорогой, и его душа взмыла ему навстречу. Он знал всех птиц Ольстера, любил их и всегда внимательно следил за небом и землей; ему никогда не надоедало наблюдать за птицами. В горах к северу от Порту он мельком заметил необычную сороку с длинным голубым хвостом; раньше ему не доводилось видеть таких, и теперь он страшно хотел встретить еще одну. Ожидание и надежды доставляли Патрику Харперу удовольствие и успокаивали.

В поле у дороги появился заяц. Кто-то крикнул: «Мой!» Все остановились, один солдат опустился на колено, быстро прицелился, выстрелил – и промахнулся. Стрелки насмешливо завопили, а заяц скрылся за холмами. Дэниел Хэгмен не часто промахивался, он научился стрелять у своего отца-браконьера, и все стрелки втайне восхищались тем, как этот чеширец обращается с ружьем. Он перезарядил штуцер и печально покачал головой:

– Прошу прощения, сэр. Совсем старый стал.

Шарп рассмеялся. Хэгмену было сорок, но он, как и прежде, оставался лучшим стрелком роты. Заяц несся со страшной скоростью, так что, если бы он оказался сегодня в котле, это было бы настоящим чудом.

– Сделаем привал, – решил Шарп. – На десять минут.

И сразу выставил часовых. Французы были далеко, впереди находилась британская кавалерия, но ты остаешься в живых только в том случае, если принимаешь все меры предосторожности, поэтому Шарп всегда выставлял посты, а его люди шагали с заряженным оружием.

Лейтенант снял с себя ранец и сумки, радуясь освобождению от восьмидесяти фунтов веса, а потом уселся рядом с Харпером, который смотрел в ясное небо.

– Жарковато для марша, сержант.

– Жарковато, сэр, жарковато. Только все равно лучше, чем тот чертов холод прошлой зимой.

– Ну, тебе удавалось не мерзнуть, – ухмыльнулся Шарп.

– Мы делали все, что могли, сэр, делали, что могли. Помните святого отца из монастыря?

Шарп кивнул. Но остановить Патрика Харпера, который решил рассказать хорошую историю, было невозможно.

– Он заявил нам, что у них там ничего нет выпить! Нет ничего выпить, а мы замерзли, точно море зимой! Слушать, как божий человек лжет, было совсем невыносимо.

– Вы преподали ему хороший урок, сержант! – Пендлтон, любимец роты, которому недавно исполнилось семнадцать и который промышлял воровством на улицах Бристоля, ухмыльнулся, сидя напротив ирландца на другой стороне дороги.

– Это уж точно, приятель. – Харпер энергично закивал. – Помните? Так не бывает, чтобы у священников кончалась выпивка, вот мы ее и нашли. Господи боже мой, этой бочки хватило бы, чтобы утолить жажду целой армии! Уж мы тогда повеселились. Святого отца засунули головой в вино – нужно было объяснить ему, что вранье – это смертный грех. – Он весело рассмеялся. – Капелька чего-нибудь мне бы сейчас не помешала. – Сержант окинул отдыхающих у дороги стрелков совершенно невинным взглядом. – Кто-нибудь хотел бы капельку?

Все молчали. Шарп устроился поудобнее и изо всех сил старался не улыбаться. Он знал, что задумал Харпер и что произойдет в следующее мгновение. Стрелки были одним из немногих воинских подразделений, имевших право отбирать рекрутов, поэтому среди них оказывались только лучшие, но даже и при таком тщательном отборе солдаты страдали от греха, присущего остальной армии, – пьянства. Шарп догадался, что где-нибудь поблизости можно отыскать по крайней мере полдюжины бутылок вина, и Харпер намерен заняться решением этой проблемы.

Сержант поднялся на ноги:

– Отлично! Проверка.

– Сержант! – Это был Гэтейкер, который часто становился жертвой собственной чрезмерной хитрости. – Вы же сегодня утром проверяли наши фляги! Вам известно, что у нас ничего нет.

– Я знаю, что в ваших флягах для воды нет вина, а это не одно и то же, верно? – (Все по-прежнему молчали.) – Разложить амуницию! Немедленно!

Послышалось ворчание. Португальцы и испанцы с радостью меняли вино на пули и британский порох, самый лучший в мире, и можно было не сомневаться, что, если у кого-нибудь из солдат окажется меньше восьмидесяти зарядов, Харперу удастся найти бутылку, запрятанную куда-нибудь поглубже в ранец.

Шарп услышал, как солдаты начали копаться в своих вещах. Он открыл глаза и увидел, что, точно по волшебству, у дороги появилось семь бутылок. Харпер стоял над ними с видом победителя.

– Разделим между всеми. Отлично сработано, парни, я знал, что вы меня не подведете. – Сержант повернулся к Шарпу. – Патроны будем считать, сэр?

– Нет, не будем. – Шарп знал, что может доверять своим людям, они не станут продавать больше одной горсти патронов. Он посмотрел на огромного ирландца. – А сколько у тебя патронов, сержант?

Лицо Харпера было абсолютно честным.

– Восемьдесят, сэр.

– А ну-ка покажи свой запас пороха.

Харпер улыбнулся:

– Я думаю, вы не откажетесь от капельки спиртного, сэр.

– Давай. – Шарп весело рассмеялся, глядя на смущенного Харпера. В дополнение к восьмидесяти патронам, на двадцать больше, чем у всех остальных солдат армии, стрелки получали отличный порох, который позволял вести более точную стрельбу. – Ладно, сержант. Десять минут, а потом нам будет легче шагать дальше.

* * *

В полдень они нагнали небольшой конный отряд разведчиков с майором Форрестом во главе, который махал им рукой из рощи, расположенной между дорогой и ручьем. Мечты Харпера сбылись. Майор подвел стрелков к специально выбранному для них месту.

– Знаете, Шарп, я подумал, что будет лучше, если вы расположитесь подальше от полковника.

– Вы правы, сэр. – Шарп ухмыльнулся, взглянув на смущенного майора. – Прекрасная мысль.

Форрест тем не менее был чем-то обеспокоен. Он смотрел на людей Шарпа, рубивших ветки.

– Сэр Генри настаивает на том, что костры должны располагаться по прямой линии.

Шарп вскинул руки вверх:

– Обещаю вам, даже искорка не нарушит строя.

Через час прибыл весь батальон, солдаты попадали на землю и остались лежать, подложив под головы ранцы. Некоторые из них отправились к реке и, устроившись на берегу, опустили стертые, опухшие ноги в холодную воду. Расставили часовых, оружие сложили, запах табака окутал деревья, а в противоположной стороне от горы багажа, отмечавшей временную офицерскую столовую, начался футбольный матч. Последними прибыли жены и дети, португальцы – погонщики мулов со своими животными, Хоган и его мулы и стадо скота под присмотром специально нанятых местных жителей – животные обеспечат пропитание батальону.

Этим тихим, усыпляющим вечером Шарпа охватило беспокойство. Ему некому было писать, и он не испытывал ни малейшего желания присоединиться к Харперу, который без всякого результата пытался заманить хоть какую-нибудь рыбешку на своих червей. Хоган спал в тени, тихонько похрапывая.

Шарп поднялся на ноги, взял ружье и прошел мимо часовых. День был замечательным: на небе ни облачка, в ручье тихонько журчит вода, а легкий ветерок гуляет в траве и шелестит бледными листьями оливковых деревьев. Лейтенант некоторое время шел вдоль ручья мимо кукурузных посевов, перепрыгнул через грубую дамбу, перекрывавшую ирригационный канал, и вышел на усеянное камнями поле, где росли чахлые оливы.

Было очень тихо. Жужжали и стрекотали насекомые, из лагеря слышалось ржание лошадей, а за спиной пела вода. Кто-то сказал, что уже наступил июль. Может быть, сегодня его день рождения. Шарп не знал, когда родился, но помнил, что мать называла его «дитя июля»… а может, это был июнь? Он почти ничего про нее не помнил. Темные волосы и голос в темноте. Она умерла, когда он был совсем ребенком, а других родственников у него не было.

Природа скорчилась под палящим солнцем, все оставалось неподвижным и безмолвным, батальон слился с окружающим пейзажем, словно его и не существовало на свете. Шарп посмотрел назад, вдоль дороги, по которой прошли солдаты, а потом еще дальше на облако пыли – основная часть армии все еще была в пути. Он присел рядом со старым пнем, положил на колени ружье и посмотрел вдаль, где повисло горячее марево. Мимо пробегала ящерица – остановилась, взглянула на него, потом взобралась на пенек, застыла на месте, словно надеялась, что ее не заметят, если она будет сохранять неподвижность…

Легкое движение заставило Шарпа поднять глаза к небу – там, в бесконечной голубизне, бесшумно парил коршун; его крылья не двигались, он высматривал жертву. Патрик наверняка сразу сказал бы, как называется птица, но для Шарпа это был всего лишь еще один охотник, а сегодня, подумал он, некого ловить. И, словно согласившись с ним, птица неожиданно взмахнула крыльями и быстро скрылась из виду.

На Шарпа вдруг снизошло спокойствие, он находился в мире со всем светом, ему нравилось быть стрелком в Испании. Он бросил взгляд на чахлые оливы, обещающие своему владельцу скромный урожай – интересно, какая семья будет трясти эти ветви осенью и чьи жизни связаны с этим ручьем, пустыми полями и уходящей вдаль дорогой, которую ему, вероятно, уже никогда не увидеть вновь.

Послышался какой-то шум. Слишком слабый и далекий, чтобы встревожить Шарпа, но необычный и ровный, так что его правая рука инстинктивно сжалась на прикладе ружья. По дороге скакали лошади. Судя по стуку копыт, две. Однако двигались они неспешно, поэтому у Шарпа и не возникло мысли, что нужно чего-то опасаться. Он сомневался, что в этой части Испании у французов есть кавалерийские отряды, однако встал и бесшумно направился через рощицу, старательно выбирая дорогу так, чтобы его зеленая форма сливалась с растительностью. Он намеревался выскочить на дорогу и ошеломить зазевавшегося путника.

Оказалось, что это девушка. Она была одета в мужскую одежду, черные брюки и сапоги, на голове та же самая шляпа с широкими полями, которая лишь оттеняла ее красоту. Девушка шла или, скорее, ковыляла, как и ее лошадь. Заметив Шарпа, она остановилась и сердито на него посмотрела, точно была недовольна тем, что он неожиданно возник у нее на пути. Слуга, хрупкий, смуглый человек, который вел на поводу тяжело нагруженного мула, замер в десяти шагах позади и молча уставился на высокого стрелка с покрытым шрамами лицом. Жеребец тоже взглянул на Шарпа, лениво отмахнулся хвостом от мух и покорно замер, подняв заднюю ногу. Подкова едва держалась на одном гвозде, и животное, должно быть, ужасно страдало от жары на каменистой дороге.

Шарп кивнул в сторону лошади:

– Почему бы вам не снять подкову?

Голос девушки оказался неожиданно мягким и мелодичным:

– Вы можете это сделать? – Она улыбнулась Шарпу, и гнев мгновенно исчез с ее лица.

Девушке было немногим больше двадцати лет, но держалась она уверенно, словно отлично понимала, что красота – куда более ценное наследство, чем деньги или земля. Казалось, ее забавляет смущение Шарпа, точно она привыкла к восхищению мужчин.

– Так можете? – Девушка с легкой насмешкой подняла изогнутую бровь.

Шарп кивнул и направился к крупу лошади. Он потянул копыто к себе, крепко держа лошадь за бабку; жеребец вздрогнул, но остался стоять на месте. Подкова все равно отвалилась бы через несколько шагов, поэтому Шарп лишь слегка дернул и отпустил ногу, а потом протянул подкову девушке.

– Вам повезло.

У нее были огромные темные глаза.

– Почему?

– Наверное, подкову можно будет поставить на место, я не уверен.

Шарп чувствовал себя неловко в ее присутствии, красота произвела на него сильное впечатление, язык перестал слушаться, потому что он вдруг ужасно захотел эту девушку. Она не сделала движения, чтобы взять подкову, и Шарп засунул ее за ремень седельной сумки.

– Кто-нибудь наверняка знает, как поставить подкову на место. – Он кивнул в сторону дороги. – Там разбил лагерь батальон.

– Южный Эссекский? – Она хорошо говорила по-английски, со слабым португальским акцентом.

– Да.

– Вот и прекрасно. Я следовала за ними, когда подкова соскочила. – Девушка посмотрела на своего слугу и улыбнулась. – Бедняга Агостино ужасно боится лошадей.

– А вы, мадам?

Шарпу захотелось поговорить с ней. Женщины, следующие за армией, не были редкостью; за войсками сэра Артура Уэлсли уже шли английские, ирландские, испанские и португальские жены, любовницы и шлюхи, однако красивая девушка на хорошей лошади, да еще со слугой, не могла не вызвать у Шарпа любопытства. Даже больше, чем простое любопытство. Он хотел ее. Это было естественной реакцией на красоту и на мысли о том, что девушка с такой внешностью никогда не обратит внимания на оборванного лейтенанта, не имеющего за душой ни гроша. Она могла выбрать любого из богатых офицеров… Впрочем, это ведь не мешало Шарпу смотреть и испытывать острое желание обладать ею.

Девушка, казалось, догадалась, о чем он думает.

– Вы считаете, что мне следует быть осторожнее?

Шарп пожал плечами, бросил взгляд на дорогу, над которой повис дым из лагеря.

– Солдаты – народ не слишком деликатный, мэм.

– Благодарю вас за предупреждение. – Девушка явно над ним потешалась. Она взглянула на выгоревший красный офицерский шарф у него на поясе. – Лейтенант?

– Лейтенант Шарп, мэм.

– Лейтенант Шарп. – Девушка снова улыбнулась, словно бросая ему вызов, она гордилась своей красотой. – Вы наверняка знаете Кристиана Гиббонса?

Он кивнул, снова подумав о том, как несправедлива к нему жизнь. Деньги могут купить все: офицерское звание, продвижение по службе, саблю, которая специально сделана таким образом, чтобы соответствовать росту и силе владельца… Деньги могут купить даже такую женщину.

– Я его знаю.

– И он вам не нравится. – Девушка рассмеялась, она понимала, что права. – А вот мне он очень нравится. – Она щелкнула языком и взяла в руки поводья. – Думаю, мы еще встретимся. Я еду с вами в Мадрид.

Шарп не хотел ее отпускать.

– А вы оказались далеко от родного дома.

Девушка повернулась и насмешливо улыбнулась:

– Как и вы, лейтенант, как и вы.

Она направила хромающую лошадь к зарослям деревьев и голубому дыму над кострами, разложенными специально для приготовления ужина. Безмолвный слуга последовал за ней.

Шарп провожал девушку взглядом. Он представил себе ее стройное тело под мужским костюмом, почувствовал, как его охватывает злость и сильное желание. Потом вернулся в оливковую рощу, словно надеялся, что, уйдя с дороги, сможет выбросить девушку из головы и умиротворение снова наполнит этот тихий вечер. Будь проклят Гиббонс и его деньги, а вместе с ним и все офицеры, которые в состоянии купить красоток, грациозно сидящих в седлах своих роскошных, холеных лошадей и следующих за армией!

Шарп наслаждался этими горькими мыслями, стараясь убедить себя в том, что девица ему не нужна, но, проходя в тени деревьев по дороге к лагерю, вдруг сообразил, что держит в правой руке гвоздь от подковы. Он посмотрел на него – маленький, согнутый – и засунул в ранец, постаравшись убедить себя в том, что гвоздь обязательно пригодится; например, для того, чтобы закрепить пружину, когда разбираешь затвор, если его нужно почистить. Но хороших, ровных гвоздей было сколько хочешь, и Шарпу пришлось признаться себе: он сохранил этот, потому что он принадлежал девушке. Разозлившись, Шарп пошарил среди патронов и выбросил гвоздь в кусты.

Со стороны лагеря донеслись мушкетные выстрелы – это застрелили двух волов на ужин. К жаркому будет вино, а после они с Хоганом пропустят по стаканчику бренди, станут рассказывать разные истории про старых друзей и прошлые, почти забытые кампании. Днем Шарп с удовольствием думал об этом ужине, о вечере у костра, но неожиданно все изменилось. Прекрасная девушка находится в их лагере, ее смех нарушит мирную тишину вечера. «А ведь я, – думал Шарп, не спеша шагая вдоль ручья, – даже не знаю, как ее зовут».

Глава пятая

Батальон де ла Санта Мария покорил бы мир, если бы для этого было достаточно красивых слов и показухи. Однако пунктуальность не являлась одним из его очевидных военных достоинств.

Южный Эссекский маршировал четыре дня почти без остановок, сделав все, что было в его силах, чтобы успеть к месту встречи в Пласенсии, но испанских военных в городе не оказалось. Аисты лениво поднимались из своих гнезд на остроконечных крышах вокруг древнего собора, возвышавшегося над городом и долиной, в которой он был построен. Но батальона Санта Мария нигде не было видно.

Симмерсон приказал разбить лагерь у городских стен, и его солдаты с завистью смотрели на другие подразделения, которые входили в город, где их ждали кабачки и женщины, а тенистые улицы сулили массу удовольствий. Трое солдат нарушили приказ оставаться вне стен города, их поймал начальник военной полиции – они напились до такого состояния, что ничего не соображали. Виновников высекли, а весь батальон несколько часов маршировал вдоль реки.

В конце концов, два дня спустя, испанский полк прибыл, и Южный Эссекский был поднят на перекличку в пять утра, с тем чтобы отправиться на юг, в Вальделаказу. Было прохладно, но все знали, что, когда солнце поднимется, снова станет жарко. Однако в половине шестого, когда час, назначенный для начала марша, уже прошел, испанский батальон так и не появился; солдаты топали и потирали руки, чтобы хоть немного согреться.

Городские часы пробили шесть. Детям, которые вместе с матерями ждали момента, когда батальон отправится в путь, стало скучно, и они принялись носиться среди шеренг солдат, не обращая ни малейшего внимания на возмущенные вопли Симмерсона, сержантов и капралов.

Батальон был построен у римского моста, перекинутого через реку. Шарп последовал за Хоганом. Тот что-то сердито проворчал, когда они остановились у ограды, отражавшейся в воде, что весело омывала огромные куски гранита, лежавшие на дне с незапамятных времен.

Хогана охватило нетерпение.

– Черт их подери! Почему мы не можем отправиться в путь, пусть эти уроды нас догоняют!

Он прекрасно знал, почему это было невозможно. Дипломатия – часть цены, которую они вынуждены заплатить за сотрудничество со вспыльчивыми и капризными испанцами; местный полк должен выступать первым.

Шарп промолчал. Он смотрел в воду, на длинные волокна водорослей, покорно подчиняющихся воле течения. Ветер был холодным, и он поежился. Шарп разделял недовольство Хогана, его переполняло раздражение, которое шевелилось в душе, наподобие этих колеблющихся на поверхности воды водорослей.

Лейтенант бросил взгляд на собор, уже освещенный первыми лучами утреннего солнца, и попытался разобраться в мрачных предчувствиях, закравшихся в сердце. Задание, которое они должны были выполнить в Вальделаказе, казалось совсем несложным. Переход до места назначения займет всего день, еще день понадобится Хогану, чтобы покончить с мостом, который и так уже мало напоминает мост, и еще один день – на обратную дорогу в Пласенсию, где Уэлсли собирает силы для дальнейшего продвижения британской армии в Испанию. Однако некий инстинкт, понять происхождение которого было так же нелегко, как и суть серых теней, умирающих с первыми лучами восходящего солнца, нашептывал Шарпу, что все будет совсем непросто. Его беспокоили не испанцы. Как и Хоган, он знал, что их присутствие – всего лишь политическая необходимость и военный фарс. Если они на самом деле окажутся такими бесполезными, как о них говорят, это вряд ли что-нибудь изменит. Южный Эссекский достаточно силен, чтобы сделать все необходимое.

Вот тут-то и заключалась главная проблема. Симмерсон еще ни разу не встречался с врагом, и Шарп не был уверен в способности полковника принимать правильные решения в экстремальной ситуации. Если на южном берегу Тежу действительно засели французы и если Южному Эссекскому придется отбивать атаки на мосту, пока Хоган будет закладывать под него заряды, было бы лучше, чтобы решения принимал старый и опытный воин, а не командир ополченцев, чья голова набита теориями о сражениях и тактике ведения боевых действий, а опыт приобретен на мирных полях Эссекса.

Впрочем, дело было не только в Симмерсоне. Шарп посмотрел на дорогу в город, где расположилась группа женщин – батальонные жены, – и подумал о том, что Жозефина Лакоста находится среди них. Он, по крайней мере, узнал имя девушки, видел ее множество раз верхом на изящном черном коне, в окружении лейтенантов Симмерсона, которые шутили, смеялись и оказывали ей знаки внимания. До Шарпа дошли сплетни об этой девушке; поговаривали, что она вдова богатого португальского офицера или что сбежала от португальского офицера. Никто ничего не знал наверняка, но все сходились на одном – Жозефина встретила Гиббонса на балу в Лиссабоне и уже через несколько часов решила последовать за ним на войну. Говорили, что они собираются пожениться, когда армия доберется до Мадрида, и что Гиббонс обещал ей дом и жизнь, полную удовольствий и развлечений.

Какой бы ни была правда, Жозефина здесь, она очаровала весь батальон, флиртовала даже с сэром Генри, который отвечал ей преувеличенно галантно и все время твердил, что молодой человек есть молодой человек. «Кристиан нуждается в тренировке, верно?» – повторял Симмерсон одну и ту же шутку, над которой сам же и хохотал. Несдержанность полковника заставила племянника нарушить приказ и снять апартаменты в городе, где он поселился с Жозефиной и устраивал для своих друзей веселые попойки. Гиббонсу завидовали все офицеры, Жозефина блистала рядом с ним, и Шарп, дрожа от утреннего холода, подумал, что еще совсем неизвестно, увидит ли девушка долины Эссекса и станет ли жить в большом доме, построенном на доходы от продажи соленой рыбы.

Пробило семь, по рядам Южного Эссекского пробежало волнение – из-за домов появилась группа всадников и, пришпорив коней, помчалась прямо к уставшему ждать батальону. Всадники оказались британцами, и солдаты снова поскучнели. Хоган и Шарп направились к своим людям, стоявшим рядом с легкой пехотой Леннокса на левом фланге батальона, и стали наблюдать за вновь прибывшими, которые разговаривали с Симмерсоном. Все всадники были в форме, кроме одного – из-под его серого плаща выглядывали голубые брюки, а на голове красовалась простая шляпа с загнутыми полями. Прапорщик Денни, шестнадцатилетний юноша, которого переполняло плохо скрываемое возбуждение, стоял рядом со стрелками, и Шарп спросил его, знает ли он человека в гражданской одежде.

– Нет, сэр.

– Сержант Харпер! Скажи мистеру Денни, как зовут джентльмена в сером плаще.

– Это генерал, мистер Денни. Сэр Артур Уэлсли, собственной персоной. Родился в Ирландии, как и все самые лучшие солдаты.

По рядам прокатился смешок, но стрелки невольно выпрямили спины и не сводили глаз с человека, который поведет их в Мадрид. Генерал достал из кармана часы, посмотрел на город, откуда должны были появиться испанцы. Однако и намека на испанский полк нигде не было видно, несмотря на то что солнце уже стояло над горизонтом, а роса на траве быстро высыхала. Один из офицеров Уэлсли вдруг направился прямо к Хогану. Шарп решил, что он хочет поговорить с инженером, и, чтобы не мешать, отошел в сторону, к мосту.

– Шарп! Ричард!

Голос показался Шарпу знакомым. Штабной офицер, подполковник, изо всех сил махал ему рукой, но лицо пряталось в тени роскошной широкополой шляпы.

– Ричард! Ты меня забыл!

– Лоуфорд! – Лицо Шарпа озарила улыбка. – Сэр! Я и не знал, что вы здесь!

Лоуфорд легко спрыгнул с лошади, снял шляпу и покачал головой:

– Ты выглядишь ужасно! Тебе непременно нужно купить новую форму. – Он улыбнулся и пожал руку Шарпа. – Я так рад тебя видеть, Ричард.

– А как я рад видеть вас, сэр! Подполковник? Я смотрю, у вас все в порядке!

– Чин стоил мне три с половиной тысячи фунтов, Ричард, ты же знаешь, как это бывает. Благодарение Богу, что у меня были деньги.

Лоуфорд. Шарп помнил время, когда подполковник Уильям Лоуфорд был перепуганным лейтенантом, а сержант по имени Шарп помогал ему справиться с трудностями военной кампании в Индии, где царила безжалостная жара. Лоуфорд не остался в долгу. В тюремной камере в Серингапатаме аристократ научил сержанта читать и писать; занятия помогли обоим не сойти с ума в сыром подземелье султана Типу.

Шарп покачал головой: