Электа

Я опускаю телефон, который держал у уха, и снова заношу палец над именем жены в списке вызовов. Но за мгновение до звонка я замечаю, как к моим кроссовкам медленно, но уверенно подтекает узкая белая лужа. Я провожу по ней взглядом и останавливаюсь на одном из контейнеров, за которым, кажется, лежит порванный пакет супермаркета.

Палец машинально зажимает имя Киры, и я начинаю медленно идти вперед, как нерешительный школьник к доске.

Где-то поблизости раздается знакомая мне мелодия: Кира всегда любила Гэри Ньюмена и поставила его на входящие вызовы на всех своих телефонах.

Когда я дохожу до контейнера, первое, что бросается в глаза – поврежденный пакет молока. Моего любимого, с высокой жирностью и идиотской коровой с такой улыбкой, словно ее содрали с человеческого лица.

Рядом с молоком лежат яблоки. Одно и них откатилось чуть дальше и остановилось рядом с чем-то светлым, очень напоминающим человеческие волосы.

Длинные светлые локоны…

Чуть дальше – босоножка с толстым высоким каблуком…

Телефон выпадает из моей руки и ударяется об асфальт, а я падаю рядом с ним на колени и спустя несколько долгих секунд и попыток дышать через хрип в грудной клетке подползаю на коленях к горе коробок, рваных газет и прочего мусора, который хаотично раскидываю руками в стороны, пока не освобождаю из-под него голову и плечи Киры.

Я вытягиваю ее из мусора и прижимаю к себе в попытках нащупать пульс.

Почти не слышу свой голос. Не слышу, как кричу, как зову Киру, надеясь, что она очнется. Прошу ее ответить, подать мне сигнал, что она здесь, со мной, пусть глубоко внутри знаю, что уже опоздал. Я держу Киру на руках, все еще пытаюсь почувствовать биение сердца, прижимаю к себе, снова зову, снова ищу пульс, стараюсь ощутить ее дыхание, зову, кричу, обнимаю. Меня трясёт – так, как не трясло никогда в жизни. Не знаю, откуда беру силы, чтобы достать окровавленной рукой телефон и набрать номер службы спасения. Слова путаются, мысли спотыкаются друг о друга; я повторяю имя Киры вновь и вновь, прошу людей на другом конце телефона помочь, ничего не слышу сквозь туман в голове, но терпеливо жду, когда приедет бригада скоро помощи. Я не отпускаю Киру, даже когда они появляются в метре от меня и просят освободить им место.

Пальцы дрожат, руки дрожат – весь я дрожу и без остановки зову ее по имени. Ну же, Кира, ну же, очнись. Очнись, прошу тебя. Не делай этого. Не оставляй меня. Кира, пожалуйста, не оставляй меня.

Меня трясет так, словно кто-то пропустил разряд тока через мое тело. Я убираю пальцы с шеи Киры, обнимаю ее еще крепче, и из моей груди вырывается крик.

Я не готов. Даже зная, что уже слишком поздно, я не готов отдать ее и отпущу, только если меня пристрелят здесь, рядом с ней.

Три недели назад

– Лезвие прошло между десятым и девятым ребром до рукоятки и задело селезенку и желудок.

Судмедэксперт, с которым мы знакомы уже больше трех лет, зачитывает мне «вердикт», пока я стою бледной тенью напротив него, в морге, у тела Киры, прикрытого простыней. Официальная версия ее смерти – нападение грабителя с целью наживаться деньгами, карточками и драгоценностями (из которых у моей жены были разве что пара колец и дорогие серьги, которые я подарил ей на очередную годовщину).

– По направленности проникновения лезвия и характеру нанесенного ранения, а также по синякам на руках могу судить, что она сопротивлялась, но нападавший схватил ее и нанес удар ножом. Рана была смертельная, твоя жена… она скончалась быстро, ты бы не успел ей помочь.

И я почти ненавижу его за эти слова.

Потому что знаю, что он прав.

Две недели назад

Я стою на сухой траве бесплотной тенью, молча глядя вперед, рядом с гробом, который вот-вот погрузят в землю.

Не могу пошевелиться – нет ни сил, ни желания, ни меня самого. Я одновременно и здесь, и где-то очень далеко. Надеюсь, что там, где сейчас Кира.

Через невидимую вату в ушах слышу плач ее друзей и родителей, перед которыми мне отныне никогда не загладить вину.

Раньше я не испытывал особых проблем с видом мертвых тел. Когда часто хоронишь то родственников, то знакомых, а к самой смерти относишься весьма рационально и даже философски, она приобретает не такие пугающие оттенки. Но когда знаешь, что под крышкой гроба лежит не «кто-то там со стороны», а твоя жена, весь твой «богатый» опыт сводится к одной микроскопической точке, которую ставят в конце – отношений, счастливой жизни, тебя самого.

Все, что здесь происходит – результат моей работы и моя вина. То, к чему я стремился долгие годы, в чем оттачивал мастерство и нарабатывал опыт, что развивал своими силами и своим умом, привело к полному и бесповоротному саморазрушению. Но было бы гораздо проще, если бы дело касалось только меня. А как быть с людьми, охваченными скорбью – теми людьми, которые стоят у меня за спиной вне себя от горя? Они не заслужили этого. Не заслужили потерять любимую дочь, лучшую подругу, близкую родственницу.

И Кира. Она не заслужила этого больше остальных. После всего, через что прошла со мной, что вытерпела, что приняла, как само собой разумеющееся, что разделила со мной без каких-либо сомнений и вопросов… она не заслужила того, что пережила в последнее минуты ее последней прогулки от магазина до дома. Это все я.

Я полюбил ее, сделал частью своей жизни и это убило ее.

Мой взгляд отрывается от одной точки и перемещается к гробу, когда его приподнимают чуть выше и медленно перемещают к заранее выкопанной яме.

И в тот момент я начинаю оживать от ступора, едва сдерживаясь, чтобы не броситься вперед.

Уже слишком поздно, Райан. Ты должен был поторопиться в другой день и в другое время. А теперь уже слишком поздно.

Гроб медленно опускается все ниже и ниже, постепенно исчезая из виду.

Мой взгляд становится мутным, а кратер в груди начинает заполнять горькая лава.

Это все я.

Я и то, что было создано мной ради всеобщего блага.

«Электа».

Час назад

Опустошение – первое слово, которое приходит в голову. Первое слово, какое назвал бы я, если бы смотрел на себя со стороны. До этого момента во мне всегда был жив тот или иной стимул. Сначала учеба. Затем работа. Потом была Кира и все, что связано с ней. А после – жажда мести, поиски виноватых, попытки понять, как и где произошла ошибка. А теперь…

Я смотрю на свои руки, пока стою в лифте, медленно ползущем наверх, и словно ищу в них ответы, как записанную на ладонях шпаргалку.

Но правда в том, что больше мне не нужны подсказки. Мой «аналитический» ум все еще рвется все анализировать, искать первопричины и объяснения. А я… я просто устал от всего этого безумия. Я больше не хочу разбираться в алгоритме, который знаю буквально наизусть, не хочу проводить бессонные ночи в поисках ответа, где и что пошло не так, почему «Электа» построила маршрут, который привел к смерти моей жены, хотя ее главное преимущество всегда было в том, чтобы максимально обезопасить человека от любой беды, даже от нападения уличных грабителей, иначе я бы никогда не смог продвинуть «Электу» и среди местечковых приложений и она никогда не стала бы проектом государственной важности. Единственное, чего я хочу – покончить с ней раз и навсегда. Чтобы подобное больше никогда не повторилось ни с кем из других людей.

«Электа» разбила мое сердце – и я сегодня сделаю с ней то же самое.

Я выхожу из дверей лифта и направляюсь вперед по коридору – такому же одинаковому, как и все остальные в этом здании. За последние три года я изучил его от и до (за исключением особо секретных закрытых отделов, куда у меня нет доступа). Для выхода на этот уровень нужно заработать больше «очков» и быть кем-то покруче главного разработчика и руководителя одного из центральных проектов корпорации (какая ирония).

Охранник внизу на проходной не удивляется, когда я появляюсь в офисе среди ночи: все давно привыкли к моим внезапным порывам поработать в неурочное время (не удивлюсь, если они давно считают меня «техническим безумцем»). Он также не замечает в моем рюкзаке оружие, которое надежно спрятано в потайном кармане за пластинами, скрывающими его от металлодетекторов и проверяющих сканеров (еще одна моя личная разработка). Но будем честны: я здесь на хорошем счету, и охранник не проверяет мой рюкзак и мои карманы, как следует. И в этом его главная ошибка.

За последние пару недель мне удалось узнать распорядок и смены охраны, моих коллег, обслуживающего персонала и всех, кто так или иначе входит в число людей, способных внезапно появиться в офисе и помешать моим планам. Также я ознакомился с уровнями защиты и возможными препятствиями на пути к цели. Однако, все самое главное я принес с собой, и оно скрывается в небольшой флэш-карте, которая сегодня уничтожит проект всей моей жизни. Но эта мысль уже не внушает мне страх и не способна принести еще больше боли: после потери Киры я потерял и себя самого и больше не хочу иметь ничего общего ни с этой компанией, ни с «Электой».

Я бы мог попытаться закончить все удаленно, но защита «Элли» установлена таким образом, чтобы ее «сердце» было под защитой и присмотром у лучших программистов и технических гениев непосредственно в здании «Олимпуса», куда имеет доступ лишь строго ограниченное число лиц. И все эти уровни защиты сделаны ради того, чтобы никто не смог подключиться к ней удаленно и внести изменения, либо «навести шороху», сбив алгоритм или задав ему свой собственный вектор развития.

К счастью, я один из тех, у кого есть упомянутый доступ (как-никак, я основатель «Электы»). И я достаточно хорошо подготовился к миссии, которая наверняка станет последней в моем послужном списке «разработчика года» и ведущего сотрудника корпорации «Олимпус», а также последней в моей жизни в принципе. Боюсь, сегодня я уже не покину стены этого здания.

Я захожу в центральное помещение, заставленное столами с компьютерами и прочей новейшей техникой – подхожу к своему месту и осторожно кошусь на дверь с серверами.

– О, Райан! Ты опять полуночничаешь?

Едва заметно вздрогнув, я оборачиваюсь на знакомый голос. Да вашу ж мать. Это Егор Котов (или, как у меня получается называть его в силу моего акцента – «Йегор»), один из лучших разработчиков «Олимпуса», которого обычно подключают к проектам особо секретной важности. Он помогал интегрировать «Электу» в социальные службы и усиливать ее защиту от стороннего подключения. «Йегор» вроде неплохой парень, пусть мы с ним почти и не общались, но чертовски болтливый, и сегодня он здесь как никогда некстати.

– Да, вот… решил поработать, – туманно отзываюсь я, выкладывая рюкзак на стол рядом с монитором. Очень надеюсь, что этот парень отвалит от меня в ближайшую пару минут, или мне придется решать вопрос иначе.

– Прикольно, – хмыкает он, почесывая затылок, и, с хрустом потянувшись, останавливается рядом со мной. Я из вежливости жму его руку и сажусь за свой стол, всем своим видом демонстрируя незаинтересованность в дальнейшем общении. Но «Йегор» явно давно не разговаривал не только с коллегами, но и с людьми в целом. Словно персонаж фильма «Изгой», вот только я не его Уилсон, и мне вообще сейчас не до этой болтологии.

Парень встает рядом и начинает заливать мне что-то про какие-то новые проекты, про грядущую конференцию, которая состоится уже послезавтра, про свои планы, про собаку, которую пришлось побрить из-за блох, про разбитую любимую кружку – и в какой-то момент его зудящий в затылке голос становится одним разрежающим монотонным звуком. Я вздыхаю, встаю из-за стола и указываю рукой на дверь.

– А это кто?

Знаю, повод тупой, но действовать приходится быстро.

Как только «Йегор» оборачивается, чтобы посмотреть, о ком идет речь (конечно же, я указал в пустоту), я подхватываю со стола стеклянный шар на деревянной подставке, внутри которого находится статуя свободы (один из «оригинальных» подарков, врученных мне коллегами, хотя я был в Нью-Йорке от силы три раза), размахиваюсь и ударяю Егора по затылку. Охнув, парень падает на пол без признаков жизни. Надеюсь, я его не прибил (но, если честно, теперь мне плевать и на это). Успокаивает одно: прямо сейчас идет профилактическая перезагрузка внутренней системы безопасности, и камеры слежения не работают. У меня есть еще около сорока минут, чтобы выполнить задуманное.

Я уже собираюсь отойти от вырубленного Егора, но внезапно замечаю выпавший из его кармана бейдж с допуском особой важности. Взгляд перемещается на включенный компьютер Котова в соседнем ряду. Не знаю, что руководит мной в тот момент, когда я подхватываю карточку с пола, перешагиваю через Егора и подхожу к его монитору. Приложив бейдж к считывателю, я активирую доступ в систему под профилем Егора и… следующие несколько минут едва могу удержать челюсть на ее законном месте.

Что за…

Я ожидал увидеть там файлы по «Электе», которые смогу дополнительно зачистить на компьютере человека с доступом особого уровня, но вместо этого нахожу там папки, названия которых связаны с не только неизвестными мне проектами, но и с достаточно «громкими», которые я точно не планировал встретить в «Олимпусе».

Например, проект государственной границы «Гардиан-2025». На сегодняшний день территории государств, подключенных к «Стражу», дополнительно окружены двуплановой защитой – с наземных установок и со спутниковой системы, что преследует две цели: незаконное пересечение границы посредством скрытых устройств, блокирующих отслеживание нарушителей, и своевременное закрытие границы от военного, политического, информационного или экономического вмешательства со стороны других стран. Оказывается, к ее созданию напрямую приложил руку «Олимпус».

Я открываю файл с описанием наземных установок – радаров, которые любезно названы как «Гардиан-1», «Гардиан-2» и так до бесконечности. Мой взгляд бежит по строчкам. Радары созданы на базе новейших разработок в области радиоэлектронной и электромагнитной защиты безопасности и представляют собой устройства, расположенные вдоль наземной и водной границ с объединенным функционалом технологий магнетронов и радиолокационных станций. Ученым «Олимпуса» удалось переработать поражающий импульс магнетрона и в объединении с радарами направить на непрерывную генерацию мощных по дальности сигналов, позволяющих вовремя обнаруживать воздушные, подводные, подземные и наземные объекты (определять точные координаты нарушения сигнала, их скорость, параметры и расстояние до точки нарушения).

Насколько мне известно, немаловажную роль сыграли разработки со времен «Холодной войны». Северная система предупреждения была создана для обнаружения наступающих советских бомбардировщиков в ходе Холодной войны и обеспечения раннего предупреждения о сухопутном военном вторжении, придя на смену линии «Дью» в конце 1980-х – начале 1990-х годов. Сама же система «Гардиан» подчиняется командованию государства и не может быть использована кем-либо еще.

Я открываю следующий файл.

В целях борьбы с незаконным пересечением границ применяют преднамеренное электромагнитное воздействие на объект.

Импульс, поступающий от радаров, является непрерывным и целостным, а также становится помехой для прохождения сигналов сторонних отслеживающих устройств. Говоря иначе, любые попытки пересечь границу любыми незаконными путями закончатся провалом, а нарушитель будет остановлен на границе государства посредством воздействия электромагнитного импульса.

Еще один щелчок мышкой, и я перехожу на следующий файл.

Стадии обороны «Гардиан».

1. Радар фиксирует попытку «разрыва» сигнала и моментально усиливает сигнал в несколько раз, что вызывает у нарушителя, где бы он ни находился (в своем костюме, в машине, в воздухе, под землей или водой), резкий приступ усталости, слабости, тошноты, головной боли. Импульс также выводит из строя электронное, коммуникационное и силовое оборудование нарушителя и лишает его боеспособности.

2. Спутник передает в центр Командования координаты нарушителя.

3. В течение трех-пяти секунд нарушитель, испытав на себе воздействие, теряет сознание на несколько часов.

4. Нарушителя забирают силы правительства. Согласно статистике – в течение нескольких минут.

При значительных превышениях нормативов сигнала возможны повреждение сердца, мозга, центральной нервной системы. Излучение может влиять на психику человека при долгом нахождении в его пределах.

Данный импульс оказывает влияние на любой материальный объект, находящийся в зоне его действия, а также на электронные системы, средства связи и на «Всемирную паутину».

Я замираю перед монитором и даже забываю, как дышать.

Проект контролируется системой «Электа».

Мое сердце срывается и летит в бездонную пропасть.

Что?.. Что за черт?

Я просматриваю файлы с отчетами – да, напрямую никто не подключался к «Электе», но ее использовали для внедрения в другие системы под предлогом поддержания безопасности. И чем дальше я захожу в изучении файлов, тем стремительнее волосы встают дыбом на всех частях моего тела.

Городские выборы, продвижение продуктов, рекламные кампании, проект «Патриот», экзоброня первого поколения… «Электа» строит маршруты и выдает подсказки на основе «двадцать пятого кадра». Если нужно продвинуть того или иного кандидата на выборах, дорога до работы, магазина или других мест пролегает мимо плакатов с нужным человеком или продуктом. Советы «Электа» выдает с использованием знакомых словесных конструкций, отсылающих к известным слоганам, и даже подборка музыки и фильмов так или иначе завуалировано сеет в головах людей необходимые мысли, идеи, планы.

Я выпрямляюсь и тру лицо ладонями, а потом в ужасе смотрю на монитор.

Не было никакой помощи. Не было свободы выбора и безопасности.

Я создал то, что плавно внедрилось в жизнь людей и стало напрямую управлять ими, мягко и незаметно подавляя их волю. А, учитывая, как сильно люди расслабились, что стали подключать «Электу» даже к выбору сока или подходящих фраз и слов для ответов в переписках, это влияние проникло слишком глубоко.

Господи…

Что я наделал?

Мне требуются еще несколько минут, чтобы собраться с силами и напомнить себе, зачем я здесь и что должен сделать – и теперь важность этой задумки приобретает космические масштабы. То, что начиналось с простой мести, сегодня ночью должно покончить с историей самого масштабного и самого незаконного вмешательства в жизни других людей.

Я достаю из кармана флэшку и направляюсь к серверной.

Пятнадцать минут назад

– Денис, ты превысил норму выпитого кофеина за день.

– Ой, завали ты, – мужчина кидает смятую салфетку в сенсорный монитор на торпедо служебной машины. И кто только придумал устанавливать «Электу» в патрульный транспорт? Как будто до этого без нее плохо работалось. И ладно бы она помогала только с отслеживанием и задержанием злостных преступников и прочих нарушителей закона. Так нет же, госпожа «Искусственный интеллект» лезет без мыла даже в личную жизнь сотрудников полиции – вот как сейчас, когда она докопалась до Дениса за очередной стакан американо, который он купил в круглосуточной узбекской шаурмичной у дороги.

Отклонившись на сиденье так сильно, как позволяют крепежи, Денис чешет короткую щетину и кладет руку под затылок, собираясь немного вздремнуть (что бы там ни заливала «Электа», кофеин действует на него прямо противоположным образом, и только с ним Дэн спокойно засыпает на несколько сладких часов). Спустив на глаза козырек плоской кепки, Денис прикрывает глаза и шумно выдыхает. Временно патрулировать улицы его отправили за «неподобающее поведение» во время задержания грабителя банка. Правда, что там было такого неподобающего, Денис понятия не имел. Если чувак разносит тачкой несколько банкоматов, а потом сбегает с мешком денег, предварительно напав на нескольких гражданских и задев капотом молодую мать с ребенком, по мнению Дениса нет ничего плохого в том, чтобы немного подправить прикус грабителя парой точных и заслуженных ударов по физиономии.

Но начальство высказалось резко против такой инициативы, и ближайшую неделю Денису предстоит кататься по улицам в сопровождении раздражающей «Электы» и отслеживать возможных нарушителей закона, которых, само собой, ни в коем случае нельзя бить.

Денис фыркает, припоминая разнос в кабинете своего прямого руководителя, и бормочет пару недовольных фраз, все еще ведя односторонний разговор на эту тему. Но внезапно из сенсорной панели доносится еще один голос – на этот раз не «Электы», но оператора.

– Сто шестнадцатый, как слышишь, прием?

Денис приподнимает козырек кепки и нехотя косится на панель. Ну чего там опять?

Только бы не очередной наркоман, пытающийся ограбить табачную лавку.

– Сто шестнадцатый, прием.

– Прием, прием, – бурчит он в ответ, подключаясь к вызову оператора. – Чего там?

– Возможное проникновение на территорию «Олимпуса». Мы проверили по системе – ты находишься ближе остальных к зданию. Проверь, что там случилось.

– У них охранников что ли нет? – Денис недовольно поджимает губы и косит взгляд на край здания упомянутой корпорации, торчащий из-за крон деревьев. Вот зараза. Надо было остановиться подремать в другом месте.

– Охранник не отвечает. Иди и проверь, все ли там хорошо.

– Ладно, – Денис сбрасывает вызов, берет табельное оружие, значок, поправляет кепку и выходит из машины.

Остается надеяться, что в здании просто накрылась система безопасности, и этой ночью можно будет спокойно выспаться в машине (раз крепкий сон дома все равно не светит).

Оглядевшись по сторонам, Денис направляется к входу в здание.

Сейчас

Мне так не хватает тебя, Кира. Ты даже не представляешь, насколько. Я совсем сломался без тебя. Стал творить такие вещи, на которые, думал, даже я в принципе не способен. Каждый день после твоей смерти я только и делал, что падал все ниже в темноту. Я перестал раскрывать шторы и готовить завтраки и ужины. Больше не пользовался духовкой и не повторял рецепт твоей любимой индейки. Стал спать на диване в гостиной, потому что в нашей кровати все напоминает о тебе. Иногда засыпал прямо за столом перед компьютером, когда усталость побеждала мое стремление дойти до правды.

Все это время почти не звонил близким. Свел контакты с друзьями на нет. Не смотрел наши любимые комедии – только записи с тобой и мной (все, которые у меня были). Стал часто пить (больше, чем обычно). Но алкоголь почти не влиял на меня, и все сводилось к бесполезной травле организма. Я медленно и настойчиво убивал себя изнутри, будто нарочно приближая свой конец и наказывая себя за случившееся. Если бы не поиски ошибки, которая закралась в систему «Электы», я бы, наверное, закончил еще раньше.

Когда тебя не стало, с тобой ушло и все хорошее, что было в моей жизни. Я не помню ни единого светлого дня без тебя, и то, что происходит сейчас… я не знаю, как принять это. Как принять то, что «Электа» подавила волю и свободу выбора сотен тысяч людей, и с каждым днем ее влияние только разрасталось в своих масштабах?

Единственное, что я смог сделать – активировать уничтожение проекта через главный сервер. Через несколько секунд будет окончательно стерто абсолютно все и на всех базах данных, на всех устройства и на всех носителях. Как любой создатель, я сделал и красную кнопку для своего творения. Как оказалось – не зря.

Совсем скоро сюда слетятся стервятники «Олимпуса», желающие порвать меня на части за сделанное. А пока что… пока досталось только охраннику. Он вошел очень не вовремя, и мне… пришлось нажать на курок.

Никогда раньше не убивал других людей. Странное ощущение – но я слишком устал, чтобы анализировать еще и это.

Я прижимаю пистолет еще крепче к подбородку и, выждав паузу, нажимаю спусковой крючок.

– Эй!

Голос разносится по стенам помещения звенящим эхом вместе с пустым щелчком пистолета. Осечка?..

Я вздрагиваю и, не опуская оружия, смотрю на долговязого человека, застывшего в дверном проеме с пистолетом, наведенным на меня. Ну, давай, хотя ты доведи начатое мной до конца (раз у меня не вышло). Плевать, кто этот мужик и что ему нужно. Пусть выстрелит, и все закончится.

Потому что прямо сейчас я единственный, в чьей голове остались записи и все протоколы касательно «Электы». Без меня им не возродить проект, поэтому…

Стреляй.

– Пистолет опусти, – приказывает мне мужчина и демонстрирует полицейский значок, на который мне плевать точно так же, как и на его присутствие. – И давай не глупи, окей? – он делает небольшой медленный шаг в мою сторону.

Я тихо усмехаюсь и опять давлю пальцем на спусковой крючок.

В ответ раздается щелчок. Я повторяю это еще несколько раз, но тщетно. Да какого черта?

Я так отвлекаюсь на неработающий пистолет, что пропускаю, как полицейский оказывается рядом со мной и коротким ударом по лицу укладываю меня на пол, а затем переворачивает и крепко сцепляет руки за моей спиной, прижав меня лицом к холодному полу со стеклянной крошкой (сегодня я уничтожил не только «Электу», но и в порыве гнева разбил все, что попалось мне под руку).