Варлорд. Драго. Том I

Алекс Делакруз

Варлорд. Драго. Том I

Глава 1

Рука выглядела совершенно обычной. И, разглядывая новую бионическую деталь собственного организма, я даже поднял вторую руку, сравнивая оригинал с копией.

Если бы самолично не присутствовал вчера на ритуале, когда Саманта (спасибо ей за помощь) нанесла завершающий удар, я бы не сказал уверенно, какая именно из рук здесь настоящая, а какая бионическая. Даже едва заметные светлые волоски на коже идентично выглядят – присмотрелся я.

Меня – в разрезе всего происшедшего – как в прошлой жизни обитателя иного мира удивлял, кроме прочего, и уровень местных технологий. Ведь при всей внешней неотличимости в пользовании у меня сейчас оказался далеко не самый технологичный девайс из представленных на рынке аугментаций. Скорее, это был протез (если не знать о том, что над ним поколдовал Накамура) из серии третий сорт не брак.

Но даже этот недорогой (относительно более качественных) бионический протез, на мой взгляд, являлся самым настоящим чудом техники. Мало того, что искусственная рука неотличима от настоящей, так еще и возможностями превышает верхние значения усредненной оригинальной человеческой конечности. Подковы по дефолтным настройкам безостановочно гнуть не смогу, но даже с базовым программным обеспечением легко могу ломать что-нибудь. Палки там деревянные, кости… человеческие.

Весьма важное и нелишнее усиление организма.

Конечно, со своими средствами я мог себе позволить не просто аугментированный протез, а вырастить новую руку, но… новая маска – новые правила. Накладывающие определенные ограничения, не выходящие за рамки личности моей новой легенды ничем не примечательного политического беженца из Галицко-Волынского княжества.

Вздохнув, я посмотрел в иллюминатор на поблескивающую далеко внизу водную гладь океана. И еще раз вздохнул. Вообще, когда тебе отрубают руку, ощущения… не очень приятные, так скажем. Особенно неприятно, когда это делает твоя невеста.

Не сказать, что я при этом получил непоправимую психологическую травму, но… Во время всего, уже семь часов продолжающегося, полета мысли постоянно соскакивали на совершенный нами с Самантой ритуал перемещения моего дара и части души в клинок кукри. Мои ментальные способности, позволяющие направлять мысли в любую сторону или даже вовсе включать состояние холодного разума, а также эмпатия ушли вместе с даром, и выключить навязчивые мысли я не мог. При этом с тоской и содроганием вспоминал отнюдь не испытанную боль и чувство физической потери.

Самое страшное к восприятию было то, что я стал обычным человеком. Как по ментальным, так и по физическим возможностям. И это по-настоящему опустошенное состояние было гораздо, даже многажды хуже, чем ощущение от потери руки. И от потери вместе с ней подаренного богиней ножа кукри, который я после Инициации уже воспринимал неотъемлемой частью своего собственного тела. Правда, понял это только сейчас, когда лишился возможности в любой момент заставить смертоносный клинок послушно материализоваться в руке.

Осознание потери своих невероятных возможностей жалило даже сильнее, чем память боли, а невозможность выключить докучающие навязчивые мысли приятности моменту не добавляла. Плюс к тому, кроме раздрая в душе, опустошенное от стихийной энергии тело тянуло мерзкой слабостью, словно от накопленной после многочасового труда усталости.

Именно поэтому во время перелета я выбрал меньшее зло – сосредоточился на факте потери руки. А не на потере, добровольно-принудительной, дара владения стихией Огня, Демонического пламени, способностей к темным искусствам, а также усиленного восприятия эмпата.

Тем более пытался акцентировать внимание на потере руки, потому что прежнюю деталь организма заменил девайс, не то что не уступающий оригиналу, а значительно его превосходящий. И – в очередной раз не сдержал я невольного удивления – совершенно неотличимый. Потому что, отвлекаясь от мыслей об утере дара владения, я сейчас сосредоточился на сравнении ногтей. Заметив, что на ногтях пальцев протеза даже едва заметные заусенцы видны. Точь-в-точь как на моей второй, настоящей руке.

Пока изучающе смотрел на ногти, даже пробуя откусить один из заусенцев, двигатели самолета загудели иначе и в пологом развороте снижения он лег на крыло. И в иллюминаторе все обозримое пространство полностью заняла изумрудная лазурь спокойной воды южного океана, а буквально через минуту показался пункт назначения.

Остров Занзибар, часть архипелага Занзибар у юго-восточного побережья Африки. Это если о географии.

Если о политике, то сейчас я видел отдельный город-остров, автономный дистрикт Занзибар – часть территории Танганьика, находящейся вне юрисдикции ООН. Огромного, самого большого в мире протектората, управляемого совместной администрацией Британской и Германской Империй. Де-юре. Де-факто – находящейся под контролем транснациональных корпораций, часть которых действовала в интересах Британии, часть – в интересах Германской Империи, одного из локомотивов местного Европейского союза.

Самолет в пологом развороте со снижением выходил на взлетно-посадочную полосу. И под крылом уже довольно подробно можно было разглядеть немалых размеров остров. Шириной порядка двадцати километров, в длину – восьмидесяти. Воспринимать его масштабно, реально представляя расстояния, мне помогло сравнение с Санкт-Петербургом. Площадь у родного города, считая «пригородные» курортные и дворцовые районы, практически совпадает с островом.

Только Петербург границами согнулся дугой районов вокруг побережья Финского залива, а Занзибар – примерно равный по площади, более прямой, вытянутой формы. И, в отличие от зеленого пригородами и парками Петербурга, тропический остров в этом мире практически полностью застроен.

Занзибар в этом мире – это остров-мегаполис, превращенный в самый настоящий гигантский человейник. Лишь в нескольких местах на его побережье, где земля не накрыта асфальтом и постройками из бетона, стекла и железа, виднелась по-южному яркая зелень, а песчаные пляжи омывала бирюзовая вода, на которой в маринах покачивались многочисленные яхты.

Красивое, если смотреть издалека, и пропащее место.

В центре и на западном берегу острова, поднимаясь к южной его оконечности, полностью ее занимая, возвышаются кварталы небоскребов. Многочисленные здания, перевитые линиями монорельсов, забирающихся даже к последним этажам многочисленных башен. В северной и северо-восточной части острова – однотипные районы бетонных высоток, разделенные многоуровневыми магистралями, а ближе к берегу расположены «сточные районы» – трущобы, промышленные полигоны и мусорный город.

После Великой войны на карте мира, несмотря на мирные договоры стран-участниц, остались множественные спорные точки. Впоследствии практически все превращенные в протектораты стран и корпораций, будучи выведены из-под юрисдикции ООН. И протекторат Танганьика – одна из них.

«Пирог компромиссов», как его называли в дипломатических кругах Большой Четверки. Потому что во время сложных переговоров именно зоны влияния в Танганьике, огромной по территории части Африки, вот уже много лет были тем самым пирогом, от которого или британцы, или немцы могли себе позволить отрезать часть, отдавая соперникам на съедение в виде компромисса.

В Египте, где я вместе с Валерой и прочей титулованной компанией фестивалил в Хургаде, тоже присутствовала совместная администрация – британо-французская. Но Египет был не территорией, а государством и имел свое правительство. А также Суэц, Некромикон и выращиваемую им морковку, что гарантировало стране относительно безбедное и цивилизованное существование.

Танганьике подобное не грозило. Дело в том, что почти по всей Африке территории, кроме протекторатов, в основном были поделены на колонии – по большей части французами и британцами.

Немцы на континенте присутствовали лишь в Танганьике и, будучи ограничены мирными договорами Великой войны, стремились здесь закрепиться, превратив свои подконтрольные дистрикты протектората в образцовые территории. При этом ни британцам, ни французам продвижение немцев в Африке, мягко говоря, никакой выгоды не несло. Поэтому в Танганьике в других местах соперничающим британцам и французам африканскую экспансию немцев выгодно было совместно остановить и погасить на взлете.

Чем британцы, при поддержке французов, успешно и занимались. И весь огромный – вместе с материковыми территориями – протекторат Танганьика их усилиями стал за долгие годы соперничества колониальных держав настоящим воплощением Хаоса.

Глядя на увеличивающийся по мере снижения остров, я подумал о том, что нужно отличать архипелаг Занзибар и остров Занзибар. Архипелаг Занзибар – это география: семьдесят пять островов вдоль побережья Африки, в том числе три острова крупных: Занзибар, Пемба и Мафия.

Административное деление с географией не сходилось. Шестьдесят пять островов – дистрикт Архипелаг, туристическая зона в основном. Пемба и Мафия – также два одноименных дистрикта протектората Танганьика, каждому из которых принадлежали близлежащие острова. Все это – Архипелаг, Пемба и Мафия – были три дистрикта под совместным управлением британо-германской администрации.

Сам остров Занзибар, с несколькими небольшими островами-спутниками, являлся «отдельным автономным дистриктом». Отдельным автономным он был потому, что управлялся только чиновниками британской администрации. Вернее, нет, не так. Чиновниками британской администрации протектората отдельный автономный дистрикт практически не управлялся.

Если весь протекторат Танганьика был воплощением Хаоса в Африке, то остров Занзибар за последний десяток лет стал его квинтэссенцией. Британцы просто сделали из него сточную канаву, место ссылки неблагополучных элементов, кроме прочего, разгружая пенитенциарную систему в своих благополучных колониях. Опыт у них был на примере действий с каторжными колониями в Австралии.

На Занзибар, после того как он в результате соглашения перешел полностью под контроль британцев, в последние годы отправлялись не только сидящие и уже отсидевшие уголовники. По соглашению, часто вместо наказания, сюда ехали проворовавшиеся чиновники, военные преступники, даже обычные бандиты – в том числе те, кто заслуживал смертной казни. Но вместо плахи они летели на человейник тропического острова потому, что, кроме преступлений, имели заслуги перед короной или вовсе свои преступления совершали в ее очевидных, пусть и неозвученных интересах.

Подобным образом по большей части возведенный в середине двадцатого века немцами город-остров, жемчужина восточного побережья Африки и когда-то самый крупный финансовый деловой центр сейчас превратился в настоящую клоаку. Причем клоаку, ярко блестящую остатками былого благополучия. В момент моего прибытия являющуюся самым настоящим воплощением концепции «High Tech, Low Life».

Высокие технологии при низком уровне жизни. При низком уровне, если, конечно, брать среднее по палате, – подумал я, глядя на вознесенные на километр вверх над землей обширные площадки многоуровневых висячих садов в одном из комплексов небоскребов. Зеленые этажи, закрытые куполами, с благожелательным микроклиматом внутри и воссозданной природой почти полностью накрытого асфальтом и бетоном города-острова.

Наш приземляющийся самолет пролетел довольно близко от комплекса небоскребов, так что под одним из куполов я увидел огромный бассейн с искусственными волнами, которые покорял одинокий серфер. А на белом песке пляжа перед бассейном я заметил несколько загорающих в шезлонгах девушек.

Картинка комплекса небоскребов мелькнула и исчезла, а самолет, уже выходя на взлетно-посадочную полосу, прошел над береговыми районами трущоб Джанктауна – мусорного города, или просто Свалки.

Когда колеса коснулись бетона посадочной полосы и загудели на реверсе двигатели, я выдохнул, как перед прыжком с высоты.

Еще немного, и начнем.

В первый раз я приходил в этот мир через парадный вход, попав сразу в высшее общество. Обладая огромным, просто невероятным потенциалом силы. Но при этом появился я словно в зоне тумана войны – совершенно не понимая, кто друг, кто враг и, собственно, что вообще вокруг меня происходит.

Но я справился. Поднялся до самой что ни на есть вершины Олимпа. Став элитой среди одаренных, самым настоящим homo deus, человеком божественным. Недостаток знаний при этом компенсировал огромной силой, которой я владел и повелевал.

Сейчас я, исчезнув как Артур Волков из прежней жизни на полгода, захожу в этот мир через черный ход. Не обладая ни прежней силой, ни даже тенью возможностей дара владения. Зато теперь со мной знания о природе происходящих вокруг вещей.

«А еще, возможно, – думал я, сжимая и разжимая кулак своей новой, неотличимой от обычной бионической руки, – для того чтобы стать элитой среди корпоратов, мне придется сделать шаг к тому, чтобы стать homo bionicus, человеком бионическим».

Этого, впрочем, мне совсем не хотелось: в прошлой жизни для меня зубной имплант-то был настоящим стрессом, а делать апгрейд всему телу… Нет, это определенно не тот путь самурая, который мне нужен.

Прокатившись по взлетно-посадочный полосе, самолет между тем сбросил скорость и довольно быстро подкатил к рукаву телескопического трапа. На выходе, уже в проходе рукава, потоки пассажиров разделились. Настоящие люди, граждане двигались вверх, на верхние этажи терминала аэропорта. Их в самолете летело не больше десяти человек, и располагались они в огороженной передней части салона. Остальным путь предстоял вниз. В буквальном смысле – телескопический трап был двойным, и сразу после выхода из самолета красная дорожка повела нас под уклон, в проход для таких, как я.

Такие, как я, – это про неграждан, если что. Которых в салоне самолета находилась большая часть. Впрочем, и во время полета, и во время выхода из салона все вели себя донельзя прилично. Аэропорт – зона повышенного контроля, нарваться на неприятности в связи с «несовместимым с нормами общественного порядка поведением» и потерять пункты социального рейтинга здесь очень и очень легко. А пункты социального рейтинга – это не просто так. Для человека нижнего сословия это не просто комфорт существования, это вопрос выживания.

Через красный коридор проходов нижнего уровня идут неграждане. Унтерменши. Да-да, местами именно так здесь это и называется – протекторат Танганьика под совместным британо-германским управлением, и язык и местные термины здесь отличаются широким разнообразием. Слово «зимбабун», кстати, довольно широко известное в узких кругах в моем мире, тут тоже в ходу.

Двигаясь на выход одним из последних, не желая толкаться в узких проходах рамок, я по-прежнему думал о том, что сейчас захожу в этот мир с черного хода, но цель, озвученная Астеротом в его предложении, от которого нельзя отказаться, осталась прежней – взойти на самый Олимп. Только в этот раз взойти на самый Олимп, став элитой корпоратов. Получив право на…

– Give me your ID, – отвлекая от мыслей о глобальном, произнес сотрудник визового контроля, к будке которого меня вдруг довольно случайно вытолкнула смешавшаяся суетливая очередь.

Слово «пожалуйста», обязательное в обращении к гражданам, что характерно, он сейчас не произнес. Я же сразу протянул офицеру айди – белый пластиковый треугольник с цветной фотографией и черным выпуклым шрифтом на двух языках.

– What is the purpose of your visit to the Protectorate Tanganyika? – откинувшись в кресле, прокручивая между пальцами мой айди и даже не посмотрев на него, с ленцой поинтересовался визовый офицер.

Второй раз я самостоятельно и легально прибыл в протекторат, и второй раз я услышал дежурный вопрос: зачем я сюда приехал. И второй раз с трудом удержался от того, чтобы не ответить: «Конференция по новым компьютерным технологиям и защите компьютерных программ».

– Ай кайм ту Танганьика эс а политикал рефьюдж, – тщательно выговаривая слова, произнес я, глядя в маслянистые, чуть навыкате глаза визового офицера. Говорил сознательно медленно, с умело воссозданным акцентом румынского наркоторговца. Сообщив, что прибыл в протекторат Танганьика как политический беженец.

Постучав моим айди по столу, офицер на него, наконец, мельком глянул и глубоко задумался. Причины к задумчивости у него определенно были. Потому что я сейчас никто и звать меня никак: у меня даже панафриканского или евразийского гражданства нет, не говоря уже о чем-то большем.

А политическими беженцами такие молодые парни, как я, просто так не становятся. Тем более политическими беженцами из Галицко-Волынского княжества в составе Российской Конфедерации, которое буквально два месяца назад еще было Галицко-Волынским княжеством в составе Речи Посполитой, а до этого долгое время являлось выведенной из-под юрисдикции ООН территорией протектората Волынь.

В этом мире цифрового рабства, присущего второму и третьему миру, такая смена власти – просто подарок. Подарок для всех тех, кому нужна легенда для легализации, помогающая скрыться от своих прошлых прегрешений. Получив новую маску или даже новую, чистую личность.

И после чехарды двух ушедших администраций в страны, колонии и протектораты транзитом через Волынь и Галицию, покупая новые документы и личности, по всему миру сейчас хлынули те, кто когда-то где-то занимался не совсем легальной деятельностью. И хотел начать все сначала, с новыми, чистыми документами.

Но ехали и бежали из Галицко-Волынского княжества не только транзитом. И из Высокого Града, и из Лемберга уезжали в том числе те, кто либо уже заимел проблемы, либо вполне представлял такую перспективу в случае грядущего прихода русских к управлению. И, пока конфедераты полностью не взяли власть на местах, у осколков уходящей польской республиканской администрации можно было приобрести документы и легенды на любой вкус. Чем и воспользовался Моисей Яковлевич, подготавливая мое исчезновение как Артура Волкова.

Как правило, легенды таких «политических беженцев» были шиты белыми нитками и легко вскрывались даже поверхностной проверкой. Потому что куплены были мало того, что впопыхах, но и в том числе на «грязные» деньги. Что несло серьезный риск, ведь к качеству легенды продавшему ее чиновнику отсюда, с острова, претензий не предъявишь. Но, не прилетев на чужую территорию, не узнаешь, качественная легенда новой покупной личности или нет.

Так что искушение офицера под угрозой инициации проверки срубить по-легкому на мне немного дани лично себе на бедность было по-настоящему велико. Я это видел и даже ощущал, несмотря на потерю абсолютно всех ментальных способностей.

– Драго, – глянув на имя, еще раз постучал моим айди по полированной столешнице визовый офицер. Он сейчас напряженно думал, не обращая внимания на многочисленную очередь позади меня. Но очередь не роптала и даже не думала этого делать.

– Драго Младикс, – еще раз задумчиво произнес офицер, после чего достал из кармана носовой платок, обтирая выступившие на лбу капельки пота.

Вспотел даже от напряженного раздумья, надо же. Наверняка он подозревал, что я бегу из Восточной Европы в Африку совсем не оттого, что компрометирующие политиков сведения на стенах писал.

«Политический беженец», politicalrefugee – это очень хороший способ для того, чтобы скрыться от карающей длани правосудия. Хороший, но дорогой. И визовый офицер наверняка сейчас думал, стоит ли овчинка выделки.

Способ дорогой, а это значит, для того чтобы купить себе билет «политического беженца», у меня должны были быть деньги. И я сейчас могу как везти с собой кубышку с нетрудовыми сэкономленными и, самое главное, нелегальными, даже грязными деньгами, так и ехать полностью голым, без копейки. И вот это офицер и пытался понять, слушая собственную чуйку.

– What? – отвлекся вдруг пограничник, когда я его поправил.

– Драго Младич, сэр, – вновь повторил я, правильно произнося фамилию своей новой маски личности. – Не Младикс. Младич.

Визовый офицер посмотрел на меня, откровенно поражаясь неслыханной наглости. Да, для только что прибывшего на благословенную землю протектората Танганьика унтерменша я вел себя крайне нагло. Особенно перед визовым офицером, ведь он здесь и сейчас – на воротах рая, царь и бог. Может ворота открыть, а может и закрыть перед самым носом.

Я же наглел сознательно. Мне бояться нечего, в отличие от замершей в ожидании очереди. Легенда у меня, усилиями Моисея Яковлевича (я в нем уверен), чиста, как слезы ребенка, а личный счет пока пуст, как холодильник бедного студента. С собой даже «коллекционных» монет из драгметаллов нет, которые выполняют функцию нелегальной налички.

И мне сейчас, если честно, даже выгодно, если офицер попробует меня остановить и стрясти лишнюю пачку кредитов. Потому что попытка выманить взятку визовым офицером может помочь в будущем. Ведь в нашем деле, как известно, мелочей не бывает, а лишний крючок никогда не помешает. Остров маленький, все друг друга внутри полоски берега знают.

Мой айди еще раз крутанулся в пальцах визового офицера, а после он прокатал карточку через терминал. Взяв из ящика небольшой футляр, привратник обетованной земли со щелчком положил его передо мной, так что я сразу заметил эмблему RODZ – Register Office for District Zanzibar, службы регистрации дистрикта Занзибар, которая здесь занималась всем тем, чем занималась Служба социальной адаптации в Высоком Граде: следила за гражданами и негражданами, контролируя их социальный рейтинг.

Внутри футляра были очки с дополненной реальностью, которые помогут мне ориентироваться в этом загруженном информацией мире. Очки, которые только что визовый офицер настроил на меня через айди.

– Welcome to the Protectorate Tanganyika, Драго Младикс, – возвращая мне айди с заметным зеленым квадратом в нижнем углу – активированным запросом на временную визу, произнес привратник земли обетованной. Его маслянистые, чуть навыкате глаза глянули на меня неприязненно: он чувствовал, что упускает, возможно, хорошие деньги. Но и рисковать не желал – чуйка на неприятности, видимо, сработала.

– Сэнк ю вери мач, – широко улыбнулся я.

«Арчибальд Крауч мл.», – мельком бросил я взгляд на его беджик, запомнил, а после потерял всякий интерес. Забрав футляр с очками и свою карту айди, одновременно работающую как паспорт, виза и кошелек, двинулся к выходу из зоны осмотра и визового контроля.

Когда вышел в холл терминала, даже остановился, обозревая обстановку. Несмотря на наличие немалого числа роботов-уборщиков, «нижние» помещения терминала воздушной гавани выглядели… не то что грязными, скорее неопрятными. При общем чистом и относительно ухоженном виде нижнего уровня я невольно обращал внимание на многочисленные детали того, что нахожусь в зоне для неграждан. Которые здесь были унтерменшами вне зависимости от цвета кожи. Единственное отличие, что черных неграждан здесь больше называли не унтерменшами, а зимбабунами, но делали это в целом без расовой сегрегации – и белых, и черных, и всех других цветов неграждан высокие сословия презирали одинаково небрежно.

В общем, без гражданства ты букашка, а с гражданством человек. Все по заветам.

Вот только сейчас на этот остров стерильного киберфашизма, в самую главную клоаку среди территорий протекторатов этого мира пришел я. И, если у меня все получится, шаблоны будут порваны так, что не собрать, а тексты старых заветов придется переписывать.

«Неужели ты думал, что, попав в прицел высших сил, ты будешь решать лишь местечковые проблемы?» – спросил меня Астерот во время нашей последней беседы.

Нет, я уже давно так не думал. И сейчас, ступая на землю победившего киберфеодализма, настроился на то, что мне придется рвать устоявшиеся шаблоны и писать новые заветы.

А еще, как и обещал мне архидемон, я вскоре должен буду сделать самый главный выбор в своей жизни – выбор между добром и злом.

«Если, конечно, доживу до этого момента», – подсказал внутренний голос.

С таким настроением я и направился в сторону выхода в подземный туннель на парковку, где меня должны были встретить. Но, не доходя, свернул на полпути: мое внимание привлек широкий зал с фонтанчиком, который по периметру был окружен панорамной прозрачной стеной, через которую было видно летное поле, а за ним – возвышающиеся многочисленные небоскребы.

Присмотревшись, на вершине ближайшего комплекса из пяти башен я заметил те самые висячие сады, где у искусственного бассейна на пляже из настоящего песка сейчас загорали девушки в шезлонгах, а одинокий серфер покорял искусственно созданные волны из настоящей и чистой морской воды.

Осматривая сверкающий под солнцем высокий район острова-мегаполиса, я стоял довольно долго. Просто наслаждаясь последними минутами спокойствия. И от раздумий меня весьма небрежно отвлекли – схватив и бесцеремонно дернув за плечо.