Корейский вариант: Корейский вариант. Время сурка. Сеятель

Полковника не было, убыл по вызову командования, а дежурный без проблем выделил мне машину. Загрузив вещи и велосипед в кузов пикапа, я сел с водителем в кабину и покатил обратно. Сторож, пожилой кореец из бывших военных, открыл ворота, позволив нам заехать, он меня помнил. Ещё бы, чуть больше часа прошло, как познакомились. Водитель сам предложил помочь, мне кажется, ему было просто интересно, как живут офицеры в служебных квартирах. Сначала я поставил в свободную стойку велосипед на стоянке, а дальше мы с водителем в два приёма подняли всё наверх. Да уж, поднакопил я барахла. Водитель уехал, а я стал всё размещать. Что в шкаф, что в буфет, это из продовольствия и посуды, грязную одежду пока бросил в санузле, в ванную, надо будет купить плетёную корзинку с крышкой для грязного белья и тазик для стирки. Да, стоит отметить, что несмотря на то что мои вещи все забрали с места жительства, действительно все, при изъятии присутствовала хозяйка, и та указала, что ей не принадлежало, но продовольствия среди вещей не было. Его и в списке изъятого не было. Ясно, что хозяйка прибрала, им там недели на две питаться. Я не возмутился, понимаю, как ей одной, вдовой, тяжело, так что сделал вид, что со списком всё в порядке, поэтому из продовольствия расставил на полках банки с консервами, пакеты и коробки с галетами и две коробки с американскими макаронами. Я это продовольствие как нашёл на борту гидроплана, так с собой и таскаю. Всего три банки использовал, да и то одну из них в качестве платы за информацию.

При этом наличные деньги у меня были. Нет, зарплату я не получал, до неё ещё три недели, денег за трофеи меня лишили на два года, значит придётся использовать НЗ. А это те деньги, в основном в японских иенах и американских долларах, которые я привёз с собой, о них не спрашивали, а я и не говорил. А когда я в бухгалтерию зашёл, мне оформляли будущий вклад в банке, книжку потом выдадут, я у бухгалтера и спросил, где можно их обменять, особо тайны не делая из их наличия. Тот невозмутимо попросил их, пересчитал, разделив на две стопки, и спокойно выдал мне по курсу местные воны. Вот так у меня и появляются наличные. Хочу отметить, что сумма получилась практически как моя зарплата, так что есть у меня деньги. Завтра после пресс-конференции скатаюсь на велосипеде на рынок, день считай свободный был, на обживание пустить можно, куплю всё что нужно. Бытовые мелочи, продовольствие и остальное. Надо посмотреть, может, на радиоприёмник хватит, тот, что стационарный на ножках. Интересно будет послушать станции южан и японцев. Да и китайцев с русскими тоже. Должно доставать. Правда, если буду покупать один только радиоприёмник, на остальное денег не хватит, видел я, сколько они стоят, в сумму укладываюсь, но я с минимумом наличности останусь. Да, серьёзный шаг к размышлению, действительно стоит подумать и решить. Да что думать, возьму, и всё, дотерплю до зарплаты, чего колебаться?

Я так обустроился в квартире, что постирал грязные вещи, натянув бельевую верёвку в ванной комнате, повесил бельё сушиться, и как раз выходил после душа, вытирая волосы, как в дверь постучались.

– Кто? – продолжая вытирать полотенцем волосы, поинтересовался я.

– Мун, это Ван.

– Извините, я после душа, ещё не одет… – в панике заметался я по прихожей.

– Ничего страшного. Как насчёт, если я загляну к вам минут через десять с бутылочкой макколли? Отметим.

Я даже замер от такой откровенности, только и смог выдавать из себя:

– Буду ждать.

За дверью застукали, удаляясь, каблучки, а я побежал в комнату, нужно прибраться, а то бедлам с въездом, да одеться, приготовиться встречать гостью. Хорошо, пол успел помыть, у корейцев с этим бзик, пол чистый – хозяин справный, грязный – и руки не подадут. А так стол накрыть нужно, те тропические фрукты, законсервированные в банках, как раз к вину будут, пусть и рисовому, можно ещё что вскрыть, чтобы стол посолиднее выглядел. Честно говоря, я ещё не встречал таких откровенных предложений от девушек. Почему та решила зайти, было ясно с её слов как день. Да я и не против, да я даже за. В общем, я успел…

Ночью меня разбудили грохот разрывов бомб, и мощный, просто чудовищный толчок сбросил нас с Ван с кровати на пол. В такие минуты, падая с высоты, особенно ценишь корейские кровати – расстеленные матрасы на полу, там некуда падать. Близкой взрывной волной выбило все стёкла в окнах, обсыпав нас мелкими осколками. Действовал я на инстинктах, схватив валявшееся на полу покрывало, вчера мы в страсти были слегка небрежны, я помог жутко испуганной Ван перебраться к стене под окном, стена несущая, тут пока самое безопасное место, и бросил покрывало на пол, чтобы лежать не на осколках. Потом, не обращая внимания на продолжавшуюся бомбёжку, отшвыривая руками осколки в стороны, пополз к вещам, нужно одеться. А вокруг было слышно множество завываний моторов, и столица Северной Кореи продолжала содрогаться от бомбёжек. Выли сирены, едва слышно хлопали зенитки, и остальное происходило, что обычно предшествует таким мощным бомбёжкам. Грохотало постоянно, похоже, по столице не один полк бомбардировщиков работал, минимум два. Хотя нет, вторая волна пошла. Откуда у южан столько бомбардировщиков? У них же вроде официально всего десяток учебных самолётов да несколько для связи?

Схватив вещи Ван, я швырнул их ей, крикнув, чтобы немедленно одевалась, и сам этим занялся. Исподнее, потом комбинезон, поверх которого застегнул ремень с охотничьим ножом на нём. Теперь обувь нужна, и не какие-то сандалии. Я добрался до шкафа, снова открыл покосившуюся створку, в которой застрял кусок стекла из окна, натянул носки и ботинки, крепкая обувь сейчас на улице предпочтительнее, ноги легче сохранить. Потом рванул на кухню, набивая в вещмешок продукты, всё что было, в сидор убрал свои вещи, включая посуду из ящиков, не забыл обе фляги. Все наличные документы отправились в карман комбинезона, тот, что нагрудный, застёгивающийся на пуговицу. Возвращаясь в зал, я был буквально вбит воздушной волной из окон в прихожую, спиной ударился о входную дверь и даже выбил её, балансируя на краю пропасти. Ту перекосило в дверном проёме. И это хорошо, потому как лестничной площадки не было, а был провал. Вниз метра два лететь на несколько торчащих среди кирпичных обломков прутьев. И пыль, вездесущая пыль, от которой тёр глаза и чихал. Осторожно пошевелившись, чтобы не рухнуть вниз, я вернулся в прихожую. Даже мимоходом удивился, как дверь-то устояла, её же взрывной волной должно было выбить? Видимо, эта волна в другую сторону пошла. А этот взрыв, что уничтожил половину дома, наверняка и сбросил нас с кровати. Тут же сморщился – о чём я думаю? Встал и, покачиваясь, пошёл в зал, состояние лёгкой степени контузии, но соображал нормально, мысли не плавали.

Подобрав с пола вещмешок и сидор, а также лежавшие тут же туфли девушки, прошел в зал и услышал истошный визг Ван. Ворвался в пыльное помещение – плохо было видно, но я смог рассмотреть, что та увидела. Ко мне в спальню забросило половинку человека, женщину, всё, что ниже груди, отсутствовало, и та была жива, царапала ногтями пол в агонии у кровати, а потом замерла. Я тоже замер от неожиданности, но быстрее пришёл в себя, с моим-то опытом. Я и не такое видел, откровенно говоря, особенно на улицах Берлина. Швырнув ношу к окну, я сорвал заляпанную красным простыню, видимо несчастную бросило о стену, след остался, потом она упала на кровать и скатилась с неё на пол. Ван это всё не сразу из-за пыли рассмотрела, а когда та начала оседать, я и услышал её. Девушка, увидев меня, вскочила на ноги и, подбежав, воскликнула громко, вцепившись в меня, похоже её тоже контузило:

– Не бросай больше меня!

– Хорошо. Надевай туфли и помоги мне связать простыни и пододеяльник.

– А лестница?

– Нет, рухнуло всё. Бомбёжка к концу подошла, можно покидать дом. Чуешь, дымом как тянет?

– Мы горим?

– Да, из провала лестничной площадки идёт. Скоро пожар и до нас дойдёт. Спустимся через окно.

Пришлось поторопиться, у входной двери уже виднелись языки пламени, а дым заставлял кашлять, слезились глаза. Забросив сидор за спину, я поправил лямки, он был полон, как мячик, я помог надеть Ван вещмешок и сначала спустил её, а потом, быстро перебирая руками, спустился сам. Другой конец я привязал в трубе отопления, это и позволило мне спуститься, спрыгнул на разбитые кирпичи. От дома осталось две торцевой стены – где моя стена находилась, и другая, только там сохранились остатки квартир. Из некоторых на наших глазах спускались люди, так же, как и мы, используя простыни, из других дымило и виднелся неровный свет от огня, но визуально его ещё не видно было, не успел разгореться. Похоже, тот толчок, что сбросил нас на пол, действительно был от попадания бомбы в центр дома. Чудом выжили. Я стоял у угла дома, тут были завалившиеся ворота, и, посмотрев на то место, где я оставил велосипед – лишь мятое колесо торчало, – скривился и прокричал в ухо Ван:

– Тебе есть куда пойти?

Та поначалу отрешённо кивнула, большими глазами рассматривая разруху и множество очагов пожаров вокруг, после чего кивнула увереннее, ответив:

– У меня мама в деревне живёт.

Она ещё плохо слышала, хотя бомбардировщики уже улетели и сирены стихли. Да и зенитчики перестали стрелять. Был слышен только гул моторов в небе, это истребители барражировали, да было поздно. С той стороны, где был аэродром, полыхало зарево, хорошо видное на фоне ночного неба, такое бывает, если попадания были в склады ГСМ.

– Тебе не стоит тут оставаться!

Тут та очнулась и ответила:

– Я записана в отряд женской самообороны. Я пойду к пункту сбора, там должны быть наши, они решат, что делать.

– Хорошо. Тогда бери этот вещмешок, в нём продовольствие, я даже бутылку с остатками вина сунул, там осталось. Пригодится. Мне на аэродром нужно. Да, там в вещмешке сверху моя запасная рубаха лежит, можно использовать как материал для перевязки. Удачи.

Быстро чмокнув ее в губы, я поспешил в сторону аэродрома, что было сложно с тем мусором, что покрывал улицу, даже стены были у некоторых завалены на улицу, отчего напоминали баррикады. Такое бывает при прямом опадании бомбы в дом. Обернувшись на перекрёстке, я обнаружил Ван, активно помогающую спастись жителям соседнего дома. Взять бы её с собой, но я не знал, что творится в полку, вдруг всё так разнесено, что может быть опасно. Рвущиеся снаряды и бомбы на складах, например. Лучше пусть тут будет, уже началось осознанное спасение выживших, осмотры завалов, полицейские командовали, люди какие-то, всё стало более организованным.

До аэродрома я добрался, когда уже окончательно рассвело, то есть часа за четыре. Мог бы и быстрее, но то тут, то там слышались крики о помощи, и я бежал, не мог не бежать, помогал чем и как мог, это и задерживало. Пару раз меня принимали за южнокорейского лётчика из-за комбинезона, пришлось вправлять мозги на место. А такие сбитые были, выжившие их на куски порвали. Ладно, у меня удостоверение с собой было, и многие узнавали, несмотря на разводы грязи на лице, всё-таки хорошо, что моё фото в газетах печатали. Когда рассвело, вдруг ожили часть динамиков на столбах, в этом районе мало бомбили, часть систем оповещения сохранилась. В других местах ездили гусеничные транспортёры с динамиками, транслируя то же самое. Из них прозвучала речь правителя Северной Кореи Ким Ир Сена, тот сообщил, что за ничем не спровоцированную агрессию со стороны Южной Кореи Северная вынуждена объявить войну своему соседу и воссоединить обе Кореи в одну. Ответим агрессией на агрессию. Это я так коротко описал, тот чуть дольше говорил, очень хорошо, цепляло за душу, а потом прозвучал «Интернационал» на корейском с минимальными изменениями. Причём было слышно, что поёт хор вживую, многие голоса срываются от волнения, но от этого ещё больше цепляло за душу. Я стоял, а по щекам текли слёзы. Правда, потом очнулся и кинулся помогать людям, откапывать живых из завалов, до них огонь добирался, но всё равно речь произвела впечатление на всех. Уцелевшие жители жаждали крови, крики не смолкали. Ну, а я, выбравшись на окраины, побежал к аэродрому, обгоняя толпы людей, что покидали горевший город. Пожарные активно работали, но огня было слишком много.

Ворота у въезда на территорию части лежали, рядом было две воронки, здание штаба уже не горело, глядя на округу чёрными закопчёнными провалами окон. Среди развалин и уцелевших зданий бегали и ходили люди, не похоже на бессмысленное движение, скорее на осознанное, похоже, командование сохранилось и в принципе ситуацию на разгромленном аэродроме контролировало. Похоже, сюда высыпали бомб не меньше, чем на город. Оставался открытым вопрос, откуда у южан столько бомбардировщиков? Хотя если собрать все машины, включая бывшие японские, в кулак и устроить налёт, только на Пхеньян и на аэродром, то… Ну да, тогда бомбардировщиков должно хватить. Только акция какая-то странная, чего они добивались?

Пробежав мимо хвоста воткнувшегося в землю бомбардировщика – судя по опознавательным знакам, южнокорейского, это уже третьи обломки, что мне встречаются, все южанам принадлежали, – я уточнил у пробегавшего мимо солдата с охапками парашютов в руках, где командование, и, получив ответ, побежал в сторону столовой. Как ни странно, она единственная практически не пострадала, находясь слегка в стороне. Ну, кроме выбитых окон, которые несколько солдат уже заделывали. Раненых было мало, медики активно работали и увозили их, а вот с погибшими ещё не закончили, работали похоронные команды, я как раз пробегал мимо одно такой, из казармы с советскими специалистами выносили обгорелые тела-скелеты. Я только зло скрипнул зубами. Кто-то за это должен заплатить!

Показав часовому у входа удостоверение, я забежал в общий зал, где допрашивали южнокорейского лётчика, капитана, судя по знакам различия, и сообщил комполка, тот уцелел, хотя рука и была перевязана:

– Товарищ полковник, инструктор Пак прибыл в ваше распоряжение раньше срока отпуска, я готов получить машину и выполнить боевое задание.

– Хорошо, что уцелел, – хмуро кивнул полковник и приказал конвойным увести пленника. – У тебя как с пилотированием штурмовика?

– Отлично.

– Хорошо. От наших трёх полков практически ничего не осталось, собираем из уцелевших машин сборную солянку техники. Почти на полк набирается, лётчиков тоже. Ты слышал речь президента?

– Да, конечно.

– Наши войска на эту агрессию ответили соответствующе, это война. Сейчас направляешься в распоряжение капитана Ким Сена, он принял командование над пятнадцатью штурмовиками, что уцелели, ещё два скоро введут в строй, а пилотов для них всего одиннадцать. Получишь одну машину, я распоряжусь. Не хмурься, для истребителей лётчиков у нас преизбыток, а штурмовиков мало уцелело, в палатках накрыло.

– Есть, разрешите идти?

– Идите.

Уточнив у офицера оперативного отдела, где мне найти капитана Кима и стоянку штурмовиков, я выбежал из здания столовой и нос к носу столкнулся с особистом на крыльце. Тот шёл морщась, держась за перебинтованную голову.

– О, живой? – обрадовался тот. – Я думал, тебя накрыло, когда увидел, как центр горит. Даже пожалел, что помогал полковнику ордер на служебную квартиру тебе выбивать, думал, всё зря.

– Я везде выживу, – усмехнулся я.

– Да, а деньги твои сгорели, – покосился тот на здание штаба.

– Как будто я про них вспоминал, – скривился я. – Да наплевать, людей жалко, а ты про деньги какие-то. Лучше расскажи, что вообще происходит? Я только прибежал, попросил машину мне выдать, дать возможность воевать, а мне с ходу – в штурмовики, пилотом.

– Давай отойдём. Не будем тут стоять и мешать.

Мы отошли к курилке, где лейтенант, достав папиросу и не сразу закурив, руки у того тряслись, немного прояснил обстановку. Мы хоть к войне пока не готовы, но, ударив, сегодня на рассвете прорвали оборону южан, и сейчас готовится дальнейшее наступление. Требуется поддержка с воздуха. Противник нанёс удар только по столице и нам, уничтожив аэродром, его до конца войны уже решили не восстанавливать, всё перепахано бомбами, новейшие «миги» вместе со всеми ангарами сгорели. Да почти всё уничтожено, по ангарам и строениям бомбили да по палаткам. Дальние стоянки боевой техники практически не пострадали. Радиоузел сгорел, пользуются пригнанной радийной машиной. Если так посмотреть, то ущерб был нанесён не такой и страшный, да, три полка перемешаны с бетоном и землёй, но у северян авиации хватало, включая приграничной, так что и без нас там сейчас активно дерутся в воздухе и сыпят бомбы на головы противника, просто решили сформировать из уцелевшей техники несколько сборных групп и отправить на фронт. А сюда, только на гражданский аэродром, перекидывают полк истребителей для защиты неба столицы. Вот такие дала. Насчёт меня тот мало что знал, да и когда полк будет перекинут к фронту, тоже. Сам лейтенант от радийной машины только подошёл, передавал сведенья, полученные от пленных. Мало их попало, рвали и поднимали на вилы как жители, так и уцелевшие солдаты, офицерам не многих удалось вызволить, помятых, но живых.

Подумав, я спросил, как так, неужели разведка проглазела такие приготовления? Это не иголку, это бревно в чужом глазу не заметить. Лейтенант успокоил, видели, что перегоняют технику с одного аэродрома на другой, концентрируя их в нескольких местах большими группами, но ничего не знали, так как даже своим лётчикам сообщили о вылете только в последнюю минуту. Несмотря на то что лётчиков с опытом ночных полётов у южан было откровенно мало, однако взлететь смогли все, как и долететь до цели двумя волнами, совершать посадку при возвращении планировалось на ярко освещённые полосы, чтобы уменьшить процент аварий. Вылет у южан получился, тут им повезло, потеряли они где-то около двадцати машин, точное количество неизвестно. Где столкнулись сами в воздухе, где наши зенитки поспособствовали, где при возвращении после сброса бомб догнали наши истребители. Южане по-умному поступили, налёт с моря произошёл неожиданно для наших, уходили бомбардировщики так же. В принципе, потери у них были не такие и большие, надо признать, эта партия была за южанами, слишком качественно всё было сделано. Особист и подтвердил, согласно показаниям пленных, задача на аэродроме – разбомбить угнанный мной транспортник, он вроде как тут должен быть. И все строения, чтобы уничтожить его и груз. Мои догадки подтвердились, косвенным виновником начавшейся войны всё же стал я. Что же за груз такой, что пошли на столь дикую акцию? Лейтенант, видя, как я задумался, опечалившись, успокоил. Война всё равно была бы, не сейчас, так позже. А Пхеньян бомбили не столько для отвлечения, сколько по предполагаемым нахождениям груза. Лётчикам выдали карты города с помеченными зданиями, которые нужно обязательно разбомбить. Вот такие дела.

Попрощавшись, мы разошлись, я направился к стоянке, где лётчики и уцелевшие механики готовили машины к вылету, а лейтенант ушёл в штаб в столовой. Найдя нужного капитана, это оказался китаец, я его не знал лично, хотя вроде лицо знакомо, но аэродром большой был, три полка дислоцировалось, включая отдельные эскадрильи, видеть мог, но лично не знакомы. Так вот, найдя его, представился и доложился о прибытии в его распоряжение. Тот меня с некоторым изумлением осмотрел, узнал, сколько лет, и убежал в штаб, ничего не сказав. Вернулся минут через сорок, я как раз с сухпаем заканчивал, нам их сюда бойцы принесли со складов из города. Наши разбомблены были. Тот хмур был, отдал несколько распоряжений, мне велел принимать машину с бортовым номером «13» и готовить её к вылету. Вылет по приказу, когда, пока не известно. Да, ещё велел мне самому найти себе стрелка. Просто отлично, и где мне его искать? Тут же кого попало не возьмёшь, обученный специалист нужен. Также он представил мне командира звена в звании лейтенанта с позывным Кот.

Мельком осмотрел машину, на номер её было плевать, я не суеверный, к тому же уже летал на чёртовых дюжинах, так что пообщался с механиком, что работал с соседней машиной, тот мою уже осмотрел, сказал, что та в порядке, топливо и масло в норме, боекомплект тоже. Бомбы подвешены. В бомбоотсеке две ФАБ-100 а те, что под крыльями, я и так видел, две ФАБ-250 и шесть РС132. Из кабины стрелка торчал стволик крупнокалиберного пулемёта УБТ, хотя у некоторых машин были двадцатимиллиметровые пушки. Ладно, осмотрел кабину и увидел, что парашют и шлемофон присутствовали, на сиденье лежали, потом проверил также кабину стрелка. Хм, вот тут пусто было, придётся искать.

Закрыв колпак – сидор оставил в кабине на полу, – я побежал в сторону штаба, мне лейтенант-особист нужен был. Если кто и мог подсказать, где искать нужного стрелка, так это он. С тем, что творилось на аэродроме, хотя вроде подуспокаивалось, будет трудно самому найти нужного напарника.

Лейтенанта я нашёл в штабе, за столом оперативного дежурного. Тут вообще все столы сдвинуты были, а часть вынесены. Когда я озвучил свою просьбу, он на несколько секунд задумался и сказал:

– Два дня назад на гарнизонную гауптвахту отправили за драку несколько сержантов из младшего лётного состава. Там и стрелки были. Часть вернулись, хотя и комендатуре налётом досталось, но это у кого прегрешения слабые. Двое вроде остались, драка с офицером, могут не отпустить. Сейчас позвоню, связь только что наладили.

Первая попытка не удалась, точнее в комендатуре ответили, но обоих дебоширов уже осудил трибунал, и они были отправлены в штрафную роту на передовую. Да, было сформировано две таких роты из дисциплинарного батальона. Подумав, лейтенант позвонил в школу бортстрелков в столице, вроде как ещё не было выпуска. Дозвонился не сразу, его перекидывали разным дежурным, но наконец попал куда надо. Во время этих общений тот узнал о курсах повышения мастерства, что были развёрнуты в школе ещё весной. Уточнил, есть ли там абитуриенты, и выяснилось, что да, несколько десятков военнослужащих разных частей проходили там обучение или переквалификацию. Изучали кабины разных машин. Сейчас все курсанты школы, включая этих стрелков, находятся в городе на разборе завалов.

Тот быстро договорился о срочной отправке трёх стрелков, не мне одному они нужны, после чего положил трубку. Тут со стороны стоянки штурмовиков взревели двигатели, и я, торопливо попрощавшись с особистом, побежал на стоянку. Еле успел, злой как чёрт капитан проводил меня свирепым взглядом, и смотрел, пока я надевал парашют и шлемофон, тут мне освободившийся техник помогал застегнуть, и устраиваюсь в кабине, запуская двигатель. После этого прозвучал сигнал к вылету, и начали взлетать звенья штурмовиков. Вот и моё звено начало выруливать, и друг за другом мы поднялись в небо. Взлетали с дороги, полоса была разбита, следом за нами, нагоняя, поднимались истребители. Наш клин поднялся на километровую высоту и направился к линии фронта. Куда лететь и что бомбить, я не знаю, не сообщили, так что будем следовать за ведущим, а точнее, командиром звена. Мы с ним торопливо познакомиться успели. На волне, а рация настроена была, редко переговаривались командиры, но наша группа шла в радиомолчании. Вот мы пересекли параллель, ту самую, означающую границу, и командир покачал крыльями, после чего стал уводить группу в сторону Сеула. Ага, ясно, где наша цель.

В стороне шла настоящая свалка в небе, два звена «лавочкиных» повернули в ту сторону. Их отправили с земли на помощь, а оставшиеся три звена и отдельная пара, что барражировала высоко в небе, продолжили сопровождать. Внизу на дорогах стояла пыль, шли танковые и моторизованные колонны, со всех сторон виднелись многочисленные дымы, включая от горевшей техники. Вон, у моста встала колонна танков, знакомые силуэты «тридцатьчетвёрок». Рядом у того же моста стояло несколько явно брошенных танков южан, вроде два танка и три бронеавтомобиля. Их солдаты осматривали, а заметив нас, махали руками. Совсем маленькие сверху. Тут в эфире прозвучал голос командира, он сообщил несколько условных фраз, которые мне были непонятны, но явно известны командирам звеньев. Так как два звена, включая наше, отделились от группы и, ложась на правое крыло, стали уходить к Инчхону. Причём без истребительного сопровождения. Хм, тут командиры дали маху, если у нас стоит задача штурмовки порта, а это, похоже, так и есть, то заходить с него надо было с моря, опыт южан показателен, сейчас же все кому не лень знают, что летят штурмовики, и куда, и будут готовы. Все, у кого есть рации, не преминут об этом сообщить. Точно не скажу, тут поискать по волнам нужно, а рация под сиденьем, не достать, но думаю, предупреждения уже звучат.

Вот и Инчхон, и почти сразу стали в разных местах вспухать шрапнельные разрывы, но пока мы шли нормально. Тут на меня вышел командир звена:

– Чиж, на тебе зенитки, как понял?

– Принято.

Первое звено уже ложилось на крыло, чтобы ухнуть вниз, когда за ними последовали мы. Я видел в порту четыре батареи, две крупнокалиберные, одна средняя и одна мелкокалиберная пушка. Кстати, по нам ещё бил из всей артиллерии, включая зенитную, американский эсминец, что спешно покидал порт, и, к моему изумлению, первое звено атаковало именно его, сбросив бомбы. Легли они не точно, слишком сильный заградительный огонь, но одна попала в корму, к счастью, это была ФАБ-250, что хватило тому осесть и начать поворачивать к берегу, чтобы выброситься на берег. К сожалению, один из штурмовиков из пике так и не вышел, войдя в воду рядом с бортом боевого корабля. Всё это я наблюдал боковым зрением, стараясь контролировать всё вокруг, привычка истребителя. Спикировал отдельно от своего звена, их целью были склады и стоявшие на загрузке-разгрузке суда, и очередью из пушек разметал расчёты двух мелкокалиберных автоматических пушек, пустив также два «эрэса», одна ракета мимо, другая прямое попадание. Мешки и обломки одной пушки с остатками расчёта разметало по позициям. С этими двумя пушками покончено, бомбы использовать я не торопился и, выходя из пике, сделав полубочку, снова устремился вниз, в этот раз целью моей были два крупнокалиберных орудия, два других орудия этой батареи стояли в стороне. Больно удобно они для меня были, при выходе из пике ухожу свечой в небо и, снова проваливаясь, как раз вижу их в прицеле. Тут я сбросил обе ФАБ-100, что легли рядом. В орудия не попал, но легли вблизи, отчего одно было сброшено набок. Расчёты тоже пострадали, так что и эти два орудия выведены из боя. Сейчас атакую две оставшихся автоматических пушки, одна на крыше здания пакгауза была, видимо портовым краном подняли, а вторая на площади у здания правления порта, характерное такое, не спутаешь, значит, две атаки, чтобы заткнуть их. Они опасны для нас.