Записки охотника Восточной Сибири

D. Прочие принадлежности охоты

Едва ли нужно говорить о том, что кожаный патронташ в мире охотничьем всегда будет иметь свое значение.

Много придумано было в последнее время различных охотничьих препаратов, как-то: кожаные кишки для дроби, всевозможных устройств пороховницы, дробовницы и другие вещи, но все они далеко не удовлетворяют тем потребностям, которые вполне может доставить только один патронташ. В нем все заключается: порох, дробь мелкая и крупная, даже можно положить картечь и пули – и все это в одном месте. Носить его удобно и легко. Между тем как при нынешних модных устройствах нужно навздевать на себя пропасть различных принадлежностей. В одно место положи пороховницу, в другое – кишку с дробью, в третье – истонницу, в четвертое – пыжи. Да этак, пожалуй, и карманов недостанет! Ну где же тут ловкость, где удобство? Если придется бежать, что часто случается на охоте, все это трясется, выскакивает из своих мест, колотит тебя в разные части тела – словом, беда да и только! Если заряжать придется, туда слазай, другое отверни, третье сними, четвертое вытащи… просто надо иметь немецкое терпение! То ли дело патронташ, начиненный дома, на досуге, не торопясь, когда заряды сделаны верно по ружью, аккуратно. Нужно зарядить – вынь только патрон: тут и пыжи, тут и порох, тут и дробь – словом, что только потребно. Быть может, многие охотники со мной не согласны будут в этом отношении; пожалуй, скажут, что я отсталый охотник, совсем не слежу за нововведениями, как сибиряк-промышленник; скажут, что я пристрастен к старине и проч., и проч. Я за это на них нисколько не посетую, не мешая им следовать за модой, и все-таки буду держаться в этом случае старинки, сознаваясь в пристрастии только не к патронташу собственно, а к удобству; потому что вовсе не желаю нашивать в своем охотничьем костюме пропасть карманов и кармашиков, а уж тем более возвращаться с охоты избитому, исцарапанному[8].

Но не будем спорить о вкусах, поговорим лучше о сибиряках в этом отношении; сибирский промышленник не употребляет ни того, ни других. Он надевает на себя через плечо широкий ремень, называемый натрускою, к которому привешены всевозможные принадлежности охоты, а именно: спереди небольшая роговая пороховница, которая кладется за пазуху; тут же заткнуты два готовых заряда в костяных трубочках. Заряды эти называются скороспелками, они употребляются только в экстренных случаях, равно как и прокатные пули, которые промышленник, охотясь, носит во рту, всегда в запасе, по две и по три. Прокатными пулями называют такие, которые нарочно сделаны так, чтобы они прокатывались в дуло винтовки сами собой, для особого какого-нибудь случая, чтобы ими можно было скорее зарядить винтовку. Сзади к ремню прикрепляется ремешком же кожаная каптурга (мешочек особого покроя), в которой хранятся пули или дробь; тут же прикрепляется и отвертка, и мешочек с запасными кремнями – все это затыкается сзади за пояс, равно как и ножик, без которого сибиряк никуда не ходит, не только что на охоту, почему ножик прикрепляется уже не к ремню, а к поясу, равно как и огниво, с кремнем и трутом, и маленькая медная чашечка (с наперсток) с горючей серой: это для того, чтобы можно было добыть огонь и во время самого сильного ненастья, когда ветошь, гнилушки, береста, хворост – словом, все горючее, что обыкновенно служит посредником при добывании в сухую погоду живого огня посредством загоревшегося от искры трута, – промокает совершенно, так что нельзя развести огня обыкновенными средствами, при этом употребляемыми; тогда-то вот и прибегают к сере, которая в этом случае играет важную роль, тем более весною или осенью, когда, промокнув до костей, наколачивая зубами, захваченный холодною темною ночью, поневоле захочешь согреться около огонька, но в том-то все и дело, что его-то и трудно добыть в такую погоду. Если же есть с собою горючая сера – половина беды: тогда стоит только зажечь трут посредством кремня и огнива, положить его в чашечку на серу, подуть – последняя тотчас загорится живым огнем и – дело в шляпе: огонь может быть разведен, несмотря на ненастье. Все эти принадлежности, пожалуй, покажутся неудобными и неловкими, а между тем посмотрите, как скоро сибиряк-промышленник заправляет (заряжает) свою винтовку! Употребляя это выражение, многие зверовщики вообще заряд называют заправом.

Необходимо также заметить, что здешние охотники вовсе не употребляют длинных болотных сапогов; они не знают таких нежностей и необходимости болотных охотников, хотя им часто приходится разгуливать по ужасным лесным трясинам, по зыбучим берегам озер, речек и по болотам. Притом, надо признаться, что в здешних местах почти невозможно ходить в болотных сапогах, ибо чрезвычайно утомительно таскать их по кочковатым и неровным местам. Зверовщик одевается легко и удобно; ничего у него не висит, ничего не задевает. На ногах здешние охотники носят обыкновенно так называемые олочки, летом юфтовые[9], а зимою половинчатые (половинки приготовляются из шкур сохатиных, изюбриных и медвежьих). Олочки шьются похожие видом на русские лапти, только проще и удобнее. Хорошие половинчатые олочки, если их только не мочить, можно носить постоянно две и три зимы.

Кроме того, зимою еще носят на ногах так называемые унты, или кутулы. Это не что иное, как мягкие, теплые сапоги; снаружи они похожи на спальные туфли с голяшками (голенищами). Унты, или кутулы, делаются по большей части из барловой[10] гураньей[11] шкуры, шерстью вовнутрь, и притом так, что подошвы выкраиваются из кожи с шеи гурана, которая осенью бывает чрезвычайно прочна и крепка вследствие гоньбы (т. е. течки); впрочем, об этом будет сказано в своем месте, в статье о диких козах. Зимою точно так же носят еще так называемые арамузы, то есть длинные голенища; они делаются из изюбровой половинки и носятся для того, чтобы, ездя по лесу, не рвать штанов, равно как и для тепла. Надеваются они так, что внизу, около пяток, завязывают ремешками точно так же, как и сверху; эти последние называются талыгами прикрепляются к ремню, которым затягивают штаны на пояснице.

На голове во время охоты сибирские промышленники носят небольшие уютные шапочки, сшитые по большей части из различных обрезков звериных шкурок, больше из лапок: лисьих, волчьих, козьих, даже собольих и проч., шапки эти всегда без козырька. Многие промышленники для охоты делают себе еще шапки из шкурки с козьей головы, то есть шкурка снимается с головы дикой козы с ушами и частию шеи, проделывается и придается ей форма обыкновенной шапки или, лучше сказать, ермолки. Конечно, ноздри зверя обрезываются, а глазные отверстия зашиваются. Потом такую шапку сушат и подшивают какой-нибудь подкладкой. Шапки эти называются здесь арогдами. Странное дело, а в такой арогде действительно скрасть (подкрасться) зверя легче, нежели в обыкновенной шапке, в особенности где-нибудь из-за бугра и тому подобного. Надо заметить, что арогды запрещены правительством, потому что было несколько несчастных случаев вследствие ношения промышленниками этих шапок, именно: зверовщики, ходя по лесу, видя одни головы своих товарищей, но принимая их за головы зверей, метко всаживали в них винтовочные пули. Но мало ли что запрещено, да делается украдкой.

Е. Стрельба из ружей

Стрелять хорошо из дробовика и стрелять хорошо из винтовки или из штуцера – разница большая. Самый лучший стрелок из дробовика не может сказать, что он хорошо будет стрелять и из винтовки. Он должен сначала попробовать, а потом уже утверждать. Из дробовика стрелять хорошо может научиться всякий, было бы только терпение, желание и упражнение, а из винтовки, решительно можно сказать, стрелять не всякий хорошо может, потому что тут надо иметь острый и верный глаз, твердость руки и даже всего тела, спокойное состояние духа и хладнокровие. Все эти условия необходимы для охотника, чтобы хорошо стрелять из винтовки. Дробовик же этого не требует: ловкость, проворство, быстрота прицела – главные достоинства стрелка из дробовика. Зоркость глаза тут не играет важной роли – очки помогут слабому зрению, тогда как близорукий человек из винтовки хорошо стрелять положительно не может. Напротив того, хороший стрелок из винтовки может утвердительно сказать, что он будет метко стрелять из дробовика (не говоря только о стрельбе влет). Здешние промышленники, превосходные стрелки из винтовок, совершенно не умеют стрелять дичь на лету. Да и где же им научиться! За болотной дичью они не ходят; если и бьют птицу, то или сидящую на деревьях, плавающую на воде или разгуливающую по степи. Но начни они упражняться, начни они привыкать к этому искусству, наверное отлично будут бить и влет.

Опытному охотнику хорошо известны правила стрельбы из дробовиков; молодому же, неопытному, нужна практика, терпение и любовь к охоте. Он должен дойти сам до всего собственным опытом, но, конечно, прежде, чем узнает все обстоятельства, тесно соединенные с искусством стрельбы, потеряет много времени, а быть может, и страсть к охоте, но тогда тот человек не охотник в душе, а так, что-то вроде охотника до всего, можно сказать, почему он никогда не будет мастером этого дела. Не стану упоминать об общеизвестных правилах, принятых всеми охотниками при стрельбе птиц из дробовиков. Главные основания стрельбы всегда будут одинаковы и никогда не состареются, а тонкости стрельбы на лету нейдут к моим заметкам – я касаюсь только звериной охоты, пишу об сибирской охоте, где мало употребляют дробовики, где дичь на лету стреляют немногие охотники, преимущественно люди заезжие, а я поговорю об здешних общепринятых правилах сибирскими промышленниками при стрельбе из винтовок. Но все-таки сначала скажу об недостатках общих, которых надо избегать как при охоте за птицами, так и за зверями, тем более молодому охотнику – новичку.

Большой недостаток в охотнике, если он слишком горяч, или, как говорят здесь, зарен; этот порок замечается по большей части у людей молодых. Впрочем, я знал и пожилых охотников, у которых горячность, или зоркость, с летами не убывала, а чуть ли еще не прибывала. Беда такому охотнику попасть в такие места, где слишком много дичи: он совершенно растеряется, будет бегать, суетиться, пугать дичь, давать непростительные промахи, расстреляет свой патронташ по-пустому, пожалуй, помешает другому охотнику – словом, испортит все дело и из лишнего богатства сделает скудость. Я знал одного охотника, до того горячего, что он, увидав дичь, не в состоянии был зарядить порядочно ружья: то он просыплет дробь или порох, то зарядит два раза в один и тот же ствол, то всыплет сначала дробь, а потом порох, то не забьет пыжей (что, впрочем, и со мной раз случилось), то не наденет пистонов и проч., а руки тряслись и зубы у него щелкали решительно как в лихорадочном пароксизме. Само собою разумеется, что горячность делает и самому охотнику страшную досаду; кроме того, такому человеку не следует ходить на хищных зверей – там уже с ним может произойти не досада, а, пожалуй, раскаяние, если только он останется жив, которое, быть может, заставит его повесить ружье на гвоздь и вовсе отказаться от охоты. Но, слава богу, если это только тем и кончится! Советую таким охотникам быть похладнокровнее, хоть во время охоты, и стараться себя удерживать. Если видишь, что разгорячился, – сядь, отдохни, полежи немножко, отзови собаку и потом ступай снова, но не торопясь и не горячась; поступая таким образом, можно сделаться хладнокровнее и тогда будешь приносить ягдташи гораздо полнее.

Я сказал выше, что стрельба из винтовки не так легка, как из дробовика, и что хорошо стрелять из нее способны не все охотники. Это истина неоспоримая! Стрельба из винтовки имеет свои правила, свои особые начала. Тут быстрота прицела и проворство не играют такой важной роли, как при стрельбе из дробовика; зато твердость руки и острое зрение составляют главные основания. Спокойное состояние духа также не менее их важно, почему здешние промышленники никогда не скрадывают зверя скоро, то есть бегом; напротив того – всегда тихо и осторожно, чтобы не запыхаться, как говорят здесь, не задохнуться. Вот правила, которых придерживаются промышленники при стрельбе из винтовок.

1) выцеливать предмет нужно не торопясь, потихоньку и, выделивши, не мешкать долго, а тотчас полегоньку спускать курок. Если же быстро дернуть за спуск, или, по-сибирски, нарагдн, то при этом будет, хотя малейшее, сотрясение в винтовке и выстрел последует неверный;

2) во все время выцеливания предмета, а тем более при спуске курка не должно переводить дыхания, словом, не дышать, а быть как истукану. Промышленники, уча кого-нибудь стрелять из винтовки, говорят: ты замри;

3) так как винтовки и штуцера на среднюю дистанцию обыкновенно немножко привзвышивают (то есть бьют выше мишени), то вследствие этого всегда целить (брать) нужно так, чтобы то место, в которое хочешь попасть, как бы сидело у тебя на целике. Сибирские охотники говорят, что нужно подбирать, или же говорят: «бери как убить»; это выражение здесь очень понятно, равно как и утопи целик; их обыкновенно употребляют в таком случае, если кто-нибудь стреляет из чужой винтовки, следовательно, к ней не привык и не знает ее боя;

4) если солнце сильно светит сбоку и резко освещает одну сторону целика, так что другая его сторона кажется темною, то нужно целить так, чтобы смотреть через резку ближе к той стороне, которая совпадает с освещенной стороной целика, или же наводить последний немножко правее или левее мишени, смотря по тому, с которой стороны освещение. Иначе выстрел будет неверен и оббчит в ту сторону, которая противна освещенной стороне целика. Для избежания этого неудобства некоторые промышленники делают над резками особого устройства зонтики из кости, железа, кожи, которые и называются здесь карабчёнами;

5) если придется стрелять круто на гору, нужно подобрать (взять ниже мишени) значительно, смотря по бою винтовки, иначе как раз выстрелишь через, то есть выше мишени;

6) наоборот, если придется стрелять из винтовки круто под гору, нужно брать врезь, то есть в то самое место, куда хочешь попасть, или несколько выше, смотря по силе ружья. В противном случае пуля ударит ниже мишени;

7) когда придется стрелять из винтовки поздно вечером или рано утром, так что резки (прицела) и концевого целика не видно, а едва только можно отличить Чернову ствола от общего мрака, тогда нужно подобрать значительно против того места, куда хочешь попасть. Потому что, не видя резки, приходится смотреть через нее, как бы с подъемного визира, отчего пуля должна ударить гораздо выше мишени. Линию же прицела должно брать по длине темнеющего ствола, который, поворачивая то в ту, то в другую сторону, можно отличить в сумраке. Такая стрельба здесь часто случается при карауле зверей ночью на солонцах и озерах и на глухариных токах;

8) когда же придется стрелять зверя на побегу, нужно спускать курок тогда, как только целик коснется передней части туловища зверя, конечно применяясь к быстроте его бега. Во все время прицеливания не должно останавливать ствола винтовки, а вести его равномерно в руках по направлению бега зверя; если же при спуске курка ствол остановить на одном месте, пуля непременно обзадит, т. е. пролетит позадь зверя;

9) при частой стрельбе, когда ствол разогрелся, заряды летят выше, потому что пороховые газы получают большую упругость;

10) если свет сзади, что бывает при закате или восходе солнца, то мушку (целик) надо брать крупнее, ибо свет луча преломляется у мушки, которая кажется выше, чем она находится в действительности;

11) в сухую погоду пуля летит выше, в сырую и в холод – ниже;

12) для стрельбы крупных и хищных зверей хорошо коничес кие пули из грубого свинца разрезать вдоль с конуса до начала цилиндра, самой тонкой пилкой. Эту продолжительную прорезь аккуратно замазать мягким воском, чтобы при полете пули воздух не попадал в прорезь и не изменял правильности полета. Такая надрезанная вдоль пуля бьет чрезвычайно сильно, особенно при увеличенном заряде пороха, потому что надрезанные половинки конуса пули при ударе, особенно в кости зверя, заворачиваются, разлетаются в стороны и делают рану ужасную, смертельную. Вещь нехитрая, доступная всякому охотнику, и советую испробовать, надеясь заслужить спасибо.

Конечно, можно написать подобных советов целую кучу, но они лучше узнаются и приобретаются опытом на практике, и каждый охотник дойдет непременно до них сам, а не для охотника, хотя и напиши их все, не в помощь – одна скука!

F. Собака

Я уже сказал выше, что в Восточной Сибири борзых и гончих собак почти вовсе нет; хотя изредка и попадаются легавые, но это довольно большая редкость, тем более чистой породы. Собственно же сибирские промышленники, зверовщики, их не держат – незачем! А хотя они и попадаются у сибиряков, то у таких, которые живут поблизости городов, войсковых казачьих правлений, горных рудничных селений, заводов, золотых промыслов и проч., то есть только около тех мест, где есть чиновное сословие. Цель назначения, как и везде большею частию, общая – прихоть! На зверя они почти негодны, однако из ублюдков (помеси легавых с сибирскими) выходят превосходные зверовые собаки. Надо заметить, что здесь эта порода как-то худо ведется; обыкновенно щенки, не достигнув настоящего возраста, пропадают (издыхают), в особенности короткошерстные легавые собаки. С ними по большей части делается какая-то трясучка и судороги, преимущественно в задней части тела; сибиряки говорят, что их дергает; впрочем, эта болезнь отчасти бывает и с сибирской породой собак, но только со щенками и молодыми собаками. Отчего это происходит, объяснить не умею. Но мне кажется, оттого, что эта благородная порода, не нося на себе длинной пушистой шерсти, а гладкую, короткую и лоснящуюся, не в состоянии сносить сурового сибирского климата. К несчастию же, собаки эти завозятся сюда людьми, по большей части не охотниками, которые за ними худо наблюдают и нередко держат их на дворе, совершенно без должного внимания. Я же пробовал здесь выкармливать несколько легавых щенков и всегда с успехом; сам строго следил за их воспитанием и кормил досыта. Вообще собаки, одержимые такой болезнию, недолговечны, малорослы, худощавы и решительно не годны к охоте; их обыкновенно убивают, чтобы не кормить даром и не смотреть на их постоянное страдание, искаженное движение, жалобный, болезненный стон и визг, которые тяжело действуют на ухо самого грубого человека. Я видал много страшных примеров этой сибирской болезни. Странно, что эта последняя в мокрые года сильнее действует, нежели в засушливые. Не есть ли эта болезнь оттенок сибирской язвы, ибо я замечал, что она также существует более в тех местах, где свирепствует язва?

Необходимость легавой собаки всякому страстному ружейному охотнику не безызвестна. Что может сделать самый лучший ружейный охотник без легавой собаки? Куда он кинется без своего верного друга и товарища? Скажите, много ли таких охот, где бы собака была лишнею? Зато сколько таких, где она играет первую роль! Что может скрыться в траве, в кустах, в лесу, даже на воде от хорошей легавой собаки? Она предупредит охотника, она покажет ему, где что есть, заставит его приготовиться и с нетерпением ждет приказания своего хозяина; после повелительного «пиль» бросается и подымает дичь. Обратите внимание на ее приемы, на ее манеры, когда она горячо чего-нибудь отыскивает; сколько в них живости и грации; посмотрите на выражение ее глаз, на движение ее хвоста, когда она над чем-либо сделает мертвую стойку. Как будто она говорит вам, что нашла такую-то дичь! И действительно, зная привычки и манеры собаки, можно положительно знать, над чем она сделала стойку. Зато сколько досады производит на охоте невежливая, худо дрессированная легавая собака. Я знал много охотников, которые от досады и горячности даже стреляли по таким неучтивым собакам и нередко убивали их наповал. Конечно, не стоит и ходить на такую охоту с такими собаками, которые лишь только появятся на болоте, как стремглав бросятся от охотника, распугают всю дичь и не дадут, пожалуй, и разу выстрелить бедному охотнику. Ни угрозы, ни ласки – словом, ничего не помогает! Признаюсь, что тут действительно никакое терпение не выдержит и поневоле возьмешься за ружье. Конечно охотник, беря такую собаку, думает, что она авось привыкнет к охоте, авось не станет горячиться, авось будет послушна и проч., но авось обыкновенно и тут недействительно!

Многие охотники отдают своих собак дрессировать совершенно посторонним людям. Напрасно! По моему мнению, каждый охотник непременно должен сам себе выучить собаку. Это составляет огромную разницу. Поверьте, что собака, выученная чужим человеком, никогда не будет к вам так привязана, не будет вас так хорошо понимать, как в том случае, если бы вы ее выучили сами; тогда она понимает всякое ваше движение, умеет отличить ваш голос, равно как и взгляд, ласковый и сердитый, – словом, как бы поймет ваш характер; тогда как собаку, дрессированную чужим человеком, не всегда и не скоро к тому приучите впоследствии. Эти тонкости хорошо усваиваются у нее только с молодых дней, когда она еще щенок, а не тогда, когда вырастет, обматереет и сделается настоящей собакой. Не думайте, что выучить собаку составляет большой труд; напротив – пустяки, только надо иметь терпение и хладнокровие. Если щенок понятлив и небоязлив, это занятие будет служить вам в часы досуга развлечением, забавой. Но уж если собака ленива, боязлива и притом глупа, тогда все равно – никакой учитель с ней ничего не сделает, из нее ничего не выйдет, и, признаюсь, такую собаку учить скучно и утомительно.

Коль скоро щенки начнут понимать, можно начинать их учить исподволь, без горячности и запальчивости; приучить, главное, к послушанию во всем решительно – стоять над пищей, приносить брошенные вещи и проч.; но никогда не надо щенка с первого раза заставлять подавать поноски через силу, против его желания, а всегда заниматься с ним как бы шутя, как бы играя, уча каждый день. В случае ослушания не наказывать сильно, а обращаться с ним ласково и за послушание и успехи почаще подкармливать лакомым кусочком. Когда собака начнет хорошо носить поноску и будет послушна, тогда уже можно приучать ее к дичи, то есть бросать вместо поноски застреленную мелкую дичь, даже пускать перед ней подстреленную и заставлять ее приносить к себе, но не позволять и к этому, можно дичь поволочить по полу и куда-нибудь спрятать, чтобы она не видала, и заставлять отыскивать; показывать ей чаще ружье, охотничьи принадлежности, давать их нюхать, обтирая их чем-нибудь пахучим из съестных припасов. После этого можно начинать водить на охоту, пуская в траву подстреленную дичь и заставляя ее отыскивать, и, если найдет, покормить чем-нибудь; не позволять ей лаять и гоняться за взлетевшими птицами, даже за это слегка наказывать. Умная собака скоро все это поймет и узнает, чего от нее требуют. Отнюдь не следует молодую собаку посылать в холодную воду и тем более насильно ее толкать или бросать в нее; вследствие этого она всегда будет бояться воды. Многие охотники придерживаются такого правила: не посылать щенка в воду до тех пор, покуда ему не минет год. Кормить нужно теплою, сытною пищею, но отнюдь не горячею и мясною; не давать остатков пищи с уксусом, перцами и соленых; хорошо их кормить овсянкою, молоком и простоквашей с черным хлебом. Многие охотники говорят, что не надо их кормить дичью, полагая, что собаки будут на охоте мять дичь. Я не знаю, насколько это справедливо, потому что видал много таких собак, даже имел одну сам (помесь легавой с борзым), которые ели всякую дичь, даже уток, а подавали убитую или раненую птицу, не помяв ни одного перышка. Вообще легавые собаки от природы не едят дичь, но их можно приучить к этому довольно легко, точно так же, как и отучить ту собаку, которая ест дичь; даже многие сибирские собаки не едят дичи. Отнюдь не следует позволять молодую собаку брать с собою на охоту кому-либо из посторонних, равно как и не следует молодую собаку брать с собою на охоту, тем более в первый раз, вместе со старой собакой, потому что молодая собака непременно станет горячиться, что обыкновенно случается и с немолодой собакой при другой; может перенять от нее какие-нибудь пороки и навек оставить их при себе; от них нельзя уже будет отучить ее впоследствии. Много можно наговорить различных правил и советов относительно обучения легавых собак, но все они более или менее известны охотникам. Да я же и заболтался немного, мне бы и совсем не следовало говорить о легавых собаках, как сибирскому промышленнику, ну да уж так случилось, старая привязанность к охоте с легавой собакой попутала в этом.

Вероятно, многие охотники, даже большая часть, совсем не знакомы и по описанию с сибирскими собаками! Собаки эти составляют совершенно отдельную породу. Посмотрите на них, какие они некрасивые: острорылые, мохнатые, со стоячими ушами, с большими мохнатыми хвостами, – дворняжки, да и только! А зато посмотрите-ка их на охоте с сибирским промышленником! Охотничьи сибирские собаки не составляют отдельной породы между обыкновенными дворовыми собаками: по виду и происхождению они совершенно одинаковы. Из щенков выбрать такого, который бы впоследствии оказался охотничьей собакой, решительно невозможно, хотя и есть приметы для выбора, которых придерживаются здешние промышленники, как-то: длинная, острая затылочная кость; большие, широкие ноздри (норки, как здесь говорят); живые глаза; здоровые, сухие лапы; широкие вздутые ребра и проч., но все эти приметы неположительны. Когда же щенки подрастут, то промышленую собаку (охотничью) узнают различным образом: то она станет гоняться за курицами, за свиньями, за телятами, то она задавит где-нибудь полевую крысу или даже курицу – словом, ее сейчас видно. На это-то и обращают внимание и даже нарочно приучают ее к таким проделкам, но отнюдь не наказывают. Когда же она подрастет, ее берут с хорошими старыми собаками за промыслом и стараются непременно чего-нибудь добыть – козу либо зайца – и дадут ей нарочно полакомиться добычей: бросят кусочек мяса, отдадут внутренности и т. п. Это делается для того, чтобы сразу приохотить собаку; затем ее уже начинают наказывать за домашних животных, но не сильно. Мало-помалу она сама от прежних привычек отвыкнет и пристрастится к настоящей охоте: так что стоит только хозяину подать малейший знак, что он собирается в лес, она уже с ума сходит от радости. Замечено, что хорошие промышленые собаки, точно так же, как и легавые, грезят во сне: машут хвостом, перебирают лапами, будто бегут; тявкают, как бы завидя зверя, и проч., тогда как простые дворовые собаки почти никогда не грезят во сне, да и с чего им грезить, когда они, живя дома, постоянно видят перед глазами такие предметы, на которые по привычке смотрят равнодушно, которые не производят на них особого впечатления, воображение их не тревожат домашние животные; тогда как промышленая собака, имея врожденную страсть к охоте, прогнав хотя однажды какого-нибудь зверя, уже раз возбудивши свое зрение незнакомым предметом, невольно получает глубокое впечатление и потому непременно будет грезить во сне.