Журнал «Юность» №10/2020

Журнал «Юность» № 10/2020

© С. Красаускас. 1962 г.

На 1-й странице обложки рисунок Арины Обух «Октябрь уж наступил…»

Тема номера: Алтай

Поэзия

Михаил Гундарин

Родился в 1968 году в Дзержинске Горьковской области, на Алтае живет с 1975 года. Окончил факультет журналистики МГУ имени Ломоносова. Кандидат философских наук, член Союза российских писателей. Автор нескольких книг стихов и прозы. В «Алтае» печатается с 1989 года.

Техноямбы

IВчерашней музыки паýзы,Недоуменье батарейки —ее сменившие кургузы,пожалуй, меньше канарейки.Они из подсознанья ямба,Из чертовни хороших строчек,Любую из которых я быОтправил в ад без проволочек.Увы! пришельцы и герои,Теперь живее всех живущих,Их равнодушною игроюЗамешана земная гуща.Зане смененные помяты,И отправляются на волюЛомать стальные аты-батыПо заштрихованному полю.IIОни сцепляются хвостамиЛоснится вытертая кожаИх можно поменять местамиС любым кошмаром равно схожихНо это звери антологийА мы имеем дело с темиКто выползает из берлогиКак наспех брошенное семяСквозь ледовитые экраны…Проходит через эти коды(Дырявы будто бы карманы)Сквозняк неведомой свободы.Готовь тяжелую дубинуМотай рулоны изолентыВстречать грядущего лавинуЕго живые элементыIIIПлотней рождественского крема,Простой, как надпись на заборе,Мне голос был. Не зная темы,Со мною толковало море.Сквозь музыкальную коробкуНазло расслабленной пружинеЗвучало так: РОРОРО-РОК-КУЕще ДО-ЫНЕ-ЫНЕ-НЫНЕДоныне рокку – кувыркамиНазад. И шумовая тема.Но эта музыка не с нами,Ее тоска и теорема.Я молча выключил шкатулкуЕще подсказок не хватало!Грызущий мировую булку,Пускай не крошит где попало.Я сам управлюсь с рычагами,Заряд расставлю вслед заряда —Пускай сужаются кругамиК финальной точке звукоряда.

Рассвет

поздней ночи этажигромоздятся как попало —проржавевшие Кижимертвый лес лесоповалав этом омуте душахорошо играет в пряткив небе нету ни грошатолько лезвие в подкладкекто-то проведет весломпо воде – по гладкой кожемы же темное стеклопод прозрачное положим

«В Транквилиуме этом, Тропарёво…»

В Транквилиуме этом, Тропарёво,еще при позапрошлом короле,едва сопротивлявшееся словополнеба мы тащили на пиле.Усохли дни, зато набухли ночи,ни слов, ни пил. И, честно говоря,сегодня даже небеса не оченьподходят для тасканья словаря.Бог помочь нам, дельцам и дилетантам,катящимся с невидимой горы —ладони добродушного гиганта.Теперь и это в правилах игры.

«Полуэктов видит короткий сон…»

Полуэктов видит короткий сон:

горящие города.

Просыпаясь, берется за телефон,

сообщает туда, куда.

Это просто работа. Его оклад

не зависит от темы сна.

Важно, чтобы записывал все подряд,

разберется сама страна.

Полуэктов трогал ядерный гриб,

но медаль получил за то,

что однажды увидел двух мертвых рыб

в алюминиевых пальто.

«Петров закончил заготовки…»

Петров закончил заготовки

обыденное моросит

троллейбус двинул с остановки

и не дождался, паразит

Петров, зачем свои соленья

ты кутал в старое пальто?

из огурцов и перцев тленья

не избежал еще никто

ты скажешь плотная закрутка

и ледяные погреба

плывет немытая маршрутка

Петров, а я скажу судьба

«Пустовалову принесли вина…»

Пустовалову принесли вина,И к нему шашлык, что устроен ловко:Половина, как утренний сон, жирна,А другая жилиста, как циновка.Размотать бы жилы на провода,Чтобы слышали это в любой столице:В мире есть хорошие города,Ни в одном не хочется поселиться.Ни любви не надо, ни шашлыка —Все равно, измена или изжога.Дайте, что ли, змеиного молока!Пустовалов, пей, но не слишком много.

«Пели-спали где только придется…»

Пели-спали где только придется,Водку в ступе любили толочь.Но не пьется уже, не поется,И не спится в холодную ночь:Жизни жалко и жалко собаки,Остального не жалко почтиВ подступающем к сердцу овраге,У большого ненастья в горсти.

«хорошо и на этой траве…»

хорошо и на этой травехорошо и под этой травойу потертой судьбы в рукавеспи спи спи не верти головойесли выкрутить винт ноябряиз основы хороших вещейможно выжить и не говоряникого не касаясь совсемстать темней самой темнотыярче сна горячей огня(разговоры его простыон идет увидеть меня)

Девятый класс

Где у подъезда толкотняИ темный лес тяжелых рукТам ждут надеюсь не меня.Я слабый враг неверный другКачели, горки, гаражи —Темны распятья во дворахПопойки, драки, грабежиТы прахом был и станешь прахА дома книжная тюрьмаОбойный клей, колода картУйти в бега, сойти с умаСоветует лукавый бардНо нет надежнее путиСквозь стыд и срам чужих дворовЧем сон-травою прорастиНе оставляющей следов.А в небе ледяной металлИ если лечь лицом в бетонУвидишь то, что так искал, —Свой неразменный миллион…

«Столетье смерти модерна…»

Столетье смерти модерна.Вербное воскресенье.Голову Олофернавносят в чужие сени.Что он видел? Двойчаткивечно живых соцветий,каменные початки,смальтой полные сети.Что он увидит – в стеклапыльного саркофага,в мире простом и блеклом,плоском, словно бумага?Миру не надо линий,поворотов сюжета.Ни орхидей, ни лилийярого полусвета.

«где небо будущим беременно…»

где небо будущим беременноа тут продленка третий классмы все идем тропою Риманано Риман умер не за насзазря пространство многомерноегустеет в баночке чернилвсе ассонансное, минорноекакое ты и сам любилиное только улыбаетсяне поддается мирный квантон с нами пьет, грешит и каетсякак привокзальный музыкант

Числа

всего 500 рублей и снова жив-здоровпосаженный на клей окраинный Брюлловно нету пятисот в промозглом декабресреди былых красот шуруй без якорейвозьму 150 нашарив 200 ивесну не запретят (но кажется смогли)

Считалка

Кто проснулся кто приснилсяКто пошел и выпил мореКто совсем не изменилсяКто ошибся в разговореВсем нам следовало строжесохранять свои руиныА теперь-то кто поможет?Кто не с этой половины?

«Ты-то помнишь эту музыку ТВ…»

Ты-то помнишь эту музыку ТВЭти танцы в беспощадной синевеПомню-помню занавешенный экранЧью-то кровь из черно-белых рваных ранБыли молоды мы, молоды тогдаА над нами говорящая водаА над нею ледяные небесаМежду ними города и голосаДесять жизней уместились в полчаса

«месяц ели мокрый хлеб…»

месяц ели мокрый хлебчто отпущен был по водама потом приплыл обратномы довольны не вполнеэтим хлебным тихоходом —у него на шкуре пятнану а если утонулзначит все мы утонулихоть плавучи будто пробкино не дали нам уплытьутопили и вернулии хранят в сырой коробке

«скрипел снег…»

скрипел снегпод ногамиподшучивал векнад нами88-йкончалсявернуться туда домойтам бы осталсяна том сейчас и стоюшатаясь малость:мы были тогда в раюкак оказалось

«Кто знает, из какой тоски…»

Кто знает, из какой тоски,из перелома со смещеньем,из ночи, рвущей на кускисвоим тяжелым освещеньем,мы выплываем на бульварпредновогоднего похмелья…Встречай, окраинный квартал,героев горькой карамелью!

«Снежной весны столица…»

Снежной весны столица,Каменное жнивье,Нужно развоплотиться,Чтобы забрать свое.Строятся гороскопы,Слышатся голоса,Телефонные тропыТянутся в небеса,Где по волне морозаКатится аппарат,Серебро и глюкозуРассыпая подряд.

Сказка

В одном далеком городкеГора приставлена к рекеИ смерть невдалекеЕе не бойся – это твойПередовой городовойЕдинственный конвойОн отведет тебя тудаГде камень есть и есть водаНо нету ни следаНи рек ни гор ни городковА только море огоньковНад полем облаков

«микрочастицы компьютерной сажи…»

микрочастицы компьютерной сажи,пачкающей лицо —главное, что обо всем расскажет,если в конце концовв новом столетье решим присниться,выпрыгнуть из ларца,продемонстрировать кровь на лицахдемонам без лица

«Это новая песня на старый лад…»

Это новая песня на старый лад,на зубок ее брали и там, и тут:из живущих каждый не виноват,виноватые вниз головой цветут.Они камни колышут на площадях,иногда приснятся, как зимний лес,где деревья черные все в гвоздях(но иных не встретишь ни там, ни здесь).Они тоже хотели из общих золвыбрать меньшее, стать серебром планет…Опустили сердце в густой рассол,позабыли на девяносто лет.

Из старой тетради

Землю увидеть во сне, ты сказала, дурная примета.Для посвященных – предвестье тяжелого года,как урожай огурцов, как злодейка-комета,хвост перед каждым задравшая не без дохода.Я возражу, ибо что нам, астралопитекам,в этом случайном стеченье чужих обстоятельств!Ради забавы представишь себя человеком —сразу навалится груз долговых обязательств.Трудно лететь, трудно плыть под холодной водою,трудно раскрашивать мир в надлежащие краски.Там, где погасло твое и мое золотое,трудно представить глаза без тяжелой повязки.

«Весь вечер пой, все утро пой…»

Весь вечер пой, все утро пойА после замолчиИ снова выгнется дугойДорога в УрумчиИ 95-й годАлмазный порошокПрисядет рядом и нальетУже на посошок.Горит Восток, плывет челнокПо золотым волнамПока короткий эпилогЯнварь читает нам

Ночной троллейбус № 20

В сторону Серебряного Бора(как темна листва его густая!)по волнам ночного разговорадвижемся, почти что засыпая.День был жарок, полночь – неизбежна,за окном то смерть, то бакалея.Приближаясь к линии прибрежнойзамирает старая аллея.И уже невидимы ансамблиновых зданий, слепленных по-птичьи.Созданный единым взмахом сабли,крепкий берег ждет своей добычи.Надо стать прозрачней, неприметнейстеклышка троллейбусной теплицы,чтоб исчезнуть с девяностолетней,так и недописанной страницы!

«Вагон остроносых турецких ботинок…»

Вагон остроносых турецких ботинок,Корейских носков три контейнерных блока…В аду зажигают огни вечеринок.Звезда моя жизнь, хороша и жестока!Шуруй, Polaroid, покуда сам воздухНе стал черно-белым, как яд или водка.Теперь все подряд разбираются в звездах,Но тайну хранит – полинявшая фотка,Где через размытый значок мерседесаА может, прицел, проступает такое,Что видеть подробней мешает завеса(Опущена чьей-то умелой рукою).

«Вторнику много надо…»

Вторнику много надо:он чемпион всего,сам себе крест, ограда,дилер и вещество.Я же заброшен в среду.По острию ножадымным поездом еду.Стало быть, заряжай!Ставлю кассету громав каменный пулемет.Скоро мы будем дома —вечности не пройдет.

Декабрьская песня

Усидишь ли дома по ночам,где лишь телевизор у виска,если солнца неживой кочанзасолила на зиму тоска?Выйдешь в поле – темные торчатсухостоем в ледяных поляхчеренки невидимых лопат.Сделай шаг – напорешься впотьмах.Тут и город, мертвый огород,заливает каменный бензинравнодушной тьме за отворот.Заходи в закрытый магазин,забирай что хочешь – все равно.Здесь ведь только иней на губах,а внутри дешевое винои к подошвам липнет теплый страх.

«Веселая тоска венецианских зим…»

Веселая тоска венецианских зим,божественный мотив под номером четыре.Он умер, но смотри, остался негасими медленно плывет в предпраздничном эфире.Лови, покуда он – полупрозрачный шариз рыбьей чешуи сияющего моря(рисованной страны несмелая душа,блаженное окно в стене ночного горя).

Елена Безрукова

Родилась в 1976 году в Барнауле. Выпускница юридического факультета Алтайского государственного университета и факультета психологии Томского государственного университета. В настоящее время служит министром культуры Алтайского края.

Автор четырех поэтических книг, три из которых («После таянья льда» 2000; «Набросок» 2004; «Ре» 2008) вышли в Барнауле и одна («Книга ветра» 2016) – в Санкт-Петербурге. После выхода первой книги и по итогам семинара молодых литераторов в 2000 году принята в Союз писателей России.

«Потому что через снег…»

Потому что через снегПотому что неужелиПроступает человекТихо-тихо еле-елеПотому что ты молчишьПотому что слушать раноИли поздно или странноИли лишьАх какая тишинаНебывалая по смыслуНизким пологом навислаНочь нежнаНе бывает в февралеНо была неосторожноПотому что жизнь возможнаИ на скошенном крылеЯ не верю в громкий шагВ резкий свет и взрыв полярныйДышит Бог молекулярныйТочит пробочку душаНезатейливым дымкомИзнутри любовь сочитсяИ на свете чисто-чистоСнегом снегом молокомИ не сбудется ужеИ не надо и ни строчкиЖизнь как воздух в оболочкеВ тонкой маленькой душеДай коснуться насовсемЖив покуда осязаемНичего-то мы не знаемА зачем

«Ежик маленький помятый…»

Ежик маленький помятыйЯ ревела не по-детскиИскусал тебя проклятыйПес соседскийЯ тебя помыла в ваннеРаня руки об иголкиЯ сквозь рев звонила мамеНу а толкуВсе равно ты тихо померТы и мамы не дождалсяТы меня совсем не понялНе сумел не продержалсяДаже если очень ранятРядом с мамой все иначеС мамами не умираютБедный мальчикДоктор старше Дед МорозаПусть твой скальпель не споткнетсяМама выйдет из наркозаи проснетсяЕжик милый ради БогаВот идет в потемках мамаПокажи-ка ей дорогуИз тумана

«Горячие ветры, веселая злость…»

Горячие ветры, веселая злость.Внезапное лето – откуда взялось?И ты вместе с ним из-за такта.И я вылепляю слова из огня.Т-9 бесхитростно правит меня,Но я не сдаюсь ему так-то…В начале, конечно же, было оно —То слово, которое запрещено,Чтоб раненый бес не попутал.Но вслед эйфории приходит испуг,И валится все из надломленных рук,И рушится лето попутно.Диастола, я не перечу тебе.Как окна распахнуты ветром в избе —Бессильем расширены вены.И выдох выносит из легких ожог.И солнце за кадром ползет на восток.И помыслы обыкновенны.Но если была виноградная гроздь…Не бойся, держи меня за руку сквозьТвое кочевое неверье,Пока твое имя на вдохе звенит,И птицы ночные уходят в зенит,Роняя белесые перья…

Юлия Нифонтова

Писатель, художник, член Союза писателей России. Родилась в Барнауле. Окончила Новоалтайское художественное училище и Алтайский государственный институт культуры и искусств. С 2009 по 2015 год возглавляла Алтайский дом литераторов. Автор трех поэтических сборников и девяти книг прозы. Работает редактором отдела литературных и издательских проектов Алтайской краевой универсальной научной библиотеки.

«Говорила бабушка, старость празднуя…»

Говорила бабушка, старость празднуя:«Я еще тудыличи в могуте была!»[1]Трудовые, праздные, будни разные,Чередою праздников кабала.И недавно вроде бы было детство,Близко-близко лужи, земля, трава.Быстро-быстро бьется комочек сердцаЖизнь уже случилась,сбылась,была…

«Моя опустошенная планета…»

Моя опустошенная планета,Ты где-то, где-то в сонной пелене.Забытое застиранное гетто,Не вспоминай, не думай обо мне.Пусть прошлое и пошло, и печально.Состарят тело годы-палачи.Я возвращаюсь к сущности начальной —К себе самой, потерянной в ночи.Мой ясный курс проложен по вселенным,Расписана надгробная плита,И светом ослепительным нетленнымДо горизонта пýстынь залитá.Горячий ветер окатил волною,Ковыльные метелки теребя.Какое облегченье неземное —Я не люблю. Я не люблю тебя!Утихли подростковые напасти,Как на воде растаял пенный след.Былые страсти – шрамы на запястье.Я только свет. Я чистый белый свет!

Степь

Стонет старый крест дорожный.Стелет поле суховейИ колышет осторожноВолосинки ковылей.Ширь да гладь, куда ни глянешь,Лишь стрекочет саранча.Выгорел и выцвел глянецНеба на моих плечах.Степь течет и, разливаясь,Жарким маревом дыша, —Вызревает. ВызреваетБесконечная душа…

Улочки детства

Теплый ветер вдоль Зеленой Рощи,От Меланжевой до Обводной[2]Простыни крахмальные полощетИ вздымает к небу по одной.По дорожкам, утонувшим в травах,Стелет ароматные дымы.Воробьев веселые оравыРазгоняют утренние сны.На ветвях беременные почкиСкоро к небу вскинут паруса.Помню здесь все рытвины, все кочки,Узнаю собак по голосам.По ночам тут слышен стук колесный,Поездов тревожные гудки —К нам спешат страстей грядущих весны,Жизнь со смертью наперегонки…

Фарида Габдраупова

Родилась и живет в Барнауле, окончила филологический факультет АлтГУ Председатель Алтайского представительства Союза российских писателей. Автор пяти поэтических сборников. Работает учителем русского языка и литературы и педагогом дополнительного образования в гимназии.

«Я раздвоенная: по небу лечу и плетусь бродом…»

Я раздвоенная: по небу лечу и плетусь бродом,Обрушиваюсь, утопаю и возвышаюсь – вдруг,внезапно.Одна нога моя в сапоге-скороходе.Другая – в домашнем тапке.Рассеченье свое я принимаю мирно, молча,Так, что можно услышать, как в пустоте тихойТревожно сигналит беспомощный колокольчикНа колпаке отчаявшейся шутихи.

Первая любовь

Молодость. Осень. День – среда,У него в квартире кончилась вода.И я несла ему эту воду,Гордая, словно несу свободу.(Он жил по соседству,Говорил, что я ни на кого не похожа.Он был на три года меня моложе,Он не знал, что у меня есть еще и сердце,Но я любила его.)Я рассказывала ему о Лоэнгрине,Бессмертную историю аббата ПревоИ что Бог создал людей из глины,Но, кажется, он не понимал ничего.Мы включали музыку, наполняя мелодией зал,Мы танцевали под блюз Гарри Мура.(У меня тогда была хорошая фигура,И, мне кажется, это он знал.)Я уходила под утро, рано.Я собиралась бесшумно и быстро.Я знала, что мы никогда не поженимся.Я уносила с собою блаженство,Сердечную рануИ пустую канистру.

Константин Гришин

Родился в 1986 году. Окончил Алтайский государственный университет по специальности «филолог, преподаватель». Автор книг «Красноармейский проспект» (2010), «Для внутреннего пользования» (2014), «По всему Транссибу» (2018). Состоит в Союзе российских писателей. Живет в Барнауле.

«На минувшей неделе…»

На минувшей неделеПадал хлопьями снегНа дворцы и отели,На бичей и калек.Так легко начиналсяВечер трудного дня:Мегафон надрывалсяЗа тебя и меня.Эта музыка векаНикогда не умрет.Пой скиты и аптеки,Продвигайся вперед.

«Не бойся холода и скуки…»

Не бойся холода и скуки,Пока Господь тебя хранитИ чьи-то молодые рукиВключают для тебя софит.Смотри в окно: там только ветер,Качели, дети, грязный снег…Ты не одна на этом свете.Не замышляй пока побег.

«Вокруг высотки, новостройки…»

Вокруг высотки, новостройки,И психбольница, и тюрьма,Синицы, воробьи и сойки,Родной России закрома.Здесь продается вдохновенье,И сетка-рабица, и лен.И слышит ангельское пеньеИндустриальный твой район.

Валерий Котеленец

Родился в 1954 году в г. Асино Томской области. В начале 1960-х годов переехал с семьей на Алтай. Руководил литературной студией.

Автор восьми книг поэзии и прозы.

Лауреат муниципальной премии города Барнаула за роман «Ангел-хранитель» (2002), премии журнала «Урал» (2012) за роман «Лилия долин» Всероссийской литературной премии имени Дмитрия Мамина-Сибиряка (2018).

Член Союза писателей России.

«Я не был на войне…»

Я не был на войне.Поэтому и немогу писать о ней,о чертовой войне.О мире, говорят,пиши… Да вот беда —на нем я тожене был никогда.

«За каждый вдох, за каждый выдох…»

За каждый вдох, за каждый выдохмне жизнь любить не надоест.И если Бог меня не выдаст,то и свинья не съест.А Он не выдаст. Он не выдаст!Иначе все – напрасный труд.И каждый вдох. И каждый выдох.И каждый стук вот тут…

«Никто ни в чем не виноват…»

«Никто ни в чем не виноват.Никто не должен никому.У каждого свой личный ади путь к нему.И кем бы ни был ты рожденна свете непростом,уйдешь, за все вознагражденкладбищенским крестом»…Так говорят тебе они.Но ты их из себя гони.И ноги уноси.Беги того, кто слеп и глух.Ищи того, в ком Божий дух.Верь. Бойся. И проси…

«…тем более жизнь и никто никому не судья…»

…тем более жизнь и никто никому не судьяи твой розмарин ни на что уже больше не годенвозьми подорожник он вытянет боль из грудивот видишь легчает а ты говорила не надоуже на востоке встает молодая звездаей имя полынь и оно означает спасеньеидем же туда где нас ангелы ждут у вороти твой подорожник тебе уже больше не нуженмы жили напрасно зато не напрасно уйдемдай руку свою мы уже никогда не вернемсяна пажити боли на стогны безвидной землии больше никто никогда ни за что не посмеетни ныне ни присно ни вечно тем более смерть…

Проза

Анатолий Кирилин

Родился в 1947 году в Барнауле. Автор двенадцати книг прозы и публицистики, изданных в Сибири и Москве.

Публиковался в журналах «Сибирские огни», «Алтай» и др. Живет в Барнауле.

Шествие фонарей

Рассказ

Дом стоит буквой Г, следующий за ним, если смотреть по главному проспекту, выходит фасадом на этот самый проспект, а за ним – опять буква Г. Все три дома соединены огромными воротами чугунного литья и являют собой квартал от улицы Брестской до Новой. Этот квартал, внутри которого разместились еще четыре пятиэтажных дома, был построен в самой середине двадцатого столетия для работников котельного завода. Красивое место, культурный и административный центр города – и вдруг для завода? Во-первых, во времена застройки место это не было еще ни культурным, ни административным центром, внутри каре, образованного буквами Г, еще лет семь после заселения массива бельмом торчала избушка с огородом, сарайка-ми, коровой – настоящее крестьянское хозяйство. Очевидно, до недавнего времени рядом с ним были такие же усадьбы. Прозорливому гражданину, глядя на то, как выживали бабку с дедом и с их коровой полностью огорожавшие соседи (между прочим, не без потакания властей), стало бы ясно, что победа в войне против городских коров и их хозяев уже в недалеком будущем случится окончательной и бесповоротной. Не так давно успешно воевали фашиста, что нам какие-то коровы! Но… Витька Пологин не был прорицателем хотя бы даже в силу своего возраста и, понятно, незначительной образованности. При чем тут Витька? Да просто он, как и многие его сверстники, постарше, помоложе и совсем взрослые, был одним из новоселов этих прекрасных домов с удобными теплыми квартирами, где были и кухня, и туалет, и даже ванна. Кочегарка под домом с вечной угольной грязью у подъездов, печи с дымоходами в квартирах – это ерунда по сравнению с удобствами. Кстати, печи просуществовали совсем недолго, уступив место электроплиткам и прочим нагревательным приборам.

Через улицу по той же стороне проспекта начинался другой квартал, который тоже был образован похожим каре из нескольких домов. То территория завода «Трансмаш». Неподалеку разместились кварталы моторного завода, комбината химволок-на… Иногда юные жители кварталов схватывались друг с другом, бывало, бились до крови. За какие такие блага или места под солнцем – никто сказать не мог. Когда годы спустя у взрослого Пологина спрашивали об этом, он отвечал без особой, впрочем, убежденности:

– Сытые стали, сила появилась… А с точки зрения биохимии – высвобождение энергии как продукта окисления аминокислот и жирных кислот. Но… без включения головы.

Куда труднее даже для повзрослевшего уже Пологина был вопрос, кто из многочисленной дворовой детворы был сыном начальства, а кто отпрыском простых работяг. Как-то не наблюдалось заметного различия, а может, дети заводского руководства во дворы не выходили? Он начинал вспоминать: у Володьки отец литейщик, у Славки – токарь, у Нинки мать крановая, отца она вообще не видела, у Лехи батя модельщик… Вот Моня… Точно, у него отец инженер! Так Моня опять же первый футболист, забияка и двоечник. Свой!

Квартиры в домах были в основном двухкомнатные, реже – трех- и уж по счету на пальцах руки – директорские, четырехкомнатные. Пологины жили в двухкомнатной, с соседями. Их четверо (он с сестрой и родители) и соседей трое – молодая пара с девочкой-крохой. Дружить не дружили, но уживались как-то, даже не скандалили из-за места на кухне. Всем известно, этого самого места никогда не хватает, если приходится делить его на двух хозяек.