Мертвый и Похороненный

Таска вздохнул и принялся излагать указания царя. Речь шла про склады, деньги и необходимое оружие и доспехи. А я смотрел на Таску и думал, что же с ним произошло. Раньше он бы обозвал меня гиеньим дерьмом и хлопнул бы дверью. Предоставив самому выкручиваться за неисполнение приказов царя. Не исключено, что мне пришлось бы даже за ним побегать, униженно выспрашивая, что там у него за указания. Потому что царь не особенный любитель разбираться, по чьему именно попустительству его приказ не выполнен. Почему же тогда я так взъелся на Таску? А очень просто! Не люблю я его, еще с момента появления в армии царя не люблю. Злость при одном виде его круглой морды пробирает.

А знаете почему он Яблочный Пирог, кстати? Бой закончился, мы вошли в Пруг, маленький городок недалеко от границы Длинной Земли, а тут встречающие. Сплошные женщины, некоторые с младенцами на руках, и Таска с яблочным пирогом. Специально для царя, то есть, тогда еще тана-завоевателя испек. Царю тогда шутка понравилась, и он взял Таску с собой.

***

Когда, наконец, явился Лето, я был готов броситься ему на шею. За день Таска мне так надоел, что я готов был его своими руками придушить, а кишки скормить вонючим гиенам. Он ждал меня возле двери, пока я договаривался с Шапшей о лошадях и мулах. Он смиренно сидел в уголке, пока я обедал у Толстого Олби в Новом Городе. Он вымученно улыбался, но ни словом, ни жестом не показал, что ему что-то не нравится. Не знаю… Если бы я был на его месте, то к вечеру бы меня, наверное, убил. Ну или по крайней мере двинул бы по башке чем-нибудь тяжелым. Но он не стукнул. Он вежливо откланялся, попрощался и сообщил, что мы увидимся завтра утром.

– Слушай, Лето, а что это с ним? – спросил я своего приятеля, провожая Таску задумчивым взглядом.

– Так вы подружились? – хохотнул Лето.

– Гиена меня сожри, если так, – буркнул я и пригласил его войти. – Ты принес еще бутылочку того замечательного вина?

– Обижаешь! – Лето вошел, прикрыв за собой дверь. – Так что у вас тут случилось с Яблочным пирогом?

– Он меня достал, – я шумно выдохнул. – С каких это пор он воспылал ко мне нежной любовью?

– А это приказ царя, – сказал Лето, извлекая, наконец, оплетенную бутыль из сумки. – Таска неосторожно высказался в твой адрес при всех, на что царь страшно обиделся, поставил его на колени и потребовал поклясться в том, что он, Таска, с этого момента любит тебя больше родной матери и мечтает стать твоей правой рукой и первейшим помощником. И что ежели он, царь, услышит хоть от кого, хоть от последней уличной шелудивой собаки, что он, Таска, словом ли, делом ли, жестом или иным способом продемонстрирует к тебе, Жаба, какое-то иное отношение, кроме всепоглощающей любви и безмерного уважения, то вмиг лишится языка и мужских причиндалов.

– Ого, – усмехнулся я. – Вроде не было раньше такого наказания, а?

– Не было, – согласился Лето. – Это царь в Стране Монументов подсмотрел.

– Какая сказочная эта твоя Страна Монументов… – я блаженно пригубил вино. Сладко-терпкий вкус обволок небо, и я прикрыл глаза.

– Только сказки там страшноватые, – голос Лета стал серьезным и, пожалуй, даже печальным. – Это очень странное государство. Там правит живой бог, а люди – это его рабы. И еще множество богов витает вокруг. И жрецы их частенько хуже любых колдунов.

Лето явственно передернуло.

– Мы не воевали с ними, мы просто заключили договор с их богом-правителем, что пройдем насквозь туда и обратно, – продолжил он. – Его армия и верные ему жрецы нам не мешали. Но там хватало и других – нападающих исподтишка, отравителей и саботажников. А на самом востоке так вообще власть этого бога не признали, там правила какая-то безумная парочка в белых одеждах, обвешанная младенцами, как украшениями. С ними мы тоже договорились… Я тогда сопровождал царя. Эти двое принимали только в полдень и на самом солнцепеке. Они поклонялись полуденному солнцу и считали, что во время пекла они наиболее сильны. Это было ужас что… Длинная муторная церемония с шествием, крики младенцев заглушает грохот барабанов и звон медных шаров, шествие, разжигание огня, ожидание, когда луч пройдет сквозь окно на башне и осветит священный камень… А потом камень загорелся, последовало три обязательных заунывных гимна. Я думал сдохну там в своих доспехах.

– И что, вы договорились? – с жадным интересом спросил я. Не получилось у меня пока послушать вдоволь историй о восточном походе царя, все сплошь какими-то урывками.

– Да, – кивнул Лето. – Правда, на обратном пути от их столицы уже ничего не осталось. Даже развалин. Будто по камешкам растащили. Я даже подумал сначала, что мы зашли не туда. Бог-повелитель на наши вопросы удивленно не ответил, зато один из его слуг объяснил нам шепотом, что парочку безумцев было приказано предать забвению, и что теперь нигде нет ни единого упоминания, ни одного изображения или чего-то подобного. И что все камни их столицы разосланы по разным стройкам, причем так, чтобы нигде не собралось хоть сколько-нибудь цельного куска мозаики. Вот так-то.

***

Я шел по улице, прикрывая лицо от пыли. Много народу в Тарме. Даже слишком. Вслед за царем в город хлынули несметные полчища людишек из окрестностей. Слухи быстро расползаются, да… И теперь весь этот сброд, наводнивший улицы, лавки, рынки, гостевые дома и кабаки столицы, ожидал решений царя и какой-нибудь манны небесной. Я криво ухмыльнулся, глядя, как заколоченную уже три месяца лавку деловито превращают в вербовочный пункт. Да, царь вернулся вместе со своей армией, конечно, но ему сейчас нужны еще воины. Много воинов. Так что пригодится сброд. Жаль только что не все из них явились сюда наняться в армию. Большая часть надеется совсем на другое.

Жара. Мухи. Пыль. Летняя Тарма и без наплыва гостей невыносимое место. Странное место. Жрецы уверяют, что город основали боги. Они же и мостили некоторые улицы, строили некоторые храмы и выдавали власть некоторым семьям. Не люблю бредни жрецов. И даже поизучал на досуге архивы, повествующие в том числе и об истории Тармы.

Город действительно древний. И сейчас уже даже никто не помнит названия того народа, который его основал. Правда с тех времен и построек-то уже не осталось. Потом сюда явились воинственные дакасы. Или драккасы. Они приехали на своих громыхающих колесницах под стены тогда еще невеликого городка, и городок сдался без боя. Драккасы построили мощные укрепления и лет примерно сотню наводили ужас на окружающих, сделав Тарму своей столицей. Потом они размякли душой, видимо всех устрашив и победив, и в Тарме наступил век роскоши. Потом случилась целая серия войн, в результате которой Тарма перешла под власть мрачного царя Огоша. Кто он такой, откуда пришел и куда потом делся – я так и не понял. Но именно в его царствование был построен Старый город в том виде, в котором он сейчас. Правда, тогда он не назывался Старым городом, разумеется.

Я так до конца и не понял, почему именно Тарме уделяют такое особое внимание. Она не порт, по реке отсюда до Отмелей нельзя пускать тяжелые корабли, стены Нового Города постоянно проседают зимой под натиском Гнилого Болота, которое подползает все ближе. Что такого в Тарме, что каждое божество считает своим долгом отстроить здесь хотя бы алтарик, хотя бы маленькое священненькое местечко, хотя бы?…

– Господин каптер? – голос был знакомый, правда, обращался он ко мне обычно иначе. Бат, завсегдатай моей лавки. Всегда подозревал, что он знает обо мне больше, чем делает вид.

– Был бы это кто другой, я бы сказал, что занят, – сказал я. – Говори, Бат, что ты хотел?

– Благодарю, господин каптер, – поклонился он. – Я пришел по поручению верховного жреца моего храма…

Я скривился и приготовился долго слушать. Но Бат меня удивил.

– Мы хотим предложить сделать в нашем храме вербовочный пункт, – неожиданно перешел к делу Бат. – Ты, верно, спросишь, какое отношение имеет Агтала к войне? Никакого, да. Зато мы знаем, против кого собирается воевать наш царь.

– Откуда? – отрывисто спросил я. – Почему вы вообще решили, что царь собирается воевать?

– О, господин каптер, наш храм владеет священной реликвией, позволяющей беседовать с духами и богами, – Бат снова зачем-то поклонился. – Наша провидица вышла сегодня из святилища и сказала, что царь хочет сокрушить твердыню Белафорта. Позволь, господин каптер, не вдаваться в подробности о том, какие именно чувства наш храм испытывает к этому ужасному государству…

Что бы там не подвигло жрецов на предложение помощи, взамен они ничего пока не требовали. Это было странно, но больше всего меня смущало то, как быстро в зачуханном и далеком от власти храме узнали о планах царя. Пророчица? Возможно… Все-таки, я бы в свое время сжег эти храмы. В их подвалах хранится столько секретов, что я нисколько не удивлюсь, что, в конце концов, на ноже злоумышленника окажется яд, замаскированный под священное масло какого-нибудь из храмов. А выжимали это масло, разумеется, сами боги.

***

Я вышел от царя в задумчивости. Собственно, было непонятно, зачем меня вызвали во дворец. Большей частью царь общался с Совой и Лето. И еще с одним типом, похожим лицом на сосредоточенную пучеглазую рыбу. Я знал его, но раньше так близко не видел. Это был верховный жрец храма Лугал-Дуку, местного главного бога, а точнее пары главных богов, которые иногда были братьями, иногда мужем и женой, а в последнее время все чаще выступали как единая и неделимая сущность. А произошло это после того, как второй главный жрец умер. Ну и этот рыбоглазый принялся мутить и финтить, доказывая, что эта смерть была знаком того, что их божество наконец-то достигло наивысшей гармонии, слившись в одно целое. И что теперь во втором жреце нет необходимости. Звали этого оборотистого служителя высших сил Глофа. И явился он к царю с двумя важными делами – первое было про разрушение неположенной царю гробницы, ввиду того, что он живехонек, а второе – игры в честь благополучного завершения восточного похода и триумфального возвращения.

К делу о гробнице царь отнесся в высшей степени наплевательски сначала. А потом, уже когда Глофа заканчивал живописание игрищ, вдруг нахмурился и сказал:

– Нет. Не дозволяю разрушать свою гробницу. Это памятник моей медлительности, он не позволит мне больше задерживаться более положенного. Что там ты говорил про игры, жрец?

– Традиционные игры, – все еще сохраняя спесивость и величавость, произнес Глофа. – Мы раскинем шатры и возведем арену вне стен города, устроим торжества и битвы в вашу честь, и…

– Кто будет биться на арене?

– Преступники, пленные и добровольцы, – бодро ответствовал жрец. – Игры, помимо того, что приносят радость жителям города, еще и освобождают наши тюрьмы от разного сброда, а улицы – от авантюристов и пройдох, гоняющихся за легкой наживой.

Царь кивнул. Жрец продолжил свои описания. Лето не слушал, зато Сова сверлил жреца глазами, чем изрядно того нервировал. Все закончилось быстро и бесславно для служителя. Царь грохнул вдруг ладонью по столу и негромко сказал:

– Нет.

Жрец опешил. Царь смотрел в пол, брови его сошлись на переносице.

– Никаких игр, – сказал он без выражения. – Промедление может стоить нам больше, чем жизни.

– Но царь…

– Ты, кажется, сомневаешься в моих словах, жрец?! – в голосе царя зарокотала близкая гроза.

– Прости меня, царь! – все-таки в верховные жрецы не берут идиотов. Глофа распростерся ниц, молитвенно протягивая руки к царю. – Я всего лишь пожелал бы услышать ваше повеление о том, чем нам должно заниматься. Приказ великого царя священен для нас, ибо устами царя вещают сами боги!

Лицо царя разгладилось. Лето скривил презрительную гримасу. На лице Совы выражение не сменилось. Царь приказал очистить тюрьмы и превратить узников в солдат. И казнить любого, кто попытается что-то вякнуть. И громко протрубить о сборе добровольцев в армию. А деньги, которые должны были быть потрачены на игры, потратить на оружие и доспехи.

В общем-то, ничего странного не произошло. Какие, к гиенам, могут быть игры, когда у нас грядет очередная война? А особенно такие игры, которые предлагал Глофа. В сущности, мне было ни капельки не жаль тот сброд, который дрался для развлечения публики на аренах традиционных игр, правда в последние два года я уезжал из Тармы до того, как они начинались…

– О чем задумался, Жаба? – прервал мои мысли догнавший меня Лето.

– Не понимаю, зачем царь меня позвал, – хмыкнул я. – Да и вообще…

Что именно "вообще" я объяснить не смог.

***

Яблочный Пирог догнал меня почти у самого входа в храм. Он запыхался, лицо его было покрыто грязными разводами, а гримаса была несколько недружелюбной. Однако, увидев, что я на него смотрю, он немедленно расплылся в улыбке.

– Жаба! – выдохнул он. – Я должен тебя сопровождать.

– Вот как? – деланно удивился я. – С чего бы это?

– Приказ царя…

– Слушай, Таска, а почему царь тебя отправил сопровождать меня именно к верховному жрецу? – спросил я. Даже не кривляясь, кстати, мне и правда было интересно.

Яблочный Пирог пожал плечами и не ответил. Двое его охранников переминались у него за спиной. Я чувствовал себя глупее некуда.

– Ладно, пошли, – вздохнул я, наконец, и мы вошли в раскрытые ворота. Скошенный вправо зиккурат храма Лугал-Дуку был оплетен ползучими лианами, а фруктовые деревья на ступенях как раз начали сбрасывать темно-красные листья. Храмовые стражи, одетые в вычурные раскрашенные в синий и красный панцири, неподвижно стояли там и сям, словно статуи. Я даже принялся к ним приглядываться. Надо же, ни один не переминался с ноги на ногу, не крутил башкой и не ковырялся в носу. Они даже смотрели одинаково – выпучив глаза. Я подавил в себе желание сделать какую-нибудь глупость, чтобы вывести этих истуканов из равновесия, и мы вошли, наконец, в прохладу храма. Я с наслаждением разулся и сунул ноги в неглубокий круглый бассейн. Мальчик-слуга принялся тщательно отмывать мои ступни от вездесущей тармской пыли. Таскины охранники замялись. Ничего не поделаешь – либо разувайся, омывай ноги и пройдешь дальше, либо стой здесь, на пороге. Они выбрали разуваться. Вернее Таска выбрал, конечно. Босые охранники лучше никаких охранников. Надо признаться, я даже был уже немного рад сопровождению. Все-таки в храм Лугал-Дуку я входил впервые.

Раньше главным храмом считался дворец. Но царь приказал, чтобы никакие жрецы не смели называть его хоромы именами своих богов. Собственно, именно Лугал-Дуку царь и лишил главной обители. Но жрецы не растерялись, и вскоре обзавелись новым храмом. И еще парочку построили в Новом Городе.

Жрецов было трое. Одного я знал – Глофа. Двое других – тоже какие-то шишки, судя по спесивому виду.

– Царь сказал, что ты придешь один, – сварливо произнес Глофа. Остальные просто пучили глаза.

– Я и сам так думал, – буркнул я, усаживаясь безо всяких приветственных поклонов и церемоний. Все равно последовательность не помню, да и не затем я пришел, чтобы жрецам почести оказывать. Ну, или их богам в их лице. Верховный жрец нахмурился. Охранники Таски замерли в дверях, а сам Яблочный пирог подался вперед, слегка поклонился, потом отвел в сторону правую руку, а левую прижал к груди, наклонил голову, опустился на колени, прополз два шага, склонился к полу, а затем снова поднялся на ноги. Когда он успел это выучить? Я за эти годы так и не удосужился… А Таска тем временем забрал у одного из охранников сумку и извлек из нее небольшой запечатанный кувшин. Судя по узорам зеленой и коричневой глазури, сделан он был в Стране Монументов.

– Это священное вино Долины Энку, – торжественно сказал Таска. – Царь повелел в знак своего особого расположения передать тебе этот сосуд, жрец. Этот напиток положено пить только особам, приближенным к богам…

– Священное вино! – воскликнул Глофа, схватив кувшин. Он прижал его к груди, словно долгожданного ребенка и принялся баюкать. А на лице при этом было такое блаженное выражение, которое я постеснялся бы демонстрировать чужим людям. Поэтому я прокашлялся. Глофа вернулся к реальности.

– Простите, каптер, – сказал он, и на лицо его снова наползла маска спеси и фанатизма. – С вашего позволения, я не буду ждать уединения, и пригублю вино прямо сейчас.

Глофа схватил со стола блестящий бронзовый нож и принялся счищать смолу с узкого горлышка кувшина. Делал он это довольно ловко, надо заметить. Двое других жрецов молча наблюдали. Я мельком глянул на Таску – тот улыбался, отчего его плоское и неприятное лицо стало еще более отталкивающим. Наконец Глофа справился с кувшином и налил густую темно-красную жидкость в золоченый бокал.

– Священное вино… – произнес он, сделав глоток. – Однако, вернемся к делам! Царь опрометчиво отказался от традиционных игр, за что боги могут разгневаться. Ведь игры не только поднимают моральный дух жителей города, но еще и…

– Мы не будем обсуждать решения царя, – прервал его я. – Давайте о деле…

Я выложил на стол свои бумаги, Глофа глянул на них мельком и снова потянулся за бокалом со священным вином. Я пододвинул бумаги поближе к нему. Он молча пролистал их, потом передал безымянному жрецу, стоявшему справа.

Не знаю, что я не люблю больше – вести переговоры со жрецами или питаться личинками. Почему-то, глядя на одухотворенные лица моих собеседников, я вспомнил, как мы заблудились в джунглях, когда гонялись за Його-Його, повелителем народа йо. Неудачно попали, все съестное куда-то попряталось, и тогда наш проводник отколупнул ножом кусок сгнившего дерева. А там целый шевелящийся ковер съедобных и питательных личинок. Вспоминать не хочется… Вот и сейчас схожее ощущение. Эти храмовники предлагали много, только брать противно. Впрочем, что поделаешь…

В какой-то момент я заметил, что Глофа стал терять нить разговора и отвлекаться. Взгляд его замирал, на губах вдруг начинала играть дурацкая улыбка, а голова принималась странно подергиваться. Судя по переглядываниям двух других жрецов, поведение для Глофы совершенно несвойственное. Вино? Я взглянул на Таску. Тот внимательно следил за верховным жрецом. Вонючее гиенье дерьмо!

Тут Глофа схватил со стола бронзовый нож и бросился к статуе застывшей в священном экстазе девицы – все как положено: вытаращенные глаза, молитвенно сложенные руки, таких статуй в Тарме полно, ими даже простые дома украшают. Только, кажется, наш верховный принял ее не то за воплощение Лугал-Дуку, не то за кого-то еще более священного. Он запел гимн и принялся методично резать себе руки, обагряя кровью каменный подол платья. Мы все, включая Таску, обалдело наблюдали. Жрецы бросились на помощь Глофе первыми, но не успели. Он выкрикнул что-то на незнакомом языке, воткнул нож себе в грудь и стал медленно заваливаться на бок.

Панику, которую собрались, было, поднять жрецы, пресек Таска.

– Глофа был неугоден Лугал-Дуку, – донельзя торжественным голосом произнес он. – Он был тщеславен и слеп. Он забыл, что богам должны служить двое верховных жрецов. Священное вино только показало вам волю богов.

Тут он извлек из своей сумки два небольших стакана синего стекла, ловко подхватил кувшин и набулькал в каждый из них темно-красного вина.

– Испейте тоже, – обратился он к жрецам, а охранники придвинулись ближе. – Пусть свершится предначертанное.

***

– Как тебе это удалось? – спросил я, глядя на Таску в упор. – Почему эти двое не принялись тоже резать себя ножами?

– Колдовство! – изрек Яблочный пирог.

– Каца нафантазировал? – уточнил я.

– Нет, – мотнул головой Таска и потянулся к своему стакану. – Знаешь, что мне нравится, Жаба? Ты впервые заговорил со мной как с человеком. И ради этого мне понадобилось прикончить безобидного жреца…

Я фыркнул. Хотел было встать и уйти, но любопытство пересилило.

– Так чье это колдовство? – спросил я.

– Это правда вино из Страны Монументов, – усмехнулся Таска. – Из той самой долины, как там я ее назвал?… Только вот есть секрет один – это вино можно пить только из стеклянных стаканов. Если налить его в любую другую посуду, оно становится магической отравой. Действие ты видел. Правда не всегда именно так работает, говорят. Но отравленным человек выглядеть все равно не будет. Умрет иначе.

– Сам себя прикончит?

– Необязательно, – Таска пожал плечами. – По его душу может явиться дикий зверь. Или убийца-безумец. Не разбираюсь в колдовстве. Каца сказал, что это вино ставит на человеке клеймо смерти. А уж смерть сама изыщет способ забрать свое.

– Ааа, – что-то мне после этого объяснения сразу расхотелось пить вино. А еще я вспомнил тягучее вино из Страны Монументов, которое мне принес Лето. Кто знает, может оно тоже как-то заколдовано, и ставит неведомое клеймо… Тут я понял, что Таска продолжает говорить.

– …как в легенде. Ну той, где у Лугал-Дуку родился человеческий младенец, когда его семя смешалось с семенами пшеницы. Смешно. Не понимаю, зачем цари придумывают себе божественное происхождение. Так вот этот Ану-Пшеничное Зерно испил этого самого Священного Вина, и на него снизошло могущество его отца.

– Это царь приказал тебе напоить вином Глофу? – перебил его я.

– Царь, – кивнул Таска. – После того, как посекретничал со своим советником.

– Ану был колдун и местный царь, говоришь? – спросил я, а у самого в голове стало что-то такое вспоминаться. Вроде да, был тут какой-то царь, который научил местных жителей выращивать зерно. Только я считал, что это просто сказка. Легенда, не более чем.

– Царь, – кивнул Таска. – Лигах в десяти от Тармы есть круг камней, на которых высечен труд Ану о земледелии.

– А ты откуда это знаешь? – подозрительно уточнил я.

– На моей родине эти камни считаются святыней, – ответил Таска. – Да и сам Ану почитается наравне с богами. А здесь, боюсь, его и не помнят почти. Разве что где-нибудь в храмовых летописях…

***

– Иару, – назвался первый жрец. Второй промолчал, глядя на меня недобро и подозрительно. Это были те самые двое, которых Таска напоил священным вином. Пока еще они не стали верховными жрецами, но это было делом времени. Ритуалы. Формальности.

– Что тебе нужно? – вдруг резко спросил второй. Первый дернул его за одежду и заискивающе улыбнулся.

– Все в порядке, господин каптер, мы в полном вашем распоряжении, – сказал он. – Надеюсь на понимание…

Все еще безымянный второй многозначительно посмотрел на Иару. А я вспомнил, что вроде бы слышал сплетни о том, что верховная пара жрецов всегда любовники. По статусу положено или что-то такое. И что когда-то давно пара была разнополой, но почему-то место жрицы занял второй жрец. Я мысленно усмехнулся.

– Не волнуйтесь, – я подмигнул первому жрецу. – Мне ничего особенного от вас и не надо. Я хотел расспросить вас про Ану.

Жрецы непонимающе переглянулись.

– Ану – Пшеничное зерно, – уточнил я. – Он был когда-то царем Тармы, я хотел бы почитать о нем.

Иару подавил вздох облегчения, второй жрец улыбнулся.

– Меня зовут Иохо, – сказал он. – Я принесу книги, где про него написано.

– Могу я предложить вам вина, пока мы ждем? – предупредительно улыбнулся Иару.

Я чуял какой-то подвох, но пока не понимал в чем он. Догадка забрезжила, когда я увидел, что принес Иохо – ворох тончайших полупрозрачных листов бумаги, которую умели делать только в храмах и ни с кем не спешили делиться секретом. Совершенно невесомая и белоснежная, она была настолько тонкой и непрочной, что писали на ней мягкими перышками, нанося особые знаки из штрихов и полосочек. Читать эту тайнопись я не умел совершенно, хотя пару раз пытался намекнуть Бату, чтобы он меня научил. Но он сделал вид, что не понял моих намеков.

– Желаете читать это прямо здесь, или нам отвести вас в более удобные покои? – спросил Иохо с плохо скрываемым сарказмом.

Не люблю жрецов, подумал я, повернулся к Иохо и схватил его за глотку.

– Слушай меня, гиений помет, – сказал я, с плохо скрываемой угрозой. – Ты кажется до сих пор не прошел всяких там положенных церемоний и не напялил положенных регалий, так? Или считаешь, что твоя задница настолько незаменима? Стоять! – прикрикнул я на дернувшегося Иару. – Давайте внесем ясность. Мне, как впрочем и царю, на ваш храм наплевать с высокого обрыва. Я могу хоть сейчас скормить ваши кишки гиенам, и мне ничего за это не будет. А главным храмом в Тарме станет храм Луда. Или, например, Агталы. Или вообще кого-то из неназываемых, вряд всех их жрецов сожгли… Вот что я хочу сказать вам, драгоценные мои. Сейчас вы со всем пылом ваших жреческих душонок мне поможете. А я сделаю вид, что не заметил, что ты, самодовольный гиений выкидыш, уже возомнил себя тут главным. Я понятно все изложил?

Иохо прохрипел что-то утвердительное, и я его отпустил.

– Простите, господин каптер, – пробормотал Иару.

– Ну а теперь, когда мы пришли к соглашению, давайте перейдем в апартаменты получше.

***

Я устроился поудобнее, подлил себе еще вина и приготовился слушать.