Будет так, как я хочу!

Ольга Николаева

Будет так, как я хочу!

Пролог

Этот день стал новой точкой отсчета. День, когда исчезла я, прежняя, не совсем наивная девочка, но еще не потерявшая веру в чудо. И появилась я – новая, не знающая никаких чудес.

Но тогда еще было рано знать и думать об этом. В голове крутилась одна-единственная фраза. Молотком стучала в виски, иногда стихала до шума падающих капель, потом начинала греметь набатом.

– Не придет. Он больше не придет. Никогда не придет. – На разные лады и интонации. Словно, повторяя сотни и тысячи раз, я, наконец, смогу принять ее смысл.

Не придет никогда. Человек, воплотивший в себе весь мой мир, все надежды, мечты и радости. Заменивший семью, заставивший забыть. О матери, от которой в памяти и осталась лишь горькая обида, об отце, желавшем дать мне все, но не давшем самое главное, о бабушке и крестной… Я от всех отказалась, чтобы быть только с ним. И он дал мне все, чего раньше так сильно не хватало: позволил любить, не думая о рамках и условностях, позволил жить, чувствуя себя любимой. Заставил мечтать о семье с ним, большой и дружной, счастливой и полной семье…

А сегодня он сообщил, что не придет больше. А если бы я не сбежала с последней пары, чтобы увидеть пораньше, то и этих слов не услышала бы.

– Глеб, что случилось? – застыла у дверей, как вкопанная. Он еще не должен был находиться дома. Я надеялась, что смогу его встретить с работы.

– Настя? Почему ты здесь? – Глеб поднял голову от сумки, в которую складывал вещи. Что-то пытался утрамбовать покомпактнее, а оно никак не хотело влезать.

– Глеб, куда ты собираешься? – ответ на мой вопрос услышать было куда важнее, чем рассказывать про ненужную и скучную лекцию, идти на которую не захотела.

– Я ухожу. – Не глядя в глаза. Нарочито внимательно оглядывал прихожую. Словно искал, не забыл ли чего. А я уже видела – ничего не забыл. Глеб умеет все делать хорошо и качественно.

– Куда уходишь? Зачем? – еще не понимая значения этих слов. Надеясь, что просто в поездку срочную сорвался.

– Я понял, что больше не хочу быть с тобой. Поэтому ухожу. – Наконец, он посмотрел прямо на меня. Но лучше бы этого не делал. Вместо любящих, нежных, горячих глаз я увидела холодные, потухшие. Будто пеплом присыпанные.

– Как это… что значит… О чем ты говоришь, Глеб?! – может быть, стоило броситься ему на шею, плакать, уговаривать… Возможно, поведи я себя иначе, он бы еще передумал… Но я все так же стояла на месте. Не способная двигаться, чувствовать, думать. Понимание, что это конец, уже накрывало потихоньку. Но я все еще продолжала надеяться… на что – неизвестно.

– Я не приду больше, Настя. Вот ключи от квартиры. Она оплачена еще на три месяца вперед. Больше не смогу, извини. Это время можешь здесь жить спокойно, а там придется самой подумать…

Глеб подошел ко мне практически вплотную. Но не обнял, не поцеловал, как всегда делал раньше. Просто отодвинул в сторону, как неживую. Я ему мешала обуваться.

Прислонилась к стене, понимая, что еще немного – и рухну. Ноги не держали совсем. Очень хотелось сползти на пол… нет, не для того, чтобы в ногах у него валяться. Просто свернуться бы калачиком… Но остатки гордости не позволили.

Глеб методично шнуровал кроссовки, потом застегивал куртку, похлопал по карманам по привычке… Все так спокойно и обыденно, будто в магазин собрался и через полчаса вернется.

– Ну, давай, Настя. Не грусти. – И поцеловал в лоб, словно покойника, прости Господи.

А я не сильно-то от покойника и отличалась.

Глава 1

Он был первым, кто подошел, взял меня за руку и сказал:

– Я вижу, тебе здесь не нравится. Пойдем отсюда. – И увел, не спросив согласия.

Не знаю, каким образом Глеб затесался на вечеринку моих однокурсников. Он был старше нас всех, серьезнее, и совсем ни на кого не похожим.

Я скучала в этой компании, впрочем, как обычно. Пить нельзя – отец не поймет, если вернусь домой пьяная. Понять нетрезвых друзей и разделить с ними развлечения – невозможно. Оставалось только притворяться, что пью, и что мне так же весело, как и всем. Это была моя плата за возможность быть немного похожей на ровесников, не сидеть в четырех стенах отцовского дома, а общаться с «друзьями».

– Зачем ты здесь? – задал вопрос, помогая натянуть рукава куртки. – Зачем тратишь время?

– А ты зачем? – я заметила его еще раньше. Глеб сидел на диване, почти ни с кем не общался. Хладнокровно наблюдал за творящимся безобразием, но не участвовал в нем никак. Как будто крупный черный ворон случайно приземлился в стайке воробышков.

– Чтобы забрать отсюда тебя. Это же очевидно. – Не замечала, чтобы он хоть раз посмотрел на меня с момента, как появился. Сама же украдкой бросала взгляды, очень старалась, чтобы не увидел этого.

– Врешь. – Замотала шарф, сама толкнула дверь. Не позволила ему проявить галантность.

– Естественно.

Он шел за мной следом по лестнице. Весьма неудобно выворачивать шею, чтобы оглядываться и смотреть в глаза. Я остановилась. Развернулась и голову задрала. И так высокий, он казался еще выше, стоя на пару ступенек надо мной.

– Что «естественно»? Зачем ты забрал меня оттуда и куда ведешь?

– Естественно – то, что пришел сюда по своему делу. Зачем – уже сказал, чтобы ты не умерла здесь от скуки. Будет жаль, если мир потеряет такую красивую девушку. Кстати, я – Глеб. А тебя как зовут?

– Ты обо мне вообще ничего не знаешь?

– Уже очень многое… – Одним шагом преодолел расстояние между нами, склонился над ушком, обдав кожу горячим дыханием. – Рассказать, что именно?

Со мной так никто никогда не разговаривал. Все знали, что к Насте Астафьевой нельзя приближаться больше, чем на полметра. Откуда у парней взялось такое предубеждение – понятия не имею. Я никого не гоняла. Но ни один не приблизился, как бы мне этого ни хотелось.

А этот – раз, и уже дышит мне в шею. Так, что ноги подкашиваются, а по спине пробежал предательский волнующий холодок. Ноздри раздулись, втягивая безумно приятный аромат парфюма. Неизвестный мне, но такой тревожащий…

– Расскажи, будь добр… – Хорохорилась, хотела тоном показать, что плевать на его близость. А руки чесались вцепиться в полы его пальто.

– Ты очень одинокая. Тебе плохо среди этих людей, но других нет. Поэтому ты находишься с ними… – говорил приятным голосом ужасно больные вещи. Неожиданно прервался: – Так как тебя зовут, одинокая девочка?

– Настя… – дать бы ему пощечину за наглость. Но за правду не бьют. Эту истину отец заставил усвоить с детства.

– Не нужно быть одной среди толпы, Настя.

– Ты можешь предложить альтернативу?

– Конечно. Со мной тебе не будет одиноко. Никогда. Обещаю. – Он так же резко, как приблизился, теперь отстранился. Взял меня за руку, повел вниз по лестнице.

– А как будет?

– Как захочешь, так и будет. – Ни тени сомнения не возникло, когда я слушала этого малознакомого человека.

Он стал для меня целым миром. А потом взял – и ушел.

Глава 2

– Стой. Не дергайся, а то хуже будет! – кто-то выпрыгнул из темноты, схватил за шею, второй рукой заткнул мне рот. Я послушалась. Скорее, на автомате, чем от испуга. Весь последний месяц я жила с ощущением, что хуже быть не может. Поэтому угроза нападавшего не сильно-то и подействовала.

Но инстинкт самосохранения оказался сильнее. Стояла, как вкопанная, и не двигалась. Вот прямо на полушаге и застыла.

– Молодец. Хорошая девочка. – Неизвестный потрепал меня по щеке, а потом огладил рукой все тело. Похабно так, не скрывая интереса. Господи, если меня еще изнасилуют в темной подворотне – это будет окончательным дном. После которого можно сдохнуть, ни о чем не жалея.

– Что вам нужно? – просипела, с трудом протолкнула вставший в горле комок.

– Я бы тебя поимел, конечно… – грубый голос выразил сожаление. Руки незнакомца продолжали плотно прижимать меня к его телу и тискать, словно куклу. – Но сейчас есть дело поважнее.

Слегка отпустило. Значит, насиловать или убивать не будут. Грабить, наверное, тоже. Грабитель уже дал бы по голове посильнее, забрал сумку с телефоном и убежал.

– Готовь бабосики. Будешь хахаля своего выручать. – Откровенная издевка. Еще более унизительная, чем его похабные движения.

– У меня нет хахаля. И бабосиков нет, тем более… – чистую правду сказала. Даже не пришлось притворяться.

– Кому другому расскажи. Здесь все написано. Сколько, когда и куда нужно принести. – Он разжал мою ладонь, крепко стиснутую на ремне сумочки. Засунул в нее какую-то бумажку, и зажал мои пальцы своими. Так, чтобы не выпала.

– И даже не думай никому жаловаться! Хуже будет. – Фраза, сотни раз виденная в кинофильмах. Никогда бы не подумала, что мне ее лично кто-то скажет. – Все. Свободна.

Унизительный шлепок по ягодицам придал мне ускорение. Резко отпущенная из захвата, не успела сориентироваться и шлепнулась на колени. Прямо в грязную лужу, присыпанную опавшей листвой.

Очень хотелось прямо там и остаться, размазывая слезы и жалея себя. Последнее унижение словно пробило брешь в самообладании, которым я только и жила все последнее время.

Но грубый издевательский хохот будто придал новых сил. Поднялась, даже не отряхиваясь, с гордо поднятой головой пошла к дому. Под ноги не смотрела уже – ни к чему. Грязнее и несчастнее стать было невозможно.

Только закрыв двери на все замки, скинув грязную одежду прямо на пол в прихожей… наверное, никогда уже больше не смогу ее надеть. Никакая стирка не отмоет ее от грязных прикосновений незнакомого ублюдка… Только тогда смогла взглянуть на скомканный лист бумаги, весь в разводах от мутной воды из лужи.

Всего несколько строк: цифра, от которой захотелось зажмуриться; я никогда такие суммы в руках не держала, и даже не думала, что когда-то смогу, шестизначная. Адрес, который ни о чем не говорил. И дата: уже завтра, в полночь. Указанную улицу и дом нашла на карте: какая-то жуткая окраина города, куда нормальные люди по своей воле не полезут ни за что.

Долго смотрела на этот лист, не понимая, что делать дальше. У меня нет этих денег, и никогда не будет. Не говоря о том, что Глеб в моих «хахалях» уже не числится, и вышел из списка по своему собственному желанию. Пусть разбирается сам со своими проблемами. Я ему ничем уже помочь не могу. Хоть сердце и рвется на куски от желания рвануть к нему, забыв об обидах и непонимании. Страшно другое: скорее всего, от меня теперь тоже не отстанут. Отключила телефон, ноутбук. Даже провода из сети выдернула. Закрыла все шторы в доме. Но легче не стало, ничуть.

В душе отмывалась так, будто жесткой мочалкой возможно выскрести все гадкие воспоминания. Кожу содрать можно, а вот мысли – нет.

Ночь провела, ворочаясь, даже не надеясь на сон. Нормальные идеи в голову не приходили, только какая-то безнадега. За что? За что мне это все? А хуже всего, что снова вернулись мысли о Глебе. Ведь научилась же как-то жить без него. Не вспоминая, не думая, не ища ответы на вопросы, которые только множились в голове. Интересно, если таким образом загреметь в дурдом, там от меня отстанут?

Утро встретило дверным звонком. Стало еще страшнее. Ко мне никто не приходил за время вынужденного одиночества. И сегодня гостей не ждала. Долго подкрадывалась к двери, не включая света. Боялась выдать свое присутствие в прихожей.

Но я старалась зря: в щель под дверью кто-то просунул белый прямоугольник. И исчез, наверное. Потому что взгляд в глазок ничего не дал: лестничная площадка была пустой и безмолвной.

Эта бумажка на полу казалась ядовитой тварью, которую трогать голыми руками нельзя. Надела перчатки. В другое время, наверное, от души посмеялась бы над собственной осторожностью. Но сейчас она была просто необходимой для спокойствия.

Большая фотография, на весь лист альбомного формата. Глеб. Привязанный к стулу, в кровоподтеках и синяках. Голова безвольно опущена. Но спутать ни с кем нельзя: очень узнаваемый шрам под ребрами. Кривой, неровный – результат труда провинциальных эскулапов.

На обратной стороне – короткая приписка печатными буквами. «Еще нужны аргументы? Ты станешь следующей, если будешь долго думать. Каждый день промедления – плюс десять процентов к сумме и минус пара лет из жизни хахаля. Когда он сдохнет, придем за тобой»

Господи. Глеб, куда ты вляпался? И почему они решили, что я могу достать эти деньги откуда-то?

Даже если на панель пойду – пара лет понадобится, чтобы их заработать. А с моей зарплатой продавца сим-карт, и пара десятилетий.

Думай, Настя, думай. Как-то надо выкручиваться. И на любой вопрос всегда существует ответ…

Набрала один-единственный телефонный номер, на который когда-то звонить зарекалась. Утро раннее, может и не услышать… Но я упорно жала на вызов, слушая длинные гудки, а потом механический голос автоответчика. Уже совсем отчаялась, когда услышала сухое и насмешливое:

– Ну, надо же… А я думал, никогда не дождусь…

Глава 3

Ничего другого я и не ждала. Да и права на другой ответ не имела. И когда-то решила для себя, что никогда и ни за что этот номер не наберу. Но жизнь, похоже, очень любит тыкать нас носом в наши «никогда» и «ни за что»…

– Папа. – С трудом победила сухость во рту, мешавшую даже языком пошевелить. – Здравствуй.

– И тебе утро доброе, Настя. – Все так же холодно и по-деловому. И тишина. Никакой попытки сделать шаг навстречу, облегчить мне этот разговор. Собственно, я на это права и не имела. Сама оборвала все нити – самой их снова и привязывать.

– Папа… Прости, что вот так… – собралась с духом, даже глаза прикрыла. – Мне очень нужна твоя помощь, папа!

Где-то в глубине души была готова к его насмешкам и упрекам. К тому, что выскажет все о моей неблагодарности и наглости. О том, что об отце вспомнила, лишь когда жизнь к ногтю прижала. И он был бы прав. Абсолютно прав.

Вместо этого услышала отрывистое:

– Будь дома. Жди меня. И никому не открывай. Ведь ты же там… в этой вашей квартире?

– Да, пап…

– Все. Скоро буду. На месте разберемся.

– Спасибо, папочка!

Он ничего не ответил, только вздохнул тяжко. И повесил трубку.

А я… я позорно разрыдалась. От облегчения, что больше не одна.

К приезду отца успела успокоиться и умыться. Даже поставила чайник. Наверняка, он даже не успел позавтракать. Хоть чаем напою, хотя вряд ли ему понравится мой – самый простой и дешевый, в пакетиках. Но, как говорится, чем богаты, тем и рады.

Не знаю, откуда ему стал известен мой адрес. Квартиру мы с Глебом сняли, когда я уже поссорилась с отцом и ушла в неизвестность, гордо хлопнув дверьми. Первое время перекантовывались у друзей и знакомых, пока не нашли подходящий вариант. И никому о нем не говорили: не хотели ни с кем делиться тем счастьем и покоем, что царили в нашем уютном гнездышке. Или это мне так казалось, а у Глеба были свои причины?

– Дочь, я сейчас поднимусь. В дверь постучу, тогда откроешь. В подъезд не выходи. – Папа позвонил, уже подходя к дому. Я из окна увидела машину, а потом и его самого – идущего твердой, уверенной походкой человека, знающего все о жизни.

– Папа… Привет. Проходи… – очень хотелось обнять и прижаться посильнее. Спрятаться у него на груди, как иногда это делала в детстве. Редко такое случалось, но помнилось замечательно.

– Здравствуй, Настя. А где… этот? – неприязнь в его голосе была такая густая, что можно было бы потрогать, наверное.

– Мы расстались. Больше месяца назад. – Получилось выговорить эту фразу спокойно, без надрыва.

– Отлично. – Папа – он такой, как всегда. Неважно, что я страдала по этому поводу. Главное, что Глеб ему не нравился. – Так что случилось? Рассказывай?

– Ну, ты пройди сначала. Я тебе чай налью, как раз и покажу все.

Не стала делиться с ним обстоятельствами, при которых получила первую записку. Просто положила перед ним на стол эту грязную и мятую бумажку.

Он внимательно изучил, не притрагиваясь.

– Похоже на дурацкий розыгрыш. Это все?

– Нет. Сегодня под дверь еще вот это просунули. – Второй лист, на всякий случай, я запихнула в прозрачный файл. Чтобы не оставлять своих отпечатков. Возможно, глупо… Но кто знает?

Отец помрачнел, разглядывая фото, а потом обратную сторону листа, с текстом. Чай отхлебнул на автомате, даже не сказал ни слова про его качество. Забавно, но мне стало легче от этого. Претензии к своей бедности я бы сейчас не пережила.

– Я знал, что с этим ублюдком не стоит связываться. Но ты считала себя умнее, Настя. – А, нет. Претензии были, просто более серьезные.

– Пап, пожалуйста… – не знаю, о чем конкретно просила. Наверное, чтобы смилостивился.

– Собирай вещи. Тебе здесь нельзя оставаться.

Не перечила. Только обрадовалась. Я бы здесь просто с ума сошла, сидя в страхе, неизвестности и одиночестве.

Собирать-то и нечего было, особенно. Я ушла из родительского дома налегке, с гордо поднятой головой. А новые вещи приобретала только по необходимости. Все приданое влезло в один большой пакет. Спортивную сумку, купленную одну на двоих, уже забрал Глеб.

– Не грусти, дочка. Со всем разберемся. – Наконец-то, отец проявил хоть какие-то чувства: обнял меня за плечи, прижал к себе со всей немалой силой, второй рукой взлохматил голову. – Я же рядом, а это значит что?

– Что все будет хо-ро-шо! – вспомнила нашу любимую перекличку из детства. Смахнула с глаз непрошеную слезинку. Носом шмыгнула…

– Так. Не дрейфь. Ничего страшного не случилось. А если этому… бывшему твоему… и досталось на орехи, так ничего, не помрет. Мужикам иногда полезно быть битыми. Начинают мозгами думать, а не другим местом.

Глава 4

Отчий дом показался мне тихой гаванью и надежным пристанищем. Совсем недавно казалось, что я больше никогда не перешагну его порог – ни по своей воле, ни под давлением. А вот на тебе – вернулась, и даже обрадовалась этому. В жизни еще ничего не изменилось, и проблему с Глебом и деньгами еще не решил никто. Но родные стены казались в тот момент самыми безопасными.

– Сегодня дома сидишь и никуда не выходишь. Дальше посмотрим по ситуации. – Отец, как обычно, командовал и распоряжался. Но сейчас я не имела никакого права спорить и огрызаться.

– На работу надо позвонить, предупредить… – опомнилась, начала искать телефон по карманам.

– Про работу свою дурацкую тоже забудь. Она тебе ничем не поможет. Даже на еду нормальную заработать не в состоянии. – Значит, все-таки, заметил и дешевый чай, и практически пустые полки на кухне.

– Мама, Настя вернулась! Выходи, завтракать будем. – Зычным голосом он окликнул бабушку. Та любила смотреть телевизор погромче и почти никогда не слышала ничего происходящего в доме. Приходилось всегда кричать, чтобы внимание обратила.

Дверь в дальней комнате стукнула, из нее вылетел маленький сухощавый ураган. Дальше были объятия, причитания, поцелуи, снова причитания. Еле вырвалась из родных рук, чтобы хоть нормально поздороваться. Закусила губу, чтобы не расплакаться. Но глаза предательски намокли.

– Что же ты, деточка моя, так исхудала? Разве можно так себя доводить? Ну-ка, пойдем быстрее, будем тебя откармливать! – бабуля, хоть и сурового нрава, любила меня до беспамятства. Так, что это порой переходило все грани. Дай волю – она бы к нам с Глебом в постель заглядывала, чтобы проверить, удобно ли мне лежится… Но ссора с отцом нарушила нашу связь. В тот раз бабушка тоже заняла его сторону, чем лишила меня последней веры и надежды на чудо.

– Мам, давай, вы потом наговоритесь? – отец прервал наши излияния чувств. Он очень всего этого не любил. – Мне нужно быстро поесть и убегать. Дел невпроворот. Да еще и Настасья забот подкинула.

Вот так – всегда. Что бы ни приключилось, он всегда находил повод в чем-то меня упрекнуть. Даже когда по делу что-то предъявлял, от этого становилось больно.

– Ну, пойдемте. Там уже все остыло, наверное. Но я разогрею, быстренько. – Бабушка, взяв меня за руку, словно боялась снова потерять, шустро посеменила на кухню. – А ты, Денис, с Настей не говори так! Будто сам не был молодым. И мне седины не добавил.

Она зыркнула грозно из-под седых бровей. Так, что любой другой растерялся бы. Но только не отец. У него взгляд был похлеще бабушкиного.

– Вот потому и говорю, что знаю, до чего глупость и бесшабашность может довести! И Насте таких ошибок в жизни не надо!

Это был запрещенный прием. И все об этом знали прекрасно. Поэтому замолчали, каждый уткнувшись в свою тарелку. Бабуля – в свою чашку с любимым травяным чаем.

Ошибка в жизни, надо так понимать, – это я. Анастасия Денисовна Астафьева. Рожденная Астафьевой Мариной по залету, и почти сразу же ею брошенная на шею папы. Папа эту ошибку признал, а потом всю жизнь старался исправить. Вот только, дети, в отличие от других ошибок, ластиком не стираются и кнопочкой «делит» их не удалишь. Остается только вкладывать все силы в их воспитание и беречь от подобных же проколов.

Мама и вовсе поступила просто: меня отцу сплавила и унеслась в неведомые дали. Появлялась раз в пятилетку, дарила подарки, опоздавшие на несколько лет, вытирала невидимые слезинки… Сообщала, что очень своею дочерью гордится, и снова исчезала надолго.

Не могу понять одного – почему отец с нею так и не развелся. Мог бы свою жизнь попытаться устроить… Хотя… За это я ему благодарна: потерю отца, ушедшего к другой женщине и в другую семью, перенести не смогла бы.

– Папа… если ты не хочешь заниматься моими проблемами, так и скажи… – Не выдержала, все-таки. Не могу переносить, когда тыкают носом в мое нежеланное появление на свет.

– А разве я сказал такое когда-нибудь? – отец вздохнул, поднимая на меня тяжелый взгляд.

– Ну, ты про ошибки молодости всегда неспроста начинаешь…

– Я их наворотил, мне последствия и разгребать. Угомонись, Настя. И лишнего не придумывай. Ты – моя дочь, и об этом я никогда не жалел. – Он встал из-за стола, уже на ходу прощаясь. – Мама, спасибо, все очень вкусно. Проследи, пожалуйста, чтобы эта пигалица никуда из дома не усвистала.

– Пап, а ты мне сообщишь, когда станет понятно, что можно сделать? – я рванула за ним. Спрятаться дома – это, конечно, классно. Но ведь Глеб еще где-то сидит, избитый и связанный, а мы еще ничего для него не сделали.

– Когда разберусь, тогда и скажу. – Он опять был суров и непреклонен донельзя. – А пока выключи телефон. А лучше – отдай-ка его мне.

– Но… Зачем? И как я буду без него? – не понравилась эта идея совсем. Словно первоклашку наказывал.

– Затем. Чтобы не было искушений включить его и кому-то звонить. Или на звонки отвечать.

Вздохнула. Не та ситуация, чтобы капризничать и доказывать свое право на самостоятельность. Я это право профукала окончательно, как только о помощи попросила.

Отец забрал телефон, рассмотрел заставку – а там была полная чернота, вместо нашей с Глебом фотографии, невесело ухмыльнулся.

– Планшет и ноутбук – тоже сюда неси.

– Но, пап..

– Никаких «но». Делай, что велено!

– А чем я заниматься буду целый день? – вообще не могла представить, как можно остаться без гаджетов до самого позднего вечера.

– Бабушке помоги. Научись у нее носки вязать. Может, когда-нибудь пригодится…

Бабушкины носки были притчей во языцех для всех наших родственников. Она вязала их с какой-то невероятной скоростью и одаривала всех родных и знакомых. При каждой встрече – новую пару вручала. Не важно, что никто такие давно уже не носил.

– Хорошо. Научусь. Но только попробуй не надеть то, что у меня получится!

– Вот такая, Настя, ты мне нравишься намного больше. – Теперь улыбка потеплела, и взгляд уже не давил тяжестью. – Все. Я ушел. А ты не майся дурью, не страдай. Все хорошо будет.

И, о чудо! Он даже поцеловал меня в щеку, приобняв. Как всегда делал раньше. Значит, не так и плохо все. И не так уж он радовался, когда я из дома ушла…

Глава 5

Бабушка стучала спицами, не отрывая глаз от очередного сериала. При этом комментировала почти каждую фразу, звучавшую в ее любимом мыле:

– Ага. Конечно. Бандюганы – они же самые любвеобильные. Правильно. Давай, давай, отдайся ему, озолотит!

Это звучало так эмоционально, что даже я отвлеклась от воспоминаний. Интересно же, что ее так зацепило…

– Ща он тебя как отлюбит, а потом вывезет куда-нибудь в чисто поле! И будет потом драть рубаху до самого пупка, да еще с волосьями! Я ее так любил, так любил, а она меня бросила!

– Бабуль, ты что, с телевизором разговариваешь? – прыснула, надеясь, что она не обидится.

– Ну, а с кем еще? С ним, иродом окаянным! Такие глупости показывают, а девчонки молодые смотрят и верят!

– Так не смотри, чтобы не расстраиваться. – Я уже потянулась за пультом.