Браво-брависсимо

Р о з а н о в. Не родину жалю, а писак зловредных. Достоевский, как пьяная нервная баба вцепился в сволочь и стал пророком ее. Толстой прожил глубоко пошлую жизнь. Никакого страдания, никакого тернового венца, никакой героической борьбы за убеждения и даже никаких особо интересных приключений. Полная пошлость.

Р е п л и к а. Вася, что с тобой? И Гоголь у тебя – пошлость. И другие. Откуда эта ненависть?

Р е п л и к а. Вы нравственно невменяемая личность, Розанов.

Ж е н с к и й г о л о с (это Гиппиус). Ах, оставьте, господа, ваши обличения. Не прошибете вы Василия с его махровой душой. В другой раз, когда он будет в другом настроении, у него будет о нашей литературе прямо противоположного мнения. Браво, Вася!

Квартира Голдиных. Здесь Софья, Михаил и Суслова.

С о ф ь я. Что-то ты сегодня, как в воду опущенный? Что-то случилось?

М и х а и л. Случилось, но не со мной. Не знаю даже, говорить – не говорить? В общем, Василий кое-что задумал. (Сусловой) Только вы, Полина Прокофьевна, можете ему помочь.

С у с л о в а. Я так и знала, что он тебя подошлет. Не дам я ему согласия на развод.

М и х а и л. Он не подсылал меня. Я сам.

С у с л о в а. Тебе, как ходатаю, я тоже откажу.

М и х а и л. Полина Прокофьевна, Василий собирается венчаться тайно.

Суслова и Софья ошарашены. Немая сцена.

С у с л о в а. Совсем сбрендил со своей мамочкой. (Софье) Он просто шантажирует меня. Мол, я узнаю, это меня возмутит, я не захочу, чтобы он зашел так далеко, и дам ему развод. Интересно, кто это придумал: он или его мамочка?

М и х а и л. Разве это имеет значение?

С о ф ь я. Не имеет.

С у с л о в а. Не имеет. Пусть венчается. С Богом! Сомневаюсь, что это его идея. Мамочке это нужно больше, чем ему. Хотя…

М и х а и л. Он считает, что семья – создание религиозное.

С у с л о в а. Миша! Какая тут религия, если он готов второй раз идти под венец без развода? Это же двурушничество, ложь Богу. Если это он придумал, а мамочка только согласилась с ним, это тоже не красит ее. Она же дочь попа и бывшая жена учителя слова Божия. Если эта ложь исключительно ради детей, то какими вырастут дети? Они ж рано или поздно узнают, что родились от фиктивно венчаных сожителей. Стыд и срам. Соня, у тебя есть водка и черный хлеб? Надо выпить за двоеженца.

Софья звенит колокольчиком. Возникает горничная.

С о ф ь я. Водочки нам с хлебушком.

Горничная исчезает и появляется с подносом. На подносе графинчик, рюмочки и ломти хлеба. Ставит на стол, наливает в рюмочки.

С у с л о в а. Ух, напьюсь сегодня. (заметив, что Михаил посматривает на нее осуждающе) Не смотри на меня так, Мишенька. Я не драме Розанова радуюсь. Я свою печаль хочу залить. Давайте сначала выпьем, а потом уж объясню.

Выпивают.

С у с л о в а (продолжает). У меня с пятнадцати лет была мечта. Папенька мой к тому времени давно уже эмансипировался от графа Шереметева и стал купцом, потом фабрикантом. Я с сестрой воспитывалась гувернантками, языки изучала и разные науки, но по крови, по психологии была крестьянской девочкой. Но папенька хотел, чтобы я была теперь просвещенной барыней. Отдал меня с сестрой в женский пансион для благородных девиц. Вот там я и стала мечтать. Вот бы создать такой пансион не в городе, а в деревне, и исключительно для крестьянских девиц.

Суслова хочет налить себе сама, но Михаил не дает ей сделать это. Наливает сам и всем. Все снова выпивают.

С у с л о в а. А потом, после школы, я все пыталась продолжить образование. Но барышень в институты тогда еще не брали. И даже высмеивали за такое стремление, как тот профессор, которому я заехала по физиономии. А как без высшего образования создавать свою школу? Потом с Достоевским закрутилась. Потом старовата стала для студенческой учебы на учителя. В общем, исполнение мечты откладывалось и откладывалось. И вот только год назад я сказала себе: сейчас или никогда! Прошла учительские курсы, выпросила у папеньки денег и открыла школу в деревне.

С о ф ь я. А я-то думала, ты снова в Европу укатила.

Михаил нервно наливает только себе и выпивает.

С у с л о в а. Думала позвать вас, когда все устроится. Два месяца все шло хорошо. Я была счастлива. Сколько лет я мечтала найти свое назначение, приобщить к полезному делу. И вот, кажется, это состоялось. Меня боготворили родители девиц. Я буквально купалась в их любви. Но появился жандармский вахмистр. Хам и черт! «Как вы смеете воспитывать девиц, если Господа Бога нашего не признаете, в церковь не ходите?»

(После паузы) Обыск мне учинил. Хорошо, я это предчувствовала – уничтожила все письма Федора.

С о ф ь я (потрясенно). Как??

С у с л о в а (мстительно). В печь бросила.

С о ф ь я. Зачем? Как ты могла? Ты ж вместе с письмами себя сожгла. Или ты этого хотела?

С у с л о в а. Возможно.

С о ф ь я. Погоди. Ты ж раньше говорила, что письма его сожгла еще в Париже, когда готовилась к самоубийству.

С у с л о в а. Сожгла, но только те письма, которые были там. (После короткой паузы) А не закусить ли нам как следует?

С о ф ь я. Сейчас распоряжусь.

Софья выходит. Суслова и Михаил напряженно смотрят друг на друга.

С у с л о в а (игриво). Что, Мишенька? Жалко тебе меня? Но Розанова жалко больше? Угу?

М и х а и л. Нет, вас гораздо больше жалко.

С у с л о в а. О, я этого не люблю.

М и х а и л. Просто это для вас непривычно. Не с кем вам было отвыкнуть.

С у с л о в а. Давай уточним: отвыкнуть – от чего?

М и х а и л. От постоянного стремления быть сильной.

С у с л о в а. Меня угнетает в моей силе только моя инициативность.

М и х а и л. Полина Прокофьевна, я давно уже чувствую то, чего никак от себя не ожидал. Но сейчас – особенно.

С у с л о в а. Как мы с тобой совпадаем. Но это невозможно. Соня мне не простит. Сыграй что-нибудь.

Михаил садится за фортепиано. Берет несколько нот.

С у с л о в а. «Из наслаждений жизни одной любви музыка уступает, но и любовь – мелодия». Уж Пушкин знал в этом толк.

Михаил не успевает ответить. Софья возвращается с горничной, которая катит сервировочный столик. Суслова смотрит в глаза подруге и неожиданно встает, чтобы уйти.

С у с л о в а (Софье). Я, пожалуй, пойду. Что-то расхотелось. Прости. Не провожайте меня.

Суслова выходит.

М и х а и л. Как жаль. При изумительном умственном блеске, она имеет, однако, во всем только полуталанты. И меркнет, меркнет неудержимо.

С о ф ь я. Мишенька, это ж Розанов сказал, только о другой женщине, о художнице Башкирцевой.

М и х а и л. Но будто о Полине…Прокофьевне.

С о ф ь я. Мишенька, что произошло, пока меня сейчас не было? Или это произошло не только сейчас?

М и х а и л (поднявшись со стула). Наверное, Полина Прокофьевна расчувствовалась.

Софья подходит к Михаилу, кладет ему руки на плечи.

С о ф ь я. Расчувствовалась, говоришь? (Михаил отчужденно молчит) Что ж, это следовало ожидать. Странно только, что это не произошло раньше. Бедняжка, сколько же она терпела.

Улица. Розанов и Михаил прогуливаются.

М и х а и л. Ходит слух, что Полина давно уже пишет автобиографическую повесть. И что дневник ведет. Ты видел? Читал?

Р о з а н о в. Она что-то записывала. Но читать не давала. Правда, иногда я пользовался ее отсутствием. Был грех. Хороший литературный язык, с милыми неправильностями, что я особенно люблю, но без полных откровений, что, конечно, крайне обидно. Хорошая такая литературщина.

М и х а и л. Софья уверяет, что у Полины есть описания ее отношений с Достоевским. Она сама ей призналась. Почему бы это не опубликовать? Неужели она совсем лишена писательского тщеславия?

Р о з а н о в. Хочешь заработать на ней? Ну, так сам и обратись.

М и х а и л (после паузы). Вася, я должен кое-что тебе сказать. Я считал себя благородным. И я продолжал считать себя благородным, даже после того, что произошло у меня… с Софьей. Хотя я так виноват перед отцом… Но теперь… Ты вправе презирать меня.

Р о з а н о в (нервно). И до тебя добралась? Что ж, ты – красивый, сильный зверь. И в этом нет никакой твоей вины. Ты нужен ей, как был нужен испанец Сальвадор. А я был нужен, как был нужен Достоевский. Вот, собственно, и все. И никто не виноват. Эта женщина нуждается в двух наслаждениях. От мужского ума и от мужских ласк. И эти две нужды у нее чередуются: нужда половая и нужда духовная, умственная. Чередуются, потому, что в одном мужчине обычно не совмещаются.

М и х а и л. Но сколько при этом обид, терзаний, мести. Она же так мстит тебе, через меня.

Р о з а н о в. Мстит. Но ведь я тоже даю повод. Рано или поздно она узнает, что я обвенчался тайно…

М и х а и л. Как?! Уже обвенчался?

Р о з а н о в. Мамочка уговорила друзей отца, тоже священников. Ей не терпелось. (После короткой паузы) Ты можешь сообщить об этом Полине. Но знай: она меня не тронет, пока она с тобой. И, возможно, она даст мне развод, пока она с тобой. То есть ты меня сейчас очень порадовал.

М и х а и л. Но, Вася…я вовсе не собираюсь… с ней…всерьез…

Р о з а н о в. Это понятно. Но потяни с ней, сколько можешь.

М и х а и л. Конечно, я кину ее, как только Таня что-то заподозрит. Или даже раньше. Или даже у меня с ней ничего не будет. Я еще не знаю, смогу ли я противиться ей. В ней есть что-то колдовское.

Розанов издает стон. И тут же нервно смеется.

Р о з а н о в. Как же к тебе бабы льнут. Я знал, что Таня в конце концов будет твоей.

М и х а и л. А может, и Тане тоже нужен то гений, то зверь? Я этого уже боюсь.

Р о з а н о в. Нет, Таня слишком разочаровалась во мне. (Улыбается своей мысли) Полина нас с тобой породнила, мы теперь, как братья.

М и х а и л. Тогда я тебе по-братски скажу. Ты, Вася, личность уже историческая. Тебя покупают, тебя читают. Я, как продавец твоих книг, уже за твой счет живу. Я вроде бы помалкивать должен. Ну, как хочется тебе жить, так и живи. Но я думаю: его ведь потомки судить будут. Почему он это не учитывает?

Р о з а н о в. Вот, чтобы не осуждали, подскажи Суслихе, чтобы дала мне развод. Тогда и нечего будет стыдиться.

М и х а и л. Вася, неужели еще раз под венец пойдешь? Или незаконное венчание станет законным? (Розанов озадаченно молчит) Вот она уже Суслихой для тебя стала. Зачем же так, Вася? Ты ж любишь, когда тебя барином считают. А барин не будет вот так любимую женщину, пусть даже бывшую… Ты уж прости, что я тебе выговариваю. Но ты ж сам любишь правду. Или любишь в зависимости от обстоятельств?

Р о з а н о в. Экий язычок у тебя отрос! Жалишь. Кусаешь. А как ты ведешь себя по отношению к Тане? (после паузы) Молчишь? То-то же! Запомни, Мишенька: никто никого и никогда не имеет права осуждать и тем более презирать, ставить ниже себя. Кто так делает, тот намного хуже того, кого осуждает и презирает.

М и х а и л. Сколько лет прошло, а до сих пор не могу понять, зачем ты настоял на венчании? И как она могла согласиться? Это, как ты говоришь, ноуменально. Непостижимо.

Р о з а н о в. Знаешь, правильно говорят, женщину невозможно переубедить, но ее можно уговорить. Вот я и уговорил. И отчасти запугал. Я говорил, что женщина без детей – грешница. И за это ее душа обязательно поплатится. Я внушал ей элементарное, чем обычно пугают попы. Что нас постоянно окружают бесы, мешая задумываться о своей душе, единственно выделяющей нас, людей, из всех живых существ. Бесы же мешают человеку различить добро и зло. А после причастия все это проходит.

Полина говорила мне, что у нее нет ни малейшего желания причаститься. А я говорил в ответ, что это как раз признак того, что ей мешают бесы. Она говорила, что не сможет исповедаться священнику. Да и каяться ей не в чем. Ну, однажды хотела убить человека. Но ведь не убила же.

М и х а и л. Это она испанца Сальвадора хотела убить?

Р о з а н о в. Не только. Она пришла к Достоевскому. Хотела, чтобы он помог ей справиться с соблазном убийства. А он начал ей выговаривать. Мол, она загрязнилась этим чувством к испанцу. Уму непостижимо, как можно было такое сказать?! И вот после этого у Полины место Сальвадора, как жертвы, занял Достоевский. Он поселил в ее душе беса убийства, хотя бы тем, что сам хотел убить ее, она это чувствовала и видела. Прочти в его романе «Игрок», как главный герой Алексей Иванович, этот альтер эго автора, говорит о своем чувстве к Полине. «И еще раз теперь я задал себе вопрос: люблю ли я ее? И еще раз не сумел на него ответить, то есть лучше сказать, опять, в сотый раз ответил себе, что я ее ненавижу. Да, она была мне ненавистна. Бывали минуты, что я отдал бы полжизни, чтобы задушить ее…»

Р о з а н о в (продолжает). И она это, повторяю, чувствовала и даже видела, потому что он не умел это ловко прятать. И ловко хитрить тоже не умел. Он же после истории с Сальвадором предлагал ей быть братом и сестрой, а сам постоянно домогался. Чего он добивался этой отвратительной игрой, тут можно строить разные предположения. Но я повторяю, именно он поселил в ее душе беса. Я выведал у нее, она поведала мне все свои приключения, все свои интрижки, все увлечения и разочарования. Не было ничего, даже приблизительного ее отношениям с Достоевским. Но с каждым новым мужчиной ее бес становился все бесцеремоннее и злее.

М и х а и л. Ты хочешь запугать меня?

Р о з а н о в. Думай, что хочешь. Я устал.

М и х а и л. Я предложу ей назвать ее автобиографические записки «Годы близости с Достоевским». И попрошу, буду умолять ничего не скрывать. (после паузы) Вася, как же ты до сих пор любишь ее. И как она любит тебя.

Р о з а н о в (в зал). Неужели вся жизнь легкомыслие? Наверное, только перед смертью человек бывает по-настоящему серьезен, когда все уже позади?

Как же меня начинает томить моя неправильная жизнь. И не в смысле, что мало насладился, это совсем не приходит на ум, а в смысле, что не сделал должного.

И ведь не для кого-то не сделал должного, а для себя. Для себя! А все почему? Потому что мужского у меня – только брюки? «Я смешон и гадок», – писал о своей молодости Достоевский. Я в точности такой же. А кто не такой?

Но хотел ли бы я быть только хорошим? Было бы скучно. Н чего бы я ни за что не хотел бы – это быть злым, вредительным. Тут я предпочел бы умереть.

Один умный человек сказал мне: не в намерениях моих, не в идеях, но как в человеке во мне есть что-то нехорошее, что-то мутное в крови.

Ну, правильно. На мне и грязь хороша, потому что это я, подумал я тогда.

Может, это оттого, что благородное у нас всегда в унижении. Свинство почти всегда торжествует. Оскорбляющее свинство.

Поэтому удобнее не быть только благородным. Не выделяться.

М и х а и л. Вася, а вот если бы Суслова сказала тебе, что она жить без тебя не может. Если бы предложила сойтись? Как бы ты поступил?

Р о з а н о в. Это невозможно. Суслиха – бес в юбке. Зачем мне бес?

М и х а и л. Для электричества.

Р о з а н о в. Какого еще электричества?

М и х а и л. Ты ж с Варей, как при лампаде живешь. Нет, при лучине! Вон Мережковский с Гиппиус, как с электричеством живет.

Р о з а н о в. Ага. А Толстой со своей Софьей, если тебя послушать, жил при лучине. А сколько сделал!

М и х а и л (шутливо). Софья – керосиновая лампа.

Р о з а н о в. Вот зачем тебе этот разговор?

М и х а и л. Томит меня твоя неправильная жизнь.

Р о з а н о в. Это только я так могу сказать о себе.

М и х а и л. И я – на правах друга. Вася, мы так устроены. Нас обижают и оскорбляют одни, а вымещаем мы свою обиду на других. Кто ближе, на ком безопаснее это выплеснуть.

Р о з а н о в. Хочешь сказать, я должен был все стерпеть от нее. Я и терпел. О, сколько я терпел!

М и х а и л. Но ведь при этом добавлял обид! Скажи, как на духу, разве ты ни разу не изменил ей? Ну, скажи! И положи руку на сердце, и перекрестись! (Розанов виновато молчит) Ну, вот. Теперь посчитай, сколько бесов ты ей добавил.

Р о з а н о в. Душа есть страсть. А талант нарастает, когда нарастает страсть. То есть и талант есть страсть.

М и х а и л. И что ты с этой ее страстью сделал? Она ж наверняка хотела вырасти в писательницу.

Р о з а н о в. Да, она втайне завидовала Достоевскому, и он это отмечал. И мне завидовала. И до сих пор завидует. И это тот случай, когда зависть оправданна. И все же ты не целиком прав. В ней много дурного. Дурное в нас есть рок наш. Но нужно знать меру этого рока. А она меры не знает.

М и х а и л. Она женщина.

Р о з а н о в. Чего ты от меня сейчас хочешь?

М и х а и л (с расстановкой). Ни-че-го. Хотя нет. Хочу, чтобы ты перестал на нее злиться. Вот совсем. И чтобы она это почувствовала. Ты как-то сказал, что душа твоя сплетена из грязи, нежности и грусти. Вот перестанешь злиться, и грязь сойдет, и останется только нежность и грусть. (После паузы) Думаешь, я на нее не злюсь? Кого она во мне видит? Игрушку? Но я не игрушка.

Квартира Голдиных. Здесь Михаил и Софья.

С о ф ь я. Мишенька, отчего Полина перестала бывать у нас? Я скучаю. Скажи ей, что я редкая подруга, я не ревную.

М и х а и л. Как я могу сказать? Я тоже не знаю, куда она пропала.

С о ф ь я. Как странно. И даже немножко страшно.

М и х а и л. Мне тоже. Героиня ее автобиографических записок утопилась.

С о ф ь я. Она уже передала тебе рукопись?

М и х а и л. Нет, мне Василий сказал. Он читал. Он тоже в тревоге.

С о ф ь я. Притворщик, я ему не верю.

М и х а и л. Зачем ты думаешь о нем плохо? Он искренне переживает.

С о ф ь я. Ну да. Он в самом противоположном искренен. Не хочу о нем говорить. Хотя подозреваю, что она из-за него, а не из-за тебя исчезла. Он – проклятие ее.

Г о л о с С у с л о в о й. Отчасти ты права.

Суслова входит неожиданно в открытую дверь, ошеломляя Михаила и Софью.

С у с л о в а. Ты, Сонечка, права, но это проклятие, кажется, повернулось на него.

На сцене легкий гвалт. Михаил и Софья говорят вразнобой, Софья им отвечает. Наконец, возникает пауза.

С о ф ь я. Ну, рассказывай же!

С у с л о в а. Я съездила в Брянск, где раньше жила его мамочка. Бутягины там известны. Мамочка, оказывается, будучи еще тринадцати с половиной лет, влюбилась во взрослого, годящегося ей в отцы Бутягина. Родителям пришлось увезти ее в другой город. Но она все же добилась их благословения и вышла за него. А через два года он, никогда и ничем не болевший мужик, неожиданно ослеп, лишился дара речи и умер.

Софья и Михаил с нетерпением ждут продолжения.

С у с л о в а. Вот, собственно, и все. Хочу знать, что вы об этом думаете.

Софья и Михаил озадаченно молчат.

С о ф ь я. Не знаю даже, что сказать. Ты видишь в этом какой-то рок?

М и х а и л. Василий знает об этом. Он мне говорил. Не понимаю, в чем тут рок.

С у с л о в а. Разве симптомы вам ни о чем не говорят? В некоторых губерниях целые деревни этим болеют. Эта мамочка опасна для Васи. У меня нехорошее предчувствие.

М и х а и л. У меня сейчас одно в голове. Зачем вы поехали в Брянск, Полина Прокофьевна? Какая у вас была цель? Зачем вы в следователя обратились? Лучше бы рукопись свою завершали.

То, что говорит пасынок, нравится Софье. Она не без злорадства следит за выражением лица Сусловой.

С у с л о в а (переходя на вы») Михаил, не пойму, в чем вы подозреваете меня.

М и х а и л. Ответа у вас нет. Точнее, есть, но вам неловко признаться. Тогда я скажу прямо. После этого вашего сообщения, я просто обязан сделать выбор между вами и моим другом Розановым. Я выбираю моего друга.

С о ф ь я (делая вид, что хочет его остановить) Михаил!

Михаил с непреклонным видом выходит из комнаты.

С о ф ь я. Поля, я очень сожалею.

С у с л о в а. Да, конечно. Мне пора. (На выходе из квартиры) Ну, вот и все. Теперь я совсем одна. Отлично! Замечательно! Как это волнует кровь! Одна против всего мира. Мегера. Фурия. Они ничего толком не поняли, но я в их глазах фурия. Прекрасный зверь ничего не понимает, но сердцем он не со мной. Ну и ладно. Хорошо, что это определилось сразу сейчас, хуже, если бы потом. Кому Миша сделал плохо? Не мне, а ему. Я-то уже хотела, уже уговорила себя дать ему развод. Но теперь – никогда! Пусть рожает еще. Но ни один не будет носить его фамилию. Никогда! И пусть меня судят, осуждают, презирают. Презренье всего мира мне – по колено.

Дом Розанова. Розанов говорит с женой Варварой. Но вовсе не обязательно ее появление на сцене. Достаточно ее силуэта и ее голоса.

Р о з а н о в. Ну, Варя, сажусь писать.

В а р в а р ы. Бог благословит! Бог благословит! Бог благословит!

Большим крестом она кладет три православных пальца на лоб, грудь и плечи мужа.

Р о з а н о в (в зал). И когда вот так, выходит лучше, выходит весело, и хорошо на душе.

Розанов доволен своей судьбой, но чего-то не должно хватать зрителю в этой, вроде, благостной картинке его быта.

Громкий стук в двери. Голоса.

М у ж с к о й г о л о с. Именем закона. Отворяйте немедля!

Розанов открывает с испуганным видом. Входят жандармы.

Ж а н д а р м. Кто будете? Розанов?

Р о з а н о в (нервно). Так точно-с. Розанов. А что за оказия?

Ж а н д а р м. Имею поручение провести досмотр бумаг. Извольте предъявить.

Р о з а н о в. Что ж. Прошу-с в мой кабинет.

Вводит жандармов в свой кабинет. Варвара остается в коридоре. Осеняет себя крестным знаменем. И прислушивается, кто тому, что происходит в кабинете.

Ж а н д а р м. Извольте показать вашу переписку.

Розанов кладет на стол перед жандармом пачки писем.

Ж а н д а р м. Покажите письма Голдина.

Розанов показывает.

Ж а н д а р м (читая письма, что-то находит глазами). Ну, вот. Стало быть, никакого навета. Неподобающие слова. Критика высочайшего имени. Крамола. А вы, Розанов, стало быть, укрыватель крамолы. Детей хотите осиротить?

Р о з а н о в. Господин Голдин критиковал систему образования, а не лично Его величество. Да ведь и когда это было. Сколько лет прошло.

Ж а н д а р м. А система образования у нас чья, господин писатель? Не пытайтесь меня заморочить. Собирайте вещички и прощайтесь с супругой, с детками.

Варвара устраивает громкий плач.

Розанов и Суслова – по разные стороны сцены.

Р о з а н о в. Ах, Полинька! Ну, зачем же так? Чего ты этим хочешь добиться?

С у с л о в а. За тебя тревожилась. Болезнь-то нехорошая. Страшная и неизлечимая. Может, ты заразился уже, только еще не знаешь. Но как сказать теперь? Ведь не поверишь. А вот скажу, если оттолкнешь от себя дружка своего, зверя красивого.

Р о з а н о в. Полинька! Это в тебе хищная женщина заговорила. Или простая русская баба. В любом случае это очень плохо, и прежде всего для тебя. Нет, Полинька, не бывать этому. Я хоть и слизняк в твоих глазах, но через дружбу не переступлю. И никакие бесовские хитрости тебе не помогут.

После достаточно долгой паузы.

Р о з а н о в. Меня выпустили на другой день. Но Варя не встретила меня. Она не говорила, плохо понимала, что ей говорят, и ничего не могла делать. Только сидела в кресле, свесив голову, или лежала без движения, парализованная. Я бы суеверно подумал, что это ты наслала порчу, но точно такие же симптомы были, по рассказу Вари, у Бутягина. (После паузы). Боже, зачем ты забыл меня? Не дай погибнуть им! Поддержи их! Поддержи и укрепи! Я за Варю и за тебя молюсь, Полиночка.

Р о з а н о в (продолжает). Сильная любовь одного делает ненужной любовь многих. Так я раньше думал, так писал об этом. Конечно, я кривил душой. Любя Варю, я в тайне от нее продолжал любить тебя. Мне нужна была моя любовь к тебе. И это спасло меня, спасло мою жизнь. Болезнь, которая перешла к Варе от Бутягина, не затронула ни меня, ни наших детей. Это чудо. Неверующая, ты молилась за меня. Молилась, я знаю. И Бог услышал тебя.

Розанов (продолжает) Больше всего к старости начинает томить неправильная жизнь, и не в смысле, что мало насладился, но что не сделал должного. Ты помогла мне стать тем, кто я есть, и кем еще буду, а… я не смог. Я не смог помочь тебе стать той, какой ты рождена была стать. И Достоевский не помог, наверно, даже не помыслил об этом. Но, несмотря на это, тебе будет воздано должное. Найдутся люди, которые всему найдут возвышающее тебя объяснение. (после паузы) Что выше, любовь или история любви? Ах, все истории любви все-таки не стоят кусочка «сейчас любви». Я теперь пишу историю, потому что счастье мое прошло