Полная версия
Душа мертвеца
Пошёл мелкий снежок, становилось теплее, Мила сняла капюшон и зашагала дальше вдоль улицы Кирова. В конце концов, какое ей дело до того, что происходит в чужих семьях, а может, это была вовсе не семья, а парочка проштрафившихся любовников, один из которых мечтает связать другого прочными узами брака, а другой с таким же успехом освободиться от этих уз. Мила встряхнула головой, ей не хотелось вспоминать Сергея бывшего мужа, не хотелось думать о семейных ссорах, которые были давно уже позади, и кто знает, повторятся ли они когда-нибудь. Не дай бог. Хочется пожить спокойно для себя.
«Теперь только для себя». Мила дала себе такой зарок сразу по выходе из ЗАГСа, когда государство развело их с Сергеем в разные стороны, да и что до этого государству. Жили люди, разошлись, не сложилось у них, кому какое дело.
Мила с сожалением представила себе лицо мужа. Наверное, сейчас у него есть кто-нибудь. Скорее всего, она тихая уютная женщина, ничего не требующая взамен, привыкшая довольствоваться малым, лишь бы только рядом был кто-то. Несомненно, она блондинка, у неё лицо Барби с несколько глуповатым выражением, какой по мнению всех мужчин должна быть идеальная женщина, во всяком случае, она никогда не должна показывать, что у неё есть ум и прикидываться, что во всём согласна со своей второй половиной.
С сожалением Мила поняла, что сердце её всё ещё сжимается от ревности, значит, она не вырвала из своей груди память о Сергее, обо всём, что было и могло быть у них. А могло ли? В порыве она открыла свою сумочку, где среди привычной косметики было небрежно брошено маленькое карманное зеркальце. Взглянула на своё некрасивое лицо с большим ртом, который она всегда старалась уменьшить, используя светлые тона губных помад, непропорциональный нос делал её лицо ещё более некрасивым, только густые обесцвеченные волосы сглаживали общее впечатление. Нет, несомненно, она не выдерживает никакой конкуренции со своей воображаемой соперницей. Да и нужно ли думать об этом, когда всё уже кончено, и нет пути назад?
Села в автобус, проехала четыре остановки от Комсомольской площади до Дубровки, пересекла небольшой тротуар и оказалась внутри церкви, которая располагалась прямо среди Каменска. Церковь построили лет пять назад на месте бывшей разрушенной во времена Салинских репрессий по эскизам художника Васильева, и она уже приобрела респектабельный вид. Народ шёл сюда хорошо особенно после праздников и в Рождество, когда устраивалось всенощное бдение, горело множество свечей возле тёмных от копоти икон святых.
В Москве Мила не часто посещала храмы, раньше её привлекало лишь художественное оформление, пение хора на клиросе, теперь нечто совсем другое, она не могла объяснить себе что конкретно, потому что это невозможно выразить простыми человеческими словами, ведь язык чувств намного богаче нежели слова. Креститься рука не поднялась, потому что была не крещёной, купила две свечи, сдачи не взяла.
– Оставьте на реконструкцию храма, – бросила Мила продававшей свечи бабке.
Та перекрестилась, пробормотала:
– Дай бог тебе здоровья.
Мила нагнулась к ней и прошептала, чтобы не помешать службе:
– Где тут у вас за упокой свечи ставят?
Бабка указала на самый дальний угол, где стоял деревянный крест с распятым Христом. Возле креста располагался аналой, на плоской позолоченной поверхности размещались красиво оформленные углубления для свечей.
– А вон там в углу.
Мила тихо почти на цыпочках пробралась к кресту, стараясь обойти присутствовавших прихожан, подошла к аналою, поставила свечу. Вторую свечу она поставила к иконе какого-то святого, просто она больше всех понравилась ей.
Вышла из церкви, задумалась. Снег по-прежнему падал мелкими хлопьями. Значит, совсем будет тепло, ей всегда нравилось смотреть прямо на слепящее Солнце…
ГЛАВА 2
С трудом Мила узнала свою бывшую школу, здесь всё как-то изменилось, стены покрашены тусклой светло-зелёной краской, а раньше они были голубыми, из боковых фонтанчиков всегда лилась вода, и когда ты испытывал жажду, ты мог напиться среди десятиминутной переменки. Всё ещё в ушах стоял детский смех, топанье ног, как наяву Мила «увидела» игру «в резинки», «услышала» замечания учителей, строгие взгляды. Испытала вторичный страх, когда тебя вдруг вызывали к директору за какую-нибудь оплошность. Ей хотелось вернуть всё, прожить заново, совсем не так, не сделав столько ошибок, избежать стольких глупостей. Вечером школа смотрелась иначе, деревянные полы были выкрашены коричневым цветом, коридоры тёмные, потому что встреча выпускников проходила на третьем этаже в актовом зале, где был накрыт стол, вернее несколько столов, соединённых вместе буквой «Т». За первым сидели преподаватели, пожилых было мало, всё в основном молодёжь, только историк Фёдор Тимофеевич Зиганов пришёл, математичка Светлана Леонидовна Малышева, физрук Александр Борисович Щукин и классная Людмила Алексеевна Прохорова, уже сильно располневшая со времени их последней встречи в 1985 году на выпускном балу. Молодёжь больше шутила, опытный преподавательский состав отделывался от этих шуток, вспоминал былое. Светлана Леонидовна рассказывала среди всеобщего гула в зале о своём первом уроке, когда она, совсем юная выпускница педагогического института, тряслась перед многочисленной аудиторией подростков и строгих внимательных взглядов, подмечающих малейшую ошибку, руководителей практики. На столах стояла выпивка, в основном шампанское, водка, без которой в России не обходится ни одно торжество, закуска, салаты.
– Знаете, – говорила Светлана Леонидовна, и сквозь этот гомон Мила различила её живой голос, который так часто призывал их, детей, к порядку. Теперь это был другой голос, немного погрубевший, глухой, но всё ещё оживлённый. На математичке было тёмное бардовое платье с огромной брошью в виде сирени. Почему-то Мила всё время смотрела на эту брошь, – знаете, я тогда напрочь забыла всё, всю теорему Пифагора, которую должна была впервые доказывать перед учениками. Я даже мел не могла, как следует взять в руку, он у меня крошился, линии получались кривыми. Я слышала, как дети шептались, и мне казалось, что они вовсе не слушают меня, а обсуждают мою причёску, у меня тогда были длинные волосы, я зачёсывала их назад. Вдруг встаёт директор, тогда ещё был Лузин Олег Георгиевич, и говорит: «Тихо! Если вы не замолчите, я всех заставлю самостоятельно изучить теорему Пифагора и устрою контрольную». Кто бы мог подумать, они тут же перестали шептаться, и я успокоилась. С тех пор мне всегда казалось, что Олег Георгиевич сидит на моих уроках и чуть что снова скажет своё привычное: «Устрою контрольную». А ученики жуть как боятся контрольных.
Послышался смех, заглушённый всеобщим гулом. Витька Семёнов, а сейчас конечно же уважаемый Виталий Самойлович Семёнов – главный конструктор на Каменском механическом заводе шептался с Зинкой (Зинаидой Валерьевной Киселёвой – своей первой любовью, а теперь инженера, матерью троих детей и совсем не его спутницей жизни). Да, жизнь многих развела, кто-то выбился в люди, кто-то так и остался на её задворках.
Мила наколола на вилку большой огурец, поднесла ко рту, откусив немного, положила на тарелку. Напротив неё сидел Димка Степанов, тот самый Димка красавчик, в которого были по уши влюблены все девчонки и не только из их школы. Он стал выше, грузнее, но в глазах также мелькало знакомое лукавство, вот за это-то на него и обращали внимание, одаривали комплементами, а он их умело принимал, знал, куда направить свои стопы, чтобы встать на тропу успеха. Несомненно, успех ему сопутствовал во всём.
Да, будучи глупой школьницей, Мила была безумно влюблена в Степанова, сколько раз мечтала она подойти к нему и пригласить на день рождения или просто пообщаться наедине, но он всегда был окружён морем страждущих поклонниц и не замечал её. Однажды у Милы даже зародился план, который она хотела скрыть от Нади, ведь Надя тоже была без ума от него. Она купила красивую открытку в книжном магазине, написала на ней всего несколько строк: «Приходи сегодня вечером, буду ждать. Твоя неизвестная поклонница». Далее был указан адрес. Она даже отправила это послание, но придти на встречу так и не решилась, потому что считала себя недостойной, боялась насмешек и всего такого. Потом в течение целого года её мучили сомнения, пришёл ли он на ту встречу или тоже отнёсся к этому несерьёзно. Ни за что бы она не призналась никому, что сделала такой шаг, что решилась на такое, она – пугливая девочка с большими умными серыми глазами. Мила посмотрела на того, рядом с которым мечтала когда-то быть рядом, он улыбнулся, подмигнул ей, помог положить салат и дотянуться до вазы с фруктами. Кого-кого, а его-то она не ожидала встретить здесь на встрече выпускников через восемнадцать лет.
«Что он здесь делает? И неужели я видела его вчера с какой-то женщиной на Комсомольской площади, когда он должен быть в Москве?»
– Как твоя жизнь? – услышала Мила. Это был его голос. Она узнала бы этот приятный голос из тысячи голосов.
– Нормально.
– Я слышал, ты вернулась из Москвы и ведёшь это дело.
Мила разрезала огурец пополам, но не притронулась к нему, сейчас она разговаривала с самим Степановым, и он первым заговорил с ней, это уже можно было считать маленьким чудом.
– Да, представляешь, только что вернулась из столицы, и мне поручили сложное дело, я даже опомниться не успела, как следует. Смехов мне доверяет. Хороший он мужик.
– Ну и как же твои успехи по борьбе с организованной преступностью?
– Никак.
– Понимаю. Не так-то просто найти концы, но если что, ты всегда можешь рассчитывать на меня. Мы ведь с тобой одноклассники, и это много значит.
– А ты-то какими судьбами в Каменске? Я почему-то думала, ты уже в Москве прочно обосновался, живёшь на вольных хлебах, наши ребята о тебе много говорили, некоторые даже завидовали, дескать повезло человеку.
– Я всегда везунчиком был, ты же знаешь. Судьба моя тоже как-то не сложилось, почему-то не женился, точнее женился, но мы так и не были с ней расписаны.
– Гражданский брак?
– Ну вроде того.
Степанов махнул рукой.
– А, не сложилось. Друг один предложил неплохую должность в родном городке. В Москве-то я рядовым, считай, служащим был, а здесь первым заместителем главы Администрации.
Мила почувствовала, как внутри у неё похолодело, не подала вида.
– Так ты вместо убитого Борисова?
– Ну, да. Ты что, не знала?
– Нет. В процессе расследования я, конечно, планировала познакомиться с будущим заместителем мэра, но не думала, что…
– Что это случится так быстро?
– Да.
– Слушай, а может, потанцуем. Смотри, там как раз ребята готовят площадку, – шепнул Дмитрий и показал пальцем на небольшую импровизированную танцплощадку, которая находилась на возвышении.
Мила вспомнила, как когда-то на это возвышение выносили стол, накрывали красной скатертью, затем выходил докладчик и начинал толкать речь о достижениях социализма, а они, совсем юные школьники, слушали его, затаив дыхание, потому что нельзя было громко разговаривать во время таких ответственных докладов.
– Ты меня приглашаешь?
– А ты ещё не поняла?
– Ладно, пойдём.
На площадке уже в медленном танце кружилось несколько пар, в том числе и Витька Семёнов со своей Зиночкой, сейчас они о чём-то шептались друг с другом и походили на двух ангелочков.
Мила встала, обратила внимание, как на неё посмотрели другие особы женского пола, некоторых из них она уже успела забыть, так как здесь было очень много народа и не только из её класса, но и из других, и тем более, они здорово изменились. Но уже по этим взглядам она могла судить, что женщины с завистью глядели ей вслед, когда она шла на танцплощадку под руку с Дмитрием Степановым.
– Хочешь поспорить, что они завидуют мне в этот момент. Наверняка, весь вечер они спорили друг с другом, кого первую ты пригласишь на медленный танец. Совсем как двадцать лет назад.
Мила почувствовала, как Степанов умело завладел её талией, почувствовала не без смущения и трепета, он действительно мог очаровать любую женщину, а тридцать пять для мужчины – самый подходящий возраст. Если в школе он всё же был ещё зелёным юнцом, то теперь настоящим Дон Жуаном, умеющим обходиться со слабым полом. Ей было приятно, что спустя столько лет она добилась своего, он стоял перед ней, обнимал её, улыбался и говорил о чём-то личном, он вёл себя с ней так, будто вчера они расстались и снова встретились.
– Дим, почему у тебя не сложилось в личной жизни?
– Точно так же, как и у тебя.
Она отпрянула.
– Откуда ты знаешь?
Он улыбнулся, голубые огоньки в его глазах впились слишком откровенно в её грудь, Мила ощутила прилив, ещё немного, и сердце бы выпрыгнуло из её груди наружу. Она одёрнула себя за это.
«Нельзя же быть такой сентиментальной, Рыбакова!», – приструнила она себя, – Ты же не юная девочка, и тебе не пристало заливаться краской каждый раз, когда красивый мужчина пялится откровенно на твои прелести. Значит, ещё не всё потеряно, и ты не так уж уродлива, как ты думаешь». Она почувствовала, как он сжал её ладонь и отвлеклась от своих мыслей.
– Я интересовался тобой. Знал, что твоего мужа звали Сергеем и он был химиком на кафедре органической химии в университете имени Ломоносова. Разве не так?
– Всё так. Знаешь, у меня бывает такое, когда я вижу знакомое лицо, и оно как будто незнакомое или очень похоже на кого-то. Вчера со мной произошла именно эта история.
– Ты о чём?
– Мне показалось, что вчера я видела похожего на тебя человека рядом с Комсомольской площадью возле шикарного серого «мерседеса», он бурно объяснялся с прилично одетой дамой в кожаном пальто. В тот момент я почему-то подумала, что они ссорятся.
Она заметила, как улыбка сошла с губ Степанова, теперь он глядел на неё серьёзно, даже слишком серьёзно, и этот взгляд не вязался с романтичностью окружающего вечера, наполненного такими же романтичными воспоминаниями.
– Да, ты – настоящий следователь, – наконец сказал Степанов, – И ты думаешь, что это был я?
– Просто очень похож.
– Да мало ли в городе похожих на меня людей.
Тон его голоса отличался резкостью, Мила вздрогнула, такое впечатление, что она зашла слишком далеко в своих наблюдениях.
– Давай не будем об этом, в конце концов, ты ведь не на допросе, а я просто сказала тебе то, что видела вчера днём, когда случайно прогуливалась по городу, используя таким образом свой административный отпуск.
– Слушай, я пойду перекурю, а то здесь нельзя, а ты жди меня за столом. Второй танец тоже мой. Я могу на это надеяться?
Она опять прочла в его взгляде знакомые огоньки лукавства. «Он и в самом деле очень красив», – решила Мила, следа за тем, как Степанов удаляется в сторону курилки.
Кто-то уже прямо из-за стола тянулся к ней с полным бокалом шампанского и громко орал:
– Как тебе не стыдно, Рыбакова! Своих друзей уже не видишь.
Мила посмотрела на изрядно подвыпившую толпу, она узнала свою бывшую подругу Ирку Новосёлову в ярко красном платье с вызывающим вырезом на груди, она была уже давно навеселе. Мила взяла бокал.
– Садись сюда, – прощебетала Ирка, – Думаешь я не наблюдала за тобой отсюда, я видела, как ты танцевала со Степановым. Знаешь, а вы неплохо смотритесь.
– Перестань.
– Я серьёзно. Кто бы мог подумать, что сегодня он пригласит именно тебя. Да ты счастливая, подруга. Только вот жаль, что жена его начнёт ревновать.
– Не начнёт.
– Жаль, я бы ревновала.
– У него нет жены.
– Ни за что не поверю.
– Придётся поверить, ведь у людей разные судьбы.
– Ладно, ты о себе давай расскажи, – не унималась Иринка, – выглядишь на все сто.
– А ты как сейчас?
– Я работаю в местном театре актрисой. Закончила ГИТИС, но в столицу не попала, и вот теперь тут перебиваюсь. Мы по городам с гастролями ездим. Знаешь, мне даже нравится такая жизнь. Ни от кого не зависишь, только вот наш режиссёр Костик совсем зверь. Он даже ко мне одно время подъезжал, да я его отставила, а так ничего. Слушай, ты приходи на наши спектакли. Мы сейчас Дубровского репетируем, я в роли Маши.
– Поздравляю.
Мила выпила шампанское, почувствовала, как начала постепенно хмелеть. Да, и Иринка здорово изменилась, волосы отрастила до пояса, а в школе постоянно стриглась, похудела, губы стала ярко красить.
– Ты замужем? – спросила Мила, чтобы поддержать разговор.
– А то как же. Естественно я замужем. Ты знаешь, кто мой муж?
– Понятия не имею.
– Славка Морозов. Он художник. Вот такая у нас семья искусства.
– Славка? Так он же тебя на три года моложе.
– Какое это имеет значение. Главное – любовь. Как говорится, с милым и в шалаше рай.
– Только говоришь ты это будто с иронией.
Ира издала протяжный вздох, посмотрела в потолок.
– Как ты не понимаешь, я с иронией это и сказала. Возможно, художник-то он и неплохой, а только денег у него нет, живём скромно, ничего себе позволить не можем. Мне это надоело. То ли дело знаменитая Мариночка Соловьёва. Смотри вон она.
За соседним столиком во всём блеске сидела Марина Соловьёва (в девичестве Левашова) в роскошном чёрном платье на узких бретелях, которое отлично бы смотрелось на самых престижных светских тусовках в любой стране мира, оно особенно шло к её белокурым волосам, уложенным опытным парикмахером в модную причёску. Марина была занята обсуждением чего-то с Пашей Вельяминовым, бывшим комсоргом школы, а теперь бизнесменом в сфере продажи автомобилей и запчастей.
– Вот как времена-то меняются, – с грустью произнесла Ира, – Ты знаешь, кто теперь её муж?
– Теперь? Она что, не в первый раз замужем?
– Третий, насколько мне известно. Вот везёт же людям.
– Ну и кто же?
– Безменов Лёша – первый бизнесмен города. У него сеть магазинов в Каменске и не только здесь. Соображаешь, почему она так одевается. А платье, наверное, не одну тысячу баксов стоит.
– Безменов? Это не тот, за которым налоговая давно охотится? Прокуратура на него не один год зуб точит.
– Да ладно тебе. Точит, а до сих пор не наточит. И с носом останется, потому что Безменов – не дурак, говорят, он даже тайно с олигархами переписывается, чуть ли не с Березовским дружит.
– Ну это уж ты хватила с верхом. Зачем он олигархам? По сравнению с ними он – мелкая рыбёшка в проруби.
Мила ещё раз взглянула на Марину, дикторша телевидения пригубила бокал с вином, долго кивала, в то время как Паша что-то рассказывал ей, жестикулируя.
– Она хорошо сохранилась, фигура как у двадцатилетней, – сказала Ира.
Мила поставила на место бокал.
– А ты что завидуешь ей?
– Кто не завидует? Сейчас все завидуют.
Глаза Иры бездонные карие, но сегодня они злые.
– Ты тоже здорово изменилась.
– В какую сторону, подруга?
– Внешне вроде лучше стала,
– Ты что хочешь сказать, что совесть променяла на желтизну в карманах? – Ирина тряхнула головой, кудри подпрыгнули, – Это только ты святым духом питаешься, а у остальных более низменные страсти. Возьми, к примеру, своего Степанова. Он ведь тоже толстосум, и денег у него куры не клюют. Но ты же не презираешь его за это. А знаешь почему?
– И почему же?
– Любовь. Ведь ты ещё с пятого класса за ним таскалась.
Мила нахмурилась, разговор начинал приобретать неприятный для неё оборот.
– Я не таскалась. И прекратим это.
– Хорошо. Сегодня же праздник, – кивнула Ира.
– Почему ты Славку с собой не взяла?
– Когда супруги ссорятся, им лучше пожить врозь. Так считает моя мама, и она права. Славка пишет очередную картину, только неизвестно, продаст он её или нет.
– А если продаст?
– Всё равно на иномарках мне не светит разъезжать. Слушай, мне ведь тоже известно о трагедии, которая случилась с Надеждой. Я на похоронах тебя видела, только не решилась подойти к тебе, на тебе лица тогда не было. Как там Зоя Всеволодовна?
– Держится.
– Она молодец. Сильная женщина, хотя и малость помешанная на своей поэзии.
– Ей нравится. Кстати, неужели ты не любишь Пушкина, все актрисы без ума от искусства.
– Это только с первого разу кажется. На самом деле они без ума от долларов.
Ира махнула рукой.
– Доведёт меня Морозов, уеду в Петербург, попробую сняться в рекламных роликах. Говорят, за это хорошо платят. Знакомая моя Ритка давно на этом карьеру свою сделала. Знаешь Ритку?
– Какую Ритку?
– Да Берестову. Она ещё в школе в диск жокеи напрашивалась на общественных началах.
– Вроде как.
– Она сейчас в Петербург с Кипра на каникулы ездит. Ей, видите ли, на Кипре жарко.
Мила ухмыльнулась.
– Понятно. Что ж, попробуй.
– А я тебя, подруга, не понимаю. Что тебя из самой Москвы в такую дыру занесло? Или ты – дура, или узнала о Степанове и сорвалась за ним следом.
– Значит, Степанов по твоему тоже дурак?
– Не скажи, он в Москве на каком-то деле прогорел, у него там свои счёты с юриспруденцией, он, не долго думая, сюда махнул. А тут и оружейный завод под боком. Знаешь какие бабки состричь можно? А потом и за границу, подальше от этой страны.
– А при чём тут оружейный завод?
– При том.
Ира заулыбалась, показала пальцем на выход.
– А вот и твой кавалер идёт. Разрешишь потанцевать с ним?
– Конечно. Ты спрашиваешь меня так, словно я – его жена.
– Да ведь он глаз на тебя положил.
– Шутишь. На это есть куда более красивые претендентки.
Ира хитро подмигнула и чокнулась с соседом, выпила залпом целый бокал с водкой.
– Не умаляй своих достоинств, подруга.
Мила наклонилась к её уху и чуть слышно прошептала:
– Не пей так много. Тебя уже начинает развозить.
– Слушаюсь, босс. Но надеюсь, сегодня Вы позволите мне чуточку расслабиться.
Мила отшутилась и посмотрела на наклоняющегося к ней Степанова, от него несло дорогими сигаретами и одеколоном.
– Ну как, отдохнула от моего присутствия? – спросил он.
– Отдохнула, но уже успела соскучиться. Ты снова хочешь пригласить меня?
– Конечно.
Мила заметила, каким румянцем покрылось лицо Ирины, когда Степанов взглянул на неё, однако его взгляд при этом выражал совсем другое и отнюдь не донжуанское великодушие. «Показалось», – решила Мила, встала из-за стола, прошла на цыпочках между рядами, вдогонку услышала голос Ирки:
– Помни о своём обещании!
Они снова слились с толпой танцующих, парочки теперь уже больше жались друг к другу, стиралась грань между разумным и желаемым, постепенно давая свободу гнездившимся внутри животным инстинктам.
– О каком обещании она говорит? – спросил Дмитрий, как только Мила вновь почувствовала на своей талии его тёплые руки.
– Следующий танец с тобой её. Кстати, ты помнишь Иринку Новосёлову?
– Она никогда не отличалась большим умом.
– Значит, помнишь?
Она почувствовала на себе его твёрдый уверенный взгляд, мужчина с таким взглядом мог повелевать женщиной, и она бросится исполнять его малейшие прихоти даже вопреки своей гордости и достоинству. На это нужен врождённый талант, таких мужчин с каждым годом встречается всё меньше и меньше.
– У меня хорошая память, а у тебя отличная наблюдательность, – ответил Степанов.
– Пока ты курил, мы тут говорили о Надежде.
Он тяжело вздохнул.
– Сильно переживаешь?
– Она была моей лучшей подругой. Знаешь, для меня её смерть, как удар грома среди бела дня. Я всегда думала, что я – сильная женщина, как её мать, а когда узнала, со мной случилась истерика, только я никому не показала своего состояния, и все до сих пор думают, что я каменная.
Его руки крепче впились в её талию.
– Успокойся. Я понимаю, как тебе тяжело, понимаю, что ты испытываешь, но стоит ли так переживать сегодня в этот день, когда уже ничего не вернёшь.
– Да, ты прав, не стоит. Просто, у меня малость нервы расшатались. Я и административный-то именно поэтому взяла. Хотелось всё обдумать, успокоиться, потеряться среди безликой толпы, раствориться в ней. Недавно во сне Надьку видела.
– Ну и что же ты видела?
– Будто Надя вся такая расфуфыренная в мехах со своим очередным поклонником под руку идёт, а лицо у него закрыто, и я никак не могу его разглядеть, пытаюсь, но не могу.
– И что же?
Мила пожала плечами.
– Больше ничего, Надька мне в том сне ничего так и не сказала. Я была уверена, разумеется, во сне, что она назовёт имя своего убийцы, но она не назвала.
– Имя убийцы? Подожди, так ведь, насколько я знаю, Надя погибла в автокатастрофе. Причём тут убийство? Я читал об этом в газетах, даже фотки видел. Жуткое месиво.
– Не знаю, мне моя женская интуиция подсказывает, что здесь что-то не так.
– А логика? Она тебе ничего не говорит? Для следователя важнее логика нежели бездоказательная интуиция. Факты остаются фактами.