Журнал «Юность» №04/2021

Майк полюбил меня с первого взгляда. Вернее, с первого нюха. Я пришел весь пропахший рыбой, еще и притащил с собой трудовую дуру-щуку на пять кило. Зараза сломала мой спиннинг и чуть не перевернула лодку с двумя упитанными Антонами. Но при помощи силы воли, судорожных движений и подсака была водворена в лодку и привезена домой. Майк просто с ума сошел, когда ее увидел. Но сначала он увидел меня и полюбил. Ну и стал мне эту любовь всячески демонстрировать. Хвост задирать, тереться об ноги, что сильно мешало мне передвигаться по квартире (пару раз я даже упал), и глядеть на меня влюбленными глазами, блаженно мурча. Жена моя даже обиделась. Она Майка уже несколько дней обихаживала, но перед ней он так не стелился. И перед сыном нашим не выделывался. Только передо мной.

Оно и понятно, почувствовал хозяина, который и выставить может. Или Панкер его дома так вымуштровал, не знаю. Только Майк проходу мне не давал. Куда я, туда и он. Только успевай двери туалета перед ним закрывать. Я на диване с ноутом лежу, Майк у дивана урчит: «Я обычный парень, не лишен красоты, я такой же, как он, я такой же, как ты» ну или «страх-трах-трах-трах в твоих глазах». На кошачьем урчит, непонятно ничего. И на том спасибо. Хорошо, днем, допустим, я к этому урчанию привык. Тем более что мяукал Майк гораздо противнее, чем урчал. Особенно когда еду требовал. Так что уж лучше так. Не в животе урчит, и ладно.

Но ночью совсем другое дело. Снится мне трансформаторная будка. Просыпаюсь с неприятным предчувствием. И что вы думаете – в миллиметре от меня сверкает в темноте влюбленными желтыми фарами Майк, дышит рыбой мне в лицо и мерненько так мурчит: «Не пугайся, если вдруг ты услышишь ночью странный звук, это просто открылись мои старые раны». Мне такое проявление симпатии не очень понравилось. Пришлось Майка подальше унести и дверь запереть. Он под дверью мяукать начинает. Покормил его. Вроде отстал. Через пару часов опять мяукает и когтями по паркету скребет. Соскучился. И так каждую ночь. Ну, думаю, Панкер дорогой, приезжай скорее, милый друг!

Но постепенно привык. Майк и правда был милый. Подружились мы с ним. А как не подружиться с таким забавником, полным сюрпризов? Вот валяется он, как обычно, на ковре рядом с диваном, я какую-то байду по телику смотрю и внимания ему не уделяю. Но краем глаза вижу, не так что-то с котиком. Лежит на спине, лапки раскинул, голова неестественно на бок свернута. А главное – не мурлычет. Да и не дышит к тому же. Зубы оскалил, глаза закатил, розовую терочку языка из приоткрытой пасти вывалил, набок свесил. Сдох, скотина! Сердце мое остановилось, холодный пот на лбу проступил. Вскочил я, Майка ногой тихонько в живот ткнул – никакого эффекта. Дохлый кот на ковре. Чужой дохлый кот!

– Ольга, – кричу, – Майк сдох! Это ты виновата. Зачем ты его вообще взяла! Что мы теперь Панкеру отдавать будем?

Ольга прибегает белее снега. Она хватает Майка за лапы, начинает делать ему искусственное дыхание, скрещивая лапы. Все зря. Она тянет его за хвост. Дохлый кот едет по ковру. Ужас!

– Что ты с ним сделал? – негодует жена. – Ты его никогда не любил.

А мне и ответить-то нечего. Жалко Майка. Аж до слез. Лежит такой тихий. Несчастный, дохлый. Лучше бы мурчал и мяукал. Всегда. Даже ночью. Жена плачет. Надо ж похоронить его теперь. Если б я знал, что кот так скоро сдохнет, не вел бы себя с ним так по-хамски. Не гонял бы из кухни и с кровати, кормил бы еще чаще. Бедный-бедный Майк. Начинаю машинально гладить пузо мертвого котика.

И тут наш покойник натурально оживает. Легкая судорога проходит по пушистому телу, и я снова слышу довольное трансформаторное мурчание. Я хватаюсь за тапку. «Дохлый» Майк резво вскакивает на лапы. Ольга виснет у меня на руке.

– Убью, – кричу я сквозь смех, – артист хренов!

Больше старина Майк нам своего трюка не показывал. Видимо, моя реакция его не вдохновила. Но я его с тех пор зауважал. Талантливая зверюга. В первый раз я увидел, как коты притворяются мертвыми, хотя в детстве постоянно жил с этими мурчащими тварями. Старый клоун чудесно разыграл перед нами (как перед мышами) «Похороны кота» Василия Жуковского. Стоит добавить, что происходило это действие на улице Жуковского.

А еще больше я зауважал Майка после того, как за ним пришел отдохнувший и загорелый Панкер.

– Где мой котик? Где мой Майкуша? Этот упырь наверняка обижал тебя, – едва протиснувшись в дверь, стал причитать двухметровый хозяин карликового бегемота. – Иди ко мне, мой котик. Иди ко мне скорее. Поедем домой.

Но Майк (наряженный по случаю отъезда в черный бархатный бант) не торопился возвращаться домой. У него были другие планы. Сначала он испуганно попятился от Панкера в спальню, а когда тот зашел за ним следом, лохматой молнией пронесся по коридору в столовую и забился под буфет. Мы с женой от смеха тихо съехали по стенке на пол. Панкер, никак не ожидавший такого развития событий, сначала остолбенел с фирменной глупой улыбкой на лице, но собрался и, кряхтя и ругаясь, полез на четвереньках шарить длинной рукой под буфетом.

– Кис-кис-кис! Майкуша! Это же я, дурачок! Поехали домой! Что ж ты царапаешься, гад!

Тут мы узнали, что Майк умеет не только мурчать и мяукать, но еще и шипеть, фыркать и вопить. И царапаться, и кусаться. Бедный Панкер оконфузился по полной. Когда я отсмеялся, мне стало его так жалко, что вся злость куда-то ушла. Это вообще его отличительная черта. На Панкера невозможно долго сердиться. Кота он в тот раз все-таки вытащил, сунул под мышку и унес, не прощаясь. Больше он мне Майкушу не подкидывал. Боялся, что я его ему не отдам. И правильно боялся. Майка уже давно нет на этом свете, но мы часто его вспоминаем. Жутко талантливый был кот.

«Нам всем бывает нужно поплакаться кому-то в жилет, и если хочешь, ты можешь взять жилет у меня».

Александр Беляев

Когда мы не были мейнстримом

Рассказики о музыке, музыкантах, фанатах и прочих психах

Журналист, музыкальный обозреватель, переводчик. Родился в 1975 году в Москве. Окончил МНЭПУ. Сотрудничал и работал в штате в разных газетах и журналах («Московские новости», «Ведомости», «Время новостей», «Российская газета», Where Moscow, Play, Billboard, «Музыкальная жизнь» и т. д.). В его переводе опубликованы автобиографии Эрика Нлэптона и Мэрилина Мэнсона, биографии Джона Леннона, Робби Уильямса, Led Zeppelin, AC/DC и др., а также исследования «Нак музыка стала свободной» Стивена Уитта, «Тинейджеры» Джона Севиджа и др. Автор документального романа «Человек в бандане» о борьбе с раком. Лауреат премии журнала «Октябрь» в номинации «Критика» (2017).

I. Басист великой группы

Нет, ну надо же: пригласили работать в магазин гитарный. Консультантом. В зале то есть торчать. Торговом. «Пионерам» гитарки показывать. И дол-боящерам седеющим – безладовые басы и пятиструнки. Когда предложили – не понял поначалу, мастер-класс, что ли? Так это запросто… а, вон оно что… не, ну как язык только повернулся? Его, Генделя, так опустить…

А с другой стороны – ну кто его уже знает? «Пионеры», молодежь в смысле, – уж точно нет. Долбо-ящеры, может, и помнят. Консультант-приманка.

Пока так думаешь-думаешь, пока возмущаешься про себя – в смысле не вслух и в смысле «как дошел я до жизни такой», – сваливается имейл.

«Дорогой, Геннадий!!! Ваша аранжировка, нашей Песни шикарно!!! Но, нам неподходит именно такой, саунд, он к сожалению слишком, “винтаж”. Извиняюсь за беспокойство но требуеться срочно, переделать, что бы по-модней! Ваша…»

Писать по-русски научись грамотно, подумал Гендель. Письмо в корзину сразу, сразу, чтоб не видеть и не вспоминать никогда, аванса так и не дали, суки, жлобье, страну разворовали, а двести баксов за аранжировку зажопили, суки… Тихо-тихо, не кипятись, давление, все дела. Тихо. Ладно, еще одна «шикарная халтура» накрылась. Ничего.

Кризис, мало заказов на аранжировки песен – даже у таких фифочек, у которых мужья на частных самолетах в «Розу Хутор» возят любовниц, а они тут поют пока что, в творчестве такие все, реализуются, типа, тупицы.

Партию безладового баса уже давно никто не приглашает сыграть. Кому нужен этот живой бас, если по радио и в Сети все равно его не слышно. Так они думают, сука, лохи неграмотные.

«Без дела не останешься, ты ж басист великой группы! Не баран чихнул!» Когда десять лет назад эта самая «великая группа» распалась, ему все это говорили. И в глаза, и за глаза. Некоторые критиканы, правда, что-то там поскрипывали, дескать, не такой уж он и виртуоз, что у них там за партии-то, не Жако Пасториус, поди. Как Пол Маккартни, скорее: в своих песнях блистает, ну а в других-то, где нотки похитрее выигрывать надо, там-то как? Он вообще умеет что-нибудь играть-то, кроме песен своей группы?

Ну ерунда ж. Играл же в разных группах, и рок, и фанк, слух есть, вкус есть, звук свой, с острой атакой, металлический такой, слэп, но не слэп, а мастерство не пропьешь. Тем более что он и не пьет давно. «Я водочку не пью, ⁄ мне овощи и фрукты…»

А поначалу, после ухода, он правда в шоколаде как будто. Один продюсер-организатор концертов собрал супергруппу – из таких же, как он, из известных команд, или уволившихся, или у которых в основной группе затишье. И на свой же фестиваль поставил. Инфоповод, публикации, телесюжеты, все дела. Два года катали программу – правда, песни все старые из тех групп, откуда он и другие чуваки. Разные по стилю песни, программа пестрая. Слишком даже. «В русском роке вообще все группы особняком стоят», как сказал один умный человек. Что это за стиль вообще? Как настоящее искусство – не поддается имитации, но невозможно продать, как товар. И, на его вкус, у всех русских рокеров, кроме «Сонаты», тексты – как овсянка на воде: питательные, но пресные. Правду-матку рубить – ну кому это надо… Это русский говнорок. Вот в «Сонате» стихи пелись! Особенно те, которые эта барышня филологическая, Марьяна Набокова, писала – там история, сказки, мифы. Крутое месилово.

Супергруппы всегда недолговечны. За редким исключением: когда все строится на особо циничном договоре. Таком: тупо зарабатываем деньги чесом с хитами и ни на чем не заморачиваемся. Но тут другое – они еще довольно молодые, тридцать с небольшим максимум, энергия еще есть, идеи, желание двигаться вперед. Но уже груз хитов и прошлой славы. Ну и все ж уже крутые, взрослые, гордые, опытные. У каждого мнение – решающее, как ему кажется. Хоть больше никому так не кажется.

В супергруппе Генделю было интересно заниматься аранжировками. Он считал, что все должно звучать а-ля жесткая вторая волна британского хеви-метала – совершенно, к слову, бессодержательный термин, ибо все там группы довольно разные, но, короче, идеал Генделя – Judas Priest, эстрадная почти что мелодика в жестком звучании. В таком ключе что угодно сыграть можно, даже забавно получится. Но вокалист, красавчик-блондин в лосинах, считал, что да, эта самая «вторая волна» – отличный выбор, но ориентироваться должно не на «Пристов», а на кого помягче. Например, на Def Leppard.

Короче, откатали тур, и о продолжении никто не заикался. Все разбрелись кто куда. Вокалист-блондин свою команду организовал, с ребятами-музыкантами из младшего поколения. Но он там и командир – автор мелодий, текстов и вообще бог. А Гендель опять не у дел. Попсу ему играть западло, во всяком случае все думали, что западло. Поэтому и не предлагали. В других великих группах есть басист, а если, допустим, нет по каким-то причинам – сторчался-забухал-умер-надоело-все, – то Генделю тоже там не особо рады. Потому что если басист одной великой группы приходит в другую великую группу, то это уже не та великая группа, а новая супергруппа, а что это за засада такая – см. выше. Ну представьте себе, если б в Пол Маккартни пришел в Rolling Stones в девяносто каком-то году, когда от них Билл Уайман свалил? Ну что это было бы, Rolling Beetles или что?

А вот если б Бах, ну, Баканов этот, который вместо него стал играть в «Сонате», Бах кликуха, «мастер полифонии», пусть он… Ну вдруг у него там что-то… переклинит. Нет, грешно, конечно. Но вот если куда-нибудь денется? В секту, например, уйдет – хотя это разновидность медленного самоубийства с отчуждением имущества. Но вдруг. Исчез Бах. И тогда я б, может, с ними бы снова. И вот преследовала эта мысль, прям извела вся: а что если Бах этот недоделанный – который, кстати объективно лабает просто отлично, образование джазовое и наслушанность, все есть – и ни в чем он, в общем, передо мною-то не провинился, вошел в захлопнувшуюся за мною дверь, так вот если б он… В начале 90-х еще можно было мечтать о таком месте работы: хорошие басисты редкость, все у попсы играют, а там год чеса – и квартиру покупаешь. Но тут сама «Соната» распалась. Не сразу. Сначала Валера ушел в бизнес – причем не имя продал под марку, а как-то там рулил даже чем-то. То ли водку продавали, то ли компьютеры собирали, то ли все вместе мастырили-проворили, а из отходов производства делали спиртовые тряпки для протирки мониторов, но это так, фантазии. Без Валеры, как ни странно, еще чесали какое-то время: тупо взяли нового вокалиста. Парня молодого из самодеятельной студенческой группы «Адажио». А он и менеджера привел – тот у них басистом был по совместительству, но музыкант очень слабый, самоучка и вообще ноль. А вот как менеджер оказался – супер, такие концерты пробивал денежные, даже с новым вокалистом и старым материалом «Соната» весь бывший Совок еще разок объездила. Но потом уже явно это все выдохлось, инерция выработалась. А там и здоровье уже не как в двадцать лет. Я б, может, и не потянул бы дальше. Ходишь и напеваешь «Я не пью вина. ⁄ Ем овощи и крупы. ⁄ А ведь когда-то был ⁄ Басист великой группы». В общем, после ухода Валеры и в середине того турне с новым вокалистом Гендель решил когти рвать – ведь басист великой группы, а эта – уже не великая. К его уходу все как-то вообще спокойно отнеслись – видимо, уже поняли, что группа долго не проживет, – и дальше турне катали уже с Бахом, Бакановым этим ловким. Он, кстати, быстро нашелся – это к вопросу о дефиците хороших басистов в отечественном мейнстриме (а «Соната» тогда уже стала мейнстримом, да еще каким – это если вы про стадионы и сборники с группой «Мираж» не поняли).

Опасайтесь мечтать – мечты могут быть услышаны не так. Как в том пошлом анекдоте про ковбоя, который загадал, чтоб у него всегда были монета на выпивку в кармане и беленькая цыпочка с мокрой киской, и желание исполнилось: реально у него из кармана всегда доставалась одна монета и за ним везде ходили цапля белая и кошка вечно мокрая.

Но это уже совсем в сторону мы.

Так вот, наконец-то, когда он уже и не думал. Звонок от Валеры. Воссоединение. 1998 год, осень. Самое ж неподходящее время! Ну, по логике: кризис, у народа денег нет, всем пофиг воссоединения ол-довых метал-групп. На самом деле Валера, что ни говори, вот есть у него бизнес-чутье. Время чувствует. Всех к ноябрю задолбали разговоры, статьи и телепередачи про кризис, комментарии Лифшица и всех остальных, так что воссоединение «Сонаты» оказалось отличным инфоповодом. Во времена, когда напряженка с хлебом, люди еще более охочи до зрелищ. Парадокс.

И сразу завертелись воспоминания: как шара-шили по три концерта в день на стадионах вместе с «Миражом» и «Браво». Народ тогда все сжирал! Изголодался по развлечениям не хуже, чем по вареной колбасе. За семьдесят лет кобзоновщины по телевизору (с Кобзоном самим, впрочем, тоже в одном концерте пересеклись). Фанера, везде фанера – аппаратуры тупо нет. Магнитофон, усилитель и динамики – все. Включаться некуда.

В провинции – массовые драки: металлисты против брейкеров, панки против хиппи, «Армия Алисы» против всех вообще, в Москве и Подмосковье еще любера орудуют… в других городах пацаны с Челнов Набережных, казанские юные банды и так далее. И просто хулиганье всякое. Выйти вечером на улицу страшно. Интересное время, короче говоря. Кровь закипала.

Заработки с этих бешеных турне три-концерта-в-день в кармане не задерживались, а счет в сберкассе – это смешно. Алкоголь, наркотики, прочие излишества – к славе привыкнуть трудно, а чаще всего и просто невозможно. Гендель успел купить «Москвича» последней на тот момент модели и затонировать ему стекла.

Да, и бас-гитар прикупил десяток. Винтажные, из Штатов, японские. Разные. Но это – инструменты, это вечное. Половина, правда, сейчас уже продана.

Вроде подороже – исходную цену разве вспомнишь, да и деньги другие были, но что-то типа «дипломата» с пачками «четвертаков» – но думать об этом не хочется.

Думал: шутка это воссоединение. Вилами по воде. Пока мы там сыграемся, пока продадим себя… Кстати, кто директор? Оказалось – тот самый Женя, Джефъ, который из «Адажио», который последний тур им делал. Назначили дату. Тут Гендель заколебался: а вообще надо, не надо? Чего я ничего сам-то не это… Басист великой группы – это как маменькин сынок прям, ну что за статус, а?

В назначенный день долго выбирал, какую гитару взять – в форме V слишком ностальгически, пятиструнную – слишком пижонски, не джаз, поди, лабать собрался. И шнуры. И примочки.

Воссоединение оригинального состава «Сонаты» происходило так. Гендель в результате пришел первым. Гитарист, второй гитарист ⁄ клавишник (да, нужно им иногда «мыло» это синтезаторное, струнные какие-нибудь) и барабанщик чуть позже. Валера, сказал Джефъ, что-то важное выясняет с владельцем студии, потому что тут какие-то особые условия требуются, типа того. Час прошел – Валера не показался. Шутки уже прошутили все.

Гитарист: Блин, вот где он?

Басист Гендель: Звезда наша?

Гитарист: Она. Он в смысле. Певец ртом.

Барабанщик Варфоломеев по прозвищу Барток: Он и раньше опаздывал.

Второй гитарист ⁄ иногда клавишник: Ну не на столько же… час уже… Кстати, вы настроились?

Гитарист: Не спеши. Тебе-то настраиваться не надо.

Клавишник: Я к тому – может, поиграем?

Басист: Без вокалиста?

Барабанщик: Без вокалиста ритм-секция лучше слышна.

Гитарист: Ты чо сказал?

Барабанщик: Ничо, ничо, я так… Давайте, правда что, раз, два, три…

Басист: Без вокала я и дома под минус поиграю. Мы зачем собрались?

Гитарист: Ради бабок!

Клавишник: Парни, у меня халтура, мне бежать скоро…

Барабанщик: Я вот, кстати, на свой текущий проект…

Гитарист: Текущий куда, блин!

Барабанщик:…Забил. Ради воссоединения нашего. И где оно?

Басист: У меня тоже халтура уходит. (Соврал.)

Клавишник: Нет, правда, ему сказали, где мы и когда?

Гитарист: Вообще-то это он нам сказал.

Клавишник: Ну и где он?

Гитарист: Я откуда знаю? Он взрослый человек, что, мне за ним ехать, что ли?

Барабанщик: Слушайте, я тут грув такой снял вчера, давайте покажу. Раз, два, трь…

Гитарист: Да тихо ты! Сейчас придет…

Клавишник: Мы ничего не перепутали?

И Гендель не выдержал: Ничего вы не перепутали. Он просто показывает так, кто тут главный. Отныне и навсегда. Всегда он таким был…

Гитарист: Ген, Ген, тихо, он все…

Басист: Да засранец он!!! Сволочь снобская, иди ты на хер со своим воссоединением, понял?

Крикнул в потолок, как будто Валера там под этими звукоизолирующими белыми плитами сидел. И вышел из комнаты, хлопнув дверью. Ну, как мог хлопнул – в студиях двери тяжелые, но бесшумные.

Думал: может, позовут. Наверняка позовут. Да я и не против, просто прояви уважение. Они и позвали – Баха этого. Как и почему так решили – он не знает. Так с ним и катают. Судя по всему, Валера просто захотел сделать из группы бизнес-машину – и сделал. И все согласились. И получилось, главное: новая песня – раз в два года, альбом новый мучили лет десять, наверное, а народ все равно ходит-прется.

Гендель не принимал участия в сборных проектах. Ну это где альбом-посвящение тому-то или концерт в честь того-то. Или на телике. Он многих знал, мог бы ходить мордой торговать, рассказывать про всяких… Кобзона того же. Или Талькова Игорька – этот рокер практически. На всяких там «Достояниях республики» по Первому каналу. Не участвовал. Не ходил. Может, зря. Узнавали бы. Лекции бы сейчас читал, как Брайан Иноу. Но вот не учили нас такому. Нас вообще ничему не учили, а музыкальная тусовка сейчас такая, что все уметь надо – влезть, залезть, пролезть… самопиар. Музыки нет – один шоу-бизнес.

Денег у людей немерено, но все хотят дешево. Какому-нибудь папику, у которого телочка «запела», штуку денег сторговывать не западло! У нее мобильник в день больше сжирает! (Наверное, у Генделя мобильника нет.) Даже последний идиот считает деньги, а если не умеет считать, то думает: где меня наколют, разведут и кинут. Гендель нормальные варианты всем всегда предлагает, не залупается, но хорошие предложения всегда подозрительны, безоговорочно верят только наперсточникам.

Гендель принципиально отказывался участвовать во всяких сборных концертах ко всяким памятным датам и юбилеям всяких старых мудаков из советской эстрады. Может, и зря, стал бы узнаваемым вне тусовки. Сейчас бы лекции читал, как Брайан Иноу. Но вот не учили нас такому, учили только ладам всяким и аккорды альтерированные как обыгрывать. А потом деньги чемоданами получать за левые концерты, и так это все въелось в мозги, что ничего ты уже с этим не поделаешь.

Это все воспоминания. Рефлексия ненужная. А надо как-то так ответить этим из магазина, чтоб все-таки что-то достойное предложили. Мастер-класс регулярный, например. Надо подумать. Но тут мобильник Генделя, позапрошлогодний китайский смартфон, вдруг заиграл рифф Another One Bites the Dust, три ноты на струне ми, ля-соль-ми-ми-ми… тыды-дын-ды-дын… Гендель на рингтон ставил то эту мелодию, то Day Tripper битловский.

Номер незнакомый. А в голосе обертоны какие-то знакомые. И вот он говорит – на ты, как со старым другом, про какой-то там суперпроект, в котором бюджет немереный, и им аранжировки нужны до зарезу, потому что материал – отстой, нужен человек со вкусом, как ты, кто из этого всего что-то «боль-не-менее не позорное вытянет, ну, ты сможешь, старик, ты ж Гендель, у тебя ж список послужной, старый корабель, вся корма в ракушках…»

– Извини, – перебил Гендель. – Я этим больше не занимаюсь.

И отключился.

II. Шоу

Говорят, кошка умеет считать до пяти. Если она родила, допустим, шестерых котят и одного забрали – то она не заметит. А если еще одного – то уже волнуется кошка.

Джефъ смотрел на сцену. Пятеро музыкантов. За пультом еще звукач невидимый. Наш тоже, российский, десять лет с группой «Соната». У технической команды – crew, по-иностранному если – свой бригадир. Еще кто-то с нами приехал сюда, в Норвегию… а, точно – юный журналист, от нашего же сайта и фанзина. Завтра норвеги подгонят микроавтобус, «линкольн» или «мерс» представительского класса, то есть правильно рассчитал, уедем все.

Жидкие аплодисменты, крики «Вау!». «Соната» заиграла свой давний хит, «Железную деву». На магнитиздате ходила с 84-го года. Тогда еще никаких хит-парадов не было, но весь Союз эту песню знал. Знатоки западного хеви-метала, правда, говорили, что гитарный рифф содран у датской группы Pretty Maids, но кому какое дело: эта нынешняя норвежская публика одинаково не «секет» ни русскую «Сонату», ни датских Pretty Maids. Да и откуда знать-то, хеви давно не мейнстрим, это только «Соната» собирает стадионы в России. И ближнем зарубежье. В таких мелких клубах, как здесь, не играют. Но организаторы фестиваля «Рок Арктических Наций» предложили нормальные условия, обычный гонорар, а дата как раз попала на период затишья группы, так что Евгений Михайлович по прозвищу Джефъ сказал: о’кей.

В этой красной темноте Джефъ наконец поймал взгляд бармена, а сделать это было непросто, ибо плечистый этот парень все время крутился, вертелся, нырял под стойку, забирал грязные стаканы, хайболы и кружки, в полные хайболы закидывал кубики льда и, тряся белесой бородой, отвечал всем сразу на русском, английском и норвежском, а когда подставлял, наконец, кружку под краник и дергал за ручку, то – замирал прям, глядя вдаль своими светло-голубыми глазами. Дергал ручку вверх, когда снежная вершина пены на сантиметр поднималась над краем кружки, бахал кружку на деревянную стойку – струйка побежала по пупырчатому краю кружки – принимал очередной заказ и снова нырял под барную стойку.

– Ван бир, – сказал Джефъ, подняв вверх указательный палец и добавил норвежскую форму вежливости: – Ваш-шнэль.

– Ио, – ответил бармен.

– Тусен такк, – сказал Джефъ, нажимая на согласный «к».

Бармен пробормотал в ответ что-то типа «ваши гуд», но на этом норвежский Джефа заканчивался. Джефъ из любой поездки привозит языковой трофей. Туры «Сонаты» обогатили его немецким, финским и ивритом. «Все страны бывшего Союза, включая Израиль», это в группе шутка такая про их «расширяющуюся широкую географию команды» (так написано у них на сайте в разделе News).