Детство

Во время Второй мировой войны, находясь на нелегальном положении, участвовал в Движении Сопротивления

И Пётр Петрович Кочет давно знал, что Марсель Кашен всегда был верным другом СССР.

– «А я давно вас знаю и слежу за вашей деятельностью! Я даже в двадцатые годы писал о вас заметки в газету!» – обрадовал мэтра московский гость.

Они немного поговорили о направлениях редакционной деятельности коммунистических газет и Кочет откланялся. Ему не хотелось утомлять семидесяти семилетнего французского коллегу своими ясными сентенциями.

Но в этот раз, выйдя из редакции Юманите, московский гость отправился в противоположном направлении, сначала налево по бульвару Пуассоньер, затем перейдя через перекрёсток на бульвар Монмартр. С него он повернул чуть левее на бульвар де Итальен, перешедший в бульвары де Капюсин и далее в бульвар де ля Мадлен, упиравшийся в одноимённую площадь. С неё он свернул опять левее на улицу Руаяль, по ней дойдя до большой красивой площади де ля Конкорд с высоким обелиском в её центре, сфотографировав её.

Пётр Петрович давно знал, что этот, высотой более двух десятков метров, обелиск из храма египетского фараона Рамсеса II-го в Луксоре был более ста лет назад подарен Франции.

С интересом осмотрев площадь, по одноимённому с ней мосту Кочет перешёл через Сену и оказался напротив Бурбонского дворца. Обогнув его слева по улице Аристид Брийян, он дошёл до площади дю Пале Бурбон с памятником Закону и далее по начавшейся улице де Бургонь дошёл до своей улицы Гренель. В этот раз его путешествие заняло чуть меньше двух часов.

На следующий день Пётр Петрович Кочет, наконец, сел за систематизацию всей полученной информации и составление отчёта для КП.

Вечерами и в воскресенье они с женой гуляли по Парижу, знакомясь с его достопримечательностями. Начав с центра, они постепенно сектор за сектором расширяли географию своих познаний столицы Франции.

Сначала Кочеты начали с юго-западного направления, побывав на Марсовом поле и осмотрев Эйфелеву башню. Потом в восточном направлении от посольства они погуляли по Люксембургскому саду. А с севера от посольства, перейдя через Сену, они прогулялись по саду Тюильри.

Во время прогулок по Парижу Пётр Петрович с удовольствием переводил жене попадающиеся им названия и заодно учил её бытовому французскому для устного общения.

На следующей прогулке они продолжили свой поход от сада Тюильри на юго-запад по Елисейским полям, дойдя до площади Звезды, на которую выходили сразу двенадцать прямых, как лучи, проспектов.

В середине площади стояла знаменитая наполеоновская Триумфальная арка, на фоне которой Пётр Петрович сфотографировал свою жену, специально позировавшую ему без лёгкого пальто, взятого на руку мужем.

Со стороны могло показаться, что это делается снимок специально для журнала мод. К тому же и сам фотограф выглядел элегантно. В своих московских нарядах из Всесоюзного Дома моделей Кочеты и в Париже смотрелись весьма достойно и даже пикантно.

Триумфальная арка в стиле ампир была спроектирована по приказу Наполеона и построена в древнеримском стиле в ознаменование побед его Великой армии. Скульптурные группы на двух сторонах её квадратных колонн отражали важные события французской истории. Выше скульптурных групп на четырёх сторонах арки располагались шесть барельефов на ту же тему. Но супругам они были плохо видны и непонятны.

Позже они, наконец, побывали и в Лувре, поняв, что сюда надо ходить много раз.

Расположенный в старинном королевском дворце на улице Риволи, он считался одним из крупнейших, старейших и самым популярным художественным музеем в мире. Его богатая коллекция художественных и исторических реликвий Франции насчитывала около трёхсот тысяч экспонатов, из которых выставлялись на обозрении посетителей лишь тридцать пять тысяч. При входе супруги обратили внимание на конную статую Людовика XIV-го, сфотографировав её.

– «Петь, смотри! Конь как-то уж странно себя ведёт. Уж больно он игривый!?» – спросила бывшая колхозница Алевтина своего мужа – бывшего крестьянина.

– «Да уж! Явно не Светёлка! Да и король какой-то… слишком вальяжный, чересчур манерный! Я сначала даже подумал, что это женщина!» – ответил мужчина.

Эта конная статуя, стоящая перед Лувром, обозначала точку начала исторической оси Парижа, проходящей от неё на северо-запад и являвшую собой Триумфальный путь (Королевскую перспективу) – ряд улиц, зданий и памятников, находящихся на одной линии.

Из множества экспозиций Пётр предложил Алевтине начать с Древнего Египта. А обнаружив статую писца Каи, он сфотографировал её.

– «Аль, видишь, какая у меня оказывается древняя профессия!?» – смеясь, спросил Пётр Петрович.

– «Да уж!» – согласилась с шуткой мужа учительница.

В первый день осмотра Лувра, кроме коллекций древнего Египта, они бегло просмотрели ещё и коллекции Древнего Востока, Греции и Рима. А остальные коллекции, среди которых были скульптуры, картины, графика и различные предметы искусства, супруги оставили на следующие посещения.

Иногда им приходилось посещать и коллективные мероприятия, большей частью носившие политический характер и служившие укреплению дружбы между трудящимися двух стран. Пётр Петрович вообще-то не любил их, ещё в Москве по-возможности пропуская демонстрации и митинги. Но на этот раз мероприятие носило и познавательный характер. Это был деловой воскресный приём у мэра коммуны Сен-Дени, инициаторами которого оказались сотрудники делегации Белоруссии на конференции в Париже.

На эту встречу они пригласили и сотрудников делегации Украины. Поэтому компания собралась значительная. От посольства СССР на эту встречу был делегирован лишь П.П. Кочет.

Ровно в полдень все оказались в кабинете мэра – коммуниста Жана Маррена. Он встретил гостей в белом нарядном костюме с красной ленточкой в петлице – знаком награждения воинским орденом. Маррен был средних лет, курчав и темноволос.

Он одарил вошедших товарищей приветливой улыбкой и крепко пожал всем руки. Но его усталые глаза, тени под ними и морщины на лице красноречиво свидетельствовали о пережитых им трудных годах.

Он рассказал, что до войны работал рабочим на автомобильном заводе Гочкиса, а во время немецкой оккупации сражался в рядах партизан и был дважды ранен. После этого мэр выразил готовность ответить на все интересующие гостей вопросы.

Из уст мэра Пётр Петрович услышал, что северный пригород Парижа пролетарский Сен-Дени является крупным промышленным центром с населением в восемьдесят тысяч человек. Здесь расположены автомобильный и металлургический завод, предприятия пищевой и стекольной промышленности, и главная городская теплоэлектроцентраль.

Сейчас коммуне приходиться разгребать последствия войны. Три тысячи семей до сих пор не имеют своего жилья, а девять тысяч семей живут без водопровода, канализации и электричества.

Поэтому многим людям приходится ютиться в кузовах старых грузовиков, в автобусах, вагонах и фургонах, и в сооруженных из подручного материала домиках. А новых домов пока строится мало, а квартплата для съёмного жилья очень высокая.

Но, несмотря на такие условия, мэрия стремится сделать для своих жителей всё, что возможно в капиталистическом государстве.

– «Мы уже построили школу, строим жилые дома, с трудом добывая для этого средства!» – в заключение чуть усмехнулся мэр.

– Здорово! Прекрасный материал для «Известий»! – сразу понял Кочет, готовя очередную заметку в московскую газету.

И уже на месте – за своим рабочим столом в посольстве – Пётр Петрович Кочет написал статью о тяжёлой послевоенной жизни парижских рабочих, снабдив её свежей фотографией простых парижан, стоящих в очереди в ожидании раздачи продовольственной помощи.

Передав свои материалы по назначению, Пётр Петрович снова сел за анализ французских внутриполитических событий.

И прежде всего Кочета интересовала история и хронология вопроса.

Послевоенное рабочее движение в капиталистических странах Европы развивалось в условиях роста и обострения противоречий между лагерем демократии и лагерем империализма. И особенно ярко это проявилось во Франции, став определяющим фактором её внутриполитического положения и социально экономических отношений.

В послевоенные годы финансовая олигархия страны повела широкое наступление на права и жизненный уровень рабочего класса и всех трудящихся. Особенное место в этом заняла политика повышения цен на продукты и предметы широкого потребления при постоянном существенном отставании роста заработной платы.

И этому имеются неопровержимые факты и доказательства. Накануне освобождения Франции от немцев при предательском правительстве Петэна – Лаваля заработная плата рабочих составляла 59,5 % от довоенного уровня 1938 года. А после освобождения от немецкой оккупации, под давлением рабочего класса и выразителя его интересов ФКП, заработная плата стала расти, к октябрю 1944 года достигнув уже 79,4 % от уровня 1938 года.

Но из-за усиления позиций американского капитала, ставшего монополистом во Франции, эта было наметившаяся тенденция была сведена на нет. После Второй мировой войны американская продукция заняла монопольное положение во французском импорте.

Пользуясь этим, США в октябре 1945 года на 40 % подняли цены на свои товары. А послушные им правители Франции 26 декабря 1945 года провели девальвацию франка, обесценив его в 2,4 раза, то есть, с 50 до 119 франков за 1 доллар.

Такое резкое обесценивание франка привело к ухудшению положения трудящихся, в первую очередь рабочего класса, заработная плата которого с этого времени начала падать катастрофически.

Так реальная зарплата рабочих по отношению к 1938 году постоянно снижалась: с 93,0 % в июле 1945 года до 70,5 % в июле 1946 года, до 61,9 % в январе 1947 года и до 48,6 % сейчас, к ноябрю 1947 года.

Однако для дальнейшего ограбления рабочих и широких масс трудящихся, и чтобы справиться с демократическим движением в стране, французская финансовая олигархия, испугавшись призрака революции, опять положила страну под ноги, но на этот раз не Гитлера, отказавшись от сопротивления, а финансовой олигархии США.

Опираясь на поддержку англо-американских оккупационных войск, французская финансовая олигархия сохранила свои основные экономические позиции в стране, как и старый госаппарат, состоящий из им лояльных лиц.

На арене обострившейся классовой борьбы основные силы буржуазии и её политические фракции сейчас действуют, как под старыми, так и под новыми названиями. Это и партия генерала де Голля, ставшая РПФ, католическая реакционная партия Народно-республиканское движение (МРП) и другие партийные группировки, вплоть до радикалов.

И лидеры социалистической партии Блюм, Рамадье, Мок и другие после освобождения Франции показали свою лояльность финансовой олигархии, став её агентурой в рабочем движении.

Силам реакции противостоят силы демократии, теперь выросшие в борьбе за свободу, за хлеб, за общенациональные интересы французского народа, за независимость своей родины. Эти силы сплачиваются вокруг рабочего класса и его коммунистической партии.

Это было подтверждено результатами выборов 1946 года в Национальное собрание Франции, подтвердивших огромное влияние коммунистов в народе. И это несмотря на то, что антидемократический лагерь, располагавший политической и экономической властью, разветвлённым госаппаратом, многочисленным штатом пропагандистов и проповедников, поддержанных американскими долларами, в процессе избирательной кампании мобилизовал против коммунистов все свои силы и средства.

Однако итоги выборов перечеркнули все расчёты империалистов. Компартия получила больше всех голосов (5,75 млн. чел.), обойдя партию социалистов (СФИО) и даже МРП. Количество депутатов-коммунистов (183 чел), представлявших трудовой народ и за которых проголосовала почти треть населения, превзошло и социалистов (102) и МРП (164), получивших мест меньше, чем ранее на выборах в Учредительное собрание Франции.

В соответствии с парламентскими традициями ФКП, как партия получившая больше всех мест, заявила, что берёт на себя ответственность за осуществление руководства в правительстве, в качестве кандидата на пост премьер-министра предложив кандидатуру своего генерального секретаря Мориса Тореза.

Однако все антидемократические силы, поддержанные финансовой олигархией, сплотились против ФКП, выдвинув своего кандидата от МРП бывшего премьер-министра Жоржа Бидо.

В этот момент Пётр Петрович остановился и, отвлекшись, подумал:

– Ну, надо же!? Какое у них сокращённое название получилось МРП?! Так ведь раньше, с 1936-го по 1939-ый и с 1942-го до 1944-ый год, называлась троцкистская партия во Франции – Международная Рабочая Партия, бывшая секцией Четвёртого Интернационала! Кто не знает – прочтёт, и не то подумает!? Пожалуй, надо расшифровать её полное название и обратить на это внимание читателей! – решил он.

И хотя кандидатура М. Тореза не получила необходимого количества голосов, но и кандидатура Ж. Бидо получила ещё меньше. В стране наступил правительственный кризис. И лишь 16 декабря 1946 года новая кандидатура, на это раз Леона Блюма, получила необходимое большинство голосов. Однако он сформировал правительство лишь из одних социалистов.

Но, чтобы снять напряжение в обществе, его однопартийное правительство сразу объявило о снижение цен на 5 %. Но эта была только подачка, призванная успокоить народ, и создававшая лишь видимость осуществления политики улучшения положения трудящихся. Ведь за 1946 год цены возросли на 70 %, а номинальная зарплата лишь на 25 %.

– Да-а! Как это во французской поговорке говориться? Дать яйцо, забрать быка!? – вдруг вспомнил франкофил.

Но на деле политика правительства Блюма была продолжением той же политики финансовой олигархии, проводимой ранее правительством Бидо.

К счастью, это правительство было временным, и, просуществовав ровно месяц, согласно Конституции подало в отставку с избранием президента Франции 16 января 1947 года.

После ухода в отставку правительства Блюма коммунисты предложили сформировать правительство на коалиционной основе из социалистов и коммунистов, имея в парламенте гарантированное большинство совместных голосов. Однако правые лидеры социалистов отказались от этого предложения. Ведь ещё уходя в отставку, они понимали, что занимая в парламенте третье место, при сложившемся соотношении сил они будут неизбежно определять любую правительственную комбинацию.

Но всё же французские коммунисты вошли в коалицию с Французской секцией Интернационала трудящихся (СФИО) и Народным республиканским движением (МРП), а на пост премьер-министра был предложен министр юстиции Поль Рамадье, зарекомендовавший себя трудолюбивым, прагматичным и примирительным политиком ещё в правительстве де Голля.

И 16 января 1947 года правительство, устраивавшего всех социалиста Поля Рамадье, было сформировано из представителей трёх партий: ФКП, СФИО и МРП.

Коммунисты, конечно, понимали, что им в правительстве и вокруг него будут всячески противодействовать. Но они специально вошли во власть, чтобы дополнить массовое движение рабочего класса своим давлением и контролем сверху, в самом правительстве.

Поэтому требование США «правительство без коммунистов» всё ещё оставалось невыполненным. И за его выполнение опять активно взялись лидеры правых социалистов.

И 7 мая 1947 года под предлогом «министерского несогласия» премьер-министр Рамадье произвёл реорганизацию своего кабинета, удалив коммунистов из правительства. Теперь, помимо социалистов из группы Блюма – Рамадье – Мока и лидеров МРП, в него вошли деголлевцы и представители других реакционных группировок.

Свой союз с реакционной католической партией МРП лидеры правых социалистов прикрывали проповедью политики так называемой «третьей силы». Философия этого предательства сводилась к идее, что союз этих двух партий позволит найти золотую середину в борьбе между возглавляемым СССР лагерем демократии, и возглавляемым США империалистическим лагерем, и что внутри Франции они смогут вести борьбу на два фронта: против угрозы деголлизма и коммунизм.

Пропаганда «третьей силы» была призвана замаскировать единодушие правых социалистов, МРП и де Голля по основным вопросам политики, проводимой по указке американского империализма. Её целью было закабаления Франции, путём превращения её в свой военно-стратегический придаток, и разгрома коммунистической партии и всего демократического движения в стране.

Теперь это обстоятельство подчёркивало политическое значение экономической борьбы французского пролетариата, как против своих, так и против мировых поработителей, против поджигателей новой мировой войны, против колониального порабощения народов мира.

Закончив исторический анализ событий начала 1947 года, Пётр Петрович вспомнил:

– Недаром Сталин говорил, что диктатура буржуазии всегда тайная, скрытая, закулисная, с каким-либо благовидным прикрытием для обмана масс. И для этой роли крупному капиталу как раз и нужны социалисты, как сейчас во Франции! – завершил он уже свою мысль.

После работы Пётр Петрович пригласил Алевтину на очередную прогулку по Парижу.

– «Петь, а почему в Париже я нигде не видела трамваев, как у нас, в Москве?» – поинтересовалась жена.

– «Ну, почему же? Вообще-то, они раньше были, но потом их убрали, кажется в тридцать седьмом?!» – ответил муж, поёжившись.

В этот раз они решили не повторять свои пешие маршруты, а покататься на автобусах, используя свои поездки на них, как экскурсионные.

Парижские автобусы оказались разных типов. Супругам особенно было забавно увидеть у некоторых типов автобусов открытые задние площадки, приспособленные для посадки пассажиров непосредственно через заднюю стенку салона.

– «Конечно, в Париже наверно теплее чем, в Москве?!» – попыталась объяснить учительница.

– «Так широта Парижа на семь градусов южнее московской! Конечно здесь теплее… всего километров на восемьсот!» – быстро сосчитал в уме бывший экономист.

Пересаживаясь с маршрута на маршрут, они, наконец, сошли на остановке Конкорд-Руаяль, и Пётр сделал фотографию автобуса их последнего маршрута № 84 с видневшейся на заднем фоне церковью Мадлен, представлявшейся настоящим храмом.

В периодических экскурсиях по городу супруги не заметили, как окончился октябрь и начался ноябрь. Их прогулки по Парижу и любование его архитектурой на свежем воздухе теперь стали реже, а посещения музеев, выставок, кинотеатров и театров – чаще.

Как-то ещё не холодным воскресным вечером, пытаясь удивить жену диковинным, Пётр Петрович, неожиданно сводил её в театр ужасов Гран-Гиньоль. Об этом необычном театре он читал ещё во времена своей молодости. Театр, названный так в честь известного во Франции кукольного персонажа и вмещавший до трёхсот зрителей, находился у подножия Монмартра в тупике Шапталь в переоборудованной псевдоготической часовне, религиозные готические украшения которой были сохранены.

С потолка совсем небольшого зрительного зала и над оркестром до сих пор свисали деревянные ангелы, однако деревянные скамейки для прихожан переместили на балкон. Сохранились и решётки на коморках для исповеди, превратившихся теперь в частные зрительские кабинки.

Этот самый маленький театр слыл одной из достопримечательностей французской столицы, самым скандальным и самым посещаемым. Своим художественным авангардизмом он привлекал различные слои населения и особенно иностранцев. Среди них и оказались супруги Кочет.

В партере зала было всего шесть рядов с креслами на двадцать зрителей, на балконе ещё три ряда по двадцать пять мест и по десятку мест в ложах.

Всю свою полувековую историю этот самобытный буквальный храм искусства был сборищем невероятного и жуткого натурализма. Про Гран-Гиньоль писали, что он начинается не с вешалки, а с виселицы. А успех его спектаклей, бывших фактически вульгарно-аморальным пиршеством для глаз, определялся количеством зрителей упавших в обморок.

На его сцене «совершались» безумства, пытки, издевательства и кровавые убийства. На сцене появлялись психически больные персонажи, показывались лица с жуткими ожогами, валялись мёртвые проститутки с выколотыми глазами и отрезанными сосками. Персонажей били, пороли, варили в котле, сажали на кол или скармливали животным. Также их душили, топили, потрошили, отравляли, усыпляли и расчленяли. Артистов с мастерски наложенным гримом резали, скальпировали, распинали, насиловали и сжигали, расстреливали из разных видов огнестрельного оружия и заживо хоронили. На сцене дробились черепа, ломались кости, отрезались или отрывались конечности, вспарывались животы и выпускались наружу кишки. Причём всё это сопровождалось шумовыми и звуковыми спецэффектами, усиливавшими восприятие.

За один вечер на его сцене за один спектакль показывали от четырёх до шести одноактных пьес из жизни социальных низов общества и криминального мира. А для того, чтобы зрители смогли немного перевести дух, в них драма чередовалась с комедией. С неё же спектакли и начинались. Это делалось для первоначального настраивания зрителей на веселый лад с последующим неожиданным шоком.

Причём ужасное изображалось во всех его проявлениях: нравственных, психологических, социальных, эстетических и даже гигиенических, вплоть до «копания в ночных горшках». Причём всё это сопровождалось ненормативной и грубой бытовой лексикой.

Но главным отличием этого театра от других было то, что всех асоциальных типов – воров, жуликов, проституток играли их же представители. На сцене они свободно общались, выпивали, играли в карты, ругались и даже иногда дрались со зрителями. Но и комедия и тем более драма всегда заканчивались кровопролитным «убийством». И хотя это делалось мастерской бутафорией, но всё равно впечатлительным зрителям становилось плохо, а очень впечатлительные зрительницы иногда падали в обморок. Поэтому в зрительном зале всегда дежурил врач.

Но со временем репертуар театра немного изменился. Но всё равно на его сцене появлялись жуткие истории.

То это няня, в безумном порыве бешенства разбивающая о каменный пол грудных детей. А то врач, после вскрытия лба пациентки во время лоботомии, с хохотом насилующий её в слюнявый рот.

Но в последние годы театр изменил свой репертуар, всё больше ставя спектаклей на политическую и идеологическую темы. Кочеты же попали на спектакль о событиях в концлагере.

К этому времени Алевтина Сергеевна уже научилась фотографировать и часто пользовалась фотоаппаратом мужа. И в этот вечер она сфотографировала своего очкарика, курящего справа от входа в театр.

Места супругов оказались на балконе. В детстве проживший трудную жизнь, Пётр Петрович привык экономить даже на мелочах, тем иногда создавая лишние неудобства себе и окружающим его людям.

Но даже с балкона, но в маленьком зале сцена казалась совсем близко и все детали происходящего различимы. И страшное действо началось.

Для выросшей в деревне, простой русской женщины, да ещё и партийной учительницы, к тому же по природе брезгливой – это было невероятным шоком. От всей увиденной мерзости её даже затошнило! И она не смогла досидеть до конца спектакля, спустившись вниз.

Немного остыв и придя в себя, Алевтина Сергеевна сделала ещё одну фотографию, на этот раз зрителей, встав рядом с уже знакомым фотокорреспондентом. Но больше для того, чтобы на ней запечатлеть невозмутимого мужа, сидящего четвёртым слева на балконе рядом с её уже пустующим местом.

После спектакля, чувствующий себя виноватым, Пётр исподволь оправдывался перед женой, постепенно переводя разговор на другую тему.

– «Аль, ну как ты?!».

– «Да уже ничего, нормально! Предупреждать надо было!».

– «Так я сам не знал! Меня тоже это шокировало – еле досидел до конца!».

– «Так надо было следом за мной уйти! Денег что ли жалко было?».

– «Да нет! Как-то неудобно было – другие же не уходят, смотрят во все глаза!».

– «Да ладно, ладно! Я просто так спросила!».

– «Аль, а этот театр был назван в честь кукольного персонажа. Ну, как если бы у нас назвали в честь Буратино! Только если бы вместо носа у него был такой же большой деревянный член!».