Зоя. Часть 2: Америка

– Даже его сонеты? Ты не любишь читать про любовь? – спросил Андрей.

Зоя покраснела. Ей было неловко говорить с Андреем о чувствах.

– Не знаю, – Зоя пожала плечами, стараясь делать вид, что ей всё равно и разговор о любви её совершенно не смущает.

После первой их прогулки Зоя и Андрей стали регулярно видеться. Андрей часто приезжал в Москву на каникулы, сопровождая своего отчима, известного французского психиатра, профессора Жана-Мари де Виньи, который вёл исследования в области психиатрии совместно с советскими коллегами. Зоя подозревала, что Андрей приезжает в Москву ради неё, но свои догадки держала при себе.

Когда Андрей приезжал в Москву, они с Зоей гуляли по городу и посещали кафе-мороженое «Космос», где Зоя всегда заказывала фирменное мороженое, которое подавалось облитым какао с орешками. А самым любимым их местом стал «Вернисаж» в Измайлово. На выходных там проводилась ярмарка самых разнообразных самоделок, сувениров и прочего «народного творчества», как называла подобные безделушки Зоина мама. Прямо на тротуаре при выходе из метро «Измайловский парк» продавцы раскладывали картины, деревянные поделки, матрёшек и самовары. Зоя привезла туда Андрея в один из его визитов в Москву. Дело было поздней осенью 1989-го, и Андрей искал, где бы купить рождественские подарки для семьи во Франции. Сначала они с Зоей прошлись по Арбату, но там Андрею не понравилось, и тогда-то Зоя вспомнила про «Вернисаж». До метро «Измайловский парк» с «Арбатской» можно было доехать без пересадки, и через полчаса они уже были на месте. Андрей остался в восторге от «Вернисажа». Он накупил подарков для всех близких, а Зоя помогла ему выторговать павловопосадский платок, который Андрей хотел подарить маме.

А когда они, усталые, шли в сторону метро, Андрей протянул Зое маленький свёрток. Зоя развернула упаковку и вытащила статуэтку тигра, исполненную в бело-синей традиционной гжели. У тигра были крошечные, аккуратные лапки с прорисованными коготками и красивые, яркие глаза. Он как бы улыбался Зое.

– C’est un cadeau pour toi2, – сказал Андрей.

– Подарок? Мне? Спасибо! – Зоя подпрыгнула и поцеловала Андрея в щёку, а потом покраснела от смущения.

– Тебе нравится? – спросил Андрей.

Зоя кивнула.

– А почему тигр?

– Потому что тигр – это я. Я родился в год Тигра, это тебе на память обо мне. Теперь я буду всегда с тобой.

Зоя тут же залилась краской. Мысль о том, что Андрей предлагает ей всё время быть вместе, была её тайным желанием. «Неужели и он тоже хочет быть вместе?» – подумала Зоя. В голове у неё начали крутиться мысли об их отношениях. Андрей Зое очень нравился. Она фантазировала на тему их совместного будущего, но боялась признаться себе в этом. Ведь Зое было всего двенадцать лет, и жила она в СССР. Видеться с Андреем она могла, только когда он сопровождал своего отчима в командировки, да и самому Андрею было – тут Зоя быстро посчитала, что раз он родился в год Тигра, то, значит, в 1974-м – пятнадцать лет.

– Тебе не нравится тигр? – прервал Зоины размышления Андрей.

– Нравится, очень нравится, – ответила Зоя.

– А почему ты молчишь?

– Извини, я просто ничего для тебя не подготовила. Никакого подарка.

– Ну это не страшно, – сказал Андрей и взял её руку.

Зоя была в перчатках, но даже сквозь ткань она почувствовала его тепло. У неё страшно забилось сердце. «Неужели? Как же быть?» – запаниковала девочка. Отношения с Андреем явно переходили на другой уровень. Это уже была не просто дружба, а что-то ещё. Зоя занервничала. Она никак не могла понять, что же будет между ними. Ей нужно было доучиться в школе, потом институт, потом работа. А Андрей ведь жил во Франции. Да и как теперь ей быть?

Зоины родители ничего про Андрея не знали. Она тщательно скрывала их отношения. Зоя не хотела показывать Андрею свою квартиру, в которой вечно царил беспорядок. Она стеснялась потрёпанной мебели, кип бумаг, разбросанных повсюду книг и завалов грязной посуды на кухне. А ещё она боялась осуждения со стороны матери. Они никогда не беседовали про любовь и отношения. Зоя не знала историю знакомства своих родителей. Не знала о том, как и когда они полюбили друг друга. Несколько раз мама рассказывала Зое, что они с папой познакомились «в институте», но как развивались их отношения, были ли у мамы другие женихи и почему мама выбрала именно отца, Зоя не знала. Она чувствовала, что и мать не хотела вдаваться в эти подробности, и никогда её не расспрашивала. Зоя долго думала, любит ли она Андрея. Ей было страшно произнести это слово даже про себя. И можно ли влюбиться в двенадцать лет? Ведь это так рано. Но её постоянно тянуло к Андрею. Им было легко находиться вместе. Рядом с Андреем Зое казалось, что и дышится ей по-другому, легче, и смеётся она не так, как обычно, а более открыто и искренне.

Во время его второго приезда в Москву Зоя и Андрей заметили, что у них совпадали мысли. Получалось так, что Зоя начинала думать о чём-то, а Андрей вдруг заговаривал на эту тему. Их мнения по самым разным вопросам полностью совпадали. Ну а ещё Андрей был необыкновенно хорош собой. Зоя ещё в первый раз разглядела его потрясающие глаза – тёмно-серые, манящие. Андрей был высокого роста, широк в плечах, и, когда он улыбался, Зое казалось, что его улыбка освещает своим светом всё вокруг.

Вместо родителей Зоя познакомила Андрея с Инной Львовной, и та уже несколько раз принимала их у себя. Каждый раз, когда Зоя поднималась с Андреем к соседке, то немного переживала, что наткнётся на родителей. Но этого не происходило, и они с Андреем отлично проводили время у пожилой женщины. В гостях у соседки было спокойно и уютно, шла неторопливая беседа, подавалось печенье курабье, которое Инна Львовна пекла сама, и у Зои на душе было хорошо и спокойно. На кухне у Инны Львовны Зое казалось, что так будет всегда и что эта благодать никуда не денется.

Это прекрасное времяпрепровождение, их разговоры, смех, шутки – всё это Зое приходилось оставить в прошлом при переезде в США.

И хотя Зоя ни с кем не делилась своими мыслями, её угнетало ещё одно обстоятельство эмиграции: она с родителями переезжала не в Нью-Йорк или Чикаго, а в какой-то непонятный городок под названием Питтсбург. Питтсбург этот находился в глубинке, в штате Пенсильвания, и Зоя еле отыскала его на карте. Зоя, которая привыкла жить в столице, в самом лучшем городе СССР, да и вообще в самом лучшем городе всей планеты, вдруг будет жить в каком-то провинциальном городке? Одна мысль об этом приводила девочку в ступор.

Загон

Москва 1990-го

Родители полностью погрузились в оформление документов. Чуть ли не каждый день рано утром Зоин папа уходил отстаивать бесконечные очереди то в непонятное место под названием «ОВИР»3, то в американское посольство, то в ЖЭК4 или ещё какую-нибудь организацию. ОВИР, про который Зоя никогда раньше не слышала, вдруг стал упоминаться в их доме постоянно. Возвращался домой папа в приподнятом настроении, несмотря на очереди и усталость, и делился рассказами о людях, с которыми там знакомился. В очередях стояли сотни, если не тысячи желающих уехать из страны.

– Представляешь, я тут одного мужика увидел, простой мужик, а собирается в Америку. Говорит, всю жизнь мечтал туда уехать. Что это за люди? Откуда они взялись? – удивлялся папа.

Зоины родители сами никогда об эмиграции не думали. Всё Зоино детство они рассказывали дочери, как гордятся тем, что родились и выросли в СССР, и были в первую очередь «советскими» людьми.

Потом начали упоминаться и другие загадочные слова. «Пароль», «статус», «анкета». Что такое «пароль», Зоя так и не выяснила, но получить «пароль» было легче. А вот «статус» означал «статус беженца». Получив его, можно было переехать в Америку с большими привилегиями, разрешением на работу, пособием и перспективой быстрого получения гражданства. Зоины родители надеялись переехать в США, получив этот самый «статус беженца». Точнее, надеялась уехать мама, а папа с ней соглашался, хотя не сразу.

– Петь, ты пойми, ты наконец-то расцветёшь в Америке, – утверждала Зоина мама. – Ведь твой НИИ уже почти развалился, тут же все воруют. Скоро ты вообще останешься без работы, и как мы будем тогда жить? А у тебя столько патентов, ведь ты сможешь только там их продвинуть. С твоей профессией, с твоими мозгами надо жить в Америке.

– Лёля, перестань. Ты всё напридумывала. Как мы отсюда уедем? У нас здесь вся жизнь, друзья, связи, всё здесь, в Москве. А на голом месте как мы будем?

– В Америке это не нужно. Там люди честные, они зарабатывают трудом, а не через взятки, – твердила Зоина мама.

– Ну это мы ещё посмотрим. Американцы разные бывают.

– Вот увидишь. И ради Зоечки, ведь как она тут будет жить? Ведь она же не как мы, она же гуманитарий, – тут Зоина мама переходила на шёпот, чтобы дочь не услышала.

После нескольких месяцев таких разговоров Зоин папа согласился подать документы на эмиграцию в США. Родители через знакомых каких-то знакомых получили специальную бумажку под названием «вызов», а потом ещё один, который пришёл совсем случайно, и Зоина мама утверждала, что теперь-то им точно надо ехать, потому что два вызова – это неслыханно, и это явно перст судьбы. Теперь только требовалось доказать, что их преследовали из-за еврейского происхождения Зоиного папы, потому что так нужно было для получения «статуса беженца».

Зоя никогда раньше не слышала о том, что у неё есть еврейские предки.

– Мам, мы разве евреи? – спросила однажды Зоя, когда родители в очередной раз обсуждали «статус беженца» и очередь в посольство. Мама и папа переглянулись.

– Наполовину. Как ты можешь об этом не знать? Конечно, ведь твой папа еврей, – недоуменно округлила глаза Зоина мама, как делала всегда, когда пыталась что-то скрыть.

Зоя вопросительно посмотрела на папу, но тот отвёл взгляд.

– Как евреи? Вы мне никогда ничего не говорили.

– Как это возможно? Я? Не говорила? Конечно же, ты знала об этом. Папа наш еврей, – мама пожала плечами.

– Как еврей? Значит, бабушка Сима была еврейкой?

– Да, еврейкой. А кем же ещё?

– А дедушка Пётр? Тоже еврей?

– Нет, – вступил в разговор Зоин папа. – Он был русским.

– Так, значит, папа еврей наполовину, раз только мама у него еврейка.

– Зоечка, у евреев всё определяется по матери. Бабушка Сима была еврейкой, а значит, и папа наш еврей.

– А почему вы мне раньше ничего не говорили? – недоумевала Зоя.

– Да потому, что вообще кому это может быть интересным? – вздохнула мама. – Это только сейчас стало важным, чтобы уехать. А так никто никогда не думал о том, еврей он или нет. Мы все – советские люди.

Папа кивнул, подтверждая слова жены. Больше расспрашивать их было без толку. Зоя хорошо изучила своих родителей и прекрасно понимала, что никакой другой информации из них не выудит.

Бабушка Сима, папина мать, умерла очень рано, и даже Зоина мама не застала её в живых, хотя они с папой были знакомы ещё с института. Папа почти никогда не рассказывал Зое о своей матери, и для Зои она, как и его отец, сливалась с общим фоном предков без каких-либо конкретных деталей. Они просто были. Зоина мама же вполне компенсировала папино молчание нескончаемыми рассказами о своём детстве. О целой веренице сильных женщин, которые её вырастили, с прабабушкой Екатериной во главе. Прабабушку называли не иначе как «баба Катя», и легенды о бабе Кате преследовали Зою всё её детство. Баба Катя была умной, находчивой, руководила всей семьёй и сыграла ключевую роль в судьбе Зоиной мамы. Именно благодаря бабе Кате мама выжила в голодные послевоенные годы, отлично училась в школе и поступила в хороший институт. Баба Катя замечательно готовила, прекрасно вела хозяйство, руководила мужем, прятала фамильные драгоценности от советской власти и умудрялась быть щедрой, доброй и всеми любимой. Баба Катя для Зои затмила всех остальных предков. А про папиных родственников Зоя не знала вообще ничего, кроме того что папин отец, чью фамилию она носила, бросил семью и за это был вычеркнут из их жизни навсегда. Но если раньше Зоя довольствовалась этими скудными фактами о дедушке Касаткине и не задавала вопросов о его жизни, то теперь она решила выяснить как можно больше про него и про бабушку Симу, обладательницу той самой заветной еврейской крови, которая поможет им всем уехать в Америку.

И Зоя стала украдкой рассматривать старые фотографии, которые грудой валялись у папы в секретере. Ничего особенного она не увидела. Там были уже знакомые ей снимки бабы Кати в толстой кофте за столом в коммуналке на Краснопролетарской, где прошло мамино детство. Баба Катя смотрела на фотографа строго и оценивающе. Были фотографии её родителей из ЗАГСа, где оба они казались Зое необыкновенно красивыми. Мама в коротком белом платье, по моде шестидесятых, а папа – в элегантном костюме. Они счастливо улыбались и держались за руки, а рядом стояли свидетели: мамина любимая подруга Светлана Абрикосова и её муж Славик. Их называли «Светик и Славик», и они дружили с Зоиными родителями уже больше двадцати лет, с самого института. Были ещё снимки с отдыха на даче в Мартышкино и Зоины школьные фото, которые она ненавидела. Но Зоя заставила себя их пересмотреть.

Когда девочка уже начала складывать фотографии обратно в коробку, она вдруг заметила небольшую карточку, которая лежала на самом дне. Зоя никогда её раньше не видела. На фото был изображён незнакомый мужчина в военной форме. Грудь его была увешана орденами. Так выглядели ветераны, которые приходили в их школу рассказывать о своих подвигах. Но ветераны были уже стариками, а мужчина на снимке выглядел моложе, не старше 40 лет, как решила Зоя. У него был высокий лоб и открытое лицо. Зое он понравился. Она перевернула карточку и увидела надпись: «Любимой Симочке и маленькому Пете от папы. Северодвинск, 1957». Не успев осмыслить, что именно она увидела, Зоя бросилась на кухню с визгом:

– Я нашла! Нашла дедушку!

Родители пили чай на кухне и пытались смотреть телевизор, который снова барахлил. Папа только что снова треснул телевизор, и на крошечном экране появилось изображение: фигура в немецкой форме и фуражке. Шла очередная серия «Семнадцати мгновений весны». Зоина мама обожала Тихонова, считала его эталоном мужской красоты и старалась не пропускать ни одной серии.

– Дедушку! Нашла.

Мама цыкнула на Зою, не обращая внимания на её слова:

– Тише! Тише! Сейчас очень важный момент!

Фигура в фуражке обернулась, и глаза Штирлица засверкали.

– Вот! Дедушка! Он не бросил никого. Вот он! Я нашла его фотографию, – Зоя протягивала карточку папе. Она думала, что папа бросится её радостно обнимать и благодарить за открытие, но тот молчал. Зое показалось, что он побледнел. Увидев папину реакцию, Зоя тоже замолчала.

– Лёля, всё, мы должны всё ей рассказать, – сказал папа тихим голосом.

– Петь, ну подожди, я никак не могу понять, он сейчас всё раскроет, – мама не обращала внимания на Зою, а пристально смотрела на экран.

– Лёля, мы должны рассказать Зое всю историю, – повторил папа. И только тогда мама обернулась.

– Что это? Ты что принесла? – вдруг закричала она.

– Я нашла. Дедушку, его фотографию. Я никогда не видела её раньше, и вот она. Он никого не бросил, он прислал…

Но Зоя не успела закончить. Мама вырвала фотографию из её рук, потом, словно не видя Зою, закричала:

– Ты где это нашла? Ты зачем рылась в документах? Да как ты смеешь?

– Элла! Ты не права! – вдруг выпалил Зоин папа и выбежал из кухни. Мама последовала за ним.

Дверь за ними захлопнулась, и Зое стало очень грустно.

Девочка пошла к себе в комнату, вытащила дневник. Уже несколько лет Зоя вела дневник. А с тех пор как Зоина соседка, Инна Львовна, с которой Зоя советовалась о своих волшебных перемещениях в Париж, порекомендовала Зое записывать её слова, Зоя стала делать это регулярно. Сначала записи были редкими и Зоя вносила в дневник только основные мысли из того, чем делилась с ней соседка. Но вскоре Зоя стала делиться с дневником всем, что с ней происходило, и исписывала целые страницы наблюдениями и размышлениями.

Зоя написала: «Северодвинск. 1957». Надо было обязательно найти объяснение, которое бы объединило этот город и дату. Зоя недавно перечитала Шерлока Холмса и решила, что ей надо применить дедуктивный метод. Как именно это делать ― она не знала. Но попробовала написать несколько фраз, которые бы смогли связать воедино информацию. Пётр Касаткин был военным. Он служил на фронте и был награждён. Значит, и в Северодвинске он служил? «Вполне возможно, – подумала Зоя. – Но в 1957-м война давно закончилась, просто так посылать фотографию из Северодвинска он бы не стал». Ещё требовалось выяснить, где находился этот самый Северодвинск. Название города было похоже на водное, ведь Двина – река. Значит, на севере Двины есть такой город. Зоя решила, что ей обязательно надо проверить, так ли это, по карте.

«Значит, он служил в Северодвинске, когда папе было восемь лет, так как папа родился в 1949-м. Получается, что дедушка Касаткин не бросал семью как минимум до 1957 года. Так куда же он делся потом? Почему никто его никогда больше не видел?» – недоумевала Зоя.

Зоя отложила дневник в сторону и задумалась. «Надо попробовать расспросить папу, ведь он хотел что-то мне рассказать». Зоя вышла в коридор и тихонечко направилась в комнату к родителям. За дверью слышалось перешёптывание:

– Надо было раньше ей рассказать, теперь-то уже поздно, – сказала мама.

– Что значит «поздно»? Ей уже тринадцать лет, уже совсем взрослая, – Зоя зарделась при мысли о том, что папа считал её «взрослой». – Пусть знает о своём дедушке, почему мы всё от неё скрываем?

– Петя, ты же видишь, сейчас могут не отпустить, ведь ты мне сам говорил, что нельзя никому про твоего отца рассказывать. А теперь-то уж точно.

– Ну она же не дура, не будет на каждом углу трубить о нём. И, может, мы сами что-то о нём выясним?

– Не знаю, уже тридцать лет прошло, кто уж теперь что-то тебе расскажет? Главное, чтобы эта история не помешала нашему выезду.

Зоя вздохнула. От ощущения того, что родители ей врали всё это время, ей сделалось тошно. Но как выяснить правду? И почему они так тщательно скрывали от неё дедушку Касаткина? Почему говорили, что он бросил семью, когда папа был ещё младенцем, если это не так? И куда в действительности исчез дедушка?

Больше Зоя не задавала вопросов про деда Касаткина, хотя его портрет она забрала к себе в комнату и спрятала в дневник. Он так и лежал там, между страницами, а потом был перевезён в Америку. Иногда Зоя проверяла фотографию деда, думала о нём, мечтала, что он, такой красивый и яркий, приедет за ней, всё расскажет и сам раскроет тайну своего исчезновения.

В августе 1990 года семью Касаткиных вызвали на интервью в американское посольство. Зоя постаралась одеться как можно приличнее и очень переживала, что не поймёт вопросов представителя посольства. Зоя решила, что с ней обязательно будут говорить на английском, ведь она учится в английской школе. Посольство находилось совсем недалеко от их дома, и шли они туда пешком. По дороге Зою не покидало ощущение, что они идут в гости к друзьям. Однако, подойдя к зданию американского посольства, Зоя увидела огромную очередь, в которой стояли угрюмые, серые люди, а потом и военных, охраняющих здание. Ей сразу сделалось не по себе, и Зоя почувствовала страх, который подступил к горлу и сковал тело. Затем их провели по коридорам здания в довольно тесный кабинет. Там за столом сидела ярко-рыжая женщина с пышной чёлкой и зачёсанными набок волосами. На женщине был тёмно-бордовый костюм с высокими плечами. «Прямо как из „Бурда Моден“», – позавидовала ей Зоя. Это и была сотрудница посольства, которая проводила с ними собеседование.

Интервью в американском посольстве Зоя не помнила. Рыжая женщина о чём-то спрашивала родителей, а Зоя всё время молчала. Разговор шёл на русском, и Зоя расстроилась, что ей не удалось ни слова сказать по-английски. Сотрудница посольства говорила по-русски довольно хорошо, но с ужасным акцентом. Пару раз Зоя поймала на себе взгляд рыжей женщины. Зоя старательно отводила глаза и боялась, что та заметит, что Зоя её украдкой разглядывала. Зое рыжая женщина показалась милой и приятной.

А потом они ушли. По дороге домой родители обсуждали интервью, пытаясь понять, понравились ли они этой женщине:

– Там же тоже люди работают, – говорил Зоин папа.

– Люди, люди. Думаю, что ты всё провалил. Зачем ты ей про патенты начал рассказывать?

– Потому что они должны знать, что у нас здесь происходит. Элла, ты всегда так! У меня украли патент! Почему я должен молчать?

– Да какое отношение твой патент имеет к статусу беженца? Надо было говорить, что ты еврей и что тебя притесняли. Всю жизнь притесняли, несмотря на то, что ты русским записан.

– Еврей? Я не еврей. Я русский. Я – советский человек!

– Петя! Ну я же тебя просила! Ну нас точно не возьмут. Сейчас кто-нибудь услышит и донесёт.

– И пусть доносят, я не собираюсь становиться евреем, только чтобы кому-нибудь угодить. И вообще, если не возьмут, значит, и не надо, – буркнул папа.

Рыжая женщина действительно оказалась милой. И семья Касаткиных получила «статус беженца». Переезд в Америку набирал обороты. Теперь, на последних стадиях эмиграции, в их лексикон вошло ещё одно слово – «контейнер». Этот «контейнер» можно было отправить в Америку и загрузить в него мебель, книги, пианино и даже старинное зеркало, которое стояло в Зоиной комнате и служило источником беспокойства для девочки, так как она постоянно себя в нём разглядывала. Однако Зоины родители решили не терять время на отправку контейнера и не выстаивать очереди на его оформление.

– В Америке всё есть, – твердила Зоина мама. – И что мы это барахло повезём?

А папа не любил вникать в бытовые проблемы семьи. В Америку решили поехать с двумя чемоданами на каждого члена семьи, как разрешалось авиакомпанией, а книги послать по почте. Свои дневники Зоя посылать отказалась, поэтому часть её чемодана была выделена под уже заполненные тетради и несколько пустых, в которых она собиралась вести дневник в Питтсбурге.

Отправкой книг руководил папа. Несколько недель подряд он собирал посылки, обматывал их бечёвкой и отправлялся на главпочтамт, откуда те высылались прямиком в Питтсбург. Таким образом улетела вся их библиотека: и мамино «Сопротивление материалов», и все тома «Библиотеки всемирной литературы», включая «Старшую Эдду» и «Эпос народов СССР», и полное собрание сочинений Фейхтвангера, которое, как утверждал папа, им обязательно пригодится в США.

Зануда

В начале лета 1990 года в их квартире появился некто Виктор Петров. Этот Виктор стал для Зои символом той общей неразберихи, которая царила в их доме в это время. Появился он внезапно: Зоина мама познакомилась с ним в очереди в американское посольство, куда пошла один-единственный раз, сменив папу. Виктор также пытался уехать из СССР в США и тоже хотел получить «статус беженца». Статус Виктор получал ввиду своего вероисповедания, а не принадлежности к еврейской нации. Он познакомился с баптистами дома, в Донбассе, куда вернулся сразу после службы в армии, и каким-то образом выяснил, что баптистская община в Америке готова сделать ему вызов. Получив же вызов, Виктор тут же отправился в Москву отстаивать очередь в американское посольство, не желая оставаться в СССР. Виктор никогда не улыбался, и на лице его было постоянное выражение страдания и скорби. Было непонятно, пережил ли он что-то особенно ужасное в армии или же стал таким несчастным уже после того, как обратился в религию.

Виктор Петров своим совершенно славянским видом и высоким ростом сильно выделялся из толпы остальных страждущих в очереди в американское посольство. Как именно и о чём Зоина мама с ним заговорила, никто не знал, но мама привела Виктора в их квартиру без предупреждения, водрузила его на кухне и заявила, что «мальчику негде жить». Откуда-то с антресолей родители вытащили старую, ржавую раскладушку, и теперь на кухне невозможно было протолкнуться. По утрам Зоя стеснялась туда зайти, боясь застать там Виктора, который спал в тренировочных штанах и майке, тем самым очень смущая Зою. Больше всего ей не нравилось заходить после него в ванную. Виктор пользовался каким-то едким одеколоном, от которого у Зои щипало глаза.

Виктор был на десять лет старше Зои, но в свои двадцать три он казался ей взрослым мужчиной. «Мальчиком», как его называла Зоина мама, он не был. Виктор постоянно проводил пальцами своих ручищ по кудрям, вздыхал и пил чай с сушками, которые покупала для него мама. Говорил он с украинским акцентом, чем Зою раздражал. Чтобы избежать его общества, Зоя стала чаще навещать Инну Львовну. Но если раньше мама заметила бы её отсутствие, заставила бы делать уроки или же усадила бы для проведения воспитательной беседы, то теперь, казалось, вообще не обращала на дочку внимания.