Ключ от стального сердца

– Еще неизвестно, смогу ли я нормально учиться в школе после экстерната и дистанционки.

– Вот именно. И боюсь, Дима потянет тебя вниз. Я не очень одобряю ваше с ним общение. Вика просила, чтобы ты на него повлиял и помог ему с языком. Странная просьба. Как будто мы им что-то должны. А я вот полагаю, что стоит из вежливости пообщаться с Марченко по приезде, а потом свести контакты к нулю? Что думаешь?

Какая разница, что я думаю? У мамы такие пируэты постоянно. Она заводит новые знакомства, некоторое время изо всех сил дружит, потом объявляет, что дружбе конец. Причины разные. Самая частая – «это не те люди, чтобы тратить на них мое драгоценное время». Полгода вела общий блог о Тае с экспаткой Валерией из России – раздружилась вдребезги. Объяснила, закатывая глаза: «Там такая зависть! Она почувствовала, что не дотягивает до меня по уровню, и начала душить». Как по мне, там никто никого не душил, просто Лера была против заискивания перед подписчиками, всеми этими «Дорогие мои ребятки! Ставьте пальчики вверх, а то я очень расстроюсь!» и постоянной демонстрацией себя в кадре красивой и нестареющей («У меня взрослый сын, а все дают мне не больше тридцати»).

Пришла, видимо, очередь Марченко быть выкинутыми на периферию дружбы.

– Так и сделаю, – деловито заявила мать, посмотрев в зеркало заднего вида. – Жизнь и без этого тяжела, нечего обвешивать себя лишними якорями. Виктория не развивается как личность, стоит на месте. Вся в своем ребенке. Это называется материнское выгорание. Максим, не строй гримасы. Я знаю, что ты расстроен. Ты же помнишь, что наш отъезд было вынужденным решением? Пхукет в коме, туристы только начали возвращаться, и неизвестно, сколько месяцев понадобится, чтобы открылось все, что закрыто. Я и так долго на попе ровно сидела, больше не могу ждать, потеряю всех подписчиков и клиентов. Мне намного сложнее, чем тебе. Нырять можно и в Черном Море. Если соблюдать рекомендации врача.

Я снова посмотрел в окно. Черное море. Гладкое, смирное, одомашненное, заполненное головами отдыхающих. Лежаки, батуты. Лишь несколько парусов виндсерфингистов на горизонте. В августе вся моя тусовка с Тая рванет на Мальдивы, понырять возле атолла Ари и заработать на туристах. Я мечтал об этом два года. Я больше не хочу ни о чем мечтать. Жизнь настолько дерьмова, когда зависишь от решений других, что не хочется ее жить.

– Ладно, ладно, – сказала мама. – Все наладится. Появятся новые перспективы. В твоем возрасте люди более гибкие. И вообще, бери пример с меня. Я не сдалась, как видишь. Выдержала и самосовершенствовалась. Макс, тебе остался один год в школе. Даже если не принимать во внимание рекомендации врача, сам прекрасно знаешь, что лучше закончить его очно. Потом делай, что хочешь. Главное в жизни всегда есть и будет – здоровье и образование. И духовность. Ты читаешь мантру от Шри Джагад-гуру?

– Каждый день по сто раз, – съязвил я.

Я даже не помнил, куда эту бумажку засунул, выбросил, кажется.

– А нужно по сто восемь на здоровье и еще двадцать один – на успех. Я за нее две тысячи бат заплатила, имей совесть! Ах, Максим, за тобой глаз да глаз нужен. Вроде взрослый, а такой ребенок. Решено, будем медитировать вместе, каждый вечер.

Я чуть не застонал вслух. Приедем – схвачусь за учебу, как за спасательный круг, чтобы никаких мантр и медитаций, от которых меня начинает физически тошнить в процессе. Нужно выдержать. Мать права в одном – остался только один год.

… Димка ничуть не изменился, только вытянулся. Оказалось, что мы с ним почти одного роста.

– Тебе в сумо надо, – пошутил я.

Марченко энергично закивал. Он ел мороженое на фруктозе и причмокивал от удовольствия. Мы сидели на волнорезе, опустив ноги в воду. К вечеру жара спала, а отдыхающие разбрелись по кафешкам.

– Я бы тебя не узнал, – Димон показал мне большой палец. – Будешь у нас на голову выше всех. Я бы тебе восемнадцать вообще не дал. Двадцать-двадцать пять. Только учти, классная заставит побриться.

– Да? Посмотрим, кто кого, – улыбнулся я.

– Ты круто прокачался, бро. Я тоже очень хочу спортом заниматься, – сказал Димка. – При спортклубе есть секция для… – Марченко лизнул мороженое с краю, – … проблемных. Я сейчас книгу одну читаю, там сказано, что диабет не приговор. И что… жирным быть не обязательно.

Я удивился. Март никогда прежде не говорил, что его что-то в жизни не устраивает. К своей болезни относился именно так, как моя мама выразилась – просек преимущества и вовсю манипулировал родаками. Лишний вес его тоже прежде не смущал. Бесило его только то, что он дико потел в жару.

– Чего это ты? – спросил я.

– Да так, – Димон поправил очки. Помолчал и раскололся: – Ты уже знаешь, что наш бывший класс из шестнадцатой к нам переходит? Будет два класса, «А» и «Б».

– Нет, не знал. Нда-а-а…

Как, интересно, отнесется к этому мать. Вряд ли обрадуется. А мне пофиг.

– Ты помнишь Майку?

Я сначала не понял, о чем он говорит. Даже посмотрел на его футболку.

– Майю Ефимову.

– Да конечно! Еще бы! – я хохотнул и машинально потер ладонь у большого пальца, где у меня был шрам. – Уж я-то помню. Как там эта зубастая поживает?

– Хорошо. Она тоже переводится. Сегодня ее видел.

– Здесь?

– Да, они тут с классом практику отрабатывают.

– И? – заинтересовался я. – Че там у вас? Че за морд лица такой загадочный? Да ладно! Афигеть! Ты запал, бро?!

– А я и не отпадал, – Димон невесело усмехнулся, глядя вдаль. – Следил за ней в соцсетях, тайком, с маминого телефона. Каждый день думал, как бы увидеться. Вот, увиделся, называется. Знаешь, Макс, когда девушка рада тебя видеть, что аж пищит, – это классно. Когда она называет тебя сладким пончиком и Винни-Пухом – это не классно, ничуть.

– Во… блин! – вырвалось у меня. – Фигово, братан. Сочувствую.

– Угу, это не то, что мне хотелось бы услышать. Макс, она… очень красивая.

– Помню, – я снова хмыкнул.

– Нет, не помнишь, – друг серьезно посмотрел на меня сквозь очки. Мороженое таяло в его руке и капало в воду. – Но это не главное. Она могла бы быть обычной, это ничего бы не поменяло. Но… она… она – Майка… и она стала… взрослой.

Море было теплым. Димон с хохотом свалился в воду, обдав меня брызгами, а я так и не решился окунуться в теплый черноморский бульон. Не смог. Побоялся, что это как-то повредит мое последнее воспоминание о жизни, которая осталась на берегу Индийского океана.

Потом я рассказывал Димке о жизни в Таиланде. Марченко закидывал меня жадными вопросами. Его интересовали и приводили в восторг такие мелочи, что я терялся и понимал – я ведь многих крутецких вещей просто не замечал.

Димон в свою очередь рассказал о нашем классе. Не то чтобы это меня особо интересовало – честно говоря, мне было абсолютно пофиг, кто с кем дружит, воюет или… уже…? ого! Вливаться в коллектив одиннадцатого «А» (или «Б», если нас переформируют) я не собирался. Кроме Марта меня там особо никто не интересовал.

– Даже Юля? – Марченко ехидно прищурился.

Я пожал плечами. Точно. Юля Страхова, нудная, но красивая перфекционистка, отличница и выпендрёжница, мы типа встречались в девятом классе. Ё-мое, это, считай, в детстве.

На Бали и в Тае я встречался с парой девчонок, в основном с русскими – с местными только дурак свяжется. Просто у наших все-таки менталитет родной, с близкими по духу тараканами. Не хочу сейчас никаких отношений – слишком много суеты.

Мать сказала, что устала, что сказывается разница во времени, и мы сняли номер. Я проснулся рано и не смог заснуть. Побродил по базе, размышляя о своем – все о том же. Или сдохну от тоски… или… втяну свои раздраженные тентакли и, как улитка, уйду в себя.

Год. Нужно выдержать всего год. Но я боюсь, что растворюсь… во всем этом, не смогу полноценно тренироваться, потеряю навык и отстану от других дайверов. Фридайвинг не терпит простоя, а после того идиотского заключения тайского врача, мать не дает разрешение на нормальную, полноценную подготовку к чемпионату. До моего восемнадцатилетия и относительной свободы еще пять месяцев. И что делать? Позвонить отцу? Пусть денег даст хотя бы на Турцию.

Я набирал его раз семь, потом только сообразил, что выходной и отец наверняка отсыпается. Пока писал сообщение в мессенджер, добрел до волнореза и уселся на том же месте, где мы вчера сидели с Мартом. Отправил сообщение. Не прочитано. Значит, спит и телефон отключил.

Море было чистым, волны казались розовыми, над мысом вставало солнце. Тоска пошевелилась и утихла в груди. Переживу. Преодолею. Как только достигну глубинной «ломки», когда бездна начнет являться не только во сне, но и наяву. Мне будет сниться глубина, синяя, бархатистая, зовущая. И еще остовы затонувших кораблей среди рифов и золотого света…

– Алё, приятель!

Я поднял голову. Совсем отключился, не заметил, как на волнорезе появились люди. Ну какого черта все прутся сюда? Ах, да, на соседних волнорезах ограждения – там чинят проржавевшие за межсезонье лестницы.

Рядом топтался какой-то субтильный прыщ, из тех, что отращивают жидкие усики, чтобы казаться старше. Вид у парня был испуганный. Он ткнул пальцем себе за спину.

– Слышь, ты видел?

– Не слышал, не видел, – неохотно отозвался я.

– Ну да… там эта… девчонка в воду прыгнула, и, кароч, она там долго уже.

В нескольких метрах от меня на сухом камне волнореза действительно лежало свернутое в рулон полотенце и стояли растоптанные босоножки.

– Так нырни, посмотри, – предложил я.

Парень нервно сглотнул:

– А если она там… того?

– Если того, то тем более, – на полном серьезе сказал я. – Долго – это сколько?

– Ну… минуту, может, меньше. Блин, мне показалось, что очень долго…

– Очки дай.

Парень суетливо сунул мне свои дешевенькие гоглы.

На самом деле, я готовился нырнуть с первых его слов – оценивал глубину и прозрачность воды, прислушивался к дыхалке.

Минута. Для кого-то ничего, а для кого-то – вечность, особенно если приложиться головой о камни…

Поверхность моря отражала свет и не давала вглядеться. Я быстро продулся и мягко ушел под воду. Солнце уже поднялось достаточно, глубина была небольшой.

Я почти сразу увидел «утопленницу» – девчонка болталась у дна в нескольких метрах от меня… в обнимку с камнем: то ли заигрывала с рыбами, то ли просто отдыхала на мягких водорослях. Вокруг ее лица колыхались длинные темные волосы. Заметив постороннего, она оторвалась от камня, шустро оплыла меня по кругу и взвилась к поверхности у лестницы, возле которой лежали ее вещи.

Я вынырнул следом. Жаль, тот парень не засек время апноэ(*), его наверняка интересовала сама девчонка, а не ее дыхательные достижения. Минута? Две? Если две и больше, то где она так прокачалась?

(* апноэ – время задержки дыхания)

Я проводил девушку взглядом. Та быстро ускакала босиком, даже не оглянулась. Ее спина с прикольными ямочками на плечах и талии выражала недовольство. На руке у локтя – татушка, какой-то абстрактный узор. Плечи характерно развитые, бедра крепкие. Плаваньем занималась?

Вот же… потревожили русалку. Я тихонько поржал, с ситуации в целом. Спасатель, блин. Парень с усиками выглядел растерянным. Он подал руку, ойкнул и, побагровев от усилия, помог мне вылезти.

– Ну… прости, что подорвал… я ж не знал, что там все норм. Я типа нырять… не очень…

– Да не парься, – сказал я, оглядываясь на воду и вспоминая картину под водой: гибкую фигуру на камне, привычные шорохи моря и его вечный гул. – Не парься. Правильно сделал. Спасибо.

… Отец перезвонил, когда я шел на завтрак.

– Макс, сейчас никак, – сказал он хрипловатым от сна голосом. В трубке фоном слышался детский смех. – У меня все деньги в бизнесе, выцарапать что-то в сезон нереально. Но это только один момент. Меня очень беспокоит твое здоровье.

Черт! Черт! Узнал! Мать разболтала.

– Мама преувеличивает… если что, – сказал я. – Мне после болезни назначили дыхательные упражнения для восстановления легких, а ныряние только улучшает…

– Лена мне все рассказала, – отрезал отец. – И это серьезно, сын. Никакого дайвинга до полного выздоровления.

Я психанул и отключился. Потом перезвоню, извинюсь. А может, не извинюсь. У нас с отцом сейчас странные отношения. Ни он по мне особо не скучает – у него сын от второго брака, которому сейчас почти год – ни я по нему. Первое время он помогал матери по-крупному, ей даже работать не нужно было, а потом ручеек бабла начал потихоньку иссякать, все уходило в новый дом и в новую семью. Мне всегда было плевать на его деньги, я и сам мог неплохо заработать, обучая новичков в клубе дайвинга, а вот мать с трудом приспособилась к новым реалиям.

Мама и Марченко уже спустились в столовую. Я сел за столик и поздоровался. Застал разговор, в котором мама рассказывала, как поразил ее юг России. Мол, ни масочного режима, ни ограничений. Сетовала, что хотя тайцы дисциплинированные, все портят фаранги*, а двух ее друзей недавно депортировали с Бали за то, что те не закрывали масками нос.

(*фаранг – иностранец)

Марченко пожимали плечами. Они выбрались отдыхать, а не грузить себя чужими проблемами.

Тетя Вика никак не могла прийти в себя после вчерашней встречи. Снова окинула меня взглядом и ошеломленно пробормотала:

– Боже, как все-таки Макс вытянулся! Я его ведь только на фото видела, а он там всегда в море, не поймешь – брызги, солнце. Наверное, девчонки так и липнут. Да, Макс?

– Не без того, – за меня со вздохом ответила мама. – И причем все как одна шизоидные личности, не побоюсь этого слова. Нет, серьезно. Сплошь странные экземпляры. Это в ближайшем будущем, видимо, будет нормой. Нормальная молодежь, культурная, начитанная, высокодуховная, скоро станет редкостью. Нас с вами, я скажу, очень повезло с детьми.

– У нас в классе много замечательной молодежи, – с гордостью сообщила бабушка Димки. – И девочки хорошие есть. Юля, Оля, Алина… Алина мне очень нравится, всегда вежливая, читать любит.

Семья Марченко дружно покосилась на «кровиночку». Димон сосредоточенно ковырял салат. Один глаз у него подергивался.

– Да-да, – суетливо подтвердила Димкина тетя. – Не все девочки плохие.

– Но что будет, когда к нам переведутся детки из… неблагополучной шестнадцатой школы? – мама многозначительно закатила глаза.

Марченко выразились в смысле «ужас-ужас». Разговор приобрел новое, свежее звучание. Бабушка Димки возмущалась больше всех. Она еще «по-о-омнила, хорошо по-о-омнила», какой кошмар творился в нашей прежней школе.

– Да все там нормально было, – опрометчиво вякнул я. – Мы мелкие были просто, дурные.

Тогда все посмотрели на меня.

– Всем приятного. Пойду возьму себе чего-нибудь… – сказал я, подавившись словом «пожрать».

Встал, светски изогнулся и отошел к раздаче. Взял себе пару бутербродов, салат и чай. Сел за другой столик, весело помахав маме. Та недовольно поморщилась, но «прилюдно позориться», зазывая меня обратно в свою тусовку олдскулов, не стала. К моему изумлению, Димон пересел ко мне. В его положении такой поступок приравнивался к революции в отдельно взятой семейной ячейке.

– Ого! – сказал я. – Это был вызов?

– Достали, – кратко сообщил Март. – Я вчера выставил им ультиматум: или они дают мне некоторую свободу, или я полностью забиваю на учебу, а после школы иду в техникум на повара.

Я фыркнул в стакан с чаем. Облил шорты.

– На повара? Ну ты даешь!

– Угу. Даже буклет им из колледжа показал, у нас в школе такие у раздевалки оставляли – профориентирование. Нашли где рекламки разбрасывать. В «Успехе», где даже в местный филиал универа поступить – позор? А я задумался. В колледже типа бесплатное образование, и чувак такой лыбится на картинке, в колпаке и с ризотто на сковородке. Я сказал, что тоже хочу приносить пользу людям. Чем ризотто не польза?

– Да ты манипулятор, бро! И как? Уступили?

– Переговоры все еще ведутся, – Димка вздохнул, но потом с довольным видом улыбнулся. – Но пароль от домашнего вай-фая уже у меня.

Глава 4

Майя

На пятый день, когда наша «неофициальная помощь» на базе как раз свелась к нулю, а самое веселье только начиналось, пришло сообщение от сестры. С фото, на котором было два мутных кулька. Я тупо таращилась в телефон, пытаясь закрыться от солнца. Алька дописала:

> Слева – Степка, он старше на две минуты. Справа – Денис

– Какого?! – взвыла я на весь пляж.

Покидала вещи в сумку, махнула одноклассникам и рванула на базу. По дороге к домику устроила сестре аутодафе по телефону. Почему меня не предупредили? Вернее, предупредили постфактум! Я пропустила ключевое событие в жизни семьи!!!

– Да мы сами почти пропустили! – оправдывалась Алька. – Папа в вестибюле заснул в самый ответственный момент! Проснулся – и в обморок упал.

– Его на роды пустили? – ужаснулась я.

– Еще чего! – фыркнула сестра. – Это была б реанимация, а так нашатыря хватило. Ты же знаешь батю.

Знаю. На судне под его начальство восемь матросов. Они там противостоят адским штормам, жаре и морозам, иногда, правда, помимо морских терминов используя слова, которые у нас дома под запретом и вообще, в приличном обществе не употребляются. Зато в семье и вне работы папа – нежный и ранимый: при виде крови может хлопнуться в обморок или пустить слезу под сериальчик.

– Ему сказали, что первый пошел. Вот он со стульчика и съехал, – объяснила Алька.

– Мне почему не позвонили? – допытывалась я.

– Мама не разрешила, – обиженно проговорила сестра. – Сказала, что ты еще нанянчишься.

Альку несколько задевало, что меня отпустили отдыхать, а она прошла через бессонную ночь и папин коллапс.

Я жадно вглядывалась в фото по дороге в город. Дома вихрем пронеслась по квартире, устраняя хаос после маминых сборов. Сбегала в магазин, приготовила поесть, на всякий случай еще раз прибралась в детской и прокварцевала комнаты. Даже Альку, притворившуюся морально опустошенной, не трогала.

Было странно сидеть за ужином втроем. Без отца с его рейсами по два месяца мы привыкли, но без мамы… Она велела нам лишний раз в больницу не мотаться, всякие букеты-веники не тащить, по сто раз в день ей не названивать и заранее как следует отоспаться. Папа требования выполнял, но с трудом.

А потом их выписали…

… Материнство – это героизм. И это вдвойне героизм, когда близнецы. Родился ребенок – медаль. Родилась двойня – две медали, и к каждой непременно кучу бабла и квартиру.

Через три недели от мамы осталась одна тень. В общем, она стала полноценным зомби, в то время как папа только доходил до кондиции, но уже научился спать на ходу.

Родившись, Степка и Денька никак не могли синхронизироваться, а работали вахтенным методом: пока один спал, другой орал. Мама начала подозревать заговор – она уже согласна была на футболистов, а ей подсунули парочку секретных агентов, ни на секунду не оставляющих окружающий мир без присмотра.

Мы старались честно распределить обязанности, чтобы мама могла подольше поспать, но даже нас троих, включая папу в отпуске, не хватало, чтобы обслужить двух младенцев. Они еще толком не успели стать нормальными людьми, а уже потребляли несусветное количество денег, времени и прочих ресурсов.

Еще одна проблема была в том, чтобы правильно близнецов идентифицировать. Ошалелые от недосыпа, мы с Алькой однажды нарушили главное правило текущего момента: в какой кроватке взял – туда и положи. Завертелись, задумались и… зависли над пеленальным столиком. Причем сестра на полном серьезе решила, что произошло нечто непоправимое.

– Это ты их перепутала, – Алька чуть не плакала. – Ты лишила своих братьев законных имен! Теперь никто не узнает, кто Степан, а кто Денис.

Степка и Денис махали ручками, словно две птички, клекотали по-своему и, подозреваю, здорово над нами прикалывались. Пришла мама, внимательно посмотрела на младенцев, ловко их перепеленала, молча разложила по кроваткам и ушла.

В один прекрасный момент она сказала отцу:

– Это все ты виноват, это ваша Ефимовская генетика. Вот и думай, что делать, потому что я скоро свихнусь. Я тебе родила двух голосистых парней по три двести, твоя старшая дочь готовится к экзаменам на балконе, а младшая в магазин ходит по два часа, чтобы в квартиру подольше не возвращаться и, подозреваю, не всегда сразу находит дорогу домой. Ефимов, имей совесть!

Тут мама, конечно, палку слегка перегнула – в ее роду тоже имелись двойняшки. Однако отец воспринял все серьезно: поскреб лысеющую макушку и организовал приезд двух своих двоюродных сестер, Ларисы и Жанны.

Те были только рады вырваться из монотонных будней небольшого городка возле Ростова. Делегировав свои женские обязанности ошалевшим от такого счастья мужьям и взрослым сыновьям, тетя Лара и тетя Жанна приехали помогать с близнецами. В нашей трехкомнатной тут же стало тесно… и непривычно тихо.

Степка и Денька от такого количества внимательных женских рук тут же пошли на уступки: начали спать и есть почти одновременно. Тетки вставали к ним по ночам, баюкали, приносили маме на кормление или давали сцеженное молоко, меняли подгузники и развлекали сказками на основе реальных фактов из жизни Ефимовых (иногда немного страшных, но поучительных):

– А вот ваш троюродный дядя Макар в детстве однажды тоже долго плакал, а потом пописать не мог.

– Ужас какой, – бормотала Алька. – А потом все удивляются, откуда у детей психические травмы.

Степка и Денька слушали теток очень внимательно. Приходящая медсестра сказала, что они очень развиты, не по дням, а по часам.

Мама постепенно начала выходить из прострации, порозовела и даже перестала засыпать в туалете. Ко мне вернулось осознание смены дня и ночи, но я все никак не могла восстановить нормальный режим.

И вот опять проснулась в три ночи, сунулась к холодильнику, бесшумно его вскрыла и хирургически точно препарировала упаковку колбасной нарезки.

– Май, нам нужно поговорить, – раздалось за спиной.

– Мам! Напугала.

– Сядь, – велела мама.

От такого строгого тона я плюхнулась на табуретку, забыв о колбасе.

– Майка, так дальше продолжаться не может. Подготовиться в такой обстановке к экзаменам ты не сумеешь, а ведь сейчас решается твоя будущая жизнь. Папа у нас – молодец, но я тоже меры приняла. До Нового Года будешь жить у тети Оли в Мергелевске. Она согласна. Честно говоря, она сама это предложила.

– Стоп, – сказала я. – Она ведь в Намибии, с бойфрендом.

Я перевела взгляд на стену кухни. Среди других экземпляров маминой коллекции тарелок там висели блюда с африканскими антилопами и львами – сувениры от нашей тетки-непоседы.

– Уже не в Намибии, – сказала мама. – С этим ее… Артемом… они разбежались. Выяснилось, что никакой он не идейный дауншифтер и волонтер, а самый настоящий тюфяк и лентяй. Да и небезопасно сейчас в Африке. Оля решила вернуться к нормальной жизни… ну, в ее представлении.

Я понимающе кивнула. Как и мама, тетю Олю я обожала, несмотря на ее некоторые… странности.

– Лёлька сняла двухкомнатную квартиру в Мергелевске. И это отлично, потому что от ее дома до твоей новой школы десять минут пешим ходом. Обещала завтра прискакать, заодно тебя заберет. Раньше двенадцати она тут не появится, так что успеешь выспаться и сумки собрать. Раз в неделю к нам – строго с отчетом о достижениях в учебе, ну и помочь с мелкими.

– Ну ты и крута, – пробормотала я. – Вот так, дитятко ридное одним махом из семейного гнезда – вон.

– Мы с Лёлей договорились, – объяснила мама, – сидишь тихо в своей комнате и учишься. У Лёльки какой-то новый бизнес, она дома толком и бывать не будет. Сказала, помощь по хозяйству ей не нужна. Но ты понимаешь: прибраться иногда, в магазин, постирушки.

– Да без проблем, – я несколько растерянно почесала в затылке.

– Как с едой – сами решите. Лёля сказала, что берет тебя на полное свое обеспечение, но я, разумеется, на такие крайности не согласна. Папа будет переводить деньги на карточку, трать разумно. Готовь по мере возможности. Зная Лёльку… – мама озабоченно покачала головой.

До меня только начало доходить. Насколько Я знаю тетю Олю, меня практически отпускают на свободу. Своя комната! Личное время! Тишина!

Мама полюбовалась на мое расплывающееся в улыбке лицо и тоже улыбнулась, добавив:

– Ты ведь в курсе, я тетю Олю практически сама воспитала, как мать. Не могу сказать, что это мне каких-то титанических усилий стоило, но юность слегка попортило. Я не хочу, чтобы ты стала нянькой. Рождение близнецов – наш с папой выбор, и класть других своих детей на алтарь их детства я не хочу.

– А Алька? – брякнула я.

Мама нахмурилась:

– А вот Альке не помешает чуток повзрослеть. Пусть поймет, каково это – не иметь возможности перекладывать свои обязанности на старшую сестру.