Бандит

Пошел к морю, умылся, с неудовольствием осмотрел свою одежонку. Штаны… господи, да я бы такие штаны решился потрогать только палкой! Настолько мерзко и многообещающе они выглядят. Их полчаса надо кипятить, прежде чем можно было бы до них дотронуться! Рубашка не лучше…  дыры, лохмотья, выбеленный от времени холст с остатками былой краски. У нас бомжи одеваются гораздо лучше, чем здешние нищие. Впрочем – видел я картинки из жизни бедняков той же Англии. Эти несчастные одевались ничуть не лучше, а спали так вообще в таких местах, которые приснятся только в дурном сне. Такое и придумать невозможно! Представить только комнату, в которой протянуты канаты, а люди спят стоя, повиснув животом или грудью на этих самых канатах. И за это хозяева ночлежки берут деньги. Спать на полу – можно замерзнуть, или крыса укусит, а так будет намного безопаснее. Жуть, однако же!

Кстати, а кто мне сказал, что здесь обязательно средневековье? Парусные корабли увидел? Так они существовали до самого двадцатого века! Перевозили грузы, и даже воевали! Ну и что с того, что на них нет паровых машин? Может я просто не заметил труб.

Нет, это все-таки было средневековье. И в этом я убедился уже через час, обогнув стену, перекрывающую доступ в порт. Высокая стена, надо сказать – в три роста, а наверху – осколки обсидиана, колотые ракушки – и все это острое хозяйство вмонтировано в раствор. Попробуй-ка, перелезь такую стену! Так-то можно, если знать – как, но нужно ли?

Кстати – так и не понял, зачем нужна эта стена. Вернее – зачем она нужна в общем-то понятно, непонятно – зачем перекрывать доступ в порт. Может, предохраняются от ночных грабителей? Вряд ли. Тот, кто захочет, такую стену перелезет на-раз, если как следует подготовится. Но вот потом… награбленное ведь нужно вывезти! Через забор не перебросишь тюки с продуктами, или ткани, нужна подвода, а значит – вывозить через ворота. А в воротах – охрана, которая может срочно вызвать подмогу. Нет, тут все в общем-то ясно-понятно, если поразмышлять.

Первые люди, которых я встретил в новом мире – это был патруль городской стражи, или если назвать их на земной манер – здешние менты. И вот тут мне окончательно все стало ясно. Кольчуги, на которые нашиты блестящие, надраенные стальные пластины, у пояса – короткие мечи, кинжалы, на плече – копье с листовидным наконечником, на головах шлемы, будто сошедшие с картинок о средневековье – такие я видел у испанских конкистадоров, открытые, со стальным гребнем и полями, как у панамки. Вертится в голове название… о! Морион, вот как назывался такой шлем. Эти похожие точь-в-точь. На голове шлем удерживается ремешком, застегнутым под челюстью.

Мда… тяжко им сейчас, ментам этим… под кольчугой явно стеганый поддоспешник, шлемы сидят по-форме, туго застегнуты, штаны с наголенникаи тоже толстые, как ватные. Представляю, как стражникам сейчас жарко!

Стоп! Откуда я знаю, что это патруль? Что это стражники? И откуда знаю, что от них лучше держаться подальше? От стражников явственно исходит опасность, хотя на лицах у них только скука, равнодушие и… наверное – полное безразличие к тому, что происходит рядом. У них маршрут, его надо оттоптать, а всякие там неприятности вроде хулиганов и грабителей – это не по их интересам.

– Чего пялишься, придурок?! – внезапно вызверился один из стражников, молодой парень с туповатым, красным то ли от жары, то ли от природы лицом – Проклятый мусор!

Он нанес удар так быстро, ловко и неожиданно, что я не успел увернуться. Древко копья угодило мне в плечо, и снесло с ног так же легко, как мальчишка сбивает прутом цветки чертополоха – бац! И нет цветка! Бац! И побеждена непобедимая доселе рать!

Он хотел ударить меня еще, даже шагнул в мою сторону, нацелив копье тупым концом мне в живот, но старший патруля его удержал:

– Зальц, тебе делать что ли нехрена?! Сил много? Так я тебе придумаю работу! Тратишь время на эту погань! Шагай давай! У меня в глотке пересохло, а мы еще маршрут не обошли!

Мне было больно и обидно. За что ударил, скотина?! Ну смотрел я на него, и что?! Как самураи, что ли? Это у них было, читал: встречаются два самурая, с ними идут слуги, тащат поклажу. Один самурай другому, с упреком: «Что-то твой слуга на меня очень уж дерзко посмотрел!» Второй равнодушно отвечает: «Ну, можешь его зарубить!». Примерно такое отношение было к простолюдинам, особенно крестьянам. И нужно это запомнить. Мой нынешний статус таков, что глядеть в глаза я могу только равным себе, а таких наверное не так уж и много. Ниже меня здесь нет никого!

Я конечно же ошибался. Были и те, кто статусом пал гораздо ниже меня. Но в этом я удостоверюсь гораздо позже. А пока – потер ушибленное плечо (синячина будет – ай-яй какой!), и потащился дальше, по дуге обходя стражников патруля. Кстати, заметил – их огибают все, или стараются поскорее миновать, глядя куда-нибудь в сторону. Ну, ясное дело – не дай бог докопаются. Вот же какое тут у стражников уважение! На наших ментов хорошо если не плюют. А если те попробуют применить силу, я уж не говорю об применении оружия – вой поднимется до небес! «Сатрапы! Кровопийцы! Душители свобод!». Вспомнить только несчастных американских полицейских, которые боятся задерживать цветных преступников – что бы те ни сделали. Задержишь – и тебя же потом обвинят в превышении полномочий, а то и вообще посадят в тюрягу. А оно им надо? Тут же стражники изначально и судья, и палачи. Ага… вспоминается пресловутый судья Дредд. Не дай бог такое тупое правосудие…

Вот и въезд на территорию порта. Как и ожидал – у ворот очередь подвод – и с той, и с этой стороны. И довольно-таки мощный отряд охранников – с дубинками, мечами, правда эти стражники не в броне, а в легких кольчугах-майках на голое тело. Здоровенные парни, ручищи – толще моей ноги. Нынешней ноги. Ходят, осматривают повозки, собирают бабло – вижу, как монеты переходят из рук в руки. Вот для чего все и устроено – стена, КПП, и все такое прочее. Бабло – оно и есть бабло, во всех мирах, и во всех вселенных.

Жрать хочется, аж голова кружится! Откуда-то доносится запах жареной рыбы, так меня даже замутило от голода. Дурнота накатила и ноги затряслись от слабости. Если я в ближайшее время не поем… в общем – мое существование здесь долгим точно не будет. Сдохну бесславно, в канаве, пожива для портовых крыс. Противно.

Иду дальше, опустив взгляд, чтобы ненароком никого не затронуть, а сам кошусь по сторонам, фиксируя обстановку, фильтруя информацию, рассчитывая, анализируя обстановку. Просить я не умею, даже не представляю, как это делается… вот если в морду дать, или кошелек тиснуть – это я могу. Умею. Бурная юность в компании можно сказать отморозков – даром она не прошла. Воровать я умею, хотя никогда по-настоящему этого не делал. Опять же – я УМЕЛ, с теми моими пальцами, ловкими и длинными пальцами музыканта. А тут…

Я посмотрел на свою бледную руку, на пальцы, ногти на которых были обломаны, или украшались отвратной черной каймой грязи, и мне стало тоскливо – все-таки наверное это наказание, оказаться в теле ничтожнейшего из ничтожных… Ну все равно как в бродячую собаку, подбирающую гнилую жрачку на общественной помойке. И за что мне это? Видать карма ушла в минуса…

Шагаю дальше по улице, уже не особо обращая внимания ни на прохожих, ни дома – одна, единственная мысль бьется в голове: «Еда! Я должен добыть еду!». Уже и не помню, когда я был так голоден. Голоден до воя, до тряски, до боли в желудке! Может быть даже – никогда. Всегда находилась хоть какая-та еда, пусть это черствый кусок хлеба, или невкусная консервированная каша, или перловка на воде, но так чтобы вообще ничего, чтобы живот подвело от голода – нет, такого у меня не было.

В нос ударил густой запах пирогов с мясом. Рот наполнился слюнями, капелька вырвалась из уголка губ и побежала по подбородку. Я поднял взгляд и увидел толстую, пышущую здоровьем бабу лет сорока рядом с жаровней, накрытой частой решеткой, и на этой решетке румяные, сочные, такие соблазнительные пирожки! Каждый размером с две моих ладони! Господи, как я их хочу! Как хочу впиться зубами в сочный, румяный хвостик этого пирожка!

Откашливаюсь, и стараясь придать своему голосу как можно более жалостливое выражение, прошу:

– Тетенька, дайте пирожок, пожалуйста! Я умираю с голоду!

– Пошел отсюда! Пошел, рвань! – завопила тетка визгливым, пронзительным голосом. И тут же еще пронзительнее закричала – Саган, тут нищий пристает! Клиентов отпугивает! Помоги!

Из дверей позади торговки появился здоровенный толстый мужик едва ли не на голову выше меня и тяжелее килограммов на восемьдесят. Он шагнул ко мне, уцепил меня за шкирку и легко, как котенка поднял в воздух. А потом перехватил второй рукой и шваркнул на мостовую – вот как баскетболисты передают мяч – хоп! И полетел это мяч через все поле туда, куда направила его сильная рука спортсмена.

Вообще-то тут все должно было и закончиться. Потому что «мяч» полетел прямиком под телегу ломового извозчика, нагруженную так, что из бочонков на ней образовалось что-то вроде пирамиды. Лошадь – здоровенная, мохноногая, огромная – явно напрягаясь тащила этот тяжелый даже для нее груз, а обитые сталью колеса повозки сотрясали мостовую так, будто мимо ехала не телега, а что-то вроде танка Т-64. Чудом я пролетел между ног лошади, от неожиданности всхрапнувшей и дернувшейся в сторону под ругань бородатого извозчика, и оказался ровно между колесами фуры – правое колесо прошло в сантиметре от моей правой ноги. Еще чуть-чуть, и меня раздавило бы примерно так же, как если бы по мне проехал трамвайный вагон. То есть определенно перерезало бы пополам.

Повезло еще и в том, что я после удара о мостовую не потерял сознания, и даже успел откатиться в сторону, чтобы не быть затоптанным второй фурой, следующей за первой. Их было пять – огромные, тяжелогруженые, и все похоже что ехали в порт.

Периферией зрения я видел, как толстый мужик едва меня не убивший идет ко мне, шевеля толстыми губами (видимо ругаясь), но я уже поднялся и хромая заковылял прочь, превозмогая боль в ушибленном боку и ссаженной до крови ноге. Мне не хотелось жить в этом поганом мире, и теперь я понимал бывшего владельца тела. Только упрямство и нежелание сдаваться (спецназ не сдается!) гнало меня вперед. Не поддамся! Черта с два вы меня убьете, твари!

Остановился я только квартала через два или три, усевшись на камень возле дороги – больной, несчастный и голодный еще больше, чем был два часа назад. В голове мутилось от боли и голода, ребра болели, и похоже что парочка из них или сломана, или получила приличную трещину. И что теперь делать я совершенно не представлял. Ну совсем не представлял! Разве может современный земной человек, выросший в обществе, подчиняющемся куче законов, направленных на защиту прав и свобод человек, представить, что его можно вот так, походя, раздавить, как мышонка или крысенка. И никто за это не понесет никакой, даже самой малейшей ответственности. Разве за убитую крысу кто-нибудь может ответить? Или за сбитого из «воздушки» голубя. Просто забавная охота – убили, выкинули на помойку. Мусорщики подберут! Зато теперь город будет чище.

* * *

Яра, младшая дочь Главы Клана Орла пребывала в совершенно великолепном настроении. Наконец-то она вернулась в столицу из дурацкой, скучной, тоскливой провинции! Папенька засунул ее в дальнее поместье в наказание за слишком вольное поведение на балах и вечеринках. Оказалось – она слишком фривольно вела себя с парнями, и тем позорила звание дочери такого родовитого господина! Да чем она позорила?! Танцевала с парнями? Так для чего ходят на балы, как если не танцевать?! Флиртовала? Так ведь не допускала никаких вольностей, что бы там кто ни говорил!

И кстати – кто это все на нее наговаривал?! Скорее всего – сестрица Ойна, завистливая, мерзкая тварь! Это ее месть за то, что Керан из Клана Пантеры, наследник Клана, выбрал ее, Яру, для танцев, и во время танца нашептывал ей комплименты. И что, Яра виновата в том, что она красивее своей старшей сестры?! Ойна всегда наушничала папеньке, и всегда была его любимицей. Впрочем – как и у маменьки. Умеет сестрица изобразить из себя невинную и ласковую деточку! И только Яра знает ее подлый и коварный нрав! Эх, и достанется кому-то такое чудо, муженек сто раз пожалеет, что женился на этой ядовитой змее!

Вернулась! Йо-хоо!

Яра высунулась из окна кареты, и с удовольствием вдохнула воздух столицы. Кто-то скажет, что в столице воняет, но для Яры это запах дома, запах веселья, запах жизни! Тут – движение, в провинции – застой и болото!

– Госпожа Яра, не высовывайтесь – неприлично девушке вашего статуса высовываться из окон кареты! – компаньонка Яры, дама среднего возраста и самой высшей степени нудности строго выговорила Яре, чем привела ту в состояние радостной ярости. И Яра в знак протеста высунулась из окна чуть не до половины туловища – а вот вам! Наоборот все сделаю!

Возчик на козлах вдруг выругался, да так грязно, что Яра довольно ухмыльнулась и решила запомнить его слова. В жизни пригодится! Карета толчком затормозилась и замерла, пропуская вылезающий из улицы справа здоровенный фургон, доверху нагруженный ящиками и мешками. На повороте длинный фургон зацепился колесом за фонарный столб, стоящий на перекрестке, и ось повозки опасно затрещала, угрожая переломиться и устроить ее хозяину большие-пребольшие неприятности. Только представить – во-первых фура перегородит половину улицы, где и так едва могут разъехаться две большие повозки.

Во-вторых, груз рассыплется по мостовой, а тут, в столице, только дай повод – тут же налетит толпа стервятников, и хорошо если от ценного груза останется жалкая половина. А ведь еще надо и отремонтироваться! Как-то вызвать сюда мастера по ремонту фургонов! А вызвал – он запросит денег, да еще каких! Увидит безвыходное положение и нанет выкручивать руки!

Но ломовой извозчик заметил опасность, остановил фуру и теперь тихо-тихо, осторожненько подавал ее назад, поливаемый отборной бранью кланового возчика, бывшего солдата имперской пехоты, служащего и возчиком, и телохранителем – если такое понадобится. Следом ехала охрана – двое бойцов верхами, но им ругаться с ломовиком было абсолютно лень. Это точно не входило в обязанности телохранителя, а объектам охраны ничего особо опасного и не угрожало.

Яре надоело слушать ругань возчика и разглядывать бьющегося с фургоном ломовика, и она переключилась на бредущих мимо прохожих, разглядывая их так, будто это были не обычные скучные горожане, а что-то вроде акробатов из бродячей труппы циркачей. Соскучилась по столице, точно!

Внезапно ее внимание привлек человек, сидящий на камне возле обочины – он выглядел забавно и в высшей степени странно – худое бледное лицо с огромными, запавшими в череп глазами. Голова странно острижена – светлые, почти белые волосы будто срезаны каким-то острым инструментом, да так грубо и неловко, что где-то они выстрижены под корень, а где-то торчали пучками, как у диковинного животного. Одежда незнакомца – Яра и не представляла, что ЭТО может кто-то носить! ЭТО даже непонятно как держится на худом теле парнишки! Ах да… точно. Это был паренек, возрастом примерно как и Яра – лет пятнадцать-шестнадцать, не больше. Голубые глаза смотрели куда-то в пространство над улицей, а сам паренек заметно и ритмично раскачивался, губы его шевелились, и он будто что-то напевал – для себя, как мантру, как если бы твердил заклинание! И выглядело это так смешно, так неожиданно, что Яра прыснула со смеху:

– Исильда, посмотри, какой смешной мальчишка! Ой, я не могу! Чего только в столице не насмотришься! Ха ха ха! Посмотри, что у него с головой!

И тут же Яре пришла в голову мысль – а надо отметить приезд в столицу добрым делом! А какое дело добрее, чем помочь первому встречному нищему? Как сказано в священном писании – когда Создатель пришел в город, то первым, кого он встретил, был убогий, покрытый язвами нищий. И нищий попросил у Создателя монету на пропитание. Создатель дал ему вирхем, и нищий тут же исцелился, прикоснувшись к напитанной благостью бога монете. И уверовал в святость Создателя, и пошел за ним, став одним из его адептов. То, что от монеты, поданной Ярой нищий мальчишка вдруг отрастит волосы на голове Яра не верила, она же не инкарнация бога, но почему бы хоть в чем-то не уподобиться нашему великому Создателю?

Она достала из маленького кошелька, украшенного жемчугом и голубыми камешками две полновесные серебряные моменты с профилем Императора, и хорошенько прицелившись, метнула их на колени мальчишке. Попала прямо в ТО самое место и радостно хихикнула, с легким румянцем подумав о том, что наверное отбила ему … понятно – что именно.

Компаньонка сразу же принялась нудить, рассказывая что не надо быть такой расточительной с чернью и поваживать их дорогими подарками, и тогда Яра достала еще одну монету, и не глядя метнула ее в парнишку – просто из протеста и назло нудной тетке. И прикусила губку – монетка, которую она выудила из кошелька, оказалась золотой! Да еще какой – старинным вондом эпохи императора Мерескула, дедушки нынешнего правителя империи. Красивая монетка, она Яре нравилась. Но что делать, если так уже получилось? Все равно приятно – захотела, и обогатила этого смешного нищего! Вон как зашевелился, зажал монетки в кулачок, смотрит, будто оживший мертвец. И правда – странный парень. Бледный, голубоглазый, худой и длинный – из лесных ворков, что ли… видать помесь имперца и ворка. После воркской войны было захвачено много женщин и мужчин, их обратили в рабов, а после этого в империи появилось довольно-таки много помесей имперцев и ворков. Воркские женщины и мужчины всегда отличались своей красотой, особенно экзотичной на фоне смуглых и курчавых южан. Правда, это на любителя. Признаваться, что тебе в постели нравятся воркские мужчины – это в высшей степени неприлично. Все равно как заниматься любовью с животными. Бррр! Яра даже помыслить такого не могла, даже в своих самых смелых и безнравственных фантазиях. Ну… если только иногда… говорят, что воркские мужчины неутомимы в постели и у них очень крупный… хмм…  Тьфу! Яра даже зарделась от того неприличества, что сейчас прокралось в ее прелестную головку.

Наконец-то фургон ломовика расцепился со столбом, карета Яры двинулась вперед, и то ли ворк, то ли помесь ворка с имперцами остался далеко позади. И Яра выбросила его из головы – навсегда. Впереди – веселье, красивые родовитые мужчины, музыка и смех! А все плохое осталось далеко позади. Как и этот убогий бледный нищенка.

Глава 3

«Стееепь… да стееепь… кругооом… путь… далеоок… лежииит…» – не знаю, почему я пел эту песню. Вернее как пел – шевелил губами едва-едва, шипел, свистел и хрипел. А еще – раскачивался, как будто пел мантру. Что-то древнее, глубинное вылезло из недр души и заставило петь эту безнадежную, протяжную песню. Песню-прощание, песню-реквием.

Я умирал. Мой новый организм отказывался жить, и я ничего, совершенно ничего не мог с ним поделать. Ты хоть сто раз скажи: «Халва!» – во рту слаще не станет. Ты можешь бесконечно повторять свои героические слова о преодолении, о том, что сдаваться суть позор для мужчины, но если в желудке уже который день пусто, если нет энергии для поддержания жизнеобеспечения тела – ляжешь и помрешь, как растение, засохшее без полива. И никакой, никакой надежды на улучшение положения у меня нет. Спасти может только чудо, а в чудеса я не верю. Даже после переселения моего сознания в новое тело. Слишком для этого материалист и циник.

Что-то ударило меня в пах – больно, еще бы чуть ниже, и точно я бы свалился от удара по гениталиям. Что, меня уже камнями забивают? Ну что же… последний бой! Так просто я вам не сдамся! Зубами буду рвать мразей!

Фокусирую взгляд, и вдруг вижу у себя в подоле две монеты – белые, блестящие, крупные такие – величиной со старинный дореволюционный рубль. Похожи на рубли времен Петра Первого – и профиль на аверсе монеты будто с Петра. Курчавый большеносый мужик смотрит в пространство, надменно выпятив толстые губы.

Сижу, зажав монеты в кулаке, соображаю, откуда прилетело такое чудо. Соображать трудно – от перегрева на солнце и от голода мутится в голове, сухой язык не смачивается слюной – ее просто нет. Дурак я – уселся прямо на солнцепеке. Белая кожа уж могла бы мне тонко намекнуть на некоторые толстые обстоятельства. Почему я такой бледный? Да потому что не переношу прямых солнечных лучей! Не загораю!

Еще что-то в меня летит, и я автоматически ловлю это «что-то» прямо в воздухе. Реакция у меня есть, да. Моя реакция, Петра Синельникова. Этот лох, в чьем теле я нахожусь, реагирует на все с трехсекундным замедлением. Я же приучил себя к молниеносной реакции – иначе ведь не выживешь. Иначе я не продержался бы на войне битых двадцать лет.

Конечно, никто не гарантирует от случайности – пуля-дура, она летит в одно место, а прилетает в другое, ей достаточно коснуться веточки, или ощутить дуновение ветра, и пошла в сторону, но… бог меня миловал. Ранен неоднократно, и даже довольно-таки тяжело, но… каждый раз полностью восстанавливал свое здоровье. И снова пускался во все тяжкие. Ну а что еще делать, если я не умею ничего, кроме как воевать? Если у меня нет ни семьи, ни детей (вот это спорный вопрос – женщины-то у меня были, и не только те… пониженной социальной ответственности), если я привык спать вполглаза, а на удар отвечать двумя, смертельными ударами? Если гражданская жизнь для меня пресна и даже глупа?

Посмотрел на пойманный предмет, и даже не удивился – после двух здоровенных «рублей» поймать золотую монету размером с николаевский империал – не есть ли это настоящее, правильное завершение чуда? Ну как бы конечная точка чуда – мол, вот ты не верил в него, ты злобный циник, погрязший в своем неверии и атеизме, а вот на тебе! Получи! И что теперь скажешь? Опять не веришь в божественное Провидение, и в то, что чудеса существуют?

Нет, я не уверовал. Во-первых, потому, что для этого мне тупо не хватало соображалки – меня так и мутило, голова кружилась и ноги тряслись. Во-вторых… одного случая… нет – двух случаев для того чтобы так уж сильно уверовать – этого недостаточно. Надо все обмозговать, прикинуть, и на основании полученных данных уже прийти к правильному выводу. Так делают настоящие ученые!

Ну а пока что следует отсюда валить, и как можно быстрее. Мой инстинкт просто-таки кричал, требовал: «Убегай! Ты получил то, за что тебя могут убить! Уноси добычу!». Так хищник, с огромным трудом поймавший кролика тут же утаскивает его в кусты, дабы уберечь от сильных и злых конкурентов. Не уследишь – из зарослей выскочит лев и сожрет не только твоего кролика, но может и тебя самого. Потому – забейся как можно глубже в какую-нибудь глухую нору и сиди там, наслаждаясь теплым мясом и сладкой, еще не застывшей кровью. Я сейчас тот же самый хищник, животное, руководствующееся только самыми простыми и низменными инстинктами – есть, пить, испражняться. И уберечь свое жалкое тело от посягательств более сильных хищников.

Монеты я сунул за щеку – а куда еще их девать? Нести в руках? Руки должны быть свободны, хотя бы для того, чтобы уберечь тело при падении, самортизировать удар о землю. Положить в карман? Да какие, к черту карманы у этого ветхого тряпья?! А во рту, за щекой, монетам лежится очень даже хорошо, и не уроню, и не потеряю. А если случайно проглочу… так они когда-нибудь все равно меня покинут.

Я брел по улице, сам не понимая, куда иду. Переходил перекрестки, заворачивал в переулки, стараясь выбирать те улицы, на которых было как можно меньше прохожих. Инстинкт меня вел. И как-то так оказалось, что я все-таки выбрался из города почти в то место, откуда начал свое погружение в новый мир.

Пока шел – мозги немного прочистились. Видимо движение разогнало застоявшуюся кровь, ну и мою волю сбрасывать со счетов совершенно не нужно. Почуяв, что у меня есть шанс на выживание, я буквально заставил организм слушаться и делать то, что надо в настоящий момент времени. А надо было спрятать добычу там, где ее никто не достанет, и потом отправиться на поиски пропитания – с одной серебряной монетой в потном кулачке. Я ЗНАЛ, что в руках у меня довольно-таки большой куш, и был намерен не позволить отобрать у меня хоть малую его часть. И без приобретенной из чужой памяти информации я знал, что золотая монета, особенно такого феноменального размера – это невероятная ценность, можно сказать фантастическая ценность для обычного человека средневековья. Большинство крестьян в той же Руси за всю свою жизнь не видели ни одной золотой монеты. Максимум – серебро самого низшего уровня, а чаще всего – медяки. Да и не только в средневековье – например уже почти в наше время, при царе Александре Первом солдатам давали жалованье медными монетами в одну-две копейки. Кстати – двухкопеечную монету тех времен так и называли в народе: «солдатки». Только представить – сколько может стоить серебряная монета размером с рубль! И что на нее можно купить! А таких монет в золотой монете содержалось целых двадцать штук! И опять – знание пришло изнутри, из памяти парнишки, имени которого я так и не узнаю.