Журнал «Юность» №06/2020

В величии и ризе покаянья

Конечно, мы знаем, что, аналогично русской письменности, сербская созрела на почве хотя и схожей, но все-таки инославянской, именно благодаря книгам Священного Писания, переведенным с греческого языка святыми Кириллом и Мефодием, а также их последователями. Но это далекое прошлое, которое хорошо знают даже не все специалисты по данной тематике. Более того, несмотря на то что с Сербией у России были всегда особенные, братские отношения, современная сербская (югославская) литература в нашей стране известна плохо. Безусловно, мы знаем, что славу ведущего сербского поэта делит с Бранком Радичевичем его современник Петр Негош, последний черногорский «владыка». О Негоше знают даже те, кто, в сущности, никогда не интересовался искусством Балкан. Знают, поскольку за последние годы наши граждане постоянно посещают Черногорию и Сербию. Знают некоторых авторов, которые появились в XX веке сербской литературы. В первую очередь это Иво Андрич, который за книгу «Мост на Дрине» получил в 1961 году Нобелевскую премию. Знают замечательную поэтессу Десанку Максимович. Ей вообще повезло с русскими переводчиками, ее поэзию переводили такие разные и сильные авторы, как Леонид Мартынов, Давид Самойлов, Борис Слуцкий, Белла Ахмадулина, Иосиф Бродский. В этом значительном списке числится и Анна Ахматова. Знатоки считают, что по адекватности передачи образов и смыслов лучшими являются ее переводы. Да и сама Максимович хорошо знала русскую и польскую поэзию, внесла свой вклад в переводческую работу.

И все-таки это «отдельные моменты любви…», которые не дают общей картины, особенно это касается современной сербской поэзии. А между тем поэтический ландшафт сербской поэзии далеко не беден. Это заметно по отдельным публикациям в нашей периодике, по антологии современной сербской поэзии, которую тщательно составил и выпустил в свет поэт и переводчиц Сергей Гловюк, где наряду с Радомиром Андричем, Брониславом Вельковичем, Адамом Пуслоичем соседствуют молодые авторы. В развернутой подборке известных сербских поэтов, которую предлагает читателям «Юность», ярко представлена поэзия значительного сербского поэта Владимира Ягличича. Он родился в 1961 году в Нрагуеваце, где живет и сегодня. Автор пятнадцати поэтических книг, а также четырех романов и одного сборника рассказов. С русского, английского и французского перевел много книг. Лауреат крупных литературных премий Сербии, премии «Имперская культура» имени Эдуарда Володина. Его поэтика ненавязчива и вместе с тем оригинальна, его голос хорошо вписывается в русскую поэзию, сочетая в себе современную метафоричность и точные смыслы между прошлым и будущим. А вот член Сербского философского общества, руководитель УНС (ассоциации писателей Сербии) Милован Витезович (род. в 1944-м) совсем другой автор. Был редактором литературных журналов и телеведущим на Белградском телевидении, является профессором Академии искусств. Пишет стихи, романы, драмы, телесценарии, книги для детей, эссе и афоризмы. Вышло около сорока его книг более чем в двухстах изданиях. В нашей подборке представлен свободными стихотворениями на вечные русские темы: Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Толстой… Белградец Данило Йоканович родился в 1956 году в Подгорице, работает главным редактором небольшого интеллектуального издательства «Граматик», которое пользуется популярностью у посетителей Белградской книжной ярмарки. Он автор ряда поэтических книг, перевел с русского на сербский дневник Михаила Булгакова «Под пятой». Лауреат российского литературного форума «Золотой витязь» 2019 года.

Будучи в прошлом году гостем и участником 56 белградских (наследие югославских времен) международных встреч писателей, мне довелось познакомиться и выступать со многими поэтами и прозаиками на самых разных площадках страны: с уже давним знакомым Александром Петровым (пишет на сербском и русском языках), который видит сны о том, как спит Красная площадь, с веселым печальником Мирюлько Вукадиновичем, с Братиславом Милановичем, у которого запросто живут в доме старые мифы и «сто лет не звонят телефоны…». Помню и серьезную, такими, кстати, оказались и ее оригинальные произведения (иногда ироничные), Мирьяну Булатович, а вот с Милошом Янковичем, у которого «небо на ангела стало богаче…», лично не знаком, но подборку его прочитал с неослабевающим вниманием.

Помимо перечисленных авторов, в этой публикации представлены и другие поэты, любезно рекомендованные переводчиками. Разумеется, это далеко не весь спектр нынешней сербской поэзии, но все-таки по некоторым ее рекам благодарный читатель может уверенно плыть.

Евгений Чигрин, Москва

Радомир Андрич

Под прицелом

Славомиру Гвозденовичу

Со всех сторон самые искусные стрелки,члены убойной команды целятсяв очи, в адамово яблоко, в горло,в родимое пятно на левой лопатке,в черную точку на краю светлой памяти,в кириллицу, в еще свежиераны на ладонях, не так давноприбитых к великому крестув Грачанице, в Печскую патриархию,в Богородицу Левицкую, в кельюТриединой троицы, в таинствокрещения, туда, где больнее всего,в светлое полотно, сотканноепрозрачными небесными нитямина языке предков.Погибнутьне может только Тот,кто не был рожден перед выходомна место расстрела,но и он умирает с нами,как живой.Кажется,и море расступилось,а мы дальше и дальше от рассветана берегу реки у домов, воздвигнутых во сне.Когда же, наконец,чьи-нибудь уши,Господи, вслед за мукамиТвоего Сынауловят безутешный плачиз наших христолюбивыхуст и он вольется в нихбез остатка.Со всех сторон наемники смертидержат нас под прицелом и спускаютиз адских пещербешеных псов,чтобы они наелись досыта этой святойземлею, на которой мы кровоточим,на которой ждем, что занашей высокой Голгофойупадет звезда огненнаяи ослепит очи полныебешенством и злобой.

Перевод Сергея Гловюка (Москва)

Иногда поутру

То, что и не смели мы до переселения никомусказать, теперь является на неизведанном путиголодом и жаждой молодых яблоневых побегов в садуродном, откуда и начался наш исход, когда связанныеобщей болью в черных одеждах, мы шли, не ведая,что мы уже немы, и только лишь иногдапоутру Грачаницкий колокол наполняет старыесоборные площади целебным звуком надежды.

Миловак Витезович

Александр Сергеевич Пушкин

Он красивых женщин любиллюбовью не чинной,и даже убит он былкрасивым мужчиной.Булат ОкуджаваВремя, потраченное не на любовьОн считал потеряннымПогружаясь в кутежиВстретил Пиковую дамуВ облике Натальи ГончаровойС полной уверенностьюЧто и ее сочинилУмирать ему не хотелосьНо исполняя долг честиВышел на дуэльВедь и поступки егоТоже должны былиЕго пережить

Михаил Юрьевич Лермонтов

В ПетербургеИдя по стопам отцаВыучился на офицераВыдержал несколько битвПрежде чем взялся за пероЗа стихи на смерть ПушкинаЗаработал изгнаниеКогда напеваяВерхом поскакал в вечностьПод ним вздыбливался Кавказ

Николай Васильевич Гоголь

Оживил Мертвых душСвоим духомИ умер живымГоголевская ШинельТеперь главный цензорОн отдал ее придворному закройщикуВывернуть и распоротьС тех пор из нееВыходят великие русские писатели

Лев Николаевич Толстой

Когда Лев ТолстойС чувством собственного достоинстваПовернулся к Богу спинойБог не мог оставаться равнодушнымРаздумывалПойти ли за нимСознавая свойИ его авторитет, решил:Подожду-ка его я в Астапово

Сергей Александрович Есенин

Сначала КонстантиновоБыло ему МосквойПосле МосквыНе мог оставаться в КонстантиновоПокинулИ Москву, и КонстантиновоУходяОстался вечным юношейЗа три десятилетия прожилТриста исключительно молодых летНикогда так и не понялЧто его притягивает вечность

Перевод Елены Буевич (Черкассы, Украина)

Владимир Ягличич

В музее Коки Янковича[1]

Из окна музея мне открылось поле,муравьев-рабочих много полуголых,на лесах, на стройке, свет играет вволю.В октябре медовом звонко кружат пчелы.Как тепло! Рубаху распахнул рабочий,от тепла и света поле зеленеет.Светлой пеленою мне накрыло очи,потерял я голос, все во мне немеет.Как меня накрыло поволокой странной?Может, неизвестность отняла дар речи,свет теперь повсюду, день молчит румяный,будто обнаженной дамы вижу плечи.Человек естествен, правильна природа.Здесь я – в этом мире? Он подобен раю.Даже решетом я набираю воду,а душистый воздух шляпой собираю.Весь внутри прострелен яркими лучами,будто каракатиц пальцы – я текуч,тьме назло всемирной, вопреки печали, —я и сам – луч.

Перевод Аллы Козыревой (Москва)

Капуста

Неспешно выросший качан широколистый,готовый к сечке туготелый шар хрустящий,засола ждет, когда на бочку крест плечистыйположат сверху и пудовый камень – к вящейи пущей верности. Квашенье – род искусства(что лишь немногим знатокам сулит удачу).Пока что снята с гряд и сложена капустаи бочек ждет своих, покрепче, побогаче.И вот, посечена хозяйскими руками,в день остывания осеннего светила,умножась в сущности своей под тесаками,она несет в себе достоинство и силу,готовность к жертве без малейшей тени грусти —под бодрый стук, под золотистый отблеск кадки.Какая мудрость в этих головах капусты,все отдающих – ныне, здесь и без остатка!Все обретающих в осеннем онеменье,все то, что отдано без страха и сомненья.

Дары

Миловану Беконьи, скульптору

Когда проводишь друга – снова, снова! —в нездешний мир, в загадочную тишь,закрывшись в мастерской, не помня слова,с немым резцом опять заговоришь.Но все шумы, весь хаос многоликийв затворничество целятся твое —шаги влюбленных, фар вечерних блики,околичное, с лаем псов, жилье.Пусть гул толпы бахвалится победой.Но надо было с демоном сойтисьв единоборстве ради правды этой —искусства, светом полнящего жизнь.И пусть друг друга рвут они на части,ни разума не помня, ни стыда, —и те, кто рвутся к вожделенной власти,и те, кто должен уступить места.Ты знаешь: шум машин, надменно-сухозвучащий, страсти зов, поход во власть —все это – не от сути, не от Духа,и, как вселенский прах, должно отпастьперед смиренным обликом иконы.Все лжи слои осыпаться должныпред вечным, перед тем, что ждет исконнона самом дне духовной глубины.И только тот, кто наших слез достоин,кто прожил и ушел как человек,вернется в некий час, поэт и воин,чтоб с мастером вдвоем назвать свой векпо имени. Взгляни же миру в очи,ваятель, чтоб в резце себя нашланадежда, чтоб Судья небесный зорчевгляделся в штрих-пунктир добра и зла.Чтоб в дереве, металле или камнепрошли бы пред судом Его сединтысячелетья следом за веками —пешком, бегом ли, «формулой один».В счастливой силе дня ты и не вспомнишь,что слаб и наг, что на две трети сед.Лишь в мудрой одинокой думе полночьшепнет, что каждый свой оставит след.И этот след на вязком бездорожье —итог трудов резца и мук пера.Свой нежный дар Христу и плану Божьюнесут сквозь скудость мира мастера.Несут сквозь казнь бездушья и бездумьяотвагу и отзывчивость сердец,дабы, итожа счет жестокой сумме,простил хоть часть стадам своим Отец.

Таз

Во дворе, возле крана с водою, почти у забора,долгий век доживает посудина старого таза.Он служил еще бабушке, помнится, в прежнюю пору,а теперь в его чаше герань расцвела яркоглазо.В нем купали меня. И касались Господнего чадаИорданские воды в купели его допотопной.Потому нам доныне, за слабую веру награда,льются ливни с небес, над асфальтом, над грядкой укропной.И хоть мухи жужжат над отжившим железным сосудом,все искрится его оцинковка под солнцем средь зноя.И смирившись с кончиной своею, с часов самосудом,он и участи нашей крупицы уносит с собою.Он, кто первым узрел наготу нашу, Божью убогость,омовений родительских помнящий нежность и строгость.

Обоснование отсутствия

А мы с Борой Хорватом[2] отсутствовали как мертвые,пребывая в иных краях – посущественней, поважней.Не было с вами нас, лишь посмертные абрисы легкиена земле мы оставили. С ветром минувших дней,с ритмом его искали гармонию строки наши,чтобы не каждый понял слова, но голос любой узнал.Жить – тяжелей, но поется – все легче, все дальше.Вот и забудьте о страхе, вы, кто нас услыхал.

Перевод Сергея Шелкового (Харьков, Украина)

Данило Йоканович

Грачаница

Как тебя из слов построить, Грачаница,чтобы умилиться, а не отчаяться?Чтобы никогда не терять из видусо стены глядящую Симониду.Чтобы подсобили святые сербскиеунести тебя в своем сердце, ичтоб любой из нас, где ни погляди,по одной Грачанице нес в груди.

Косово и Метохия

Что берег в душе от вышних,то огонь уже повыжег,пламенем – по рукам,вспышками – по устам.За слезы о чьем-то сынеза попранные святыни,за птицу, сбитую влет,душа к отмщенью зовет.Крест, меч и речь мою —Косову отдаю.В Метохии – сны мои.С подъязычным ядом змеипойду в монастырь Дечаны —оставить старые раны,и силой памяти призван,вернусь к тебе, древний Призрен:разрушенные, в чаду,Архангелы[3] обойду.

Перевод Елены Буевич (Черкассы, Украина)

Бранислав Зубович

Хлеб

Мы готовили из пеплаХлеб.Замешивали его слюной,Заливали водой,В которой отражалась луна.Мы добавляли уголья из ореховИ порох какой-то лечебной травы,Переливали юрьевской росойИ снова добавлялиОдну каплю воска,Чтобы душа лучше леглаВ яму посередине.Такой хлеб,Испеченный на солнце,Мы не ели,Но зашивали в пояс,Сотканный из соли,И в глухой час ночиБросали собакам.Как говорится,Лечили ужас.Не зная, что толькоДымСталНашей жизнью.

Перевод Бориславы Дворанац (Сербия)

Мирьяна Булатович

Темноокая песня

(Фрагмент)

Сыну, Матии

Я сманила тебя оттуда, где было тебе светло,в этот мир, где живая душа дешевле полушки,что ни сей – слишком поздно тут всходит добро,слишком рано – зло,и поэтому ты не спеши выйти вон из нашей избушки.Ты возьми себе в помощь, как в начале времен,зверолова чутье – знатока повадки звериной.Много в городе комнат-пещер, и со всех сторонпраисторию жалит будильников рой комариный.Вот куда соскользнул этим летом ты с неба. НоТвой Всевышний Отец тебя видит. И, вероятно,Он тебе дал все то, что мало кому данодля прорыва сквозь тьму и для возвращенья обратно.

Перевод Екатерины Полянской (Санкт-Петербург)

Милош Янкович

Истинное положение вещей

Коль одинаково слева и справа,Надвое поровну делится тело,То отчего не поймет это, право,Наша душа, хоть и кажется целой?Так почему она все разделяет,Учит все равными видеть частями —Даже себя. Выбирать заставляетМеж одинаковыми смертями.Так для чего я ищу ежечасноСуть: выбираю, решаю, листаю?Времени, что потерял я напрасно,Для одной истины еле хватает.Если все схоже – тогда все едино,Жизнь – лишь отрезок меж точками страха,Все, что мое, все, что бедно и – дивноСтанет в итоге лишь горсточкой праха.

Перевод Екатерины Полянской (Санкт-Петербург)

Братислав Миланович

«Тихо в нашем доме…»

Тихо в нашем доме,Ни воды нет, ни пищи,Невозможно заснутьНа сопревшей подушке.На посуде слой пыли,В чулане висит паутина,Жестяные рога на стенах,На них плесневеет наша надежда,Старые мифы,Умолкнувший мир.Мы говорим, но слов не слышно.Нам снится Земля Светозарная…Мы сидим на корточках на пороге,Гордые, облинявшие.Уже смутьяны о нас забылиИ давно нам палками не грозят.Тихо в нашем доме,В очаге блестит ледяная корка,В зеркалах разбитые лица,Глаза, ставшие серымиОт прошедшего и грядущего.Уже сто лет как колокол не говорил,Уже сто лет как не звонят телефоны,Родные под кров не слетаются,А коты не справляют свадьбы в подвале,Тихо в нашем доме:Ни вода его не зальет,Ни гром в него не ударит.

Перевод Музы Павловой (Москва)

Совместно с порталом «Хороший текст» «Юность» публикует работы победителей конкурса «Любовное стихотворение»

Ирина Толстикова

Страшила и волшебник

Куда ты шла с конфетками в кармане,С коробкой разноцветных капитошек,Простая, как полотна Пиросмани.Изящная, как черная калоша?Условия условному рефлексуПоставлены, как жесткий ультиматум.Страшила шла к волшебнику за сексом,Загадочная, как шпионка Мата.Волшебник был не то чтоб очень добрый.Волшебник был красивый, как лисица.Опасный, как испуганная кобра.Страшила – она та еще тупица.Как Муська за кошачьей дикой мятой,Она чесала, матушка-природа,Заранее в разорванном и мятомПо самым оживленным огородам.Ей сельский хор читал «Безумству храбрых…»,Она была для местных не чужая,Но без горизонтального макабраНе будет, как известно, урожая.И вот она лежит на мягкой пашне,Подарок без коробки и без банта.Волшебник подошел во всем домашнем.В халате, на серебряных пуантах.Она просила сразу слишком много.Он на нее смотрел тепло и мерзко,С какою-то брезгливой поволокой,Как будто страсть тушил по-пионерски.А ей-то что? А что ей, в общем, надо?Побулькать, как кипящее варенье.Услышать заклинание «Авада…»И стать благоуханным удобреньем.Вчера я вспоминала о Страшиле,Когда хрустящий хлеб с повидлом ела.В башке твоей опилки. В попе шило.Твой первый и последний танец – белый.

Vasily Shomov

Ты ждешь

Ты ждешь меняИз похода на край Ойкумены,Где минута длиннее ночи Алкмены, а неделя длиннее года,Где луна спорит с солнцем, где непогода и широта с долготой переменны.Ты ждешь меняИ смотришь в экрана окно.Почтальоны не в моде давно и не носят известий,Но конвертик в углу, в век бесчисленных несоответствий, появляется все равно.Ты ждешь меняИз-за Моря Дождей и отмелей синего цвета.Я дрейфую под парусом лета, под звездой в сто тысяч четыреста сорок четыре каратаИ слежу за крылом фрегата, он выведет. Он – птица-астролог, птица-примета.Ты ждешь меня.Это человеческого магнита вечный закон.Это не физика, не Дирака бозон. Он сильнее плюса и минуса, жизни и смерти.Мы свое притяжение чертим и в разбегающихся вселенных, умеем звучать в унисон.Ты ждешь меня,Не спишь и ловишь мой голос в ракушке-трансляторе,В шуме подземного ветра метро и на эскалаторе, сквозь помехи радиоэфира.И из параллельного антимира к тебе летит «люблю»-смс в половине пятого.Ты ждешь меня,Как никто никого никогда не ждал.Не ударами сердца цимбал, но запястьями, кожей, эритроцитами, нервами,Моими последними дюймами и своими рассветами блекло-фанерными. Может, так уже кто-то кого-то ждал?Может. Но не так, как ты.

Анна Бабина

Кольцо

Лето сползает с крыши выцветшим покрывалом,Голубь взлетает в небо ровно по счету «три»,Я выхожу на солнце, смело подняв забрало,Только дрожат колени и пустота внутри.Летом все стало проще, летом мы стали ближе,Лето туманит разум, словно бокал вина.Я утопаю смело в пряной и сладкой жиже,Я выпиваю лето – залпом, глотком, до дна.Листья полощет тополь в небе, как в бурной речке,За гаражом в овраге штурмом берут редут.Мы из травы сплетаем тоненькие колечки —Нас ни года, ни страны в жизни не разведут…Кличет в ветвях кукушка, время летит под горку.Мы разбрелись по свету, ухнули в бездну лет.Взрослая жизнь порою мерзкая, как касторка,Где ты, счастливый, звездный в детство мое билет?Снова настало лето, ветер стучится в стекла,В город, где было детство, поезд меня везет,Солнце слепит нещадно, даже щека намокла.«Странная эта тетка, что она так ревет?»Старая голубятня выжила, как ни странно,А над оврагом строят новый высотный дом.Я набиваю солнцем сумочку и карманы,Впрок запасаюсь ветром, вволю и на потом.Пусть повезет разочек, я же авантюристка…Птицей лечу с обрыва, ветер когтит лицо,В пестрой тени акаций кто-то до боли близкийСкладывает травинку в тоненькое кольцо.

Проза

Коля Бац

Родился в 1977 году в Москве.

Вырос в Литве. В 2000 году в городской газете г. Клайпеды были опубликованы его первые литературные опыты на русском языке. Работал на телеканале «2x2» в Москве. Сейчас живет и работает в Амстердаме, Нидерланды.

Мертвый сантехник

1

Мертвый Сантехник ходит из дома в дом. Приходит даже если его не звали. «У вас течь?» – спрашивает. Представляется странным даже для сантехника именем Идаинет Идаинетов и требует проводить его к стояку. Упрямствовать не имеет смысла. Мертвый Сантехник будет круглые сутки крутиться у дома, заглядывать в окно, колотить в дверь, но что хуже всего – звонить по телефону и тяжело дышать в трубку. Лучше сразу пустить. Пусть повозится, подкрутит гайку-другую, авось угомонится да отправится восвояси.

2

Мертвый Сантехник, если уж совсем начнет чудить, может заявиться совершенно голым. Продемонстрирует багровый шрам от вскрытия на груди. И кое-что еще, чуть ниже. Особенно если дверь откроет миловидная домохозяйка. «Ну-у-у, – всплеснет она руками, – тут уж никого никуда провожать не надо. Все при себе».

3

Мертвый Сантехник хорош еще тем, что, в отличие от живых, очень тщательно выполняет свою работу. И, как правило, не берет даже денег. По крайней мере, лишних. Так что если надумаете звать сантехника, зовите мертвого.

4

«Ну и как оно – там?» – спрашивают иногда Жильцы у Мертвого Сантехника для поддержания беседы, пока тот, сгорбившись, у унитаза корячится. Спрашивают и куда-то вверх неопределенно кивают. «Скучно, небось?» – интересуются. А Мертвый Сантехник немногословен. «И да, и нет, – отвечает. – И да, и нет».

5

Мертвый Сантехник слоняется во дворе. Кружит у чьей-то давно заброшенной черной «Волги». И чем она ему так нравится? Кузов весь проржавел, стекла выбиты, фары тоже, внутри – не пойми что, заднего сиденья почему-то нет – куда делось? Зато водительское и пассажирское – на месте. Руль тоже. Покружит, покружит, да сквозь разбитое стекло заберется внутрь. Посидит за рулем. Вылезет. С ужасным скрежетом откроет капот. Поковыряется в том, что от движка осталось, да как хлопнет крышкой, что аж все миловидные домохозяйки за левую грудь разом схватятся.

По дороге Мертвый Сантехник наблюдает всплывшую у берега и вмерзшую в лед подводную лодку. «Странно», – думает. Хотя чего тут странного? Мертвый Сантехник ведь тоже как эта лодка – вроде должен быть под водой, а всплыл.

6

Весной, все лето и до самой поздней осени во дворе, прямо за коробкой (которая летом попеременно – то футбольное поле, то баскетбольная площадка, а зимой наоборот – каток) Жильцы шумно-весело жарят шашлыки. Выпивают. Песни поют. В самый разгар веселья чуть поодаль появляется Мертвый Сантехник. Стоит, наблюдает. Его не сразу замечают. А когда заметят, чуть приумолкнут. Хозяйка стола нальет в пластмассовый стаканчик водки, положит на пластмассовую тарелку пару-тройку кусочков сочного мяса, зелени, приправ. Тарелку и стакан передадут самому юному участнику торжества – чаще всего девочке. Девочка спешит, чуть не падает – несет дяде гостинцы. (Среди Жильцов есть поверье – если Мертвый Сантехник выпьет, крякнет, зажмурится, проглотит кусок мяса, а следом улыбнется и потреплет девочку по голове, то у такой девочки все в жизни сложится хорошо.)

7

В магазине «Все для дома» работает Зоя. Разбирается в ассортименте получше некоторых. Некоторые из-за этого ее даже побаиваются. В особенности когда приходят купить какую-нибудь нужную деталь, а точного названия не знают. «Зоя, дай-ка вот эту штучку», – говорят и пальцем показывают. Зоя немедленно таких пристыжает. «Ну что ты такое говоришь? Какая это тебе штучка? – отвечает. – Штучка у тебя в штанах, а это – штуцер!»

8

Мертвый Сантехник приходит в магазин «Все для дома» покупать герметик. Долго вертит его в руках. Но рассматривает не столько герметик, сколько продавца. Исподлобья бросает взгляды. Та тоже на него поглядывает. Наконец Мертвый Сантехник решается. Подходит к кассе, протягивает герметик, говорит: «Вот». Коллеги по магазину смотрят на Зою, удивляются – такая непробиваемая, а погляди-ка – покраснела. «Вам в пакетик положить?» – вежливо спрашивает. Тут Мертвый Сантехник неожиданно выдает – как пятиклассник плохо заученный стишок: «Вы – горячая штучка! Что верх, что низ – не обожгись!» Зоя еще гуще краснеет и отпускает товар, хотя в карманах у Мертвого Сантехника вместо купюр – палая листва, взамен мелочи – каштаны.

9

Зимой, когда замерзнет Водохранилище, Мертвый Сантехник ходит по льду на ту сторону. Там живут живые сантехники. У них там что-то вроде слободы. Никого чужого они близко не подпускают. Поэтому живут без газа и света. Зато с отоплением. По дороге Мертвый Сантехник наблюдает всплывшую у берега и вмерзшую в лед подводную лодку. «Странно», – думает. Хотя чего тут странного? Мертвый Сантехник ведь тоже как эта лодка – вроде должен быть под водой, а всплыл.