Человек слова

После этой лаконичной просьбы Он вновь уставился в пространство. Она видела Его профиль. И потом, когда она будет думать о Нём, может, из-за того, что Он чаще сидел за стойкой, чем за столом, она будет представлять себе Его профиль. И под звучание фразы этой песни, которую Лот слышала в первый раз, а может, и не в первый, но в любом случае к ней впервые прилипла эта фраза «smoking, drinking, never thinking…». Отказ думать, о котором шла речь в этой строчке глубоко поразил Лот. Поначалу она просто засела у неё в голове, как любая другая навязчивая фраза из песни. Но оказалось, что она прекрасно описывала отношение Кометы ко времени, к самому существованию, к отчаянию и горечи размышлений… Для такого человека, как Он, побег от компромиссов, даже кратковременный, ассоциировался лишь с мгновениями, проведёнными за барной стойкой; только этот предлог и мог Ему позволить вкусить блаженства богов и на секунду забыть о больших и малых человеческих преступлениях, которые вызывали в Нём такое отвращение и которые Ему так трудно было изгнать из своей повседневной жизни.

Позже Лот поймёт, что Билли Холлидей советовала никогда не думать именно о будущем («never thinking of future»). Очень кстати, поскольку это был один из самых интересных уроков, которые Лот усвоит от Него: игнорировать будущее с олимпийским спокойствием, концентрироваться на настоящем, всегда более насыщенном, достигать тем самым, как ни парадоксально примирения с будущим, поскольку Он не ограничивал его ни предположениями, ни проектами, ни попытками предугадать. Жить с Ним означало постоянно стоять на страже настоящего.

За примерами далеко ходить не нужно, эта сцена в баре – прекрасное тому подтверждение. Часы идут, а ситуация никак не движется вперёд, в будущее. «Поставь песню для этой дамы», – сказал Он. И всё. И так несколько часов. Но, вообще говоря, Он ей подарил песню. Было ли в этом что-нибудь, кроме учтивости, которой требовал момент? Наверное, нет. Ей оставалось лишь читать Его, как книгу. Будучи писательницей, Лот умела читать мысли. Это то, что объединяет писателей с параноиками. Вот только параноики уверены, что правильно читают мысли, а сочинители романов знают, что могут ошибаться, и действуют на свой страх и риск. Лот попыталась Его прочитать. Правда, сделать это было непросто, особенно в профиль. Да это и в целом было сложно. Сложно, когда Он думал, так как Комета по самой своей природе был мыслитель, и его мысли оказывались слишком отточенными и глубокими для неё, никогда не изучавшей метафизику. Сложно, когда казалось, что Он ни о чём не думает, как в те излюбленные моменты, когда Ему нравилось, как они это называли, «полировать стекло» (стекло бокала, разумеется) – тогда все дневные демоны растворялись в музыке и все страхи человечества притуплялись под уютным покровом ночи. От попыток прочитать его мысли у Лот начинала болеть голова, и в конце концов она решила прекратить это и обратить внимание только на Его поведение, а оно, как светящаяся вывеска, удручающе предупреждало: «Оставьте меня в покое».

Что же делать? Может, светящаяся вывеска совпадала и с Его мыслями тоже. А может, способа добраться до Его мыслей не существовало. Пребывая во власти музыки, Он был неподвластен воздействию каких-либо других раздражителей, и Лот стало ясно – она должна продумать какую-нибудь стратегию, потому что Он точно не стал бы сходить с экрана, чтобы отправиться на её поиски, как искатель приключений Бакстер[11] – на поиски своей официантки. Лот, конечно, была не против много раз пересматривать один и тот же фильм, но ей (вечно увлечённой будущим) уже захотелось увидеть следующую сцену. Для начала она принялась оценивать желание, которое ненароком могла пробудить в Нём. Она опиралась на некоторые признаки, замеченные при их случайных встречах. Признаков было три, и, по правде говоря, все они выглядели не очень убедительными.

Первый – взгляд. Годом ранее они встретились на работе в обеденный перерыв. Тогда она почти никого не знала, лишь трёх или четырёх коллег, которые позже стали её хорошими подругами. В той части стола, где она сидела, завязался разговор о словах песен. Ей вздумалось отпустить неосторожный комментарий о мачистском содержании и порой жалостливом тоне мексиканских песен, которых вообще-то она слышала довольно мало. Некоторые, лукаво улыбаясь, предупредили её, что она высказала очень рискованное мнение и советовали поостеречься, чтобы оно не дошло до ушей Кометы, если ей не хочется стать жертвой Его острого языка. Тем не менее, именно те, кто её предостерегал от публичного осмеяния, коварно передали её слова на противоположный конец стола, где сидел Он. Услышав их, Он поднялся, готовый к битве с обидчиком, бесчувственным, не знакомым с глубокой поэтичностью мексиканских корридос[12], уапангос[13], стихов Эспарса Отео, Чава Флореса, Чучо Монхе, Мануэля Отона, и рискнувшим высказать подобную мысль. Но оказалось, что этот невежда – женщина. Комета, готовый защитить честь народных поэтов, заметил это, уже подняв было своё благородное и острое копьё. «Ах, так это дама», – сказал Он в высшей степени уважительным тоном, разочарованный из-за невозможности дать бой и обезоруженный подобным недоразумением. Однако Он превозмог смущение, внимательно посмотрел прямо в глаза Лот своим тёмным взглядом, который никогда не отводил, поднял бокал и запел роскошным баритоном.

Чтобы доказать, что мексиканцы не грубые мужланы и конечно же не делают из себя жертв, Он пропел строфу из «La chancla[14]». Исполнил ещё несколько стихов, чтобы продемонстрировать ей скрытый в них юмор. И наконец, чтобы показать, что за кажущимся мачизмом прячется бесконечная нежность, он спел «La casita[15]» («tiene en el frente unas parras / donde cantan las cigarras / y se hace polvito el sol[16]»). Он не допел её, закончив на словах: «Pues con todo y que es bonita / que es muy chula mi casita / siento al verla un no sé qué… / Me he metido en la cabeza / que hay allí mucha tristeza /…creo que porque falta usté[17]».

После чего, продемонстрировав ей всё, что Он хотел продемонстрировать, Комета отвёл глаза и опустился на стул. Лот всё ещё сидела с раскрытым от удивления ртом, когда Он вернулся к оживлённой беседе с соседями по столу и явно забыл про неё. В последнем она была настолько уверена, что, если подумать, то этот признак можно было расценивать как не значивший ничего.

Второй признак: учтивость. На работе Он говорил с ней очень учтиво. Но так Он говорил со всеми. С другой стороны, она давала Ему мало поводов для общения. Избегала Его. Он её пугал. Она была уверена, что с ним можно было говорить только о метафизике, кантатах Баха, фрактальной теории или о чём-то таком ещё. Или – о кухне и футболе, темах, в которых она была полным профаном. Изо всех возможных тем самой доступной ей показалась первая, и она втайне начала читать «Критику чистого разума» в надежде на то, что однажды сможет заговорить с Ним. Но как-то утром, на работе она стала свидетелем одной сцены, которая заставила её раскрыть рот от удивления. Одна коллега, сидя рядом с Кометой, рассказывала Ему (с кучей никому не интересных деталей) о том, как потеряла серёжку. Рассказ сопровождался подробнейшим описанием самого украшения. Девушка объясняла, где потеряла её (дома). Как потом попросила своего парня, чтобы он помог найти серёжку. Она также не поскупилась на прямую речь, которую женщины обычно используют, чтобы рассказать о чём-то: «Пере, помоги мне найти серёжку», – сказала я ему. «Ну конечно! Заняться мне больше нечем!» – ответил он мне. Она сообщила, что ответила ему: «Я говорю, что она, наверно, где-то здесь, дома». Она рассказала Ему также, как описывала своему парню эту серёжку (снова со всеми подробностями). Рассказала о каждом уголке, в котором они её искали. И о том, как наконец она нашла пропажу. После этой истории, рассказанной так занудно, коллега ещё и вынула серёжку из уха, чтобы Комета смог её детально рассмотреть. Лот, которая не представляла себе, что могло бы ещё менее заинтересовать Комету, чем серёжки, не верила своим глазам. В довершение ко всему, девушка окончила свой рассказ совершенно банальными рассуждениями на тему случайностей (она осмелилась рассуждать с Ним о случайностях!). Но её рассуждения оказались кстати, поскольку сила случайностей была так велика, что через неделю… она потеряла другую серёжку! И снова принялась рассказывать, так же подробно и с тем же занудством. А Он внимательно смотрел на неё, открыто и дружелюбно, безо всякой угрозы, и тщательно скрывал намерение её задушить. Но может, у Него вовсе и не было такого намерения! Терпение, которое Он проявил, превзошло все ожидания Лот от темперамента этого мужчины. Таким образом, она открыла для себя, что не стоило читать Канта, чтобы заговорить с Кометой, что с ним можно побеседовать и о тривиальных вещах, не вызывая при этом желания сбежать. Тот случай Лот расценила как благое предзнаменование, как добрый знак. Как минимум, Он будет с ней вежливым (почти наверняка).

Третий признак: чашка чая. Эта сцена случилась намного позже двух предыдущих. Как-то весной, после обеда с коллегами, она чувствовала себя неважно и, прежде чем пойти домой, захотела выпить с Ним кофе. Первый бар, в который они направились, оказался закрыт, во втором было слишком много народу, так что в конце концов они поднялись к Нему домой, и Он заварил чай. Кофе у Него не было. Лот чай не любила, но ей понравилось, что чай любил Он. Ей нравились люди, которые пили чай, всегда более спокойные и созерцательные, чем любители кофе. В тот день чай ей даже понравился. Так происходило потом и со многими другими вещами, вкус которых она никогда не смогла бы оценить, не будь Его. Она была очень уставшей и решила рассказать Ему, почему её сердце было разбито. «Это из-за свадьбы», – сказала она. (Теперь она знала, что с ним можно было говорить о серёжках, а «серёжки» и «свадьба» были для неё вещами одного порядка). Он вначале не понял. Конечно, на работе Он слышал, что она вот-вот выйдет замуж, но наверняка забыл об этом. Разумеется, разговоры про «свадьбы и серёжки» влетали Ему в одно ухо и вылетали из другого. Тогда она объяснила, что у неё стали появляться сомнения, ужасные и губительные. Она сказала, что ни в чём уже не уверена. Что каждый день говорит своему будущему мужу: «Я убеждена, что ни черта у нас не получится». Она подробно пересказала Ему все их разговоры и добавила, что готовится к свадьбе без особого желания. И что из этого ничего хорошего выйти не могло. (Единственное, что ей точно удалось, это окончательно расстроить её будущего мужа, убедившегося, что она права, и отказавшегося от матримониальных планов). «Не знаю, зачем я говорю ему все эти вещи и рисую всё в чёрном цвете», – сказала она Комете, который долго хранил молчание и наконец спросил с обезоруживающей простотой:

– Так ты любишь его или нет?

– Всё не так просто… – ответила она. – Вначале он мне так понравился, что я решила влюбить его в себя, чтобы влюбиться потом самой (чем раньше, тем лучше), и он и правда влюбился. А потом, когда настала моя очередь, что-то пошло не так… У меня не получалось влюбиться, как я задумала, не получалось любить его, как я себе это представляла, но я упорствовала. Кроме того, он обладал всеми качествами мужчины, достойного любви, но чем больше я старалась, тем хуже у меня выходило… Я хочу полюбить его, больше всего на свете, но не могу. Он говорит, что если я не могу, то лучше нам расстаться. Но я и этого не могу.

Комета снова налил себе чаю и сказал:

– Вы, женщины, – очень странные существа. (В таких фразах Он никогда не говорил «дамы»).

Она продолжала:

– И вот я думаю: ведь это не Абсолютная Любовь, если она полна сомнений с самого начала, правда?.. Значит, это Любовь Относительная, совсем обычная… но не Абсолютная, нет. – Она сделала паузу в надежде на то, что понятия «относительного» и «абсолютного» вызовут у Него философский интерес, и тогда Он, возможно, скажет что-то более определённое. Но не тут-то было, Он остался верен своей привычке всегда спрашивать о том, что собеседнику казалось само собой разумеющимся, и поинтересовался:

– И что же такое абсолютная любовь?

Лот всегда была готова говорить на эту тему. И сейчас она могла бы рассказать много чего, но вспомнила «Вечный сон» и сказала:

– Это то, что всё устраивает как надо. То, что заставляет исчезнуть всех твоих демонов… Не потому что их больше нет, а потому, что ты перестаёшь видеть их… То, что сводит на нет все твои тревоги, не потому что они перестают существовать, а потому, что больше тебя не тревожат… Она всё исправляет, абсолютная любовь. Помнишь последние слова, которыми Марлоу и Вивьен обмениваются в «Вечном сне»?

Надо же, Он не помнил. И это при том, что после Джона Вейна Богарт был его самым любимым актёром, а Бэколл – самой любимой женщиной из всех. Несмотря на то, что смотрел этот фильм сотню раз, Комета никогда не мог вспомнить что-то специально, или когда его просили, а только если это само приходило ему в голову.

– Так вот, когда Марлоу уже закончил расследование и готов уйти, она спрашивает его: «А как же я?» Он говорит: «Ну… а что с тобой такое?» И она ему отвечает: «Ничего, в чём ты не мог бы помочь». Понимаешь?

Он улыбнулся, возможно – простодушной импульсивности Лот.

– Эта мысль меня вдохновляет, – продолжала она. – Любовь-симбиоз. Когда есть тот, рядом с кем тебе больше ничего не нужно. Мне претит принцип «справляйся сам», «гармония в тебе самом» и так далее. Полная чушь! Вот уж нет! Это же потрясающе – найти мужчину, или женщину, кого угодно, кто тебя исправит, развлечёт и изменит. Разве это не здорово: жить благодаря другому человеку, а не самому себе, уже сидящему у себя же в печёнках? Человеку, с которым можно жить в тесном симбиозе, как рыба-прилипала и акула?

Она вдруг подумала, что симбиоз предполагает выгоду для обоих его участников, и засомневалась, может ли акула получить какую-нибудь пользу от рыбы-прилипалы. Она хотела было привести другой пример, но не нашла ничего подходящего и продолжила:

– И наконец, меня вдохновляет само понятие абсолютной любви. Правда, я могла бы полностью довериться только тому мужчине, который постоянно подпитывал бы мою душу, у которого были бы неисчерпаемые ресурсы… А для чего ещё нужен мужчина, если не для того, чтобы пользоваться его ресурсами? Я всегда буду искать именно это. А если такой любви не существует, тем лучше: продолжу свои поиски, мне нравится искать. Но… Что если она существует? Чёрт возьми! Да об этом поют во всех песнях, об этом говорят все произведения искусства, большие и маленькие. Что же они – врут?

После такой вдохновенной речи она сделала паузу. Но Он в ответ ничего не говорил. Ни что такая любовь существует, ни – что не существует. Ничего. И тем не менее, в тот самый вечер, Он начал приводить в порядок её душу. Как? Понятия не имею. Что он сказал такого, что уже поправил в ней, как минимум, в тот вечер? Возможно, после этой неожиданной исповеди (неожиданной для Него, поскольку они были едва знакомы) Он должен был сказать ей что-то. Но на самом деле, единственная фраза, которую она помнит:

– Ещё чаю?

* * *

Они выпили чаю. Она почувствовала себя окутанной невероятной душевностью, хотя они почти не прикасались друг к другу и Он почти ничего не говорил. Но Лот поцеловала Его в губы, её удивило, до чего они мягкие, потом они обнялись и попрощались. Она чувствовала себя так, будто Он сказал что-то вдохновляющее или дал какой-то важный совет. Но Он ничего не сказал, ничего не сделал! Вскоре она поняла, что это было одной из странных способностей Кометы. Часто Его друзья вспоминали: Он «помог нам в критический момент», «дал неоценимый совет». Но… Как он это делал? Трудно сказать. Почему простые фразы в его устах становились такими мудрыми? Был ли тому виной его глубокий и низкий баритон? Происходило ли это из-за того, что думать, говорить и действовать было для него одним и тем же? Или из-за того, что он толком-то и не давал советы, не высказывал своё мнение, но время от времени говорил что-то такое, что могло сразить тебя наповал? Было ли это из-за того, что Комета никогда ничего ни от кого не хотел, и таким образом собеседник чувствовал к себе глубочайшее уважение, порой чрезмерное, и чувствовал свободу? Почему так происходило? Она ещё не знала.

Тем вечером, вспомнив о трёх признаках, Лот сделала любопытное открытие. Осенью 87-го ей было двадцать семь лет, но она уже пережила продолжительные и бурные романы и ощущала себя очень старой и опытной. Впервые она смутно поняла, почему простые и влюблённые в неё мужчины в конце концов будили в ней какую-то жестокость, а иногда и несвойственную ей словесную агрессию, разрушительную силу, которая её даже пугала, энергию протеста, которая делала абсолютно несчастной и её, и этих мужчин. Она начала догадываться, что была не готова отдавать свою любовь взамен (всего лишь) любви и горстки стандартных достоинств. Что не знала, что делать с мужчинами, которые приходили к ней со всей своей любовью на блюдечке, и чувствовала себя из-за этого виноватой. Что она хотела не просто получить от них любовь, а чтобы они сводили её с ума от любви. Её. Ей вспомнилась обложка одной книги, которую она прочла в шестнадцать лет. «Безумная любовь» Андре Бретона. Там, на обложке, было ясное небо и одна фраза, которую она всегда неправильно понимала. «Je te désire d'être follement aimée» гласила фраза, «Желаю тебе быть безумно любимой». В шестнадцать лет она не догадалась, чем ей так не понравилась эта фраза. Теперь она это знала: пассивной формой глагола. Она-то хотела отдавать любовь, а не получать её. Она охладевала от одной мысли быть нужной, необходимой, быть объектом обожания. Наоборот, обожать до безумия, чувствовать бесконечную жажду и откладывать её утоление (ненавистное утоление) – вот чего желала она. И поэтому ей нужен был мужчина, не падкий на женщин. Мужчина, которому хватило бы деликатности и умения внушить ей, что в ней не нуждается. Мужчина, который никогда бы не ждал встречи с ней, потому что ему хватало того, что есть. Мужчина, который, хоть у него не было ничего, не нуждался ни в чём. Мужчина, готовый ставить свою свободу превыше всего, даже превыше неё. То есть, одним словом, тот, кого она, сама того не зная, всегда искала: кто-то, кто в ней не нуждался.

Таким мужчиной оказался Он.

Он.

«Не так-то просто найти мужчину, в котором всё есть», – подумала она. «Или лучше сказать, не так-то просто найти мужчину, который, имея всё, не предпочёл бы пренебречь тобой».

Её сбивали с толку стереотипы того времени. Стереотипы того времени утверждали, что современные женщины хотят иметь внимательных мужчин, мужчин, которые готовы совместно принимать решения, разделять ответственность, дела и обязанности… И она, поскольку ещё не была женщиной в возрасте, думала, что она современная женщина и верила в это. Но нет, на самом деле она была не такой. Для чего ей нужен был мужчина, готовый совместно принимать решения? Ничто не казалось ей столь отвратительным, как искать консенсус в банальных повседневных вещах. Ей совсем не хотелось выполнять совместно обязанности, скорее наоборот, распределить и разделить их в зависимости от способностей и умений обоих. И ещё меньше ей хотелось, чтобы её мужчина был чрезмерно внимателен, чтобы помнил о её дне рождения и оказывал знаки внимания. На самом деле, они её очень раздражали. Наверное, это было наследственное. С самого детства она помнила, как её родители стояли перед витриной одного ювелирного магазина. Её мама восхищённо высказалась по поводу одного кольца с бриллиантами, выставленного там. Тогда отец ей ответил: «Возможно, я когда-нибудь смогу купить его тебе». «Ни в коем случае, – ответила она, – я совсем не капризна: если ты и решишь подарить мне что-то, предпочитаю, чтобы это были земли». Маме Лот тоже не нравились знаки внимания.

Что касается Лот, ей не нужны были ни земли, ни бриллианты. Она принадлежала к тому поколению, которому не довелось пережить голод и которое мало ценило материальные блага (это было своего рода небольшое отступление в непрерывной смене поколений, как если бы это была ошибка, тотчас исправленная). Но для неё приоритетом всегда оставались духовные ценности, а не практические и приземлённые. То, что она искала в мужчине, было гораздо более сложным. Он должен был иметь роскошный внутренний мир. Особенную внутреннюю атмосферу, которая могла бы захватить её и которой он мог бы поделиться. Это и было то, что она искала.

* * *

Но мы по-прежнему за барной стойкой. Уже два часа ночи, и, похоже, других посетителей сегодня уже не будет. Возможно, с улицы кажется, что бар закрыт. Не исключено, что они просто забыли открыть наружную деревянную дверь, через которую она и пробралась, когда ещё было слишком рано, чтобы открывать. Она сломала себе голову, думая о том, как вести себя, чтобы остаться с Ним, не спрашивая разрешения. Это сложно. Она всегда была очень сдержанна, когда влюблялась. У неё есть мать – да, та самая, которой не нужны были бриллианты, та самая, которая хотела разложить яйца по разным корзинам – которая всегда внушала ей, что никогда в жизни нельзя идти за мужчиной. И она не собирается этого делать. В сложившихся условиях кто должен идти за кем, если она не может идти позади, и Он никогда не пойдёт? И если всё не так, как же совпасть? Ночь обещает быть непростой. Остаётся только одно решение: оставить всё как есть. Дать случиться тому, что должно случиться. И затем, когда придёт время уйти, что, похоже, произойдёт не скоро, они уйдут вместе, и она пойдёт рядом с Ним. Ни позади, ни впереди.

Да. Они уйдут отсюда вместе, совершенно естественно, без слов. Это осенняя ночь. Их шаги по брусчатке будут раздаваться в тишине улицы, ведущей к Его дому. У Лот возникнет ощущение, что уже на протяжении долгого времени она не дышала чистым воздухом. Они пойдут рука об руку, Комета, глядя на неё с тем удивлением, с каким смотрят на вещи после нескольких выпитых бокалов, как если бы они материализовались перед тобой по волшебству и могли бы исчезнуть в любой момент. Она захочет навсегда остаться в этом городе. Комета ничего не скажет, только будет насвистывать «A love supreme», и будет казаться, что Он не помнит о существовании девушки, идущей рядом. Наверняка в какой-то момент он признаётся ей в вечной любви, но тут же забудет об этом и продолжит идти рядом. Он будет казаться отсутствующим, но не безразличным, не пренебрежительным, не индифферентным, а очень деликатным и по-своему нежным. Лёгким. Она подумает: «Я могла бы исчезнуть, и ничего бы не произошло». «Могла бы уйти, и он никогда бы не позвонил мне». «Могла бы испариться, и Он сказал бы: «О, надо же, как интересно!» – и продолжил бы насвистывать свою песню». Снова и снова Лот будет думать об открытии, которое она сделала днём: «Какой прекрасный способ быть самодостаточным!» – воскликнет она в тишине. И, возможно, именно поэтому, ей захочется остаться и следовать за Ним куда угодно, в ад, если потребуется. И она продолжит идти рядом, пребывая в спокойной уверенности, что вместе они точно куда-нибудь придут.

Б1

Это вы мне?

Дождливая пятница, осень 2003 года. Всю ту неделю мне не даёт покоя одна и та же фраза («У меня предчувствие»), как привязчивая песня, которая незаметно проникает в голову и от которой не отделаться, и ты стараешься изо всех сил случайно не запеть её. Так и я старалась не произносить эту фразу. «У меня предчувствие», – могла бы я говорить каждый день на той неделе. Но не сказала. И к лучшему. Всё равно не поможет. Я не сделала этого, во-первых, из суеверности, а во-вторых, из деликатности: нельзя такое говорить в присутствии человека, которого нехорошее предчувствие касается. Это и плохая примета, и неэтично. Так что никто дома не произнёс эту фразу – ни в понедельник, ни во вторник, ни в среду, ни в четверг. Неделя заканчивается сегодня, в пятницу. Сегодня эта фраза неожиданно приобретёт ошеломительный смысл.

Дождливая пятница, осень 2003 года. Шестнадцатая осень с момента нашей первой встречи в баре. В баре, повидавшем всякое за долгие годы. Два совладельца закрыли его и уехали работать за границу. А потом умерли. Ф., которому было немного за тридцать, попал в аварию за два месяца до рождения первенца. Той ночью он возвращался с долгой, полной задушевных разговоров встречи с М. – другом и бывшим напарником, которому в пятьдесят лет диагностировали рак без шанса на излечение. Первоначальное очарование этого места исчезло вместе с ними. Недавно ещё один наш друг выкупил его, восстановив в первоначальном блеске. Но мы наведываемся туда не часто. Мы никогда никуда не ходим по ночам. Только днём.

Странная и выматывающая неделя. Уже некоторое время назад у Него начались непонятные боли и жжение, не связанные с физической нагрузкой. По Его словам, как будто огонь в плече, который обжигает и тут же проходит. Мы, конечно, пошли к врачу – хорошо, что не пришлось тащить Его силком, потому что Он противится ходить к врачам, всегда противился. «Шейные позвонки», – сказали нам в первый раз, когда во время отпуска пришлось вызвать местную скорую. Поскольку, несмотря на лечение, боль продолжалась и сопровождалась необычными симптомами, несколько дней назад Он пошёл к врачу, которому доверяет. Это один из врачей, славящийся своим умением точно ставить диагноз, и к тому же наш друг. Но медицина – наука не математически точная, и множество мелких нюансов могут привести к ошибке, особенно когда пациент не из тех, кто проводит жизнь, вечно ходя по врачам. Более того, у Него никогда не было симптомов, хоть как-то свидетельствующих о том, что через пару часов его поразит клинок смерти. На самом деле Он всегда был не похож на других – и телом, и духом. Ему сложно идентифицировать боль. Говорит, это потому, что у Него никогда ничего не болело. В детстве – да. Но этого Он уже не помнит. В детстве Он страдал от разных древних, словно взятых из книг болезней, таких как тиф, от которого едва не умер, или этиловая кома, в которую Он впал в возрасте шести месяцев по вине няни, давшей Ему бутылочку с медицинским спиртом вместо минеральной воды. А ещё в юности Он переболел пневмотораксом, о чём вспоминал с большим удовольствием. Вынужденный соблюдать постельный режим, Он непрерывно принимал у себя гостей, вёл глубокомысленные беседы и читал запоем, в то время как Его родители состязались за звание кулинарного гения, готовя для Него изысканные кушанья.