Созерцательная фантастика

Тот вечер был воспоминанием, растягивающимся до любого момента настоящего.

– …вообще нас же планировали как антенны, для связи с космическими кораблями, но…

– Но что-то где-то, как водится, пошло не так, и корабли запустить мы не смогли! – весело подхватила Кристина.

– Это да.

– Но мы не расстроились и вместо кораблей пульнули разум человека, как из катапульты! Далеко-далеко! – колокольчиками рассмеялась Кристина, бросив невидимый разум рукой вверх.

– Где-то так, – улыбнулся Влад.

– Это я знаю, каждый на Земле знает это наизусть. Я говорила про свою дипломную работу?

– Нет. Только упомянула раз пятьсот.

– О-о-о, да вы шутите. Прогресс! – похвалила Кристина. Влад зарделся, обычно у него такие экспромты получались только в книгах, но никак не в реальной жизни.

– Так вот, да, я действительно упоминала, возможно, даже и пятьсот раз, но сейчас расскажу. В общем, слушай. Совсем скоро, гарантирую, изобретут-таки эти самые корабли и ваша вольная жизнь в космических степях завершится!

– Вот как?

– Без вариантов.

– И что же мы станем всего лишь антеннами?

– Ангелами-хранителями.

Влад не ожидал такого ответа, тем более он не услышал в голосе шутки.

– Ангелами-хранителями? – переспросил он.

– Ну да, – Кристина улыбнулась, – но это неофициальное название. Пока. Я, если ты ещё не знаешь, типичная бунтарка, на месте не сижу и вот думаю ввернуть такой термин в научный оборот через свою работу. Как думаешь – пролезет?

– Без вариантов, да.

Кажется, в её глазах мелькнула благодарность. Хотя, может, это лишь блеск сиюминутных красок в тускнеющем воспоминании.

Центр был полон людей. Холл гудел от количества журналистов, репортёров, блогеров. Те, кто оказались здесь впервые, рассматривали берёзы, тянущиеся к звёздам.

Ровно в двенадцать раскрылась дверь. Вышли соединители. Замыкал отряд преклонных лет мужчина в очках и с совершенно лысой головой – Птица Сергей Валерьянович, он был куратором на Земле.

Началась съёмка, отряд сел за стол.

Первым заговорил Сергей Валерьянович.

– Как вы все знаете, сегодня, двенадцатого ноября, мы отправляем восьмой отряд во второе соединение. Изначально планировалась экспедиция на три года, но, беря во внимание превосходное физическое, умственное и моральное состояние наших соединителей, решено увеличить время соединения до четырёх лет. Это будет самое продолжительное соединение, которое позволит решить сразу несколько научных…

Влад не слушал. Оставались часы до момента соединения, а тень их была столь же длинна, как цепочка предшествующих этому дню месяцев.

Очнулся он от того, что его дёргал за плечо Сай. Влада разом накрыл шум. Невольно поморщился, фокусируя слух. Шум превратился в один голос. Журналисты уже задавали вопросы.

– Традиционный вопрос: что вы чувствуете, когда переходите в стадию информации, когда происходит соединение?

– Традиционный ответ, – развеселился Сай, – мы чувствуем информацию.

– Но как её можно чувствовать?

– А мы и не чувствуем.

– Но ведь вы только что сказали, что чувствуете…

– Совершенно так. Чувствуем. Но её невозможно чувствовать.

Журналисты рассмеялись.

– И всё-таки, на что это похоже?

После паузы заговорила Садовская Екатерина:

– Для меня это как новый язык, который нельзя выучить здесь, но можно говорить на нём там.

– Погружение, – коротко ответил Щербина.

– Как на глубину в океан?

– Никогда не погружался в океан.

Влад пожал плечами. Он не знал ответа.

– Как заметил один психолог: нечто человеческое, существующее только в голографической части мира, размывается понемногу каждый раз, когда соединители покидают её. Он назвал это платой за проход. Что вы думаете об этом? Ведь не секрет, что все соединители после нескольких экспедиций в конце концов теряют ощущение прекрасного, свойственное большинству людей.

– Есть методики восстановления, которые неплохо помогают, – чётко ответил Щербина.

– Но если вам не помогут?

– Мы выполняем задачу Родины, остальное дело науки.

– Держит ли вас ещё что-то тут, на Земле? – спросил один из журналистов.

– Семья.

– Долг.

– Музыка.

– Эта пресс-конференция.

– Как и всех нас, – тут же добавил Сай и рассмеялся.

Влад натянуто улыбнулся и тут, на самом краю зрения, уловил женский силуэт. Кристина. Он повернул голову, на какой-то миг то место оказалось в крошечной слепой зоне глаз… Нет. Показалось. Просто солнечный зайчик: солнце светило сквозь стеклянную стену холла, отражаясь и распадаясь на радугу. Влад засмотрелся на цветное солнечное пятно. Так распадутся и они, а затем соберутся вновь.

Пресс-конференция завершилась.

Отряд соединителей, встав ещё раз для фотографии, покинул холл, а журналисты, рассевшись в автобусы, направились на обзорную площадку, где им предстояло снимать и показывать в прямом эфире подъём соединителей на башню.

Последние инструкции в небольшой комнате, и вот четвёрка – Щербина, Садовская, Ю и Игин – поднимается в стеклянном лифте на верхний этаж. Катя махала рукой, улыбалась, но солёная слеза всё равно скатилась до подбородка, капнула на комбинезон. Она что-то говорила, наверное, своей семье. Щербина с неизменной выправкой стоял рядом, хотя и на его остром лице проступило что-то невыразимое. Сай радовался тому, что тик отпустил его на какое-то время, а Влад… Только сейчас ясно понял, почему он так и не решился тогда хоть раз назвать Кристину Крис.

Крис не смогла бы сделать то, что получилось у Кристины: дать причину вернуться после соединения на Землю.

Соединители вышли из лифта, скрылись за дверьми.

Влад закрыл глаза. Пресс-конференция, год подготовки, центр, дорога, самолёт. Всё перестало, всё забылось. Появилась набережная.

– Тело – лишь твоя мысль. Не более. Лишь информация, – сказал он ей, поддерживая велосипед, катившийся между ними.

Листья деревьев теперь были звёздами, освещающими набережную, а океан стал эфиром.

– Лишь информация? – не поверила она, вскинув бровь.

– Да. Но прекрасная, какой не выразить словами.

– Не выразить словами…

– Нет…

Влад протянул к ней руку и кувыркнулся в мир без острых граней материи.

Он оказался дома. И это была не Земля, не Хабаровск.

Вселенная. Космос. Информация.

***

В ста километрах от поверхности Земли плыли серебристые облака, а над ними, совершая за сутки уже восемнадцатый оборот, проносилась околоземная космическая станция «Мир-3»; космонавт фотографировал облака и комету «Вагнера-Ливингстона», застывшую в миллионах километров отсюда, странной формы – похожую на чайку.

Все они были на месте во времени.

Встроившись в усиливающую нейросесть Центра, мозг четырёх людей вырвался в Космос. Обмен происходил мгновенно. Миллионы, миллиарды, триллионы световых лет были лишь словами. Каждое мгновение становилось бесконечностью, оставаясь мгновением внутри Вселенской нейросети.

Влад был везде одновременно. Сай был здесь же. В момент соединения они зацепились друг за друга и стали суть одним, но разным. Точно так же поступили Щербина и Садовская. Влад знал это, но теперь первая пара была далеко отсюда. Хотя, там, где они оказались, не было такого понятия. Когда ты везде сразу, то и быть далеко от чего-то невозможно. Не в поле внимания.

Влад был сосредоточен на поисках, Сай его направлял в нужное русло научных экспериментов. Влад был чистой идей, Сай же – ручкой и бумагой. Так работала их пара.

Никто из соединителей не двигался, но расширялся их разум, копируя себя на бесконечные кубиты информации. Мозг их, нейроны, импульсы, синапсы выплеснулись, стали Вселенной.

Стройная, лаконичная, прекрасная.

Нечеловеческая.

Абсолютная информация.

Влад погрузился глубоко. Сая больше не было рядом. Отсоединился ли он, отстал ли, потерялся ли – Влад не знал. Как и не знал того, что четыре земных года прошли, а сам он оказался на грани человеческой жизни. Его информация была сфокусирована на другом. На поисках. Келечеги.

Николай Акынович должен был быть здесь, иначе ничто не имело смысла. Все – соединители. Значит, все должны быть здесь. Стоит только отыскать. И Влад искал его. Искал его информацию: бесконечно, бесконечно, бесконечно ничтожную здесь и великую, громадную для людей на Земле. Для него.

Ведь должен был Келечеги попробовать в последнюю секунду жизни погрузиться. Должен был… Влад хотел спросить его. Хотел…

В одном из вложенных друг в друга пузырей параллельных Вселенных Влад столкнулся с кубитом информации, помеченным как «Келечеги».

Одна песчинка.

Николай Акынович не пробовал. Его разум угас снаружи Вселенной, не проникнув сюда – вовнутрь и наружу.

Значит, не расскажет. Не будет новых слов. Значит, бессмысленно. Значит, не все. Соединители. Не все.

Келечеги теперь существовал здесь только в самом Владе. Влад забрал его и отпустил свой разум.

***

«Привет! Эй!»

Всплеск и спокойствие.

«Эй!»

…

«Эй!»

…

«Эй!»

Всплеск. Песчинка. Веснушка.

«Привет, ну же!»

…

«Что же ты!»

«Эй!»

Разум Влада, рассыпавшийся по невообразимым расстояниям, по бесконечному множеству многоуровневых миров, начал переключать своё внимание туда, откуда шла информация.

Влад стягивался в одну точку в пространстве.

«Пытаешься долгой выдержкой сфотографировать Вселенную?»

Колокольчиковый смех, запрыгали песчинки-веснушки.

«Я… я не знаю».

«Не знаешь? Зато я знаю! Мне кажется, ты просто выделываешься передо мной, вот и всё!»

«Кристина?»

«Ура! Привет!»

«Привет… ты без велосипеда на этот раз?»

«Друзья не разрешили забрать его с собой».

Смех. Веснушки. Песчинки. Золото. Белое. Космическое.

«Как твоя работа?»

«О! Ну, она началась и закончилась. А твоя?»

«Я… я… я…»

«Можешь не договаривать. Ты не знаешь».

«Как ты оказалась здесь?»

Молчание.

«Кристина!»

«Помнишь, ты говорил, что все мы соединители?»

«Помню».

«Я решила попробовать».

«У тебя получилось?»

«Хах, естественно! Я же тут. Кстати, где?»

«Везде. Дома».

«Дом я помню другим. Правда… Знаешь, я же летела к тебе. Самолётом. В ваш Центр».

Если бы мог, Влад неловко пожал плечами.

«Когда узнала, что ты не вернулся. Когда прошёл ещё год. Я села в самолёт и у-у-у-у-х-х-х-у-у-у, полетела!»

Кристина рассмеялась. Боже, какой смех.

«Скажи же, что я бунтарка!»

«Ещё какая», – подтвердил Влад.

«Сосед в самолёте мне попался пренеприятнейший: вонючий, рыгающий, волосатый. В общем…»

«Мрак».

«Да. Ещё что-то подмигивал мне, зачем? Бр-р-р. Я заткнула уши наушниками, но не стала включать музыку, а решила погрузиться в себя, чтобы прыгнуть во Вселенную! Как ты говорил: внутрь и наружу! Только… Хм… тут самолёт дёрнулся, бухнулся и… Кажется, всё ещё падает… Не уверена».

Кристина замолчала. Влад открыл глаза. Свет.

– Д-д-друг! Эй! Валер-р-р-р-рьяныч, Валерьяныч! С-с-с-с…. С-сюда д-дав-вай! В-в-в-влад очнулся!

Влад увидел Сая, подскользнулся и провалился в давящую тишину.

Спустя месяц Влад смог говорить и воспринимать окружающую действительность непрерывно, а не секундами, разделёнными вакуумом; он узнал, что держал соединение не четыре, а целых шесть лет. На его поиски Центр посылал команду из седьмого отряда. Безрезультатно. Никто ничего больше сделать не мог. Просто ждали. Раньше таких глубоких соединений не было.

Спустя месяц Влад… Влад открыл глаза и посмотрел на мир.

Целый год заняло восстановление. Сай старался как мог, и Влад был искренне ему благодарен.

– Друг, ты просто как будто провалился в какой-то невидимый овраг и мы рассинхронизировались. Мгновенно! Ты везде перестал быть. Я даже понять ничего не понял… – как-то сказал он ему.

Влад пожал плечами. Он и сам мог рассказать только то, что оказался так сильно распылён, что почти потерял себя.

– Как ты вернулся?

Влад качнул головой, дёрнул плечами. Больше Сай не спрашивал его, решив, что он сам расскажет, когда придёт время.

Раз, после процедур, когда к нему в гости зашёл Сай, Влад спросил:

– Сай, можешь сделать мне одолжение?

Что-то в голосе разволновало друга, тут же его разбил приступ сильного тика.

– К-к-кон-н-н-н-н-нечно, с-с-сейчас только, по-г-г… пог-г-г… пог-г-годи.

Сай сосредоточился и включил у себя в голове симфонический оркестр. Тик отступил, но не оставил совсем.

– Давай.

– Отыщи, пожалуйста, информацию про Красивую Кристину. Эм… Шесть… Семь лет назад она была аспиранткой в приморском университете, писала работу про… – Влад поморщился, вспоминая, – про перспективы космических кораблей или что-то такое.

Сай кивнул.

– Здравствуйте, – Влада прошибли озноб, пот и дрожь одновременно. Он прищурился: через большие окна светило солнце, отыскавшее просвет между тучных облаков. Запуталось в волосах Кристины, осыпав их золотом.

Кристина повернулась к двери в кабинет. Поднесла руку к лицу и сняла очки. Потом одела опять. Затем улыбка, такая, как помнил Влад, появилась на её лице, разве только морщинки добавились.

– Привет, коннектом Влад.

Впервые он видел её и слышал при дневном свете.

Вечером они встретились на владивостокской набережной. С моря дул лёгкий бриз, освежая раскалившийся за день воздух.

– Почему-то я думала, что когда-нибудь ты приедешь. Я слышала про тебя.

Влад усмехнулся.

– Кажется, теперь я самый известный человек на Земле.

– Вот так-так! Ха! И как ты справляешься с вниманием?

Кристина развела руками. Они спокойно шли, никто не смотрел в их сторону.

– Это тяжело, приходится маскироваться.

– О, тогда понятно.

Пара замолчала, как замолкают после лёгких шуток, отыскивая мелодию разговора.

– Как твоя работа?

– Защитила. Давно! Но корабли всё ещё не летают, ты смотри-ка! Да и термин «ангел-хранитель» пришлось трансформировать в нафталиновую «непрерывную бионейронную связь», или НБНС.

– Прежнее название мне нравилось больше.

– Мне, знаешь, тоже…

Кристина замолчала, а затем рассмеялась. Внезапно, как сбрызгивает раскалённую землю грибной дождик.

– Что?

– Понимаешь, м-м. В голове формулируются мысли, а наружу какая-то белиберда выскакивает. Но иначе не получается, поэтому спрошу просто. Что там было?

Кристина пытливо посмотрела в глаза Владу. Тот не отвёл взгляд.

– Всё.

– Прям всё?

– Да. Космос. Спокойствие. Келечеги…

Влад помолчал, решаясь.

– Потом был всплеск, а за ним появилась ты.

Теперь замолчала Кристина. Она уже не была той свободной хохотушкой, как одуванчик – подуй и рассмеётся. Но она ещё верила, только не показывала снаружи.

Никто из них не торопился. Гуляли по набережной.

Стояла бархатная погода. Кристина шла в бордовом в горошек, свободном, длинном до щиколоток платье и белых кроссовках. Волосы её от морского воздуха необычайно кучерявились и пышной светлой копной опускались до лопаток.

– Знаешь, что произошло два года назад?

– Нет.

– Я полетела в Москву. Когда узнала.

Удар сердца.

– Я… не… Ты была там? В Центре?

Кристина смотрела под ноги.

– Во время полёта я решила попробовать. Провалиться. Как ты говорил. Дурацкая мысль – вдруг вытащу тебя! Ведь всё тело лишь мысль, информация. Так?

– Да.

– Вот я и попыталась. Но… Совершенно не вовремя самолёт решил упасть. Точнее… Ха, экстренная посадка на неподготовленную полосу, посреди тайги. Все выжили, самолёт только нет. Но был там один тип, я бы не расстроилась… Шучу, шучу! – Кристина хотела засмеяться, получилось наиграно и фальшиво. Она быстро закусила губу.

Влад не знал, что сказать.

– Не лучшие воспоминания, зато… – Крис уже улыбалась, что-то внутри неё вырастало, она хотела сказать, наконец-то рассказать, что она… видела? чувствовала? фантазировала? Но тут она провела большим пальцем по безымянному правой руки. Нет, она не могла сказать. Воспоминание сорвалось, упало вниз.

– Я сорвала куш!

Подняла руку.

– Ты, наверное, не заметил. Кольцо ещё менее заметное, чем велосипед.

Влад выдавил улыбку.

– Да. Совсем.

– Бортпроводник, хотя теперь уже второй пилот, он меня успокаивал после аварии посреди тайги и мы поженились через год. Как раз тогда ты вернулся. И теперь я не Красивая, а Зайчик. Представляешь? До сих пор не привыкла к такой фамилии.

– Как солнечный?

Крис округлила глаза, а затем живо рассмеялась.

– Так вот какой ты меня видишь! Я-то представляла себя белой и пушистой, но солнечной тоже быть не плохо!

Влад проводил её до дома. Уже работало уличное освещение: деревья испускали ровный матовый свет, вокруг них летали, трещали, стрекотали букашки. Звёзд не было.

– До свидания.

– Не приземляйся, соединитель! – улыбнулась Крис. – Спокойной ночи!

Влад пожал плечами.

***

Больше Земля не пребывала в её отражении, не служила маяком. Появились… не новые, другие контуры. И пусть Влад видел, но не замечал больше цветов, не делал отличий зелёной листвы от белого снега, красной клубники от камней на берегу моря… Всё же, оказавшись в чёрно-белой, контрастной фотографии мира, где не существовало определений, терминов, обозначений, он видел красоту иную. Стройную, грациозную, выверенную, безымянную и самую живую. Информацию. Информацию, на которую был нанизан весь Космос. Вся Вселенная. И он сам. Все. Всё.

Аномалия послужила тому соединением.

Значит, рождение Вселенной, не поиск нужных слов.

«Все мы не более чем наши мысли о нас самих?»

«Да. Слова не нужны. Нужно понимание. Все мы – соединители».

«А я… тоже?» – удивилась Крис.

«И ты тоже», – подтвердил Влад.

Быть маленькой, но живой, разумной и творческой искоркой

в бесконечном космосе намного интереснее, чем обитать

на плоской ограниченной Земле в центре своего крошечного мирка.

Джефф Хокинс

Всё – одно

То была необычная цивилизация.

Как оказалось – жизнь не такая уж редкая штука в Галактике. Только, по большей части неразумная, даже совсем простейшая: бактерии, микробы, бывают растения, но тоже примитивные. Встречал и многоклеточных животных на разных стадиях эволюции. Несколько раз попадались полуразумные, но это удача сродни той, как застать пляж без отдыхающих в купальный сезон. Скорее всего, пред тем был шторм.

Всё же, почти в самом начале карьеры, мне повезло. Я нашёл разумную жизнь, соответствующую всем нормам стандартной классификации из Общего справочника разведчика дальнего космоса. Правда, уровень развития их цивилизации оказался примитивным, едва первобытнообщинный строй организовали, даже сформировавшегося языка у них ещё не было. Всё больше «экали» и ревели, как сирена погрузчика в космопорту.

Но они были разумны.

За такое открытие мне дали государственную награду: президент лично приколол к парадной с иголочки форме. Шутка ли – впервые за всё время была обнаружена разумная жизнь! Кто-то ещё, помимо нас, обладал разумом!

Хотя той цивилизации было всё равно, какую великую ценность в их лице я отыскал. Они занимались своими насущными делами. В основном дубасили друг друга примитивным оружием, добывали пищу, совершали набеги на соседей и рассматривали ночное небо. В перерывах рисовали на всём, на чём рисовалось. Даже срисовали группу контакта, вместе с их кораблём, когда те прибыли исследовать мою находку. Если смогут развить свою цивилизацию и рисунок сохранится – та ещё загадка будет для их потомков!

Мы-то уже вымрем к тому времени, некому будет рассказать правду. Почему-то все так думают, я не возражаю, но такие разговоры мне не нравятся.

В общем, аборигены занимались своими проблемами, куда им до понимания того, что помимо них ещё есть разумные существа в нашей Галактике? Это знание – отдушина для таких, как я, чувствующих бесконечную одинокость, а потому улетевших от перенаселённого дома в глубину космоса.

Хоть и не я выбирал планету, куда полететь, а целая команда научных сотрудников НИИ по поиску чужих цивилизаций, знаменитым, как водится, стал именно я. Вскоре только с моей фотографией, сделанной, когда я прибыл домой после известия об открытии, у обывателей и ассоциировалась работа в дальней разведке. Сказать по правде – фотография получилась не очень. Я тогда изрядно устал, потому, скорее, не улыбался, а просил, чтобы мне дали отдохнуть, хоть полдня. Но что поделать? Отдохнуть мне не дали.

Мгновенная слава национального героя голову мне не вскружила, зато такой неожиданно быстрый успех окончательно и бесповоротно определил мою будущую жизнь. Жизнь разведчика дальнего космоса.

Я был молод.

Выросшие за моей спиной крылья воодушевили меня небывало, одним взмахом забросив в самые глубины Галактики. Первооткрыватель! Герой! При этом откуда-то возникла уверенность, что все главные открытия ещё впереди, стоит только проникнуть чуть дальше, чуть глубже, долететь до той звёздной системы, а потом до следующей, перескочить парочку и устремиться вперёд; немного усилий ещё тысячи таких, как я, разведчиков, и сковырнётся холодный пласт молчаливого, притягивающего неизвестностью космоса, а новые цивилизации посыплются, как жетоны из игрового автомата.

Много лет без отдыха, отпуска, без встреч с быстростареющими, умирающими родными. Тысячи и тысячи самых перспективных планет или их лун.

Больше ни одного успеха.

Ни у меня, ни у других. Что и стало основным открытием, как решили государственные мужи в больших кабинетах на Родине. Быть может, за исключением найденной моим коллегой планеты, целиком и полностью заселённой вирусами, что стоило ему жизни.

Находка оказалась в высшей мере странной. Вирусы – вещь опасная, даже лучшая экипировка не всегда способна защитить от них; тем более модифицированные, какими и оказались те невидимые обитатели, в буквальном смысле заполонившие всю планету.

Общественность опять была взбудоражена. Вирусы? И больше ничего? Как такое возможно? Теоретики тут же принялись разрабатывать теории кооперативной эволюции, практики – искать средства на масштабную научную экспедицию для подтверждения теории и, желательно, не одну, а пока они искали – научные сотрудники лабораторий программировали невероятно сложные, учитывающие мириады факторов, биологические модели, венцом которых должны были стать вирусы. Кажется, все ресурсы были брошены на поиск разумного ответа по неразумным теориям.

Ведь никто из научного сообщества, вдруг ставшего столь же близоруким, как и звёзды шоу-бизнеса, многие из которых поражены этой профессиональной болезнью с самих ранних шагов своей карьеры, не смел взглянуть в глаза самому простому объяснению, какое только возможно. Вирусное оружие.

До сих пор это кажется мне странным и необъяснимым. Хотя я многому не могу найти объяснения: всегда слишком занят изучением новой звёздной системы, её карты, планом полёта, ремонтами, приготовлениями, перепроверкой снаряжения. Привык думать лишь о том, как рассчитать количество провизии, проверить каждый сантиметр на своём корабле, получить новую спецодежду, запасные части, провизию. Много забот у разведчика. Только такое внимание к деталям служит единственным спасательным плотом для одинокого смельчака в глубине неизведанного космоса.

***

Оставаясь легендой, благодаря которой всё новые и новые юнцы приходили в отряды разведчиков, я чаще стал повторять себе: «В одну и ту же воду в реке дважды не войти – утечёт и ищи-свищи». То была любимая присказка моего отца. Стала и моей. Повторял, морщился, но продолжал летать. Мы все продолжали. Ведь должен кто-то. А то как?! Вечное оправдание.

И всё же та граница, что очерчивает конец земли перед обрывом, остановила меня. Романтика полётов истощилась, как ресурсы на моей родной планете. Остался голый космос. Впервые я посмотрел на него взглядом, свободным от мечтаний, от воодушевления, от надежды; глянул прагматично, и тут же весь его фасад обрушился, оставив меня наедине с пустой театральной сценой в межсезонье.

Уже не раз и не два я задумывался о том, чтобы уйти на почётную обеспеченную пенсию. Благо возраст позволял: сто пятнадцать лет, если по общекосмическому, а по биологическому – все триста. Тот ещё долгожитель. Самое время, чтобы обзаводиться потомством, обрести, наконец, семью и спокойную жизнь.

Хотя, конечно, были сомнения: смогу ли без космоса?

Решил, что смогу. Если и нет, то всегда можно вернуться инструктором, обучать зелёнку – восторженных юнцов.

Так и решил.

Последний, на этот раз действительно последний, разведывательный полёт, а не крайний, и вот она – жизнь: жена, семья, детишки, отдых и непыльная работа, чтоб мозги не обленились. Слишком много было примеров, как отличные ребята после ухода на покой сгорали буквально за какие-то десять-двадцать лет. Умирали, не дожив до первого дыхания старости. Подумать только! Двести, а то и все триста лет летать, рисковать, не раз и не два находиться на самом краю, иногда переступая край, чтобы за двадцать лет свести свою жизнь в могилу. Растечься, как твёрдая льдина под тёплым дождём!