Полная версия
Надежда умирает последней
– Девицу надобно вернуть в лоно церкви! Я заставлю её принять постриг и отказаться от отступничества! – произнесла мать Мадлон и отхлебнула из чашки уже остывший чай. – А похитителя можете забрать в солдаты. Никто его не хватится, уверяю. Он чужеземец.
– Это можно, – кивнул капитан.
– Сделайте всё, чтобы вернуть беглянку в монастырь!
– Я сделаю всё, что в моих силах, матушка, – уверил монахиню капитан.
На деле он слабо представлял, каким образом искать среди многочисленных проезжих на дорогах от Серса до Ребона мадемуазель де Сентон и её похитителя, о котором не известно ничего, кроме вероисповедания и цвета плаща. На лбу ведь у них не написано, как их зовут, а ризу девица могла и на платье сменить…
– Я заплачу золотом, – прошептала настоятельница. – Перекройте все дороги. С нами Бог! За нас епископ Сентонжский! Но мой пансион не должен быть замешан в таких грязных историях! Я на днях жду племянницу графа де Гюре! Вы это понимаете?
– Понимаю, матушка, – закивал офицер. – Доброе имя монастыря урсулинок и Вашего пансиона будут спасены!
Глава 11. Дочь барона де Бельгарда
Луч восходящего солнца проскользнул сквозь щель в ставнях и упал на светло-розовую щёку Ленитины, приласкав её и заиграв на тонкой нежной коже светлыми бликами. Почувствовав тепло солнечного зайчика, который медленно полз по лицу и подбирался к глазам, девушка проснулась. Сладко потянувшись, она села на кровати и огляделась. Впервые за несколько недель юной де Сентон удалось спокойно выспаться, видя красочные сны, в которых рядом с нею был любимый.
Крытая коляска с двумя пассажирами двигалась значительно медленнее, чем верховой, поэтому добраться до родного Ребона быстро молодые люди и не планировали. Для безопасности они решили остановиться не в придорожной гостинице, а в паре миль от монастыря святой Маргариты, в деревушке под городом ле Шелле. Пока гвардейцы рыскали по дорогам и улочкам Серса, Ленитина и Ганц уже спокойно спали в снятых у вдовствующей матроны комнатах.
В той же комнате, где ночевала беглая пансионерка, на небольшой тахте мирно спала хозяйка дома, уступившая девице свою постель. Ленитина тихо поднялась, надела свой балахон и неслышно выскользнула за дверь. Приблизившись к соседней двери, девушка осторожно стукнула и, приоткрыв створку, просунула в неё голову. Ганц уже давно поднялся и привёл себя в порядок, а в эту минуту он с задумчивым видом стоял у окна.
– Доброе утро, милый! – прошептала девушка.
Молодой человек обернулся – на лице его зацвела улыбка.
– Ты уже проснулась, Жизнь моя!
Кивнув распущёнными после сна локонами, красавица прошмыгнула в комнатку. Немец взял её за руки.
– Как спалось, любимая?
– Так сладко, как давно со мной не бывало.
– Это хорошо. Скоро мы будем дома, и весь этот кошмар закончится.
Наклонившись к невесте, фон Баркет нежно поцеловал её в курчавую макушку.
– А сейчас нам надо подумать о том, как не привлечь к себе внимания. Полагаю, аббатиса не оставит тебя и отправит следом гвардию… – в задумчивости молодой человек отпустил руки девушки и снова обратил взор к окошку. – В первую очередь тебе нужно переодеться в мирское. И ещё нам надо обсудить каждый шаг. Ты не волнуйся – я всё продумал уже.
– Я не унываю теперь, милый, потому что со мной – ты. А рядом с тобой мне никогда не бывает страшно.
Ганц обернулся к невесте. В глазах его появилась безграничная нежность.
– Я сделаю всё, чтобы сберечь тебя, Лени!
Сентон улыбнулась и, приблизившись к жениху, хитро подмигнула ему:
– Кажется, у меня тоже появилась идея…
Практически все деньги, которые были у Ганца, ушли на покупку камзола, голубой пелерины, роскошной перевязи и двух шляп со страусиными перьями, которые нашлись в лучшей лавочке Жориньяка. В городе фон Баркет нанял дорогую карету, в которой и вернулся к дому деревенской вдовы. Ленитина уже приоделась – старенькое свадебное платье хозяйки пришлось ей впору, и женщина просто подарила его черноволосой красавице. Туалет как нельзя лучше подчёркивал достоинства ладной фигуры Ленитины.
Пара добралась до города просёлочной дорогой. Оставалась мелочь – украсить бархатным модестом[18] праздничное мещанское платье на Ленитине, которое при таком раскладе сошло бы за дорожный костюм светской красавицы. Молодые люди надеялись, что никто из патрульных не будет просить даму выйти из кареты, поэтому особенно не разглядит, насколько дорогие на ней ткани и соответствуют ли они веяниям моды. Фамильные ценности, которые Ленитина никогда не снимала, пришлись к этому маскараду как нельзя кстати.
Солнце стояло в зените, когда карета приехала в Жориньяк. Ганц, уже облачённый в дорогой камзол, подал руку своей спутнице, и они зашли в магазинчик местного портного. Ленитина отлично сыграла роль капризной барышни, которая запачкала в дороге свой роб и поэтому желает приобрести «какой угодно новый, но чистый и побыстрее!»
Услужливый владелец мастерской мгновенно подобрал для девушки бархатный тёмно-голубой модест, который отлично гармонировал с шерстяной пелериной. Расплатившись с портным золотом, пара удалилась. Растроганный щедростью господ, мужчина посчитал день счастливым. Ему и в голову не пришло, что Ганц отдал за верхнюю юбку для невесты последние золотые, оставив в кошельке лишь мелкие монеты, которых не хватит даже на обед – пара рассчитывала к вечеру добраться до Ребона.
Спустя полчаса громыхающая карета выехала на дорогу, ведущую к столице Сентонжа, и, поднимая клубы пыли, приблизилась к первому посту. Шлагбаум охраняли три верховых. Экипаж остановился.
Гвардеец, приблизившийся к кучеру, поинтересовался, кого он везёт.
– Господа Ле Лавазе, молодожёны они, – был ответ.
Солдат спешился и, подойдя к дверце, отпер её. Перед глазами гвардейца предстала несколько странная картина: нежная особа с очаровательными чёрными кудряшками, обрамляющими правильный овал свежего юного личика, подняла глазки к небу и всем своим видом показывала, что устала выслушивать своего спутника. Сопровождающий даму молодой человек держал красавицу за руку и на открывшуюся дверцу отреагировал не сразу. Офицер решил, что стал свидетелем объяснения в чувствах.
– Прошу прощения, что прерываю вас, господа, но я должен просить вас предъявить подорожную.
Девушка издала картинный стон, надменно взглянула на патрульного и фыркнула:
– «Подорожную!» Солдафоны! Двадцать миль ничего не спрашивали, а тут на каждом перекрестке интересуются! Что за манеры! Какое убогое место, Шарль, это невыносимо, разберитесь с ним!
И тонкие пальчики в изящных перчатках, выскользнув из руки молодого человека, описали в воздухе замысловатые круги, выражая капризы брюнетки.
– Нет ничего страшного в столь пустяковой просьбе, дорогая Ми-Ми, это всего лишь патруль, – поспешил успокоить спутницу молодой человек и полез во внутренний карман роскошного камзола.
Дорогая шпага с фамильным гербом брякнула в ножнах. Офицер покосился на оружие, лежащее на сиденье позади того, кого назвали Шарлем. Девушка плотнее закуталась в пелерину и демонстративно отвернулась к другому окошку. Картинно вздохнув, молодой человек вышел из кареты.
– Прошу Вас, сударь, – протягивая документы, предусмотрительно подделанные дальновидной Маркизой, произнёс Ганц.
На лице его была самая доброжелательная улыбка, и гвардеец не мог и мысли допустить, что перед ним те самые беглецы: молодой человек в дорожном костюме и воспитанница пансиона – наводка на которых пришла из соседнего города.
Солдат развернул подорожную, и в этот миг дама недовольно заворчала:
– С каких это пор я – дочь барона де Бельгарда – должна унижаться перед солдатами, которые смеют останавливать мою карету?!
– С тех самых, моя дорогая, как Вы стали мадам Ле Лавазе, – философски заметил немец, отлично играя свою роль.
Ленитина картинно вздохнула и стала недовольно обмахиваться веером.
– Отчего так долго? Этот олух умеет читать, Шарль?! – осведомилась она, выглянув в окно.
Ганц повернулся к ней и проникновенно произнёс: «Дорогая, я прошу Вас… мы не в замке Вашего дедушки…»
Имя герцога де Бельгарда было известно каждому гвардейцу Франции так же хорошо, как и то, что прямых наследников у него не было, поэтому имущество растащили многочисленные племянники. Удивляться, что потомки этого прославленного дворянина и конюшего короля отличаются строптивым нравом, не приходилось. Изучив подорожную Ганца, в которой молодой человек значился как шевалье Ле Лавазе с супругой, гвардеец вернул документы фон Баркету и ещё раз мельком взглянул на красивую аристократку из древнего рода, коей он считал Ленитину.
– Всё в порядке, Вы можете ехать дальше, господа, – произнёс патрульный.
– Благодарю Вас, сударь! – ответил Ганц, сделав лёгкий наклон головы.
– Ах, он ещё и благодарит! Шарль, Вы несносны! Разве так настоящий дворянин должен разговаривать с каким-то гвардейцем?!
– Если этот дворянин не генерал или маршал Франции, то да, моя дорогая, – ответил Ганц, открывая дверцу кареты.
– Я сочувствую Вам, сударь, – тихо произнёс солдат.
Немец повернулся к нему и, усмехнувшись краешком губ, тихо ответил.
– Мы венчались лишь вчера. Она ещё присмиреет.
Гвардеец и «новобрачный» прекрасно поняли друг друга. Дверца захлопнулась, карета помчалась дальше, подняв облако серо-жёлтой пыли.
С таким маскарадом Ленитина и Ганц преодолевали пост за постом. «Да ты у меня настоящая актриса!» – вдохновлённый невестой, шептал немец каждый раз, когда шлагбаум оставался позади. Все гвардейцы, как один, реагировали на капризы дамы гробовым молчанием и сочувствующим взглядом в сторону её новоиспечённого «супруга». Мадемуазель де Сентон всегда знала: если желаешь хорошо спрятаться, привлеки к себе внимание, тогда никто на тебя не подумает.
Впереди оставался, пожалуй, самый сложный пост провинции, находящийся на пересечении трёх дорог. У шлагбаума уже стояло три кареты, две открытых коляски и несколько верховых, лошади под которыми нервно перебирали ногами. Приблизившись, молодые люди заметили, что коляски столкнулись, и у одной из них отлетело колесо. Несчастные мещане – владельцы колясок – вылезли и пытались сдвинуть их с места, чтобы освободить проезд для карет господ.
Ленитина высунулась из окошка и начала капризно причитать, что «грязный Жак», как дворянство называло чернь, мешает ей – дочери барона Бельгарда – проехать в нужную сторону, поэтому Её Милости приходится ждать и мириться с этим безобразием. Да и вообще это всё «так некстати, в первые дни брака», и это «безусловно нехороший знак свыше», и она, «конечно, обречена на вечные муки» со своим мягкотелым мужем.
Пассажиры других карет, вероятно, не способные похвастаться высоким происхождением своего отца, молча поглядывали в сторону капризной аристократки и мечтали поскорее проскочить этот чёртов пост. Ганц гладил «жену» по плечам и просил успокоиться. Ленитина заметно раздражалась с каждой минутой промедления.
Когда путь был освобождён и коляску, потерявшую колесо, убрали на обочину, капитан поста приказал первым пропустить экипаж капризной аристократки. Гвардейцы даже подорожную не спросили – настолько им надоел звонкий голос «дочери барона де Бельгарда», что они предпочли с нею не связываться.
Глава 12. Солнце в доме де Сентон
Карета, несущая Ганца и Ленитину к Ребону, мерно катилась по просёлочной дороге, поднимая клубы мелкой пыли. Пейзаж за окном последние два часа не менялся, но молодые люди особенно не смотрели по сторонам. Вспоминая, как им удавалось проскочить каждый пост, жених и невеста откровенно веселились.
– «Я слишком высокородна, чтобы отвечать на Ваши вопросы!» – процитировала себя Ленитина, и пара снова прыснула со смеху.
– Удивительно, и ведь у гвардии не возникло даже толики сомнений в том, что ты – дочь барона де Бельгарда!
– Не в обиду тебе будет сказано, мой милый, но солдат не учат думать. Их учат подчиняться приказам, – ответила девушка. – Поэтому я рассудила, что они не станут препятствовать особе, которая обращает на себя слишком много внимания и требует дороги с видом, не терпящим возражений.
– Конечно, беглая девица скорее прикинулась бы мещанкой или блаженной, – согласился Ганц. – Как тебе в голову пришла идея играть капризулю голубых кровей?
– Сама не знаю, по наитию, – пожала плечами Сентон. – Наверное, наслушалась баек о том, какие аристократы напыщенные и как их не любят выходцы из третьего сословия.
Фон Баркет придвинулся ближе к невесте и взял её ручку в свои ладони.
– Как бы там ни было, Жизнь моя, главное, что мы прошли все патрули благополучно. И что нам помогло: солдатская муштра, которая помешала им разглядеть в тебе беглянку, или сословные предрассудки – уже не важно. Важно, что на горизонте – Ребон! Мы скоро будем дома!
Ленитина нежно улыбнулась в ответ. Молодой человек пересел на сиденье рядом с невестой и поинтересовался с видом заговорщика, снизив голос до полушёпота:
– Мадемуазель, Вам известно, как сильно я Вас люблю?
– Мадемуазель догадывается, – лукаво прищурившись, ответила Сентон.
Ганц притянул невесту к себе за талию и крепко поцеловал. Голова Ленитины закружилась. Не размыкая объятий, немец навалился на спинку сиденья и блаженно заулыбался, девушка положила голову ему на плечо.
– Скоро приедем. Осталось совсем немного, – прошептал фон Баркет. – Как обрадуются твои родители и Мишель!
– О да, я так по ним соскучилась!
– А потом мы отметим твой день рождения и устроим пышную свадьбу!
– Свадьбу… – повторила слова жениха девушка и почувствовала, как приятная дрожь пробежала по её телу.
За этим словом для юной девицы крылось слишком много неизведанного, о чём старшие пансионерки иногда перешёптывались по вечерам.
– Я очень этого жду, Лени…
– Я тоже, Ганц…
Фон Баркет наклонил голову и, взглянув на невесту, сказал:
– Но судя по подорожной, ты уже моя жена!
– О да, целые сутки, – картинно округлив глаза, подтвердила Ленитина.
Молодые люди снова рассмеялись.
– Спасибо той очаровательной девчушке с рыжими локонами за то, что она сделала для нас.
– Фантина просто волшебница, – согласилась Сентон. – Если бы не её связи в городе, ты никогда не получил бы подорожную на чужое имя, а к матери Мадлон никогда бы не приехал губернатор Жориньяка.
– Откуда у неё такие возможности?
– О, она из очень древнего рода… – ответила Ленитина. – Очень богатого и влиятельного… Говорят, её родители в родстве с Лотарингскими принцами. Но сама Фантина эту тему всегда пресекает. Она несколько лет уже как сирота.
Ганц понимающе кивнул.
Карета качнулась, повернула, чтобы обогнуть небольшой пруд, и в полосе заката за окном ясно нарисовалась каменная кладка городской стены Ребона. Жених и невеста прильнули к окошку. Сердца молодых людей радостно забились.
«Мой город, моя колыбель», – подумала Ленитина и закрыла глаза от счастья. В воображении юной мечтательницы исчезали и пыльная дорога, и сбитые колёса кареты, и патрули, оставшиеся позади. Она видела лишь колесницу, запряжённую двумя пегасами, которые несли влюблённую пару к счастью – в город на горизонте…
Мишелю стало легче, и днём он смог спокойно уснуть. Баронесса де Бель Эр облегчённо вздохнула, но всё ещё продолжала хлопотать возле кровати сына. На вечерней заре юноша открыл глаза.
До слуха женщины донеслись странные слова:
– Матушка, я думаю, что Вам пора приготовить ужин на пять персон.
Женщина несколько секунд в изумлении смотрела на сына, сначала посчитав, что он бредит. Но, встретившись с ясным взглядом Мишеля, Анриетта де Сентон поняла, что слова свои молодой человек произнёс в здравом уме.
– Сынок, что ты хочешь сказать? – насторожилась женщина, почувствовав, как ускорило темп материнское сердце.
– Скоро приедут Ганц и Ленитина. Поверьте мне, матушка, я это наверняка знаю.
«Иногда мне кажется, что мой сын – пророк…» – подумала Анриетта и попятилась к двери. Довольно проворно сбежав по лестнице, словно ей не было сорока с хвостиком лет, хозяйка дома вошла в большую гостиную с камином, возле которого грел ноги Бель Эр.
– Антуан! – надрывным шёпотом произнесла женщина, заставив супруга обернуться.
– Что такое, Етта?
– Мишель, – медленно приближаясь к мужу, едва слышно выговорила мадам де Сентон. – Наш мальчик… Он снова говорит странные вещи… Он уверил меня, что скоро здесь будут Ленитина и её жених.
– Так и сказал? – подскочив со скрипучего старого стула, воскликнул хозяин дома. – Что они уже едут?
– Да, он сказал готовить ужин на пятерых, что дети скоро будут здесь! – всплеснула руками Анриетта.
– Мишель никогда не ошибался насчёт сестры,– беря жену за руки, задумчиво проговорил Бель Эр. – Значит, они действительно уже рядом!
Словно в подтверждение слов барона, за окном раздался стук колёс подъезжающей кареты. Супруги кинулись к стеклу. Во двор, громыхая, словно колесница Зевса, въехал огромный экипаж, запряжённый четвёркой каурых лошадей. Кучер ловко затормозил, и через несколько секунд дверца широко распахнулась. Из кареты, придерживая ножны, выпрыгнул Ганц и протянул руку, чтобы помочь выйти спутнице. Из глубины экипажа показалась изящная туфелька и полы голубого платья с серебряным шитьём, покрытого бархатным модестом. Через секунду у порога отчего дома стояла и сама мадемуазель де Сентон.
Родители поспешно покинули гостиную, чтобы встретить дочь. Слёзы радости брызнули из глаз баронессы. Ленитина с восторженными возгласами бросилась к родителям. Отец и мать заключили дочь в объятия. Глядя на умильную картину, фон Баркет почувствовал, как защипало в глазах и защекотало в горле. Смахнув с ресниц непрошеную слезинку, молодой человек с улыбкой подошёл к невесте и своим будущим родственникам.
Мать и дочь наперебой говорили, задавали вопросы, плакали, смеялись и снова плакали. Глава семьи увёл женщин в дом, Ганц последовал за ними. Дав возможность невесте вдоволь наговориться с родителями, немец поднялся в спальню к Мишелю, чтобы помочь ему одеться и сесть в кресло-каталку. Наследнику барона не терпелось увидеться с сестрой, о чудесном освобождении которой он видел красочный сон несколькими минутами ранее.
В доме Сентонов всё преобразилось. Казалось, что заулыбались даже статуэтки в секретере, ярче засияли окна и зеркала, а мельхиоровые столовые приборы так заблестели, словно сами были сотканы из солнечных лучей.
Услышав зов жениха из комнаты брата, Ленитина легко взбежала по лестнице и приблизилась к спальне Мишеля. Не без дрожи в сердце толкнула она тонкую створку, ожидая увидеть изнеможённое болезнями исхудалое лицо молодого человека. Он сидел на кровати полностью одетый, а Ганц подкатывал к другу кресло.
– Мишель! – воскликнула девушка.
– Лени! – обернулся наследник барона, протянув к ней руки.
– Мишель! – повторила Ленитина и бросилась к брату, чтобы крепко его обнять.
И слёзы радости, едва успевшие высохнуть, снова ручьями потекли по её щекам.
– Я знал, что именно сегодня ты приедешь, сестрёнка!
– О, Мишель, как я соскучилась! – ответила девушка и, отстранившись, посмотрела в глубокие глаза брата. – Ты и представить себе не можешь, как мне было тяжело без вас!
– Знаю, знаю, моя маленькая… – погладив сестру по кудрям, ласково произнёс юноша. – Я очень рад, что ты вернулась, я очень тебя люблю!
– А я тебя!
Брат и сестра снова крепко обнялись, умиляя Ганца. Разомкнув объятия, Ленитина аккуратно поправила причёску Мишеля и поцеловала его в обе щёки.
Вечер в доме Бель Эров ознаменовался самым торжественным ужином за последний год. По такому поводу баронесса даже пригласила стряпуху из лавочки неподалёку, которая помогала хозяйке кулинарничать. По комнатам распространялся аромат удивительного жаркого, в канделябрах горело множество свечей, а стол украшали поздние цветы – вестники скорой осени. Лица всех собравшихся за столом сияли счастьем. Разливая по высоким бокалам густое анжуйское вино, хозяин дома произнёс тост за дочь и её жениха.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Устаревшая форма французского варианта имени «Магдалены».
2
Ребон – вымышленный город в провинции Сентонж.
3
Семья переехала в разгар Чешско-пфальцского периода Тридцатилетней войны (1618—1624), когда земли Рейна подвергались постоянным разорениям с обеих сторон войсками наёмников.
4
Имя «Ганц» образовано от немецкого слова «ganz», то есть «целый, совершенный».
5
Вимпл – женский головной убор, покрывавший голову и шею, носили в основном монахини и вдовы.
6
Название католической послушницы.
7
Вымысел автора, такой кафедры во Франции никогда не существовало.
8
Автор знает, что в католических святцах нет такого имени. Это художественная условность, обусловленная значением имени: кельтская богиня, покровительствующая рекам, утопившаяся принцесса; в арабских языках имя означает «терпение», в персидском – «желанная», а в ассирийском корень имени переводится как «надежда».
9
Имя переводится как «дитя».
10
Книксен – неглубокий поклон с приседаньем как знак приветствия со стороны девицы.
11
Короткие, застёгивающиеся под коленом штаны, которые носили аристократы. Под кюлоты надевались чулки.
12
Традиционный головной убор всех духовных лиц в католицизме.
13
Сражение в мае 1643 года, в котором французы разбили испанцев.
14
Католикам положено молиться только на латыни заученными текстами из молитвенников.
15
Должность епископа, не имеющего своей епархии. В данном контексте – священник в Серсе и при монастыре святой Маргариты.
16
По закону канонического христианского права, после обручения жених и невеста могут жить как муж и жена под одной крышей без осуждения света, а их дети являются законнорождёнными. Эта мера была необходима для признания возможного потомства, если мужчина умрёт до рождения ребёнка, не успев обвенчаться с его матерью, так как между обручением и венчание обычно проходило от полугода до года. Так случалось часто, поскольку Европа регулярно воевала и мужчины, обручившись с женщинами, могли на несколько месяцев уйти в военный поход. Введение канонического права обеспечивало приплоду наследство и содержание.
17
Мишелю 25 лет, а для XVII столетия это уже не юность.
18
Скромная верхняя юбка платья роб, которое носили дворянки.
