– Слишком много на вас, женщинах, ткани. Складки, юбки, рукава до кончиков пальцев, – мрачно подвел итог Ойгор. – А ты осторожна. Ухитрялась же прятать.

– Прогонишь теперь? – простонала бедная Эркеле.

– Прогоню? – Его глаза недобро блеснули. – А если убью?

– Два раза не убил. Зверя не убил – человека не станешь.

– Да, – согласился Ойгор. – Пожалел рыжую рысь, голодную, раненую – получил рыжую невесту, хитрую, лживую.

Эркеле разрыдалась.

– Что ты хочешь, женщина нижнего мира? Дух мой? Жизнь?

– Только твою любовь и чтобы у меня был дом, – сказала девушка, захлебываясь рыданиями. – Я не знаю, где вход в нижний мир. Я никогда там не была и не видела людей, о которых ты рассказывал. Я просто боялась говорить тебе правду, потому что не хотела потерять тебя.

– На что же ты надеялась? На мою глупость? На то, что я не соединю вместе окружающую тебя таинственность, тот случай и твой шрам?

Никогда, никогда бедная Эркеле не подозревала, что он может говорить так зло и холодно.

– Я просто ждала, когда полюбишь меня так, что станет неважно, кто я.

– А я и люблю тебя так. Но кем бы ты ни была – ты скрыла правду. Так отвечай теперь, кто ты такая?

Утерев слезы, Эркеле заговорила дрожащим, прерывающимся голосом. Ойгор слушал, не спрашивая, не перебивая, а с первыми лучами солнца он вышел из аила, отвязал лошадь и ускакал. Нож остался лежать на подушке.

* * *

Глубоко в древней Тайге, там, где деревья растут, не зная железа топора, там, где обитает лишь зверь, из недр земных поднялось озеро. Вода в нем – бирюзы голубой, как воды Великой реки. Берега его – сплошь болота да поваленные временем кедры. На дне его видно дыхание Тайги. И от каждого того выдоха новое яркое пятно бирюзы по дну стелется.

Вода в том озере – слеза гор. Чистая, целебной силы полная. Бережет Меш Ээзи озеро от глаз людских, от человеческой жадности да от тех, кто берет, не отдавая ничего взамен. Но не жаден Дух Тайги, не прячет живительную влагу для себя одного. Всякий зверь, заболев, знает, какую траву найти. Всякий зверь, умирая, ведает, на какие прийти берега. А коли достало сил найти дорогу – исцелит озеро и новой жизнью прежде хворое тело наполнит.

Известно о дивном озере и посвященным людям, но никто из них не смог отыскать его. Слуги Меш Ээзи стерегут все пути, сбивают с толку и путают. В дне пешего хода от озера, под солнцем, на прогалине лежит плоский камень – он всегда теплый, и днем и ночью, и летом и зимой. На этом-то камне и оставляют люди своих больных и угасающих. Кто жизни недостоин – того найдет семья к утру хладным на камне. Других же не увидят родные никогда.

Светлого, безгрешного возьмут слуги Меш Ээзи с собой, отнесут к озеру да в воду опустят. Станет он телом силен, а духом – как младенец. Не вспомнит исцеленный ни отца, ни матери, ни имени своего, ни слов языка, на котором с рождения говорил. И станет он, среди прочих слуг, помогать людям, которых согласно озеро принять в свое лоно.

Да еще одно с таким человеком станется. Сможет он по своему желанию изменять облик свой на звериный и стаей жить с подобными себе. А жизнь былую позабудет навек. Всему своя цена в поднебесном мире.

* * *

Ойгор вернулся к вечеру – серьезный, молчаливый. Он и не посмотрел на Эркеле, поспешившую подать ему еду. Наспех поев, он вышел и долго чистил уставшую старую лошадку и о чем-то тихо шептал ей.

Эркеле ждала. Так же молча. Все, что могла она сказать, было уже произнесено. Закончив ухаживать за лошадью, Ойгор вернулся в аил. Эркеле пугало его молчание и то, как ходили у него желваки.

– Я задам тебе два вопроса, – наконец сказал он, усаживаясь на постель и пытаясь снять сапоги. – А ты мне ответишь. Коротко и по делу.

– Хорошо, – прошептала Эркеле, бросаясь на помощь мужу, видя, что разуться у него не получается.

– Ты когда-нибудь убивала человека? – Его взгляд, готовый приметить любой признак лжи, пронзал ее каленой стрелой.

– Никогда, клянусь! – горячо откликнулась Эркеле. Ойгор удовлетворенно кивнул и задал свой второй вопрос:

– Те животные, приходившие ночью в стойбище…

– Убитые, – подсказала Эркеле.

– Да. Они были как ты? Ты знала их?

– Это была моя семья, потому что родную я не помню, – вздохнула Эркеле. – Мы недолго прожили вместе, ведь я оказалась среди них лишь прошлым летом. Мы не говорили друг с другом ни на каком человеческом языке, потому что ни одного не знали. И имен у нас не было. Мы больше бродили в зверином обличье. Играли, боролись в шутку… Видел шрамы у меня на теле? Это от тех игр. Они, я думаю, искали в стойбище меня. А нашли смерть.

– Где он тебя встретил? Как поймал? Охотник, – продолжал Ойгор.

– Это уже больше вопросов. – Ее губы тронула робкая улыбка.

– Отвечай, – резко настоял Ойгор.

– Как я уже сказала, я вообще-то редко бродила по Тайге человеком. А тут пришлось. Я перебегала через ручей. Замерзший он был – провалилась. Промокла вся. Шерсть мокрая, обледеневшая – ты не представляешь, что это. Ну, я и обернулась человеком. Мокрые волосы скрутила в узел и сидела под деревом.

– Зимой, голая, под деревом, – уточнил Ойгор.

– Мне не было холодно. Но после рысьего слуха человеческое ухо с непривычки совсем глухое, да и он неспроста лучший среди охотников.

Все замолчали, только запел кайчи, заговаривая Тайгу сказом, чтобы отвлеклась Тайга, заслушалась и впустила в себя охотников. Пока отдавался эхом тот кай, старый охотник зажег можжевеловые ветки и пошел впереди процессии, медленно поводя дымящимся можжевельником из стороны в сторону.

В общем, он стоял меж деревьев с этой своей вечной усмешкой и целил в меня из лука. Я не могла стать зверем обратно, не могла, чтобы он увидел. А так мне было не убежать. Вот и пошла с ним. Знала, что потом улизну.

– Но не улизнула.

– Почему же. – Эркеле опять улыбнулась. – Я ведь сбежала, как и хотела. Только от тебя.

– Зачем вернулась?

– Твои глаза. Там, в Тайге. Ты дважды мог убить, но не убил. Я поняла, что, кроме тебя, у меня никого. Теперь у меня опять никого. Эркеле опять одна.

Взгляд Ойгора смягчился. Он взял руку девушки и поцеловал ее.

– Нет, не одна. Я купил тебя у Охотника, я взял тебя в жены. Теперь мне отвечать за тебя. Так что оставайся. Тем более я скоро уйду обратно в Тайгу.

– Только поэтому остаться?

– Нет. Потому что я полюбил тебя. Только не лги мне больше никогда, слышишь?

Эркеле бросилась к нему. Ойгор не ответил на объятье, но и не оттолкнул.

* * *

Когда мужчинам-охотникам настала пора уходить на промысел на всю зиму, Эркеле запросилась с Ойгором. К тому времени у них окончательно наступил мир.

– Я не могу тебя взять, – мягко возражал Ойгор. – Ты же знаешь тамошние порядки. Никаких женщин в стойбище. Останешься здесь. Сестра присмотрит за тобой. Зима быстро закончится, вот увидишь.

– Но я же могу… – Эркеле засомневалась, стоит ли это произносить вслух. – Я могу жить в Тайге – зверем. И иногда сопровождать тебя на охоте или приходить ночью. Я буду осторожна. Никто не увидит, обещаю.

Ойгор пораженно уставился на нее.

– Приходить в стойбище? Полное вооруженных мужчин и их собак? Не смей. Я не позволяю тебе. Я твой муж и лучше знаю людей. Ты погибнешь там. Это безрассудство ни к чему. Я ведь не насовсем ухожу.

Конечно, по мнению Ойгора, именно безрассудство и своеволие толкнули Эркеле на дальнейшие поступки. Она же оправдывала себя безграничной любовью.

Провожать охотников на зимовье отправились их семьи и все, кто хотел. Большой процессией доехали они до перевала. Все замолчали, только запел кайчи, заговаривая Тайгу сказом, чтобы отвлеклась Тайга, заслушалась и впустила в себя охотников. Пока отдавался эхом тот кай, старый охотник зажег можжевеловые ветки и пошел впереди процессии, медленно поводя дымящимся можжевельником из стороны в сторону.

– Большая Тайга пусть даст добычу, быстрые реки – переправу, лесистые горы – перевал. Пусть путь наш будет удачным. Пусть ни один из нас не прогневает Меш Ээзи, – повторял старик, и каждый мысленно вторил ему.

Так, почти в полной тишине преодолев перевал, всадники сошли с коней у подножья высокой горы. Охотники стали подниматься на нее, с ними шел и кайчи, не обрывая песнь. Вели несколько жирных баранов – подарок для Меш Ээзи. Только лучший из лучших удостаивался чести прирезать их в честь Духа Тайги.

Ойгор и Эркеле остались внизу вместе с прочими людьми. Ойгор с тоской смотрел вверх. В последний раз он восходил на эту гору, когда был жив отец. Тогда он поддерживал мальчика под локоть, но до вершины они все равно не дошли. Каких общих тайн причащаются охотники там, на Солнце-горе, что потом живут и чувствуют как один? Только он, Ойгор, всегда лишний среди них.

Эркеле обняла мужа за талию, прерывая горестные мысли. Здесь им придется расстаться до самой весны.

* * *

Он спал, когда сквозь сон почувствовал прижавшееся к нему горячее тело. Это Эркеле, ослушавшись, последовала за своим мужем в Тайгу.

– Не ругай меня, прошу, – шептала она. – Напугала тебя? Я ждала, пока уснешь.

– Я же за тебя боюсь, глупая, – ответил Ойгор, путаясь пальцами в ее волосах.

Косы ее, которые он так и не остриг, вызывали теперь возмущение и косые взгляды в стане.

– Я тебе принесла гостинец, – хихикнула девушка. – Рыбину огромную. Приготовлю утром.

– Где же ты ее достала? – удивился мужчина.

– Поймала. Они теперь сонные. Можно хватать лап… рукой.

– Эркеле, завтра рано утром ты уйдешь домой.

Я прослежу, чтобы поблизости никого не было.

Она ничего не ответила, и Ойгор удивился, сколько в девушке упрямства, которого он раньше не замечал. В глубине души он и сам хотел, чтобы Эркеле осталась, и опасался, как бы она не сломила его сопротивление.

– Я буду выслеживать для тебя дичь, – пробормотала Эркеле, засыпая у него на плече.

– Ты же не охотничья собака, – усмехнулся Ойгор.

Она встала очень рано и сварила рыбу. Они поели в тягостном молчании, и Ойгор вышел проверить, нет ли кого снаружи. Улица оказалась безлюдной.

– Прошу тебя, уходи, – сказал он. – Одежда твоя где?

– В сухом дупле далеко отсюда. Как бы я брала ее с собой, по-твоему?

Они вышли вместе. Эркеле – прячась за спину Ойгора.

– Не смотри только, – сказала она.

Ойгор услышал странный звук. Так хлопает ткань, если ее встряхнуть. За этим последовал удаляющийся топот мягких лап.

– Следы, – простонал он и обернулся.

В Тайге мелькнуло рыжим и пропало. Ойгор посмотрел на снег: рысь ступала след в след, задние лапы – в отпечаток передних. Он прошелся до самой Тайги, разметая след подошвой сапога, потом вернулся обратно немного другой тропой, петляя и пересекая предыдущую. Покров был совсем тонкий и еще не постоянный. Скоро все подтает и к вечеру замерзнет – ничего не увидишь. Но самой зимой, когда снег ляжет окончательно… Нельзя, чтобы она возвращалась.

Занятый мыслями, глядя себе под ноги, а не вперед, Ойгор не заметил, что на него смотрит сидящий верхом Охотник, остановившийся на расстоянии трех аилов отсюда.

– Эй, ты чего там? – окликнул Охотник, и Ойгор тревожно вскинул голову.

– Эээ… Пряжку с пояса вчера где-то обронил, – ответил он. – Вот думал, может, недалеко от дома.

– В Тайге наверняка, – недоверчиво бросил Охотник и ударил лошадь пятками.

Несколько дней во время охоты Ойгор чувствовал на себе чей-то взгляд, да иногда покачивались где-нибудь сбоку засохшие и ударенные первыми морозами папоротники. Прошлогодняя удача была по-прежнему при нем. До Охотника, безусловно, ему было далеко, но Ойгор твердо верил, что, если так пойдет, они с Эркеле безбедно проживут следующее лето.

Зима пришла снежная. После особо метельных ночей Ойгор неизменно обнаруживал на пороге аила убитого зайца или куропатку. Разумеется, Эркеле и сама прекрасно понимала, что такое вереница рысьих следов, ведущих к его дому, поэтому только в такую погоду и являлась. Но вздумает кто искать следы, найдет и под заносом. Благо, внимание охотников обострялось, когда они въезжали глубоко в Тайгу, и ослабевало дома в часы отдыха. Да и этой зимой большинство из них редко возвращалось в стойбище, предпочитая лесные ночевки, – пушной зверь шел хорошо, как никогда.

В один из дней, когда Ойгор в очередной раз почувствовал на себе взгляд, он не выдержал.

– Выходи, Эркеле, я знаю, что ты где-то здесь.

Со стоящего рядом кедра посыпались хвоя и снег. Ойгор поднял голову и приметил среди кедровых лап густой рыжий мех. Рысь спрыгнула и потрусила рядом с лошадью. Лошадь такое соседство в восторг не привело. Она испуганно ржала и пыталась сбросить седока, спотыкаясь и забирая в сторону. Ойго-ру удалось спешиться и крепко привязать животное к стволу дерева.

Он отошел подальше, с опаской оглядываясь на следующую за ним рысь. Мужчина уселся на снег, подвернув под себя широкий хвост шубы и скрестив ноги. Хищник приблизился и улегся, положив морду на колено Ойгора. Ойгор похолодел от страха. Все же перед ним был дикий зверь, один из хозяев Тайги. Средоточие мускулов, силы и ловкости – несмотря на свои небольшие размеры.

Ойгор осторожно простер руку над головой животного. Рысь тут же резко подалась вверх, толкнув макушкой его ладонь, требуя ласки. Ойгор вздрогнул от ее порывистого движения, но руки не отнял. Он сжимал и разжимал пальцы, поглаживая, почесывая густую шерсть. Рысь блаженно прикрыла глаза, подергивая ушами с длинными кисточками. В порыве чувств зверь отпружинил задними лапами от земли, передними толкнув Ойгора в грудь. Тот повалился в снег, оказавшись не готовым к нападению. Любой другой хищник при такой возможности вгрызся бы человеку в горло, но эта рысь лишь лизнула щеку Ойгора шершавым языком.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

Алиса – голосовой помощник «Яндекса».

Ойгор – мудрый (южноалт.).

Доказано, что алтайские кочевники страдали различными заболеваниями опорно-двигательного аппарата, причиной которых являлись суровый климат, тяжелые условия жизни и постоянное нахождение в мягком седле без стремян.

Здесь: остеомиелит – инфекционное воспаление всех составляющих частей костной ткани, вызванное чаще всего стафилококком. Среди последствий – дефекты и деформации костей, неподвижность суставов.

Меш Ээзи – Дух Тайги. Дословно – Кедровый Дух.

Эркеле – ласкать (южноалт.).

Разумеется, люди умирали во все времена года, но, по предположению ученых, тела тех, кто умер зимой и летом, пазырыкцы сохраняли до переходных периодов – весны и осени соответственно.

Тенгри – божество алтайской мифологии, олицетворяющее небо.

Алтын-Кель – Телецкое озеро. Дословно – Золотое озеро.

Конец ознакомительного фрагмента

Купить и скачать всю книгу

<1 2 3 4

На страницу:

Перейти

4 из 4