Человек тысячи имен

Мария Георгиевская

Человек тысячи имен

Предисловие

Труд Марии Георгиевской может стать идеальным корпоративным сувениром Fashion Factory School, как книга о «Яндексе», которую вручают каждому новому сотруднику. Или (а может быть, «и») встать в один ряд с «Феноменом Zara» упоминаемой в книге Ковадонги О’Ши в разделе «Биографии людей моды». С последней текст Георгиевской роднит принцип повествования: покрытый глазурью авантюрный панегирик.

Прозрачная глазурь лежит не только там, где она могла бы не подпустить читателя ближе, чем надо (как на страницах о ранних голодных годах) – вот там как раз не всегда, но попадаются красноречивые детали. Однако пропускающая свет, но не дающая читателю пройти дальше твердая корка окружает все повествование целиком, как скорлупой. Особенность стиля сама является краской в этом портрете: она удивительно напоминает стиль общения Людмилы, ее готовность светить, как Солнце, всем, но держать дистанцию ради уровня общения и (с точки зрения сохранения энергии) самой себя.

У книги нет структуры в привычном понимании этого слова. Главы размечают повествование так же условно, как ночи – хитроумно удлиненную жизнь Шахерезады. Знакомые и подписчики Людмилы при помощи этой книги восстановят цепочку событий: от детства в Бугуруслане до сегодняшних визитов в грузинский монастырь. Незнакомых ждет вдохновляющий пример, как из российского медвежьего угла улететь в космос, имея на старте всего лишь талант и пару спиц.

Наталия Поротикова, копирайтер, соавтор книги «Тело и одежда»

Введение

– Людмила, давайте напишем про Вас книгу.

– Какая чудесная авантюра! Давайте попробуем!

«Это стоит как космический аппарат, – говорит Людмила Норсоян, доставая прозрачную пряжу с вплетенными в нее сверкающими нитями. – Это Ангел Счастья, он сделан из оптоволокна, которое будет светиться. Эта работа посвящена моему онкологу».

Ангелы Норсоян – манифест борьбы с раком и неистребимой жажды жизни. Она создала двенадцать арт-платьев из инновационного текстиля и трикотажа, каждое из которых представляет одну из граней стремления к вечности: преодоление, познание, обретение смысла, цифровое бессмертие, счастье, безмятежность, возрождение, невинность, свет, поиски пути, сердце, бесконечность. И к каждому подобраны свои материалы, неожиданным образом сочетающиеся между собой. Например, Ангел Пути связан из мохера и залит в светоотражающую пленку, Ангел Обретения Смысла – из кевлара (негорящего материала) и светоотражающего полотна, а Ангел Познания и вовсе родился благодаря союзу стекла и полиэстера, переплетенных в QR-коды с зашифрованными строчками Альфреда Теннисона «Бороться и искать, найти и не сдаваться».

Пока я пью чай в гостях у Норсоян, Ангелы мирно спят в большом деревянном чемодане под столом, и я почти слышу трепыхание их крыльев и дружное сопение носов. Они занимают мой ум, но проект Людмилы – это настолько большая тема, что мы уделим ей отдельный вечер, а может, и два, когда придет время. А пока – надо составить таймлайн, который станет основой для будущей книги.

Людмила сидит напротив меня на деревянном стуле, сложив руки на коленях, и в деталях расписывает этапы своей жизни по годам. Вообще, идея выстроить пройденный путь линейно ей, очевидно, не нравится. По ее словам, с возрастом понимаешь, что даты сами по себе ничего не значат, и прожитые годы ты оцениваешь не этапами, а важными точками, иными словами – «квантовыми скачками». «События идут друг за другом, но календарность их тебя уже не интересует. Тебя интересует судьбоносность этих событий», – терпеливо объясняет она. Я слушаю с интересом, но не забываю про читателя, которому я должна рассказать, как и когда происходили эти скачки: в какой момент она сидела в коробке возле кафедры своей бабушки, пока та вела уроки русского языка, почему только в четыре года увидела снег и заговорила по-русски сама, кто такие баба Маруся и баба Серафима и почему они, не родные маленькой Кусо бабушки, учили ее прясть пряжу и делать кровяную колбасу. И да, кто такая Кусо?

Людмила смотрит на меня со скукой: правила она не любит, но если надо, то надо.

Глава 1. Кусо

Грузинские дети при рождении получают два имени. Первое призвано обвести вокруг пальца темные силы – оно считается официальным и указывается во всех документах. Второе знают только члены семьи и самые близкие люди, это как бы «настоящее» имя, по которому можно достучаться до души его носителя. Имя Норсоян для «чужих людей и злых сил» – Людмила. «Милая людям» – это меткая характеристика человека, о котором я пишу.

Второе ее имя – Кусо, так ее зовут в семье. Значение этого имени долго оставалось загадкой для Людмилы, пока ее добрая подруга Анна Миминошвили не помогла раскрыть его тайну. После долгих поисков ей удалось найти, что в переводе с мингрельского Кусо – что-то вроде «только что оперившийся, мокрый, ощипанный, глазастый, с огромным клювом птенец». Думаю, это не могло не наложить свой отпечаток на судьбу Норсоян.

Она родилась в 1963 году в грузинском городке, названном в честь революционера Цхакая (ныне – Сенаки). Глядя на такую же бунтарку Людмилу, регулярно получающую выговор от своих онкологов за очередные встречи, лекции и поездки, я понимаю, что она истинная дочь своей малой родины.

В Цхакае новорожденная Кусо пробыла недолго. Там у нее остался дедушка, к которому она позднее наведывалась, но на воспитание почти сразу ее передали в заботливые руки двоюродной бабушки Кики (официальное имя – Кёния) Цхвитава. Женщина жила в небольшом домике в горном селении Поцхо Эцери, наполненном ароматами цветов, шумом реки и самым синим на свете воздухом. Кики подарила Кусо образцовое деревенское детство, которое сегодня можно увидеть разве что в кино. Бабушка преподавала в местной школе русский язык и литературу, она была одинока, и ей не с кем было оставить Кусо во время работы, поэтому девочка ходила на занятия вместе с ней. Уроки проходили в маленьком деревянном домике с огромными окнами. В классе располагалась кафедра учителя, рядом с которой бабушка Кусо ставила коробку, где ребенок радостно копошился со своими игрушками во время уроков.

«На переменках дети вытаскивали меня из коробки и играли со мной. Подсаживали на высокие ветви инжира, и оттуда я кидала плоды. Учили смешивать сок из узлов на листьях дуба с ржавыми гвоздями, добавляя созревшие ягоды дурмана, – так в деревне делали чернила. Брали меня на праздник давки первого винограда – в центре деревни крестьяне заполняли первым урожаем деревянные корыта, а мы ножками, ножками давили первый сок. А в ночь летнего солнцестояния жгли огромные костры и прыгали через них – малышей вроде меня брали на руки», – вспоминает Людмила.

Вечерами Кусо тихо сидела у бабушкиных ног, пока та читала, и смотрела в очаг, где запекалась кукуруза, которой в том крае было много. Местные собирали ее и ходили к мельнику молоть муку. Дети тоже помогали с работой в поле. «Я вспоминаю запах кукурузных початков, мозоли на крохотных детских пальчиках и пыхтение – не так-то просто лущить и вытаскивать непослушные зерна и ссыпать их в огромные дерюжные мешки! Потом – мешки на тележку, в которую впрягали задумчивого печального ослика, и вперед, неспешной трусцой на мельницу, где и мельник, и мельница его, и скрипучие мельничные жернова – все посыпано белесой мучной пылью и пахнет… пахнет так, что сейчас, пятьдесят лет спустя, я встаю и иду на кухню – доставать мешочек кукурузной муки и печь чуреки…».

В четыре года девочка уже умела читать и писать по-грузински. «На бытовом уровне я до сих пор понимаю, о чем идет речь, когда рядом говорят на грузинском, хотя с четырех лет не писала и не говорила на этом языке. Я даже могу прочитать грузинский текст, хотя ни слова в нем не пойму. Я помню буквы – детская память в них вцепилась».

Кусо не было еще и пяти, когда ее жизнь круто изменилась. Под Новый год к бабушке приехали незнакомцы. Молодые мужчина и женщина представились ее родителями и сказали, что теперь она будет жить с ними. Саму малышку никто не спрашивал. Ее посадили в машину и увезли на Южный Урал в город Бугуруслан. Кусо не сразу поняла, что случилось, а поняв, испугалась. Она затосковала по бабушке и попыталась бежать через степь в родной дом, но ее быстро поймали. Она пробовала снова и снова, но однажды сдалась. Спустя пятьдесят лет она все же найдет дорогу к тому маленькому домику в грузинской деревеньке, но путь к нему будет извилистым и долгим.

***

Несмотря на тоску по Грузии и бабушке, Людмила смогла полюбить Уральский край, поразивший ее красотой смены сезонов. Золотой осенний лес, ковыль поздним летом, дикие степные звери – художник внутри Кусо ликовал и впитывал палитру окружающей природы. Ее любимым временем года стала зима.

Эта страсть перейдет и в ее дизайнерские коллекции, отличительными признаками которых станут простота, обилие мохера и определенный набор «базовых» цветов: белый, серый, черный и всполохи красного – отсылки к рябине, калине и снегирям.

Позже проницательные японские партнеры назовут ее «женщина-зима» и подарят набор визиток, где ее имя будет написано на японском: рю-до-ми-ра. В переводе на русский это означает: «маленький дракон у воды, который еще не проснулся».

Берендеево царство

«Зимой мой Бугуруслан – сказочное Берендеево царство. Розовые от мороза небеса, хрусткий наст под валенками, скрежет лезвий коньков на льду Кинеля, визг детей, слетающих с горки на чугунных санках, и белоснежные лохмы инея на ветвях берез. А потом – домой к растопленной печке, прижаться застывшими, обмороженными руками-ногами, повизгивая от боли и вожделенно принюхиваясь к доходящим в чугунке курникам. Налить в блюдце чай, отколоть молоточком кусок сахара и, прихлебывая, слушать про царя Гороха и уплывать в сказочную блаженную дрему, пока баба Сима на руках не отнесет на свою пуховую перину – и до утра. Утром снова розовый рассвет, заиндевелые окна, лопата в руках – отгребать снег от крыльца, и снова счастливое детство, что и сегодня, через эпохи, поскоком бравым снегиря смахивает тебе за шкирку ворох снега, пока ты тащишь с Тишинки елку домой, принюхиваясь к хвое и предвкушая счастье Нового года».

По весне из бугурусланских берегов выходила неуемная речка Кинель, о которой даже сложили легенду. Кинель была названа в честь башкирской красавицы, дочери богатых родителей. По легенде, девушка без памяти влюбилась в бедного пастуха, и чувство ее было взаимным, но этому союзу противился отец. Понимая, что его не переубедить, отчаявшаяся девушка бросилась в реку, принявшую ее печали. С тех пор каждую весну Кинель выходила из берегов – видно, в поисках возлюбленного. Местные жители, привыкшие к такому характеру красавицы, в дни половодий перемещались между домами на лодках.

Когда слушаешь воспоминания Норсоян о детстве на Урале, кажется, что попадаешь в долину Муми-троллей с их сказочными штормами, волшебными шляпами и песочными львами. Природа тех мест придает особое настроение ее рассказам. Однако другие ее истории напоминают роман Гарсия Маркеса «Сто лет одиночества», пропитанного отчуждением и безысходностью. Жизнь с матерью и отцом стала настоящим испытанием для свободолюбивой Кусо.

Родители Норсоян были людьми строгими и серьезными. Ее отец занимался одним из немногих разрешенных в то время «бизнесов» – он был бригадиром и возил по Советскому Союзу строителей, которые выполняли небольшие подряды в колхозах, деревнях и городах. Он был энергичным человеком, рвавшимся к знаниям, и, когда Кусо исполнилось 17 лет, поступил в строительный техникум. Мать Кусо окончила школу с золотой медалью и работала в статистическом центре. За всю жизнь она не покинула Бугуруслан, оставаясь верной своему краю.

В доме Норсоян царили свои порядки, и строгость родителей была только частью этой новой жизни. Родители били Кусо. И так было не только в ее семье – Бугуруслан был переполнен детьми, предпочитавшими допоздна бродить по промозглым улицам, чем возвращаться домой, где их ждала неминуемая порка. Логика взрослых была проста: «Меня били, и я вырос человеком, значит, чтобы из детей вышло что-то путное, их надо бить». И такое воспитание приобретало страшные формы, потому что на одной ступени зла остаться нельзя. Нет ничего проще, чем пристраститься к насилию, когда оно безнаказанно.

Причин для побоев не было, а точнее – было множество. Человек, решившийся на насилие, всегда найдет способ себя оправдать. Будничным был тот факт, что четырехлетний ребенок сидит дома в оцепенении и подсчитывает свои промахи: «Бабушка сказала, что я проделала в занавеске дырку, хотя я к этой занавеске даже не подходила. За это меня побьют. Я получила четверку вместо пятерки. За это меня побьют. Я не полила цветы, за это меня побьют». Последним пунктом обычно было, что родители вернутся в плохом настроении. «За это меня побьют». Такая реальность окружала Норсоян, такие истории дети рассказывали друг другу каждый день. Больше поделиться им было не с кем.

Своего дома у семьи Норсоян не было. Они снимали углы у ссыльных старух. За 15 рублей в месяц им предоставляли маленький кусочек дома, отделенный от общей горницы перегородкой, за которой помещались только кровать и стул. Кухня и удобства были общими. В 1967 году такие углы сдавались в застроенном бараками Бугуруслане на каждом шагу.

Те же старухи, что сдавали жилье, брали маленькую Кусо под свое крыло, и каждая из них дала ей что-то свое. Православная бабушка Маруся читала сказки Пушкина – с этими вечерами у Норсоян связаны самые ранние воспоминания на русском языке, который на Урале она услышала впервые. Другая бабушка, Зина, делала вместе с ней кровяную колбасу, а бабка Серафима, у которой Норсояны прожили дольше всего, научила Кусо доить, косить и, главное, прясть. По местному поверью, чтобы вырасти рукодельницей, первую кудель девочка должна была сжечь в печи, а золу съесть. Старухи уважали обычаи, поэтому бросили в огонь пряжу маленькой Кусо и дали ей щепотку золы. Сегодня Людмила – одна из самых известнейших дизайнеров трикотажа в России, и кто знает – может, ее успеху в немалой степени поспособствовал ритуал, исполненный в маленьком бараке далекого Бугуруслана.

Съемные углы закончились, когда Кусо исполнилось 11 лет. Жизнь ее семьи изменил трагический случай – умерла знакомая, оставив дочку Татьяну, от которой тут же отказался приемный отец. Норсояны решили взять девочку в свой дом. Мать Кусо оформила опекунство, и из-за прибавления в семье государство выделило квартиру в бараке, а потом переселило в дом на окраине города. Первое время Кусо не могла привыкнуть к внезапно появившейся сестре – Татьяна тяжело переживала утрату матери и к тому же была старше, поэтому поговорить им было не о чем. Но довольно быстро девочек объединила непростая жизнь в семье Норсоян. У них появились общие мечты и, к сожалению, общий враг.

С переездом в барак, а затем и в квартиру отношения в семье резко ухудшались. Не имея за занавеской ненужных свидетелей, родители Кусо перестали себя сдерживать. Жизнь девочек стала невыносимой. Дети старались как можно дольше не возвращаться домой. Долгими часами после занятий в школе они бродили по Бугуруслану, предпочитая сделать домашнюю работу на подоконнике в подъезде, чем провести лишний час с родителями. Иногда дети мечтали, что отец и мать обратят свою жестокость друг на друга и уже никогда не смогут причинить детям боль.

Жизнь без насилия была непредставимой для девочек. Их окружали семьи, где было нормальным в тридцатиградусный мороз выгнать на улицу мать с ребенком в одних ночных рубашках, где отец мог бегать за женой с топором, где мать избивала ребенка до крови. Редко попадались дети, не страдавшие от издевательств взрослых, и таким семьям бугурусланские ребятишки страшно завидовали. Общая боль сплотила их в боевое братство, они могли почувствовать себя в безопасности только в кругу друзей.

Однажды зимой произошла такая история. Кусо с одноклассниками возвращалась с занятий, и вдруг один мальчишка начал показывать пальцем в сугроб и со смехом кричать: «Смотрите, пьяный в снегу!» Норсоян посмотрела, куда он указывал, и увидела своего отца. Она молча подошла к нему, подняла и, как могла, потащила домой. На следующий день никто из одноклассников не сказал ей ни слова. «Класс сделал все, чтобы я не чувствовала себя изгоем. А ведь среди них были и благополучные дети, которых не трогали пальцем, и детдомовские, которые нагляделись всего, и такие же, как я, – барачные, избитые и лупленые. Каждый из них, очевидно, на моем месте сделал бы то же самое». Когда я спросила, не было ли у нее искушения оставить его там, чтобы прекратить зверства, она ответила, что никогда не хотела бы приложить к этому руку. «Как вам скажет любой человек из семьи алкоголиков, трезвый это был совершенно другой человек», – с грустной улыбкой сказала Норсоян.

Такой была жизнь Кусо с родителями, но не только они определяли ее развитие. Большое влияние на девочку оказали жители Бугуруслана, где к пятидесятым годам оказались многие представители интеллектуальной элиты страны. В 1941 году в Бугуруслане построили бараки, куда позднее привезли поволжских немцев-переселенцев из ликвидированной автономной республики. Затем, по воспоминаниям Норсоян, туда отправляли фигурантов «дела врачей»1, а после них – антисоветчиков, анекдотчиков и западногерманских коммунистов, «сдуру попросивших в Советском Союзе политического убежища», вспоминает Людмила. В брежневские времена бараки укомплектовывали служителями церквей. Все эти люди и их потомки, окружавшие Норсоян, принадлежали будто к абсолютно разным мирам. Ее лучшим другом стал Алексей Остроумов, внук Федора Остроумова – протоиерея и члена рязанской думы, нередко принимавшего высоких гостей, среди которых был, например, писатель и сценарист Борис Полевой.

Общение со ссыльными пробудило в Норсоян жажду знаний. Книги были ее самой большой и самой запретной страстью – сложные семейные взаимоотношения выливались в непростые правила жизни в доме Норсоян. Родители считали, что книги развращают юный ум девушки, поэтому свободное чтение находилось под запретом – во все библиотеки города были поданы записки, запрещающие выдавать Кусо книги. Но это не работало. Ничто не могло противостоять магическому обаянию Кусо, сплотившему вокруг нее половину Бугуруслана. Интерес ко всему новому, большие карие глаза и непослушные кудри, которые были только у Норсоян, мгновенно влюбляли в нее суровых взрослых. Библиотекарши втихаря давали ей книги и пускали в читальный зал, учителя и директор школы позволяли хранить книги в классных партах, а часть запрещенной литературы девушка и вовсе прятала под матрасом.

С одноклассниками отношения складывались сложнее. Гораздо чаще она предпочитала людям книги. «Наверное, меня считали странной девочкой», – вспоминает Людмила. В начальных классах ей было непросто найти взаимопонимание со сверстниками, общение с которыми удалось наладить только со временем. Зато в ней души не чаяли местные хулиганы. На вопрос, чем она вызвала их любовь, Людмила задумалась. «Я с ними разговаривала. И я с ними молчала. Никто ни с кем не разговаривает в большинстве своем, никто ни с кем не молчит о чем-то единодушно. Никто не замечает друг друга и себя. Все тонут в рутине». Хотя вместе с хулиганами Кусо не только молчала – случалось ей и уводить с урока весь класс, потому что там, за окном, их ждали «невероятно красивые облака». За эти проделки директор школы давал ей подзатыльник, а затем все равно прижимал к себе и говорил: «Ах ты ж моя любимица!»

Кажется, будто тяжелое детство никак не отразилось на личности Норсоян, потому что сегодня люди тянутся к ней, как к свету мотыльки. Она всегда приветлива, внимательна и открыта. Каждая ваша идея будет рассмотрена, вопрос обдуман, а авантюра встречена с восторгом. Ученицы школы модного бизнеса Fashion Factory School, которую открыла Норсоян, с нетерпением ждут ее лекций и визитов. Я заметила это, когда работала копирайтером в ее компании. Атмосфера в зале всегда меняется, когда заходит Норсоян, разговоры затихают сами собой, все внимание приковывается к ней. Учащиеся задают Людмиле вопросы, которых не слышно на других лекциях и которые чаще всего касаются не бизнеса, а вдохновения и веры в себя. Многие подходят к ней пообщаться после занятий, просят рекомендаций и обращаются уже после выпуска, чтобы она наставляла тех, кто решится открыть свое дело.

Перед лекциями в школе Людмилу часто можно встретить в коридоре со стаканчиком чая в компании журналистов, дизайнеров, партнеров и друзей, которые наконец-то смогли отловить ее между посещениями бесчисленных фабрик и поездками на всемирные выставки трикотажа.

Вдобавок к поразительной общительности Людмила отличается тем, что от нее практически невозможно уйти с пустыми руками. При приеме на работу в Fashion Factory каждому она выдавала вязаную шапку Norsoyan.

Когда я в первый раз пришла к Людмиле для обсуждения книги, у нее в гостях была ее давняя знакомая, которая занимается закупками тканей в Гонконге. Норсоян встретила меня в китайском традиционном мужском костюме, который ей подарила гостья. Девушка уже направлялась к выходу, держа в руках огромный, доверху набитый пакет. На прощание она сказала Людмиле с укором: «Ну вот, увожу от вас больше, чем привезла!» Мне в тот вечер завернули с собой конфеты из Амстердама. В следующий раз Людмила угощала меня яствами из разных стран: медом из Грузии, коньяком из Туркменистана и сладким хворостом из Башкирии – всё подарки гостей.

Можно ли сказать, что все это – результат одной только работы над собой? Какой же путь она проделала от сторонящейся людей напряженной девочки до излучающего свет человека? Искать нужно в полном контрастов Бугуруслане. Людмила любит вспоминать, как жила у одной из ссыльных старух и спала на печке. Где-то там искрилась зима, завывала вьюга, и ей вторили волки. А Кусо лежала на печке, кутаясь в тепло и уют. Парадоксально, но сильнее всего мы ощущаем безопасность, когда где-то недалеко рыщет угроза, которая – ты знаешь – не пройдет через толстые стены твоего дома.

Суровые зимы выгоняли животных из леса ближе к городу, куда они сбегались в поисках еды. Чтобы помочь зверью, но не подпустить близко к домам, город обставляли стогами сена и глыбами каменной соли. На угощение шли лоси и степные звери, а за ними уже приходили волки, поэтому по вечерам в окрестностях Бугуруслана лучше было не ходить.

Морозы в городе стояли такие, что часто звери просто замерзали на улице, не найдя теплого укрытия. Тогда неравнодушные детишки, Кусо и ее друг Леша, доставали из сугробов не успевших долететь до теплого укрытия птиц и несли их отогреваться в сени. Многих удавалось спасти, хотя Норсоян до сих пор помнит совенка, так и не оттаявшего после мороза.

Суровость края и того времени сказывалась на жителях. В те времена город делился на районы, которые между собой не дружили. По выходным местные жители выходили на кулачные бои, которые называли «махаловкой». «Это было ужасно, – вспоминает Норсоян. – Каждые выходные были убийства». Поначалу в боях участвовали только юноши, но впоследствии к ним присоединились и девушки – они вбивали в туфли гвозди, затачивали каблуки. В конце концов ситуация зашла так далеко, что в Бугуруслан прислали московское подразделение милиции. Местные же представители органов правопорядка приходились родственниками участникам боев и справиться с ситуацией не могли. Регулярные схватки прекратились только после вмешательства столичных милиционеров.

Среди боевой молодежи были и друзья Кусо. Одного из ее одноклассников посадили в седьмом классе за убийство – они с другом напали на московского командировочного, чтобы снять с него джинсы. «Это была эпоха, когда убивали за норковую шапку, за золотые сережки, фирменные джинсы. Тогда был рынок дефицита. Все были одинаково бедными, не подозревавшими даже, что это такое – быть богатыми. Поэтому в то время ценились не люди, а вещи». В то время далеко не все регионы жили в сытости и достатке – многие города кормили Москву, в том числе и Бугуруслан, который отправлял в столицу продукты с мясокомбината и молочного завода. Их в городе купить было нельзя. «Я помню, как офонарела в первый год жизни в Москве, увидев свежие огурцы осенью. Я не знала, что такое бывает. Потому что овощи появлялись на огороде и сразу заканчивались. Их засаливали, чтобы было что зимой поесть». Именно в те времена и появились так называемые «колбасные электрички», на которых по выходным жители дальних городов ездили в Москву за продуктами. В таких поездах все время пахло едой.

В 1980 году Кусо закончила школу в статусе «почти отличницы» – в дипломе стояла только одна четверка. Однако это не помогло ей при поступлении в университет на юриста – девушка завалила единственный экзамен, который требовалось сдать. Это было удивительным для тех, кто ее не знал, но люди, знакомые с ней близко, сказали бы, что Норсоян сделала это специально. И были бы правы. Человеческие законы девушку не интересовали, она хотела разобраться в законах более высокого порядка – Кусо мечтала о звездах. Она стремилась изучать устройство вселенной, физику, химию, космос, и ее совершенно не прельщала перспектива до конца жизни копаться в пыльных кодексах и бумажках. Но родители хотели ей стабильного будущего. Тяга к звездам – это красиво, но непрактично. Взрослые настояли, чтобы Кусо поступила на юриста, и девушка не стала противиться. Она подала документы, пришла сдавать экзамены… и сделала все, чтобы ее не приняли. В другие вузы Кусо не стала подавать документы и на год выпала из студенческой жизни. Чтобы как-то себя занять, она устроилась на работу в барачную библиотеку. «Это было самое кайфовое время – читать книги на законных основаниях! Да еще и за зарплату. Я была счастливая библиотекарша».