Дориан Дарроу. Заговор кукол

Екатерина Насута

Дориан Дарроу. Заговор кукол

Пролог

Они появились одновременно, едва лишь часы пробили девять, и неспешно двинулись навстречу друг другу. Скрестив взгляды, словно шпаги, они одинаковым жестом сдвинули клетчатые береты на затылок, перехватили тугие пачки, еще сохранившие аромат типографской краски и сплюнули под ноги.

– Вечерние новости! Вечерние новости! Ужаснейшее происшествие! Трагедия на волнах! – Разнеслось по улочке, чтобы отразиться на другой стороне:

– Несчастная любовь князя Хоцвальда! Только в «Газетт»…

– Всего за пенни…

– С иллюстрациями лучшего рисовальщика…

– Свидетели говорят…

– Родовое проклятье…

– …покупайте!

– …читайте!

Последнее слово мальчишка выкрикнул прямо в оттопыренное ухо неприятеля, но тот против ожидания не попятился, а ухмыльнувшись, пихнул в грудь.

– Убирайся! – прошипел он и тут же отскочил, кинувшись к облезлому кэбу.

– Сэр! Сэр! Ужаснейшая трагедия на море! – Мальчишка потряс перед пассажиром газетами. – Только в сегодняшнем нумере! самые свежие новости!

В пальцах джентльмена мелькнула монетка и, выскользнув, заскакала по камням мостовой. Мальчишка сунул газету в вялую руку и, мысленно пожелав покупателю сдохнуть в корчах, кинулся за добычей.

Ему почти удалось опередить соперника…

Кэб остановился у одного из многочисленных доходных домов. Джентльмен долго торговался, после столь же долго копался в портмоне, не столько считая монеты, сколько выбирая те, которые видом похуже. Рассчитавшись, он принялся озираться по сторонам, точно не мог понять, где очутился, а когда кучер совсем уж потерял терпение, с неожиданной ловкостью спрыгнул на мостовую.

Еще секунда и джентльмен растворился во тьме. Кучер даже моргнул, а после сплюнул и дал себе слово завтра же заглянуть в дежурную молельню на станции. После таких-то…

Он бы удивился, узнав, что неприятный пассажир минул и этот дом, и следующий, а после вовсе вышел на площадь, за которой начинался не самый приятный из районов Сити. И верно, сплюнул бы еще раз, увидев красный фонарь над дверью, столь любезно распахнувшейся перед давешним джентльменом.

Правда, теперь он мало походил на джентльмена. Исчезли модный плащ с несколькими воротниками и высокий цилиндр с атласной подкладкой, зато появилась изрядно потертая кожаная куртка и котелок. Впрочем, газета в руках джентльмена оставалась прежней.

Получасом позже, прогнав утомленную девицу, которая явно рассчитывала на нечто большее, чем брошенное вскользь «спасибо», он, наконец, приступил к чтению.

2 мая на шхуне «Лунный странник», зафрахтованной компанией «Бинтерс и сын» и следовавшей из Аннеске в Сити, разыгралась ужаснейшая трагедия, свидетелями каковой стали многие пассажиры.

Этой ночью на палубе собрались все. Играл оркестр. Официанты разносили закуски и шампанское, дамы играли в бридж, джентльмены беседовали. Все ждали, когда прозвучит звук рога, возвещающий, что впереди показались огни маяка. Но вместо долгожданного сигнала раздался крик.

– Анна!

Несомненно, в первые секунды достопочтенная публика решила, что юноша пьян, ибо немыслимо было предположить, что человек, находясь в здравом уме, оскорбит общество подобной выходкой. Мистер С. вынужден был сделать замечание наглецу, указав на неуместность поведения и наряда: юноша была облачен лишь в рубаху и охотничьи бриджи. Однако, обозвав мистера С. глупцом, молодой человек с невероятной ловкостью вскарабкался на мачту и снова закричал:

– Анна! Я люблю тебя, бессердечная!

И ко всеобщему ужасу кинулся в море.

В этот же миг затрубил рог, и кромешную тьму ночи прорезал свет, но увы, несчастному влюбленному не суждено было увидеть его. Несмотря на все усилия капитана и команды, а также добровольцев из числа пассажиров «Лунного странника», тело юноши найти не удалось. Вероятно, его унесло течением, каковое в этих местах особенно сильно…

– Ну да, ну да… – сказал мужчина, переворачивая газетную страницу. Полюбовавшись на рисунок, где кривобокое корыто покачивалось на барашках волн, он продолжил чтение.

…Однако в истинный шок общественность повергла новость о том, что самоубийца никто иной как князь Дориан Фредерик Курт фон Хоцвальд. Он возвращался из длительного вояжа по Европе, дабы в скором времени сочетаться браком с Ольгой Пуфферх, третьей дочерью баронета Пауля фон Пуфферх-Огурцова…

– Не бойся, родная, состоится твоя свадебка! – Читавший поцеловал неожиданно удачный портрет, дав себе слово непременно навестить рисовальщика.

…Несмотря на глубочайшую скорбь, Ульрик фон Хоцвальд, младший брат погибшего и новый князь Хоцвальд-Страшинский, выразил сердечнейшую благодарность капитану и команде «Лунного странника», а также всем, кто принимал участие в поисках тела несчастного Дориана. Также князь пообещал награду в триста гиней любому, кто предоставит правдивую информацию о той, роковая любовь к которой столь трагически оборвала юную жизнь. Но тем более странен факт, что в списке пассажиров «Лунного странника» не нашлось женщины с подобным именем…

– Комедиант, – фыркнул мужчина. – Но с твоей стороны было весьма любезно настолько облегчить мне работу. Мертвеца нельзя убить. Так?

Он поглядел на портрет, имевший весьма отдаленное сходство с настоящим Хоцвальдом и, смяв газету, кинул ее в камин.

Игра началась.

Глава 1. О том, как некий джентльмен прибывает в Сити и устраивается на квартиру

Признаться, я до последнего опасался, что какое-либо происшествие, каковыми богата любая дорога, а уж тем паче дальняя, помешает дилижансу прибыть по расписанию. Конечно, я был готов – в массивном саквояже покоились плащ из плотной ткани и полотняная маска, а в кармане лежал тюбик «Наилучшей дегтярной мази д-ра Морски». К счастью, проверять свойства сего удивительного снадобья, обещавшего не только спасение от ожогов, но и избавление от ранних морщин вкупе с легчайшим и приятнейшим лимонным ароматом, не пришлось.

Для меня Сити начался с булыжной мостовой и скрипа рессор. Древний экипаж, словно страдающий подагрой старец, переползал с камня на камень, стеная и бранясь. Но вот мелькнули городские ворота, украшенные парочкой газовых фонарей, и моя соседка – сонная леди преклонных лет – встрепенулась и заерзала на месте, хватаясь то за полинявший веер, то за потрепанный ридикюль. Очнулись от дремы и господин в сюртуке старомодного кроя, и брюзгливый толстяк в кожаной куртке с заклепками.

– Наконец-то, – буркнул он, искоса поглядывая на меня. – Я уж думал, никогда не доберемся. Времени сколько?

Он обращался к леди, и она, смущенная подобным вниманием, растерялась, выронив злосчастный веер на колени. Пришлось придти на помощь.

– Три часа пополуночи. С четвертью.

Толстяк не счел нужным ответить. Признаться, и сам я, измотанный переездом, был не в том состоянии, чтобы демонстрировать хорошие манеры, и потому отвернулся к окошку. Лучше уж вовсе избегать разговора, чем грубить собеседнику.

Меж тем фонарей становилось больше. Их свет проникал в карету, заставляя меня щуриться. Наверное, следовало бы надеть очки, но… если уж менять жизнь, то сразу.

В какой-то миг я, поддавшись порыву, полностью снял заслонку с окна и полной грудью вдохнул воздух Сити. И моментально раскаялся. Легкие обожгло, нос заложило, а из груди вырвался сиплый кашель.

Смердело гарью и навозом – конским, коровьим и крысиным, хотя последнее обстоятельство скорее радовало. Тонкой нитью вплетались ароматы людей: и тех, к которым я успел привыкнуть за время пути, и тех, с которыми был незнаком. Второй волной накатил истинно городской дух: влажный камень, вяленые и подгнивающие кожи, ржавеющее железо фабричных потрохов, помои, тухлая вода, старая кровь скотобойни… слишком много всего, чтобы понять.

Я не смогу здесь жить!

– Вот, возьмите, пожалуйста. – В руку мне сунули что-то мятое и легкое. – Мне всегда помогает.

Платок. Пахнет лавандой, мятой и самую малость – болезнью.

– Или вот. Наилучшее средство. – Моя спасительница протянула табакерку, сама поддевая ногтем щепотку. – Мой покойный супруг весьма уважал…

До постоялого двора дилижанс добирался почти час. За это время я постепенно пришел в себя, вернул платок, присовокупив все возможные благодарности, каковые только пришли в мою измученную голову, еще раз позаимствовал весьма недурной табак и вновь поддался любопытству. Правда, теперь я старался дышать исключительно ртом, а потому, должно быть, являл собой презабавное зрелище.

Впрочем, забавным было и место, в которое мы прибыли. Сама гостиница походила на каменную гусеницу – длинное приземистое строение с нарядной трубой из рыжего кирпича. Рядом находился каретный двор, собравший преизрядную экспозицию экипажей. Были тут и легкие двуколки, и разбитые дорогами почтовые кареты, и даже один черный мобиль с гербом на дверях.

– Эй, сэр, вас куда-нить подвезть? – Хитроватого вида человечек вынырнул из темноты и вцепился в мой саквояж. Глянув в лицо, он вздрогнул, но ноши не выпустил. – Быстренько доставлю. А могу и присоветовать, если еще не решимши, куда.

– Решимши, – ответил я и мысленно ругнулся. До чего же легко прилипают эти словечки! – Эннисмор-Гарденс-Мьюс, шесть.

– Точненько? Глядите… мое дело маленькое. Сказали куда, я и поехал… за недорого. Скоренько, ага. До солнышка успеемо.

Поскольку этот странный своей настойчивостью человек завладел-таки и моим саквояжем, и моим чемоданом, мне не осталось ничего, кроме как идти следом. Будем надеяться, что он знает дорогу.

И что поверенный дал правильный адрес.

И что, прежде чем заключать договор, уведомил хозяев о некоторых нюансах сделки.

Меня опять начали терзать сомнения, каковые изрядно подпортили удовольствие от прогулки по Сити. Снова стала мучить вонь, к ней добавился навязчивый городской шум, от которого сдавило виски. К утру точно мигрень разыграется. А еще этот человек говорит и говорит… зачем?

Хорошо, хоть газовых фонарей изрядно поубавилось, после они сменились масляными, еще более редкими. А через некоторое время исчезли и эти. Лишь время от времени блаженная темнота зыркала желтым глазом, в свете которого были видны фигуры фонарщика и провожаемого им клиента.

Я попытался расслабиться.

Я мысленно повторил себе, что все идет по плану.

Я пропустил момент, когда мы выехали на Эннисмор-Гарден. Широкая лента улицы пролегла меж рядами домов, одинаково длинных и узких. Уже не одна гусеница – целый выводок в коконах цветного кирпича. Вот только бабочки из них не вылупятся.

У шестого дома, спрятавшегося за каменной оградой, из которой торчал пустой столб фонаря, кэб остановился.

– Приехали, сэр. Я уж вас обожду, да?

По-моему, даже этот славный человек сомневался, что мне будут рады.

– Будьте так любезны.

Довеском просьбы стала монета.

А беспокоился он зря: меня ждали. Или точнее будет сказать, ждали, но не совсем меня.

– Это же… – На меня с удивлением воззарилась низенькая и худенькая леди в ночном чепце, который несколько диссонировал с серым домашним платьем. Второй примечательной деталью ее наряда был широкий пояс с двумя рядами крохотных карманов. Из карманов торчали хвостики ключей, а с пояса свисали мешочки всех цветов и размеров. В руке дама держала подставку с толстой свечой.

– Это… простите, это вы, да? – повторила она вопрос. Смею полагать, что сейчас она страстно желала услышать: «нет». Но увы, это был я.

– Дориан Дарроу, леди. К вашим услугам.

– Это он, Мэгги. Он и никто другой. А я тебе говорила, что не стоит связываться с этим пройдохой-Хотчинсоном. Не стоит и все тут. – Вторая леди отличалась от первой ростом, статью и густым басом. Одета она была обыкновенно, если, конечно, не полагать, что редингот цвета фуксии с бирюзовой оторочкой слишком экстравагантен для домашнего наряда. Куда больше меня поразило, что от дамы пахло чесноком и трубочным табаком, но после городских сии ароматы были даже приятны.

– Но как же… как же так…

– А вот так, Мэгги. А вот так!

Да уж, так и никак иначе. Скоро рассвет и мне бы войти, но… что делать, если двери этого дома закроются передо мной? Ответ известен: маска, перчатки и универсальная мазь доктора Барроу. День в гостинице и поиск нового пристанища.

– Но…

– Но отказать ему мы не можем. Не можем, Мэгги, и все тут. Так что, мистер Дарроу, заходите. Да, да, заходите.

– Но Пэгги…

– Денюжку-то мы потратили. Да, да, Мэгги, потратили… и не стоило связываться с этим пройдохой-Хотчинсоном.

– А как же Персиваль?..

Пальчики, пустившиеся в путешествие по поясу, вытащили длинный блестящий ключ, повертели его перед моим носом и вновь спрятали.

– Персиваль переживет.

Я решил про себя, что завтра же съеду. Оставлю фунт за беспокойство и съеду. В конце концов, с самого начала следовало искать квартиру самому.

Звонко хлопнув в ладоши, миссис Пэгги рявкнула:

– Джо! Джо! Помоги гостю с багажом… А вы проходите, мистер. Чаю? Бренди? Уж извините, из вашего-то ничего нету.

– Благодарю вас, миссис…

– Мисс, – оборвала меня толстуха. – Мисс Пэгги Уальт. А это миссис Мэгги Дункан МакКуинси, если по мужу. Но сейчас она вдова. И живем вместе. Кузины мы. А вы проходите, проходите. Небось, притомились с дороги? Дороги нынче тяжелые…

В ее голосе мне слышался рокот волн, омывающих берег. И было в нем нечто успокаивающее, и даже доброе, отчего тиски вокруг головы вдруг разжались, а после и вовсе исчезли. Я осознал, что сижу в удобнейшем кресле возле камина, ноги мои покоятся на низенькой скамеечке, а ладонь приятно холодит бокал с бренди.

– Вы уж простите, что так неловко вышло, – сказала Мэгги и робко улыбнулась. – Мы просто не привыкли к подобного рода… гостям.

– Точно. Не привыкли. И пройдоха-Хотчинсон нисколечко не потрудился упредить.

Потому что боялся отказа.

– И оно, может, правильно. Но мы с Мэгги не какие-то там белошвейки. Мы во все это не больно-то верим… – Пэгги извлекла из складок платья деревянный крест и быстро проговорила: – Вы только слово дайте, что не станете никого тут кусать.

– Не стану. Клянусь именем Его.

Я прикоснулся к печати губами, привычно сдерживая стон. Главное, мои хозяйки остались довольны, а что до остального, то… порой нелегко быть вампиром.

Глава 2. Где леди Джорджианна получает очередное подтверждение мужского коварства, находит труп, а также принимает судьбоносное решение

Турнюр или кринолин? Ворт или Гаглен? Шанжан цвета морской волны или лиловый бареж? Неизвестное новое или проверенное старое? Примиренных ангелов ради, ну почему все так сложно? Леди Джорджианна Фэйр с раздражением отодвинула оба рисунка. Слишком хороши.

Может быть тогда оба?

Лорд Джордж Фэйр будет негодовать, но… но разве может он понять израненную сомнениями женскую душу? Нет, нет и еще раз нет!

Опустив на пол сонную левретку, леди Джорджианна поднялась, прошлась по гостиной, ловя отражение во всех зеркалах. Закрыла глаза. Попыталась представить…

А может вовсе Редферн? Скучен. Привычен. Обыкновенен…

Тогда Дусе или Пасен?

Время еще есть. До королевского бала почти месяц…

Время уходит. Решать нужно сегодня, иначе можно остаться вообще без платья. Леди Джорджианна и дышать перестала, до того ужасной показалась мысль. Нет! Ни за что!

Левретка, почувствовав состояние хозяйки, поспешила спрятаться под стулом. Предательница! А ведь и ей надо будет заказать попонку в цвет… но все-таки турнюр или кринолин? И цвет… Лиловый придаст коже смуглый оттенок. Да и Ее Величество славится любовью к лиловому. Можно попасть в крайне неловкую ситуацию.

Перчатки белые, с крохотными жемчужными бабочками…

Но если выбрать шанжан, то…

Застонав, леди Джорджианна приняла волевое решение: оба. Пусть будет два платья, а уже потом, когда их доставят, она решит, какое надевать на бал. Что же до лорда Фэйра, то ему придется смириться.

Настроение моментально улучшилось.

Четверть часа и два письма, слово в слово повторяющих друг друга, лежат на туалетном столике. Еще столько же потребовалось, чтобы объяснить новенькой горничной – туповата и страшновата – что следует сделать. В конце концов, леди Джорджианна почувствовала себя совершенно разбитой и отправилась наверх.

Второй этаж был сумрачен. Погасшие светильники гляделись мертвыми цветам. А притаившиеся под потолком купидоны недобро поглядывали, сжимая в пухлых ручонках луки. Мертвенно белели статуи.

Джорджианна замерла. Что-то в этой, привычной в общем-то картине, было неправильным. Она стояла, мучительно пытаясь сообразить, что именно «не так» и злясь оттого, что не выходит. И тут сонная прежде левретка вдруг оживилась, потянула носом и, тявкнув, кинулась к двери.

Дверь! Ну конечно же! Все двери гостевых комнат должны быть заперты, а эта открыта.

И Николь лает. Мерзко так, надрывно.

Подобрав юбки, Джорджианна решительно направилась к двери, толкнула и позвала:

– Нико…

Дверь распахнулась, приглашая войти, и Джорджианна вошла, о чем тотчас пожалела: на ковре перед камином, в котором виднелась груда серого пепла, лежала незнакомая девица. Была она рыжей, мертвой и, более того, практически голой!

Узкие ладошки чинно прикрывали грудь, тогда как согнутые в коленях ноги были широко разведены. Алые панталоны – какая пошлость! – сбились, а чулки съехали. Левый так вовсе собрался некрасивыми складками. Зато на правом переливалась перламутром крохотная бабочка. А ее приятельница устроилась на белоснежной перчатке, что обвивала шею девицы.

Леди Джорджианна сделала шаг. И еще один. Юбки, покачнувшись, задели рыжие космы, и те соскользнули с лица покойной. Наклонившись, леди Джорджианна одной рукой схватила Николь, которая тотчас замолкла, другой подняла перчатку.

Последние сомнения в том, кому принадлежала перчатка, исчезли. А на горле мертвой девки – потаскуха и воровка! – обнаружились два красных круглых пятнышка.

– Боже мой, – сказала леди Джорджианна прежде, чем лишиться чувств.

В себя она пришла в гостиной, и резким движением ударила по руке негодяя Фэйра, который от неожиданности уронил флакончик с нюхательной солью.

– О дорогая! – возопил Джорджи, целуя пальчики. – Я так испугался за тебя, я так…

– Сволочь, – сухо ответила леди Джорджианна, прикидывая, прилично ли будет сопроводить слова пощечиной. Если в комнате никого, то вполне прилично, а если этот тупица послал за врачом? Или более того, пустил сюда полицейских, которые теперь точно заполонят дом? С этого олуха толстокожего станется выставить ее в неловком положении…

– Дорогая, – тон Джорджи изменился, а сам он зашарил по полу будто бы в поисках злосчастного флакона. На самом деле в глаза смотреть стыдится, гад этакий.

А полиции в комнате не наблюдалось. И доктора тоже, но момент был упущен. Леди Джорджианна села, расправила складки платья – измято просто до неприличия, в таком совершенно невозможно показаться людям – и спросила:

– Как она попала в наш дом?

– Не знаю.

Врет. И нос покраснел, а уши так вовсе пурпурные… именно! Пурпур! Не морская волна и не лиловый, они скучны и обыкновенны, но вот царственный пурпур – иное дело. И ко всему он будет великолепно сочетаться с тем гарнитуром, который Джорджи поднес на прошлое Рождество.

– Джорджи, как девушка оказалась в нашем доме? Кто она? Джорджи, не смей от меня отворачиваться? О, Господи всеблагой и всепрощающий, дай мне терпения…

– Анна… – Он всегда называл ее Анной, наверное, потому, как знал, насколько злит этот пренебрежительный огрызок имени. – Послушай, Анна, это очень серьезное дело…

Еще бы. На девке была белая перчатка Джорджианны. И бабочки жемчужные, которых только на той неделе доставили из мастерской. И чулки, верно, родом из собственного бельевого шкафа леди Фэйр.

Лорд Фэйр и представить себе не мог, насколько дело было серьезным.

Он же, так и не найдя чертов флакон, присел на софу, снова схватил пальцы Джорджианны и принялся мять, как в тот день, когда делал предложение. Да, сходство полное, пусть тогда он был моложе и весьма удачно маскировал проклюнувшуюся лысину, но в словах путался точно также. И уши полыхали. А на носу высыпали бисерины пота.

– Эта девушка… эту девушку меня попросили спрятать…

– Здесь?

– Здесь.

– Кто попросил?

– Извини, Анна, но я не могу сказать.

Как это не может? Он всегда говорил. Следовало лишь немного нажать… самую малость… к примеру, слезу пустить, а лучше две.

– Анна, прекрати. Чего ты хочешь? Платье? Жакет? Колье? Целый гарнитур? Купи себе все, что захочешь, только прекрати. Сейчас не время для твоих представлений.

Обида и возмущение, захлестнувшие леди Фэйр, не поддавались описанию. Она открыла рот, чтобы высказать все, что думает, но обнаружила полную неспособность говорить. А Джорджи, коснувшись мизинцем родинки над губой, продолжил:

– Да, дорогая, я знал, что ты вышла за меня замуж, потому что так решил твой батюшка. Он разумный человек. И я разумный человек. Я видел все твои игры, мне они казались забавными. Я терпеливо сносил твои капризы и твое притворство. Я оплачивал твои наряды и прихоти. Я даже постепенно свыкся с ролью того послушного борова, которого тебе хотелось видеть в роли супруга.

Леди Джорджианна отвернулась, чтобы не видеть сияющую, как натертый паркет, лысину супруга. Коварный! Да как он смеет ее обвинять?

– Но теперь все немного изменилось. Сейчас тебе придется делать то, что я говорю.

– А если нет?

Вырвать пальцы она все же не решилась.

– А если нет, мне придется отослать тебя. Думаю, деревенская жизнь пойдет тебе на пользу. Да и дети весьма соскучились по матушке. Знаешь, я уже давно подумываю о том, чтобы подать в отставку и…

Он просто угрожает! Он никогда не подвергнет Джорджианну подобному унижению. Она не переживет разлуки с Сити… она…

– Чего ты хочешь?

– Я хочу, чтобы ты привела себя в порядок. Вышла. И рассказала полицейским все, что знаешь.

– Все?

О да, она расскажет. Она охотно расскажет обо всех его девицах. О тех, которые появлялись в доме на Динки-Лейн, чтобы через месяцок-другой исчезнуть. И о тех, которые селились в особняке, притворяясь горничными или кухарками, а одна даже за модистку себя выдавала. И об актрисках. И о белошвейках. И…

И ни о ком она говорить не станет. Не хватало выставить себя посмешищем или, хуже того, прочесть свой же рассказ в какой-нибудь мерзкой газетенке.

– Видишь, ты у меня умница, – сказал лорд Фэйр и достал коробочку синего бархата. – Ты сама поняла, что свои фантазии лучше держать при себе.

– Я не знаю, кто она и как попала в дом…

– Правильно.

– И откуда на ней взялась моя перчатка и мои чулки. И мои жемчужные бабочки!

– Закажи других.

В коробочке лежал массивный деревянный крест, украшенный печатью Престола Примиренных.

– И пожалуйста, дорогая моя, всегда носи это с собой. – Лорд Фэйр вложил крест в руку и обмотал запястье кожаным шнурком. – Всегда.

Крест был уродлив. Крест совершенно не сочетался ни с одним из нарядов, но возражать леди Джорджианна не осмелилась.

– Анна, поверь, пожалуйста: все, что я делал и делаю, я делаю из любви к тебе.

Лжец.

– Мне нужно привести себя в порядок, – сухо сказала она, глядя поверх головы мужа. Он же, снова съежившись, словно желая влезть в только что сброшенную шкуру себя-прежнего, засуетился, залепетал какие-то глупости, которые леди Джорджианна привычно пропустила мимо ушей.

Этот мерзавец обманывал ее – вот что главное.

Столько лет притворства… о как, должно быть, смеялся он, рассказывая своим девкам о глупенькой и доверчивой Джорджианне.

Он тайком таскал им чулки и драгоценности. И ту шляпку, якобы исчезнувшую при перевозке. И муслиновое платье, которое Джорджианна собиралась пожертвовать сиротскому приюту, но не сумела отыскать… и туфельки… И что он отдаст следующей девке?

И как в этом случае следует поступить самой Джорджианне?

Ответ созрел мгновенно:

– Джорджи. – Леди Фэйр вымученно улыбнулась. – Ты не мог бы оставить меня ненадолго? Скажи полицейским, что я скоро буду.

– Да, да, дорогая…

Он еще не представляет, насколько дорогая!

– Пусть Дороти подаст чай в нижнюю гостиную. И попроси послать за доктором Мейесом. Боюсь, что от этих треволнений у меня может начаться бессонница…

Он вышел из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Леди Джорджианна, сев перед зеркалом, закрыла глаза: тотчас предстало ехидное лицо покойной девицы, и белая перчатка на рыжих волосах. И бабочка перламутровая, словно слезинка. И…