Художественная культура Санкт-Петербурга XVIII века

Мусикийский Г. С. 1707. Портрет Петра I. Эмаль. Гос. Оружейная палата

Таков, например, «Семейный портрет Петра I» (1716 г.), изображающий никогда не существовавшую семейную идиллию. Композиция, вписанная в удлиненный восьмиугольник, построена в соответствии с принципами французского классицизма: головы Петра Великого, царевича Алексея и юного Петра Петровича (который умер в раннем детстве, но изображен на миниатюре лет на десять старше своего возраста) являются вершинами правильного треугольника. Выпадающая из треугольника фигура Анны Петровны уравновешена драпировкой с виртуозно прописанными складками. Драпировки, архитектурный фон и нарядная цветовая гамма – наиболее сильная сторона данной работы. Художник еще плохо владеет анатомией. Он не умеет писать руки и лица. Ноги Петра I непомерно коротки и худы, а головы царя и царицы слишком велики. Мастер, скорее всего, не видел принцесс. От того их лица являются уменьшенной копией лица матери.

Мусикийский Г. С. 1716. Семейный портрет Петра I. Эмаль. ГИМ

Лучшими в наследии Г. Мусикийского являются парные портреты Петра I на фоне Петропавловской крепости и Троицкой площади в Петербурге (1723 г.) и Екатерины I на фоне Екатерингофского дворца в Петербурге (1724 г.). Рисунок и моделировка полуфигур, изысканное сочетание высветленных контрастных тонов свидетельствуют о резко возросшем мастерстве. Наряду с портретами Л. Каравакка и бюстами К. Б. Растрелли эти миниатюры могут считаться образцом барочного парадного портрета.

Мусикийский Г. С. Портрет Петра I на фоне Петропавловской крепости и Троицкой площади в Петербурге. 1723. Финифть. ГЭ

Мусикийский Г. С. Портрет Екатерины I на фоне Екатерингофского дворца в Петербурге. 1724. Финифть. ГЭ

Григорий Мусикийский не имел учеников и не создал школы. В виду ухудшающегося зрения, понимая необходимость продолжения начатого им дела, он в 1723 г. подал императору челобитную с просьбой дать ему учеников и повысить жалование. В следующем году Петр I вызвал из Москвы еще одного мастера по финифти – Андрея Григорьевича Овсова (ок. 1678–1740-е), который был также иконописцем и расписывал знамена. От него осталось одиннадцать подписных произведений. Из них наиболее известны портреты Петра I, Екатерины I, Петра II. Работы Овсова отличаются техническим совершенством, сдержанной, но богатой оттенками и полутонами цветовой гаммой. Она соответствовала цвету драгоценных камней, которые позднее были изъяты для украшения портретов царствующих особ. В 1725 г. на двух золотых червонцах Овсов выполнил финифтяные «очи к восковой Его Императорского Величества персоне» К. Б. Растрелли. Отражая солнечные блики или свет свечей, они создавали иллюзию реальной жизни.

Овсов А. Г. Портрет Петра 1. 1725. Финифть. ГИМ

Со смертью Петра Великого искусство миниатюрного портрета пришло в упадок и возродилось только в конце 1750-х гг., о чем с восторгом писал М. В. Ломоносов:

Искусство, коим был прославлен АпеллесИ коим ныне Рим главу свою вознес,Коль пользы от Стекла приобрело велики,Доказывают то Финифти, Мозаики,Которы в век хранят геройски бодрость лиц,Приятность нежную и красоту девиц,Чрез множество веков себе подобны зрятсяИ ветхой древности грызенья не боятся.

1.2.6. Графика

Петровские реформы содействовали развитию графики. Она приобрела разнообразные жанры: титульные листы, учебные таблицы, навигационные сигналы, архитектурные планы, виды городов, баталии, триумфальные шествия и празднества, портреты, аллегории. Быстрота реакции на происходящие события, большая тиражность и легкость распространения делали гравюру важным источником информации, средством государственной пропаганды в стране и за рубежом. По приблизительным подсчетам в первой четверти ХVIII в. книг с иллюстрациями и отдельных гравюр было издано в 100 раз больше, чем за все предыдущее столетие[16].

Искусством гравюры Петр I увлекся, будучи в Голландии. Он пригласил на русскую службу известного гравера Адриана Шхоннебека (1661–1705), члена Лейденской академии, европейски образованного человека, владевшего пятью языками. Специально для царя он написал на голландском языке методическое руководство по технике гравирования. Вплоть до своей смерти Шхоннебек жил в Москве. Он создал ряд гравюр, по барочному темпераментных и аллегоричных. Его лучшими произведениями считаются портреты Петра I, Б. П. Шереметева и три листа, изображающие боевой корабль «Предистанция», заложенный лично Петром I на Воронежской верфи. Шхоннебек обучил нескольких русских граверов, лучшим из которых был А. Ф. Зубов.

Работы мастеров ХVII в. – С. Ушакова и Л. Тарасевича были выполнены в технике резцовой гравюры. Рисунок вырезался специальным резцом на металлической пластине, после чего она покрывалась краской. Затем доску вытирали дочиста, и краска оставалась лишь во врезанных в металл линиях рисунка. Оттиск получали под прессом. Линии в резцовой гравюре слегка выпуклы. Это отличает ее от гравюры на дереве, где линии несколько вдавлены. Адриан Шхоннебек обогатил русскую графику новой техникой – офортом. Металлическая доска покрывалась кислотоупорным лаком. Рисунок наносился иглой путем процарапывания лака до металла. Затем доска погружалась в раствор азотной кислоты (офорт – от франц. «крепкая водка» – азотная кислота). Она разъедала металл в освобожденных от лака местах и давала глубокий рисунок. Места, которые при печати должны дать более интенсивный тон, протравливались несколько раз. Остальная часть доски на это время покрывалась новым слоем лака. Это давало богатейшую гамму оттенков черного цвета.

Шхоннебек А. 1704. Фейерверк 1 января 1704 г. Офорт

В 1702 г. в Россию приехал племянник и ученик А. Шхоннебека Питер Пикарт (1668–1737). После смерти учителя он работал параллельно с А. Ф. Зубовым. Совместно они создали «Конклюзию» (1715 г.) – сложную аллегорическую композицию для «Книги Марсовой» – первой истории Северной войны.

Петр Великий изображен на фоне морского сражения в доспехах с подзорной трубой и андреевским крестом в руках. Он смотрит на зрителя с кормы многопушечного корабля. Напротив, на ступенях каменного строения, – императрица, сопровождаемая дочерьми, с обожанием смотрит на монарха. В верхней части гравюры парящие Славы приветствуют его звуками труб и держат над головой лавровый венок. Двуглавый орел сжимает в когтях стрелы, а Плодородие сыплет на землю монеты, которые народ ловит шапками. Нептун и Марс обсуждают происходящее, а Геркулес занес дубину над поверженным противником. Художественный язык «Конклюзии» является визуальным воплощением пышных барочных метафор Феофана Прокоповича и современной ему панегирической литературы: «Богом венчанный, укрепляемый и прославляемый священнейший монарх», «благочестия поборник и разоритель идолослужения», «неусыпающий в бранях воин-победитель на суше и на море, любитель мудрости и основатель красоты и славы своего отечества».

Пикарт П., Зубов А. Ф. Конклюзия. 1715. Офорт. Фрагмент

Работы Шхоннебека и Пикарта отличались по-европейски торжественной многословностью, высокой техникой и обстоятельной подробностью. Но в них не было главного – национального пафоса. Это качество придал русской гравюре Алексей Федорович Зубов (ок. 1682–1751). Его отец был известным иконописцем Оружейной палаты Московского Кремля и работал вместе с Симоном Ушаковым. Очень рано осиротев, Алексей Зубов и его брат Иван пошли по стопам отца, овладев техникой иконописи. В 1699 г. Алексей был направлен для обучения к А. Шхоннебеку. Его самая ранняя работа – «Маленькая персонка» (ок. 1704 г.) получила восторженный отзыв учителя.

Зубов А. Ф. Маленькая персонка. Ок. 1704. Меццо-тинто

Обычный для европейского барокко образ ребенка отличается легкостью и свободой, небывалой для отечественного искусства того времени. Это первая русская гравюра, выполненная в технике меццо-тинто. Металлическую доску с помощью специальных инструментов предварительно покрывали мельчайшими углублениями, добиваясь шероховатой поверхности. При печати она давала сплошной бархатисто-черный тон. Для получения рисунка доску в нужных местах выравнивали, скоблили и полировали. Чем больше сглаживалась шероховатость, тем меньше доска принимала краски. Техника меццо-тинто позволяла добиться сочной контрастной светотени и тончайшей градации тонов.

В 1711 г. Петр I обратил внимание на гравюру Зубова «Торжественный вход русских войск в Москву после Полтавской победы». Это был национальный триумф. В разных концах Москвы построили семь триумфальных ворот. Шествие пленных шведов длилось почти сутки (в 1944 г. Сталин частично скопирует этот опыт). С помощью лентообразной композиции, напоминающей гигантский слалом, Зубов изобразил шесть рядов, отчетливо обозначив направление их движения. В первом ряду изображен Преображенский полк; во втором – пленные шведские фельдмаршалы и генералы, за которыми едут верхом Петр I, Меншиков и Долгорукий; в третьем ряду – шведские офицеры и трофейные носилки Карла ХII, которые везут две лошади; далее – трофейные пушки, шведские знамена и пленные солдаты. Необходимость изобразить все зрелище в подробностях заставила художника нарушить законы линейной перспективы. Тем не менее, каждый ряд по мере удаления от первого плана гравирован с меньшей цветовой насыщенностью, создавая впечатление пространственной глубины.

Это была первая зубовская гравюра, выполненная в Петербурге. Петр I поставил его во главе гравировальной мастерской при петербургской типографии. Гравюры Зубова – живой отклик на события времени: сражения при Полтаве, деревне Лапола и реке Пелкиной, Гангуте и Гренгаме, свадьба Петра I и Екатерины, свадьба карлика Петра I Якима Волкова, Панорамы Васильевского острова и Александро-Невской лавры, две панорамы Санкт-Петербурга (1716 и 1727 гг.), торжественный ввод в Санкт-Петербург плененных шведских фрегатов, портреты и аллегории.

Зубов А. Ф. Торжественный вход русских войск в Москву после Полтавской победы. 1711. Офорт

Зубов А. Ф. Сражение при Гангуте. 1714. Офорт

Сражения при Гангуте и Гренгаме – открыли в русском искусстве жанр морской баталии. В первой из них Зубов отказался от традиционной передачи плана сражения и сосредоточил внимание на кульминационном моменте – нападении русских галер на шведский флагман «Элефант». Тщательное воспроизведение подробностей боя создает ощущение страстного динамизма и энергии.

Другое композиционное решение имеет «Баталия при Гренгаме». Здесь сражение показано во всей полноте и разворачивается на широком водном пространстве с четко обозначенной линией горизонта, обрамленной причудливыми облаками. Возвышенный ракурс и панорамный обзор не позволяют рассмотреть детали, но придают изображению эпический размах.

Зубов А. Ф. Баталия при Грейнгаме. 1720. Офорт

Зубов А. Ф. 1717. Вид Летнего сада. Офорт

Панорамные гравюры Зубова отличает лентообразная композиция и угол зрения с высоты птичьего полета. Это придает им возвышенный пафос. С первого взгляда бросаются в глаза барочные элементы: пышные картуши из аллегорических фигур, поддерживающие надписи; причудливые формы парусов, облаков и клубов дыма, создающие впечатление некой фантастичности. Но при внимательном рассмотрении открывается главное – повествовательность. Огромное количество тщательно исполненных подробностей занимает все пространство гравюры, почти не оставляя белого поля, и требует рассмотрения через увеличительное стекло. С одной стороны, это барочная идея о человеке, как букашке перед непостижимостью божественной вселенной, но с другой – прием нарождающегося просветительского реализма. В этой связи уместной будет аналогия творчества Зубова с романами его английского современника Джонатана Свифта. Достаточно вспомнить, как явно фантастический рассказ о стране лилипутов переходит в подробнейшие описания их быта, домов, оружия, кораблей и т. д., настолько протокольно-точные, что это заставляет забыть об условности сюжета.

Петербург в изображении Зубова – художественный образ. Зубовские панорамы не следует рассматривать как исторический источник. Петр I заказывал их по пропагандистским соображениям. Он велел всем архитекторам давать Зубову чертежи и проекты. Многие изображенные им здания так и не были построены. К тому же, в петровскую эпоху архитектурное проектирование имело весьма приблизительный характер. В ходе строительства план многократно изменялся и конечный результат часто не имел ничего общего с первоначальным проектом.

Зубов А. Ф. 1715. Пленные Шведские корабли, введённые в Санкт-Петербург после Гангутского сражения. Офорт

Нельзя считать документальными и событийные гравюры. Как правило, они создавались заранее и являлись частью подготовки торжества. Не случайно на гравюре «Изображение брака Его Царского Величества Петра Первого…который отправлен в Санкт Питеръбурге февраля… 1712-го» не проставлена дата, а цифрами обозначены только обязательные участники – царская чета, принцессы, Меншиков и те немногие лица, чьи места были заранее определены протоколом.

Зубов А. Ф. 1712. Изображение брака Его Царского Величества Петра Первого. Офорт

1.2.7. Литература

В художественных системах барокко и классицизм, в синтезе искусств петровской эпохи литература не играла ведущей роли. Ей еще предстояло освоить достижения европейского Ренессанса и Просвещения. Основными тенденциями в развитии литературы являлись: 1) завершение процесса обмирщения; 2) признание вымысла одним из ведущих факторов художественного произведения; 3) создание новой жанровой системы при сохранении таких традиций, как патриотизм, связь с фольклором, интерес к человеческой личности, сатирическое осмеяние и публицистическое обличение человеческих и социальных пороков. Дидактическая функция в литературе преобладала отчетливее, чем в других искусствах, лишая ее самоценности и делая прислужницей идеологии. Центральная задача литературы состояла в идейно-политическом и нравственном просвещении и воспитании всех россиян, отдельных сословий и конкретного человека новой эпохи. Не случайно ведущим жанром становится официозный панегирик – апология государственных и гражданских добродетелей. Важнейшие из них – не богатство и знатность рода, а общественная польза, энергия, ум и храбрость, способные возвести личность на высочайшую ступень социальной лестницы.

Круг российских читателей первой четверти ХVIII в. составляло городское население разных сословий. Литература ориентировалась как на именитых, так и на простой люд. Это нашло отражение в жанровом разнообразии произведений, от панегириков, иностранных книг и переводов до беллетристики: переделок эпических жанров фольклора, «гишторий», «анекдотов», воспоминаний, записок, легенд.

Среди «гисторий» («гишторий») наиболее известными были «Гистория о российском матросе Василии Кориотском и о прекрасной королевне Ираклии Флоренской земли», «Гистория о Александре российском дворянине» и «Гистория о некоем шляхецком сыне». В основе их сюжетного ядра – библейская притча о блудном сыне. Но последствия ухода юноши из родительского дома решаются по-новому, в духе времени: молодости сопутствует успех. «Гистория о российском матросе…» повествует о бедном дворянине, который вынужден ради денег отправиться в Санкт-Петербург и стать матросом. Через несколько лет он, несмотря на «худородность», достиг богатства, любви и королевского трона. В то время такой исход отнюдь не казался фантастичным. У всех перед глазами был пример А. Д. Меншикова или Екатерины I, а «Табель о рангах» потенциально открывала перед любым свободным человеком путь к высшим сферам социальной иерархии. Автор не случайно сделал своего героя матросом. Это была популяризация новой перспективной специальности. Пропагандистская направленность произведения усиливается с помощью сюжета и языка. Они напоминали хорошо знакомые читателю произведения устного народного творчества, например, трансформацию Иванушки-Дурачка в Ивана-Царевича.

Гунст Питер ван. Портрет кн. Б. И. Куракина. 1690-е. Офорт

Многочисленные мемуары позволяют увидеть эпоху глазами представителей разных сословий. Парадный фасад империи предстает в мемуарах князя Б. И. Куракина «Гистория о царе Петре Алексеевиче». В произведении мало говорится о самом императоре. Зато Куракин точно и беспощадно рисует образы людей, окружавших царя, их привычки и нравы. Большой интерес представляют мемуары сержанта Никиты Ивановича Кашина «Поступки и забавы императора Петра Великого». Их ценность в простоте. Он не был близок к царю, но часто его видел. Автор не нравоучительствует, а рассказывает о том, как Петр жил, что ел, во что одевался и т. п. Это портрет царя и его эпохи глазами вполне лояльного простого человека.

Ценные записки оставил Андрей Константинович Нартов (1680 или 1694–1756) – выдающийся механик-самоучка, создатель самых совершенных токарных, винторезных и монетных станков XVIII в., театральных машин. Нартов обучал Петра I токарному делу, постоянно жил в отведенной ему комнате Летнего дворца и общался с царем ежедневно. Его осведомленность о бытовых деталях, настроениях, об отношении государя к людям сомнений не вызывает. В 1736–1743 гг. Андрей Нартов заведовал механической мастерской петербургской Академии наук.

НХ. Портрет А. К. Нартова. 1710-е. Х., м. Киев. ГМУИ

Для первой трети ХVIII в. были характерны произведения, близкие к мемуарам – анекдоты. Они не являются литературными произведениями в привычном понимании. Их записывали как рассказы очевидцев или участников событий и деяний великих людей. В анекдотах ХVIII в., в отличие от современных, юмора, как правило, нет. Обычно это нравоучительные новеллы, главное в которых воспеть для потомков значительные поступки и черты характера исторической личности. Царь Петр, разумеется, является главным героем анекдотов своего времени, образцом для подражания. В них масса нравоучительного вымысла. Тем не менее, многие ситуации и события, описанные Андреем Нартовым, Иваном Голиковым, Якобом Штелиным, в той или иной степени подтверждаются другими источниками и документами.

Благодаря мемуарам, запискам и анекдотам современный читатель может почувствовать дух эпохи, ее внешний облик, особенности социальных типажей, одежды, межличностных отношений, праздники и будни, заботы, восторги и обиды.

Ярким олицетворением Просвещения и обмирщения духовной жизни является личность Феофана Прокоповича (1681–1736) – реформатора церкви, крупнейшего идеолога и писателя петровской эпохи, родоначальника жанра панегирика и церковной проповеди «к случаю», первого петербургского литератора. Киевлянин Прокопович получил первоначальное образование в униатской школе, затем – в православной Киево-Могилянской академии и, наконец, – в иезуитской коллегии св. Афанасия в Риме. К 23 годам он до тонкостей знал особенности любых христианских конфессий и философских школ, от Аристотеля до Декарта, Спинозы и Гуго Гроция. Его библиотека насчитывала около 3000 томов. Позднее (1717 г.) он поразил обширностью познаний Парижскую академию наук, исправив ошибки в ее географических атласах. За это она избрала Прокоповича своим почетным членом. В 1704 г., по возвращении в Киев, он принял монашество и вскоре стал ректором Киево-Могилянской академии.

НХ. Портрет Феофана Прокоповича. 1750-е. Д., м. ЧС

Однако исключительно духовная карьера мало устраивала энергичного, склонного к интригам честолюбивого Феофана. Иезуитское воспитание в духе Макиавелли, примеры «духовной» карьеры Ришелье и Мазарини заставляли его желать большего и искать свое место в высших эшелонах власти на почве борьбы с католиками, иезуитами, явными и тайными врагами петровских реформ.

В Киево-Могилянской академии Прокопович читал курсы «Поэтики» и «Риторики». В них он сформулировал эстетические принципы, положенные позднее в основу его собственного литературного творчества. Это дает основание считать Феофана предтечей теории классицизма в русской литературе: 1) цель литературы – воспитание гражданских и патриотических качеств личности; 2) разработка понятий «частное», «единичное» – «общее» («в определенных отдельных лицах отмечать общие добродетели и пороки»); 3) полярная противоположность героев и антигероев; 4) примат «должного» (идеального) над «сущим» (реальным); 5) иерархия жанров; 6) начало разработки теории «трех единств» (изображать «действие, которое произошло или могло произойти в течение 2 или 3 дней»); 7) точность, понятность, ясность и краткость, – главные достоинства литературного языка. С другой стороны, произведения Прокоповича можно рассматривать в контексте художественной системы барокко. В них доминируют не античные, а библейско-евангельские образы и аллегории. С помощью эффектных метафор связываются явления контрастные, бесконечно далекие. Цель такого сопоставления – поразить читателя или слушателя неожиданностью, эрудицией и остроумием, стилистическим мастерством. Подобную же цель преследовали барочные живописцы, скульпторы и архитекторы. Риторические фразы и восклицания, гиперболизация в оценке добродетелей и пороков, широкое использование прилагательных превосходной степени соответствуют духу барочных живописных аллегорий, парадных портретов и архитектурного декора с обилием позолоты. Не случайно Прокопович утверждал: «Поэзия есть говорящая живопись, а живопись – немая поэзия»[17].

Его знакомство с царем произошло в 1706 г., когда Феофан выступил в киевском Софийском соборе с «Приветственным словом» Петру I. В нем он сравнивал царя не с библейскими или античными персонажами, а с героями национальной истории – Владимиром Святым и Ярославом Мудрым. Речь не произвела должного эффекта. Петр I не питал пиетета к упомянутым князьям и понимал, что в данный момент, когда исход Северной войны был далеко неясен, любые лестные сравнения преждевременны. Тем не менее, «царь, воспитавшийся на протестантской культуре, и монах, закончивший свое образование на протестантском богословии, прекрасно поняли друг друга»[18].

Триумф Прокоповича состоялся 22 июля 1709 г., спустя 25 дней после Полтавской битвы, когда он произнес в киевском Кафедральном соборе речь «Панигирикос, или слово похвальное о преславной над войсками свейскими победе». В этом произведении пышная барочная риторика соседствует с приемами просветительского реализма. Автор вникает во все перипетии сражения и сообщает массу подробностей: сколько было войск, когда и при каких обстоятельствах были взяты в плен солдаты противника, скрупулезно перечисляет трофеи. Одновременно Феофан прибегает к устойчивому образу национального фольклора – образу пира-битвы. Но главной удачей было сравнение Петра Великого с библейским Самсоном, в день почитания которого была одержана Полтавская победа. Оно демонстрировало уникальное дарование Прокоповича находить и популяризировать верные аллегории, способные стать национальными и государственными идеологическими символами. В Петербурге вскоре появилась Самсониевская церковь, Самсониевский проспект, а в центре Большого каскада Петергофа – статуя Самсона.

«Панегирикос…» произвел на царя неизгладимое впечатление. Петр I приказал отпечатать его на русском, польском и латинском языках, перевел автора в Москву и привлек к подготовке церковных реформ. На берега Невы Прокопович перебрался в 1716 г. К этому времени он имел репутацию ведущего идеолога «просвещенного» абсолютизма и работал над книгой «Правда воли монаршей». Показательно, что традиционное схоластическое обоснование самодержавия божественным правом Феофан, в духе времени, дополнил ссылками на Г. Гроция и Т. Гоббса.