Неополитики

Ещё в последнем классе физматшколы я задумался о физическом генезисе строения энергии, её перехода в вещество и природе гравитации. Тогда ещё я был слишком молод для понимания столь сложных вещей и придумал метафизическую концепцию построения мира. В какой-то момент она скакнула в простейшую физическую картину, ещё без деталей, но вполне всё объяснявшую. При поступлении на физтех у меня была только одна проблема – мне не положен был ещё паспорт по возрасту. А с обучением и успеваемостью никогда проблем не было, я сам тянул знания из преподавателей. И что бы я там ни изучал, всё с лёгкостью помещалось внутри моей теории. Все законы проистекали из неё, словно ручьи из-под основания горы. А появившаяся тогда теория струн была словно плохо подслушанным пересказом моих мыслей.

Теория была совсем проста, и я стеснялся кому-либо её изложить. Мне казалось, её засмеют, а меня назовут молодым выскочкой и посоветуют не торопиться учиться в институте. И я решил всем доказать, построив миниатюрную экспериментальную модель. Я тратил на это всё своё время, был одержим, хотя тогда и не знал такого понятия. Но придумать было проще, чем исполнить. Несмотря на относительную простоту конструкции (да, это вам не адронный коллайдер), исполнить задуманное было технически крайне сложно. Технологии тогда ещё не развились до нужного уровня, и некоторые детали просто нельзя было сделать. Тот контрэксцентрик, к примеру – это тончайший вольфрамовый диск с выдавленной эвольвентой.

Ещё до окончания института я поработал технологом, а сразу по окончании устроился на научное производство. Аспирантуру выбрал заочной формы. Далеко не сразу, но я собрал своё устройство. Трудился и дома, и на работе. Вон на том столе в комнате собирал узлы и прототипы. На работе часто оставался на ночные дежурства, за что мне были многие благодарны.

В начале семьдесят седьмого года – вот видите, здесь у Вас на рисунке семёрки по кругу – так вот, в начале этого года мой действующий прототип был готов к испытанию. Да, это было четвёртого марта. Я не люблю нумерологию, но это в сумме ещё одна семёрка. Так вот, тот день я хорошо запомнил, было холодно и полно снега. Я выбрал его потому, что это была пятница, а значит, народ начал разбегаться сразу после обеда, и у меня было достаточно времени, чтобы подготовиться к испытанию. Самым подходящим местом была бронекамера – специальный стенд для испытания химических лазеров. Тема была передана другой организации, которую сочли более перспективной, и стенд пустовал. Мы только хранили там баллоны с опасными веществами – хлором и фтором, необходимые для несостоявшихся экспериментов. Главное, что он стоял на огромном бетонном основании, необходимом по технологии испытаний для уменьшения вибраций, а в моём случае это было критично, установка была чувствительна к малейшим колебаниям среды. Поэтому я должен был дождаться ночи, когда весь город затихнет.

Взошла полная луна, даже собаки подвывали. Я с трудом дождался десяти вечера и запустил установку, мне не терпелось получить долгожданный результат. Сам я расположился в командном отсеке и наблюдал по камере и измерительным приборам. Мне было достаточно получить и зарегистрировать результат изменения гравитации всего в два процента. Выход на рабочие параметры система должна была произвести за двадцать минут. Я страшно волновался, ведь стоял на пороге величайшего открытия в истории Земли, громаднейшего открытия. Да-да, это было тщеславие… Я помню тот момент, на табло горело: «22:22». Так что это не цена в чатлах, уважаемый, а время события, записанное Вами без осознания.

Так вот, в тот момент всё вокруг как-то замерло, резко затихло, я почувствовал это на животном уровне. И вдруг – БАБАХ! – Он внезапно ударил ладонью по столу с такой силой, что всё подлетело в воздух, даже, казалось, гости на своих стульях. – Гигантская сила будто вдавила и распрямила бронестенд за долю секунды, как пластиковый стаканчик. Но слава богу, он устоял. Это было как в бреду: всё взмыло вверх, я видел, как тяжеленный несгораемый сейф стал медленно подниматься. Всё здание, стенд с его громадным фундаментом трясло и трясло. Сыпалась штукатурка, я видел, как побежала трещина по стене. Ужас парализовал меня, казалось, мир сейчас низвергнется. Я рухнул на пол и выбил плечо об угол какой-то тумбы, а тряска всё продолжалась.

Когда всё кончилось, я даже и не помню. Прибежал дежурный диспетчер, который не смог до меня дозвониться. Сказал: «Землетрясение». Меня привезли на нашей разгонной машине в больницу, чем-то прокололи, просветили плечо и днём отправили домой – всё равно в субботу там делать было нечего, а травма была признана неопасной. Ещё в больнице по радио я услышал новости: в Москве было землетрясение, трясло и в Ленинграде, и за границей, были жертвы. От шока и обезболивающих я плохо понимал детали. Жизнь закончилась. Этого не должно было произойти, но случилось.

На пороге квартиры меня встретила соседка снизу – та, которой я оставлял ключи, чтобы кормила кота, когда меня нет. Сказала, что когда трясло, ко мне в квартиру залетела шаровая молния. Они с сыном как раз зашли проверить, не разбилось ли чего от тряски и в порядке ли кот. В комнате что-то сгорело, но пожар не начался. Молния тихо растворилась, а тётка с сыном всё время пролежали на полу. Я проверил – мой прототип, стоявший на столе, был полностью расплавлен, но бумаги вокруг были в полном порядке. Так ювелирно расплавить металл, включая вольфрам, не тронув бумаги, мог только плазмоид. Я вспомнил, что на экранах командного пункта в момент катастрофы блеснула ярчайшая белая вспышка – видимо, внутри стенда тоже появился плазмоид. Стенд выгорел внутри весь, там ничего не осталось, ни винтика. Я сидел на кухне и ждал расстрела. И скоро в дверь позвонили.

Он снова закурил и стал собираться с мыслями.

– Как-то слишком быстро, не находите? Если только Вы уже не были в разработке.

– Да какой там. Это был наш директор, а с ним – его референт, друг-врач и зам по безопасности. Директор, царство ему небесное, жил у нас же в первом подъезде, он вот нас на работу и заманил к себе. Человек-то, в общем, приличный, узнав, что я пострадал, зашёл со своим врачом проведать, как я себя чувствую. Зам, естественно, интересовался, чего я на стенде делал, а не у себя сидел. Но в общем, сказали, что будет комиссия по пожару, и попросили не упоминать, что я там был, ибо баллоны с газом хранились с нарушением правил техники безопасности и прочее. Зад прикрывали – за три месяца до того на соседнем заводе шесть человек сгорело в кислородном цеху. А вот референт…

– А ты не говорил, что она приходила, – вдруг встрял астроном.

– Сейчас поймёшь. – Он опять затушил бычок в блюдце, пепельницы в доме не было, видимо, там не курили. – Да и мы с тобой потом почти не виделись.

– А знаете, кто был референтом у старика? – Вопрос относился уже к патрону. – Так, на минуту, представьте себе худшее.

– Да ладно!?

– Вот именно! Она тогда писала его монографию, он очень академиком хотел стать. Жутко красивая баба была. Писали по субботам, поэтому жена требовала, чтобы они работали дома, а не в конторе. Я её часто во дворе видел, она курила и смотрела, как наш звёздный мальчик, – он мотнул головой в сторону астронома, – гонял в футбол в коротких шортиках. Нравился он ей, хотя она прилично постарше была.

– Да у вас тут мексиканский сериал, – съязвил, улыбаясь, Конфитюр. – Вы роман с ней часом не крутили?

– Нет, Вы разве не поняли? Она ему покровительствовала.

– Перестань, она мне просто помогла с диссертацией. Ты же знаешь, я писать не люблю.

– Когда те ушли, – продолжал Директор, личные темы которого сейчас не занимали, – она внезапно вернулась. Стояла в коридоре, буравя меня взглядом, потом как выстрелит в упор: «Ты создал Сердце Земли – вихревой протоконтур!» Она несколько заблуждалась, но не дала мне времени пояснить, вцепилась пальцами в больное плечо, да так, что я упал на колени, звёзды посыпались из глаз, а из носа потекла вода – в общем, адская боль. Она шипела, скрежетала и вопила, грязно ругалась, называя меня то идиотом, то бесом с самокруткой на пороховом складе. Она знала, что я сделал. Потом вдруг опустилась на колени рядом со мной и сказала: «Пойми, миленький, ты сам не понимаешь, что натворил – весь мир мог рухнуть в тартарары! Зам рванул к себе в контору, они скоро придут к тебе с обыском». Видимо, мои приготовления не остались незамеченными, и впереди меня ждало следствие и неприятности.

«Где? Где бумаги? Давай же ты быстрей! Не дай бог, хоть что-то попадёт им в руки!» – вопила она. Я поднялся и пошёл с ней в комнату, но она стала на пороге как вкопанная и с опаской смотрела на середину, где был стол, словно шаровая ещё была там. Я сам взял все тетради и чертежи, включая институтские наброски, и отдал ей. Она тут же организовала костёр в цинковом ведре посреди ванной и стала жечь. Бумаги вспыхивали прямо у неё в руках и горели мгновенно, словно облитые бензином. А я смотрел, как уничтожается моя главная и неотъемлемая часть, внутри всё мерзко сжалось, всё поплыло, и я стал сползать на пол.

Очнулся в больнице, она привезла мне вещи и ключи, сказала, что всё подчистила, но в квартире больше жить нельзя, никому. Я должен всё забыть, стереть из памяти и начать новую жизнь, она мне поможет и всё устроит. Так и вышло: через три дня меня отправили в санаторий, потом пришло приглашение на перевод в конструкторское бюро. Я переехал жить к подруге, на которой и женился, хотя ранее не собирался. Диссер забросил и получил докторскую только через тридцать лет по совокупности работ. Конечно, я скоро узнал, что землетрясение произошло не у нас, а в Закарпатье, у нас лишь были умеренные отголоски и без жертв. Можете почитать об этом в прессе, если хотите. А совпадение по времени с моим экспериментом, конечно, не было случайностью. Но об этом как-нибудь потом. Всё улеглось, кто-то хорошо прикрыл.

– А комиссия, расследование?

– Комиссия тогда постановила, что стенд выгорел из-за утечки фтора, по причине ненадлежащего хранения и землетрясения. По шапке надавали главному инженеру и завскладом, им только на пользу. И до сего дня никто не пискнул о моей установке, я был уверен, что всё стёрто. Поэтому я так бурно отреагировал. Простите, та боль до сих пор сидит во мне железным стержнем. – И он опять закурил. – Вы, вероятно, весьма и весьма одарённый человек и раньше служили во внешней разведке, так?

– Да уж, не совсем плохим я был воякой, – совсем без улыбки кивнул Кассандр.

– Вы умудрились достать информацию оттуда, куда другим вход заказан, и просчитать всю ситуацию задолго до нашей встречи, хотя совсем этого и не осознавали.

– Возможно, тут не без помощи…

– Вся эта Ваша мистическая история – это полная хрень, Вы уж поверьте, – снова начальственным голосом заговорил Директор.

И тут в соседней комнате старые часы начали с присвистом отбивать одиннадцать, а из ванной комнаты послышался странный гул, и вся квартира начала наполняться мелкой вибрацией. Астрофизик с разведчиком переглянулись. Но хозяин махнул рукой:

– Это стиралка, жуткая раритетная машина. Трясёт так, что, мне кажется, у соседей люстры осыпятся.

– Откуда у Вас старая стиралка, квартира ж пустовала?

– Соседский сын – тот, что видел молнию и держал ключи – сдал за долги какому-то бандиту. Я соседку предупреждал, но они очень просили. В конце концов, бандита мне было не жалко, у каждого своя судьба.

– Да, ты много пропустил, Коррадер был тут заметной личностью, – с весёлым прищуром заметил астроном.

– Уж не о Кроносе ли вы говорите, а? У которого совсем голову унесло на почве внезапных перемещений? – вдруг изумился Конфитюр и, получив одобрительный кивок, добавил: – Вот узелки и стали распутываться.

Хозяин быстро исчез, и стиралка умолкла. Вернувшись, тот весело пояснил:

– Скачет, как Конёк-Горбунёк, неудобно перед соседями, дети уже спят. Но я её не выкидываю: во-первых, не имею привычки избавляться от стариков, которые достойно ещё тянут свою лямку, а во-вторых, её, похоже, трясёт на частоте Шумана. Я сажусь каждый раз вечером в это время на неё сверху, и у меня все боли в спине проходят, я уж не говорю о простате. Знаете, я уж не молодой, всё скрипит и ноет, а уж плечо и спать не даёт.

– Я научу Вас упражнениям, – сказал разведчик. – Тридцать минут утром – и этот анахронизм Вам больше не понадобится.

– Благодарю, – милостиво кивнул хозяин. – А я Вам поясню про Ваш сон. Так вот, никакой мистики тут нет, все события и персонажи в нём сгенерированы Вашим собственным сознанием, которое является не вполне обычным. У Вас, как и у многих талантливых людей, есть второе сознание, в обычных условиях недоступное пониманию основного. У каждого физического процесса и события есть первопричина и источник, по форме и содержанию не совсем совпадающий с производной, но… Сознание это работает на других постулатах и оттого не может нами восприниматься. Оно проявляется и – главное! – развивается только у людей талантливых, одарённых и, крайне редко, у людей с поломанным защитным механизмом. Я наблюдаю за этим давно, это, так сказать последствия моих тогдашних изысканий.

– Ага, так ты всё-таки продолжал!..

– Нет, дружище, не совсем. Бороду-то я, конечно, сбрил. – И он заулыбался, поглаживая подбородок. – Ты помнишь ту мою шикарную мочалку?

– Ага.

– Да, но вот умище-то остался, – вспомнил он бородатый же анекдот о слесаре, похожем на Карла Маркса. И, снова став серьёзным, продолжал: – Тот образ Вашего старинного, но незнакомого друга – лишь подмена, проекция на понятные образы второго сознания. В моём понимании, оно соединено с общей информационной базой типа ноосферы Вернадского и бессовестно может черпать оттуда любые данные, невзирая на запреты или «авторские права». И всё бы хорошо, но в реальной жизни два сознания разделены сложнейшей физической модуляцией, не проводящей, как диэлектрик. Они – словно два разнонаправленных диода, повёрнутых друг к другу спиной. Чем выше напряжение, тем больше они запираются. И этот грозный, запирающий слой спроецировался у Вас в образ этой женщины. Но как видно, в тот момент желание-напряжение достигло пика, и Вы, – он посмотрел восхищённо на собеседника, – изобрели технологию управления двухполярным транзистором!

– Чего? – обиженно-непонимающе изумился Конфитюр.

– Чего! Вас не тому и не там учили. Вот смотрите. – Он разложил на скатерти три кучки баранок и кругленьких конфет. – Я, конечно, не электронщик, но приблизительно это выглядит так: Ваш друг – эмиттер или исток, носитель нужных знаний и информации. Эта баба – база между вами, препятствующая проникновению желаемой информации, запор, замок. Ваше сознание – коллектор, реципиент, кстати, в третьем лице молодого отражения. Напряжение стоит так: Вы потребляете излишне алкоголь, расслабляя одну часть мозга, и возбуждаете другую перестоявшейся заваркой, как у нас. – Он кивнул в сторону накрытого полотенцем чайника на самоваре. – Так?

– Нет, но я действительно дважды в день пью чай с травами, грибами и кордицепсом. Стоит он дорого, поэтому завариваю не единожды. И тогда тоже… Хотя бывало, по молодости баловался…

– Ну вот! Это, конечно, всё индивидуально, но в Вашем случае всё происходит следующим образом… – И доктор пустился в долгий рассказ о принципе работы транзистора, двигая баранки и конфеты в одну и другую стороны. Его собеседники ссутулились и внимательно наблюдали за происходящим.

– Важнейшим пусковым элементом, применённым Вами, является сексуальный посыл, открывающий ток базы следующим образом и многократно усиливающий поток информации. – Астрофизик заулыбался, а разведчик состроил скромно-смущённую мину.

– Таким образом, коллекторный переход экстрагирует инжектируемые в базу носители и передаёт их в коллекторную область.

– Слушай, ты уже четверть часа говоришь на иезуитском, – попытался поправить друга астроном.

– Нет, это просто английский. Видишь, он всё понимает.

Конфитюр действительно сидел с крайне задумчивым взглядом и слушал все объяснения вполне понимающе.

– Когда же Ваш сексуальный сигнал иссяк, транзистор закрылся. Так что это был не совсем сон, а изменённое состояние сознания. И судя по всему, тогда оно у Вас вообще начало меняться. Только Вы, любезный, больше не травите себя этой смесью, а то или сердце сядет, или мозг ослабнет – будете как блаженный: всё знаете и видите, а Вас за дурака принимают.

– Кассандра.

– Что Кассандра?

– Была такая провидица во времена Трои. Она всё видела, но из-за проклятия Аполлона её никто не слушал. Моё армейское погоняло, – очень грустно добавил он.

– Да? Так не усугубляйте, Вам это больше не нужно. Я познакомлю с одним спецом, из наших бывших. – При этих словах даже астроном заулыбался и закивал. – Он мне квартиру чистил три дня. Живо научит комплексу упражнений минут на тридцать, и этот анахронизм, – он, улыбаясь, кивнул на кружку в руках гостя, – Вам больше не понадобится.

Желая усилить театральный эффект от своей шутки, он привстал, разворачиваясь, поднял вверх указательный палец и, улыбаясь, торжественно произнёс:

– Истинно говорю Вам! От сего дня… – И осёкся.

Все посмотрели в том же направлении, что и он – туда, где в темноте комнаты, бывшей некогда лабораторией, на стене зелёным цветом горели цифры «23:23». Он сел назад, пододвинул листок с тезисами к себе и сказал:

– Чертовщина! Просто так совпало?

На листке под злосчастными цифрами «22:22» ниже на пару строк стояли цифры «23:23». Ещё ниже на таком же удалении по той же прямой стояло «11:11».

– Хм, это я тоже заранее спроецировал? – поинтересовался Конфитюр.

– Может, совпадение. Может, я подсознательно к ней уложился. А может, и впрямь – спроецировал. Время, в некотором смысле, идёт двумя встречными потоками…

– А что это за третья цифра? – немного запоздало заметил астроном.

– Это в эзотерике, дружище, символ перехода человека на новый уровень сознания. Это уж многие знают, и наш друг, по-видимому, тоже знал до сновидения и сам себе послал сигнал.

Конфитюр посмотрел на него задумчивым взглядом, и Директор добавил:

– Хотя, конечно, интересно, что все они стоят в ряд и в сумме дают 56:56, что при сложении обратно превращается в 11:11. Вам бы шарады составлять.

И может быть, оппонент бы чего-нибудь и возразил, но тут громко зазвонил домашний телефон – большой, чёрный и такой же винтажный, как всё в квартире.

– Чёрт, кого ещё? – раздражённо буркнул хозяин и, добравшись, снял трубку. Но тут же его лицо оттаяло. – Да, привет! Да, знаю, как раз на часы смотрел. Нет, он в порядке, скоро отправлю его к тебе, не переживай. Хорошо, пока… Твоя звонила, – сказал он Астрофизику. – Грозила сама прийти, если через десять минут тебя не будет дома.

Все трое сидели за столом, положив на него руки. Повисла пауза.

– Давайте уж подытожим наше внеочередное пленарное заседание, – взял на себя инициативу хозяин. – Первое: всё сказанное остаётся здесь. Надеюсь, это само собой. Второе: от себя и от моего друга я бы хотел несколько извиниться перед Вами, – он смотрел на патрона, – за нашу реакцию на Ваше предложение. Оно, как Вы понимаете, выглядело несколько некрасивым и провокационным или, как сейчас говорят, стрёмным. Снимаю шляпу перед Вашим умением делать глубокие тыловые заходы и рассчитывать ситуацию с применением неординарных инструментов. Сейчас я склонен полагать, что Вы – человек иной, довакханальной формации, и озвученное предложение исходило из глубины души, желающей найти гуманное и эффективное решение весьма нетривиальной задачи, для которой были выбраны наши недостойные черепки. И всё же, очень коротко, можно ещё раз услышать исходные условия и предполагаемый алгоритм действий?

– Конечно, спасибо за… – Он махнул рукой. Говорить витиевато, как Директор, он не умел, и это придало бы неестественный окрас словам. Он продолжил на простом языке: – Есть первая задача, простая и прагматическая – это оседлать трон председателя ТСЖ. Основное достоинство нашего дома, а теперь и конгломерата из трёх домов – это интеллектуальная составляющая. Та пошлая разнузданность, которая имеет место быть, будет прекращена. Пост должен занять соответствующий человек, и кандидатура у нас одна – это Вы.

Слова́, естественно, были обращены к Директору, но тот пока молчал, ожидая окончания предложений.

– Второе: мне необходимо при вашем содействии разработать принципиальную схему государственного устройства, в котором человеческий потенциал каждого отдельного индивидуума будет максимально раскрываться. Схема должна быть чёткой, логичной, понятной и обладать ярко выраженной реалистичностью. Так, чтобы желание её внедрить не вызывало никаких вопросов, а сравнение с любой альтернативой всегда показывало заведомые преимущества нашей схемы. Машина, генератор. И если какой-либо чиновник или теоретик попытается сделать в ней ключевые изменения, пагубность его действий будет наглядной и очевидной. Никаких революций, саботажей и противоправных действий. Всё.

– По первому пункту, – вдруг выступил Астрофизик. – Вы считаете нормальным предлагать директору крупного машиностроительного предприятия, пусть и бывшему, пост управдома?

– Председателя ТСЖ! И не надо недооценивать. Численность персонала на том предприятии немаленькая – три тысячи человек, а здесь она больше. Там люди проводят за работой сорок часов в неделю, а здесь – в два с половиной раза больше! Там зарабатывают, а здесь – вкладывают и живут, понимаете? Проводят жизнь. Там делают железки, а здесь – людей, выращивают их, превращают в личностей. Важность работы определяется не столько заработком, сколько способом самореализации, Вам ли это не знать, профессор? Но всё меняется, приоритеты сдвинутся, я это вижу.

– Да, немного интересная концепция. Приоритеты, возможно, сдвинутся, но вряд ли полностью поменяются. Хоть я и не провидец, конечно, как некоторые, но, – он откинулся на спинку, – но у меня, знаете ли, планы…

– Знаю, дорогой мой, знаю. Вернуться через год на завод, когда катастрофические ошибки нового руководства станут очевидны. Только не будет этого. Есть психологическая аксиома – люди защищают свой выбор, даже если он оказался неправильным, даже если это не их выбор, но они с ним согласились. А в условиях повальной безответственности – шансов ноль.

– Ну, я так не думаю…

– Понимаю – точнее, знаю – к Вам подходили люди из «нашей организации» и объясняли, что это временные пертурбации, и Вы важны для отрасли и страны с Вашим талантом и опытом… А когда Вы настроились, попросили определённую сумму для ускорения процесса… Так вот – это обычный лоховской развод. И правильно, что отказались. Но ощущение-то важности и того, что позовут, осталось. Нет, Вы не системный человек и нынешним реалиям не соответствуете. В лучшем случае через год, когда Вы основательно пообломаетесь, предложат пост советника, мозги-то Ваши им реально нужны. Захотите, месяцев через девять я сам Вам это устрою, гарантирую.

Директор сидел очень недовольный словами собеседника, но понимал, что тот говорит правду. А если не кривить душой, то понимал это и раньше, но всё же хотел надеяться. А патрон всё продолжал:

– Это Вам сейчас кажется, что хочется отдохнуть, но через полгода начнёте сходить с ума от безделья, тонуть в желчи, и посыплются проблемы со здоровьем, поверьте опыту многих. Сейчас Вам кажется, что Вы обладаете излишним, ненужным потенциалом для места председателя. Но в том-то и суть, что Вы должны его изменить, изменить представление о нём, а может, пойти и дальше… А для избытка потенциала у Вас будет интереснейшая задача, которую я обозначил под номером два.

– Он бы прямо на митингах мог деньги зарабатывать, первоклассный деляга, – опять почему-то вмешался астроном булгаковской фразой.

– А Вы, мон шер, напрасно ионизируете. – Французская «р» не прошла, и он поправился: – Иронизируете. Ваша площадка, несмотря на мои обещания и усилия, нынче под большим вопросом. Хоть на стройплощадке и повесили вывеску «Малый спорткомплекс», но будут там, поверьте, гараж, мойка, ресторан «У Ашота» или «Терек» и баня со всеми вытекающими. Это уже известный трюк. И здесь именно ТСЖ должно вмешаться и отозвать свои подписи, как недействительные и неправомерные.

– Я не ионизирую. Если что-то зависит от меня, можете на меня рассчитывать. Тут весь вопрос, готов ли мой друг подписаться на эту неблагодарную работу.

Они обратили взгляды на хозяина, а тот сидел, слегка откинувшись и сузив глаза. Он был где-то уже далеко впереди и, понимая, что пауза зависла из-за него, молвил:

– Задача построения новой схемы-генератора, затребованной Вами, конечно, непомерна, да и чревата, но…

– Так мы по первому вопросу договорились? – стал подгонять Конфитюр, но тот лишь махнул рукой, впрочем, добавив:

– Не забудьте только про оферту девятимесячную. Так вот, мне вспомнилось: когда меня поставили только директором лет двадцать назад, я смотрел на ту потрясающую разруху, что мне досталась от маститых руководителей, и в меня вселялся ужас, задача казалась неподъёмной. Но пришла моя извечная замша и сказала: «Ничего, справимся. Если не мы, то кто? Всё равно умнее нас, по-хорошему, вокруг никого нет». Может, это и самонадеянно, и я не считаю себя умней других, но судя по тем лицам, что я вижу по телевизору, мы должны за это взяться. – И, протирая свои большие очки в роговой оправе, обратился к другу: – И когда-нибудь, далеко потом, мочась в гуманитарные памперсы в доме престарелых после утреннего желудёвого кофе, разве не пожалеем мы, что хотя бы не попробовали изменить это будущее, когда нам выпал случай? Хотя, пардон, кажется, это слова…