Странник. Хроники Альрата

На этой мысли я не выдерживаю и хмыкаю. Царь бросает на меня раздраженный взгляд.

– Я закончил, Великий Царь, – я кланяюсь.

Вейт тут же вскакивает и выходит из зала, громко хлопнув дверью. Миртес выглядит как кошка, только что съевшая мышь.

– Я посмотрю? – она кивает на мольберт.

– Конечно, – я отступаю на шаг.

Миртес подходит ко мне и внимательно разглядывает наполовину готовую картину.

– Мне понадобится еще несколько сеансов.

– Ты их получишь, – заверяет она меня. – А я здесь красивая…

– Ты и есть красивая, – говорю я, хотя, конечно, мы оба знаем, что я бессовестно вру.

Она улыбается и хитро смотрит на меня.

– Быстро ты усвоил дворцовый этикет, Сентек.

– Я же художник, мы все жуткие приспособленцы, – я кланяюсь. – Позволите идти, моя Царица?

Она кивает.

Много лет назад где-то на окраине Ландера, столицы Альрата, которую построил Великий Царь Лаир Тарт, носились грязные босоногие дети. Они не понимали разницы в своем происхождении, они еще не знали, как сложно устроен взрослый мир. Они были друзьями, они всегда заступались друг за друга и были полностью уверены в том, что их дружба продлится вечно. Два мальчика и девочка. Мальчиков звали Морн и Сентек, а девочку звали Миртес.

Наскоро перекусив, я отправляюсь на вокзал и сажусь в первый же пассажирский кар до храма Аним. В кар набивается человек двадцать таких же, как я, скажем так, представителей среднего класса. Вид у всех сосредоточенный и серьезный. Ну еще бы, тащиться ближе к ночи в храм Аним можно только в случае самой крайней необходимости или – в моем случае – если тебе больше нечем заняться. Я сажусь у окна и смотрю, как кар поднимается в небо, делает круг над Ландером и летит на юг. Леса, поля, долины, а потом их сменяют пустоши. Их называют пустоши Рата. Я раздраженно смотрю на мальчика лет двенадцати, который почти что заваливается на меня в попытке рассмотреть что-нибудь внизу.

– Имей совесть, мальчик, – одергиваю я его.

– Простите, Мастер, – он краснеет.

Для меня удивительно, что он меня знает. С другой стороны, это совершенно неудивительно, потому что меня знает каждая собака в Ландере. Мастер Сентек – великий художник, обласканный вниманием Царя и Царицы. Поговаривают, что Царица обласкала меня не только вниманием, но это уже фантазии. Если Миртес и кладет кого-то к себе в постель, то точно не меня – мы слишком давно знакомы, чтобы заниматься такими глупостями.

Пустоши Рата все длятся и длятся. До того, как на Альрат вторглись Хольг, плодородные земли продолжались до самой пустыни Асеир, которую омывает Западное море, и никаких пустошей не существовало. Потом на этом месте состоялась первая из великих битв между Альратом и Хольг, которая выжгла землю до самого основания. Ту битву Альрат проиграл, проиграл он и все, что были после нее. Пустоши Рата – символ нашей слабости, нашего поражения, нашей пролитой крови и напоминание о позоре великого мира, павшего жертвой диких племен. Пустоши сменяются барханами пустыни Асеир. Кому-то она кажется скучной и однообразной, но только не мне. Если бы в океане вода была желтой, то выглядела бы она точно как эта пустыня. Я каждый раз наслаждаюсь этим зрелищем, мои глаза улавливают все оттенки песка в отблесках склоняющегося к горизонту солнца.

Мальчик сопит мне в ухо.

– Перестань, – мне удается сказать это удивительно дружелюбно.

– Простите, Мастер Сентек.

Мастер Сентек тебя не простит, потому что ты отвлекаешь его от его самого любимого занятия – Мастер Сентек смотрит на этот мир и каждый раз, благодарение Богам, каждый раз видит его как будто бы в первый. Кто? Как? Когда создал это безумие красоты, сопровождающее каждый миг нашей жизни? По какой прихоти мы оказались наделены этим благословением? За что нам это наслаждение, познать которое мы можем просто открыв глаза и оглянувшись вокруг? Нет, мальчик, Мастер Сентек тебя совершенно точно не простит, хотя бы потому, что, перестав сопеть, ты начал ковыряться в носу. Мастер Сентек видит это краем глаза, и это портит всю картину. А Мастер Сентек уже почти что увидел картину.

Я со вздохом поворачиваюсь.

– Ну вот чего ты ко мне привязался? – спрашиваю я. – Иди смотри в другое окно, их здесь достаточно. Где твои родители?

– Я лечу один, – гордо заявляет он.

Терпеть не могу, когда мне врут.

– Ты не можешь лететь один в храм Аним.

– Еще как могу, – почти небрежно возражает мальчик. – Я пойду к Великому Богу Хмасу и спрошу у него совет.

Ну все понятно, мальчишка отправился навстречу приключениям в то время, как его ищут по всему Ландеру.

– Жрецы не пустят тебя к Хмасу. Для того, чтобы поговорить с Великим Богом, нужно очень большое пожертвование.

Мальчишка улыбается и стучит по отвисшему карману.

– Серьезно? – скептически спрашиваю я.

– А то! – он оттопыривает карман, и…

И я вижу золотую статуэтку Великого Царя Ракса Гриала. Такие статуэтки были сделаны по моему собственному эскизу к годовщине восьмидесятилетия Великого Царя в количестве всего пятнадцати экземпляров. Это был личный заказ Миртес, и одарила она ими исключительно избранный круг лиц. Я знаю всех обладателей, и ни у кого из них нет ребенка, на которого я сейчас смотрю.

– Присядь, – я стучу рукой по месту рядом с собой.

Мальчик беззаботно садится.

– Где ты это украл?

Он укоризненно смотрит на меня. У детей вообще есть манера смотреть так, что тебе сразу становится стыдно за свои слова. Лет через пять мальчик утратит эту способность и перейдет в стан взрослых людей, которые за редким исключением напрочь лишены непосредственности.

– Это подарок, – обиженно говорит он.

– И кто бы стал тебе дарить статуэтку Великого Царя Ракса, пожалованную самой Великой Царицей Миртес?

– Я ее заслужил.

Я бросаю короткий взгляд в окно – все еще пустыня, но уже не такая красочная. Пожалуй, можно и уделить внимание этой занимательной истории.

– Чем? – спрашиваю я.

– Я не могу сказать, – мальчик качает головой.

– Ну раз ты не можешь сказать мне, то придется сказать страже Анима, потому что я обязательно расскажу им про ребенка, у которого в кармане целое состояние.

И снова эта убивающая на повал непосредственность. Вся боль страдальцев всех мыслимых миров отражается в его глазах.

– Хватит, – предупреждаю я.

– Я не могу сказать, – повторяет он. – Я поклялся, что не скажу ни слова.

Если поднять его за шиворот и хорошенько встряхнуть, то он тут же выпалит сотню слов, но в наполненном людьми каре это вызовет не слишком приятное мне внимание.

– Ладно, – соглашаюсь я. – Тогда зачем тебе говорить с Великим Царем Хмасом?

– Это я тоже не могу сказать. Это секрет.

Секрет…

– А то, что у тебя есть статуэтка, это, значит, не секрет?

Он задумывается. Видимо, когда он хвастался передо мной, то совершенно не взял в расчет, что, показав свое сокровище, он нарушает какое-то обещание. Держать статуэтку в тайне его, похоже, не просили.

– Не выдавайте меня страже, Мастер Сентек, – он сокрушенно качает головой.

Любопытство берет верх над здравым смыслом.

– Не выдам, если расскажешь свой секрет. Это не будет считаться предательством. Я клянусь тебе, что никому не расскажу.

– Я не могу, – он сокрушенно качает головой. – Лучше отдайте меня страже.

– Как знаешь, – я с деланым безразличием пожимаю плечами. – Твой выбор.

Я отворачиваюсь к иллюминатору и жду, когда мальчик поймет, что хитрый Мастер Сентек поставил его в безвыходную ситуацию. Совершенно очевидно, что он должен что-то кому-то передать в Аниме, для этого и статуэтка – чтобы пройти в храм. Жрецы его помурыжат, но страсть к золоту возьмет верх, и его пропустят. Возможно даже, кто-то уже знает, что он придет, и ждет его, а статуэтка – просто прикрытие, так сказать, мзда жадному до золота Аниму. Статуэтку отдал мальчику кто-то, кто достаточно богат, чтобы схватить первое, что попалось под руку, не придавая особого значения, что это за предмет. Впрочем, эта характеристика подходит к любому известному мне обладателю. Ах да, забыл сказать, в чем заключается трудность мальчика: если я все-таки сдам его страже, он не сможет выполнить свое обещание, а для благородного юного гражданина это обещание является священной клятвой.

– Клянетесь, что сохраните это в секрете? – спрашивает он.

– Клянусь Богами Анима, – отвечаю я.

Он воровато оглядывается по сторонам и начинает сбивчиво шептать мне на ухо. Я внимательно слушаю.

– Покажи, – приказываю я.

Он мотает головой.

– Покажи, – я повторяю уже настойчивее.

Он молчит.

– Стража Анима, – напоминаю я.

Он достает из внутреннего кармана куртки бархатный чехол и протягивает его мне. Я разворачиваю. Ну конечно! Записка на бумаге! Кто бы сомневался! В эру чипов памяти и мгновенных сообщений она выглядит как артефакт, но все еще остается самым надежным средством хранить секреты. Я опускаю руку почти под самое сиденье и разворачиваю ее. Слава Богам, зрение у меня отменное. Записка недлинная, и мне хватает нескольких мгновений, чтобы ее прочитать. Потом я прячу ее в чехол и возвращаю мальчику.

– Можешь быть уверен, что я никому не расскажу и страже я тебя не отдам, – заверяю его я.

– Я знал, что вы сдержите слово, Мастер Сентек, – серьезно говорит он.

Сентек, Морн и Миртес. Я даже уже не помню, как и когда сложилось наше трио. Видимо, нам было лет по семь-восемь, может, чуть больше. Наверное, мы просто оказались в большой детской компании, которая чем-то там занималась, а потом нас притянуло друг к другу как магнитом. Мы были родственными душами, троицей самых отчаянных юных авантюристов Ландера. Мы были вечно грязными и исцарапанными, но безнадежно счастливыми. Мы исследовали все знаменитые места Ландера: стройки, карьеры на окраине, чужие сады, обрыв Трех Скал, пригородные фермы, подвалы старых зданий, как-то даже влезли в чей-то дом и устроили там кавардак. Не существовало дверей, которые мы не смогли бы открыть. Юные бандиты – нам был прямой путь в воровскую шайку. Но нажива нас не интересовала, мы жаждали новых впечатлений. Каждое утро мы просыпались в мире, наполненном чудесами, и желали познать их все, сразу и безотлагательно. Заводилой, само собой, была Миртес. Я шел за ней просто потому, что ее идеи отвечали моим потребностям. Морн шел за мной, потому что он всегда шел за мной. Миртес в те годы мало чем отличалась от мальчишки: короткие волосы, крепкая фигура, загорелое лицо в веснушках. Я был слишком высоким для своего возраста и страшно тощим, но жилистым. А вот Морн у нас всегда любил поесть. Думаю, на подвиги его больше гнало желание разжиться чем-нибудь эдаким, потому что он был вечно голодным. Мы с ним были идеальной парой в услужении нашей Царицы: тощий мечтатель и его толстый оруженосец. Морн не мог перепрыгивать через ямы с такой легкостью, как мы с Миртес, он застревал в дырках в заборе. Но Миртес убегала вперед и только там останавливалась и кричала, что мы отстаем. А вот я всегда был рядом с Морном и вытаскивал его из грязи, из навоза, кидался камнями в собак, пререкался с хозяевами ферм, улюлюкал стражникам, чтобы они бежали за мной, а не за ним.

Твою мать, Морн, почему я всю жизнь должен тебя откуда-то вытаскивать?

Морн

Альрат делает вид, что живет жизнью своих Царей, но на самом деле он живет жизнью храмов. Когда-то их были тысячи, но со временем Боги многих храмов истлели, и они влились в другие храмы, более крупные и успешные. Сейчас их девяносто пять, крупнейшие из них: Таа, Куар, Месер, Рахель, Гебет и Уэнра. И, конечно же, Аним, Храм Храмов, Храм Великих Царей Альрата.

Альрат, единственный из миров, обладает властью над смертью. Смерть здесь не точка невозврата, не финальный аккорд, за которым только пустота и неизвестность. Смерть на Альрате – это просто переход в иное качество существования. Смерть – не проклятье, смерть – грань между этой жизнь и иной, лучшей по мнению любого альратца, поэтому к смерти на Альрате нередко подходят серьезнее, чем к жизни. Каждому рожденному на Альрате доступна вечная жизнь. Каждому альратцу вживляют чип, который – если на то будет воля Великого Царя – позволит скопировать его сознание в одном из храмов после смерти. Он станет Богом, и пока не закончится вечность, он будет принимать дары от прихожан и нести им свою мудрость. Бессмертие – дар Альрата, его религия, сама суть нашего мира и нашего народа.

Великие Цари всегда становятся Богами, Богами становятся члены их семьи, но если последние могут стать Божествами второстепенных храмов, то Цари всегда остаются в храме Аним. Они об этом знают, им с самого рождения известно место их святилища, их приют в следующей жизни, которая будет длиться столь долго, сколь существует сам Альрат. Впрочем, нам ведь неведомо, может быть, за вечной жизнью есть еще одна, более вечная?

Храм Аним существует почти столько же, сколько существуют Цари Альрата, по крайней мере, так утверждает сам храм Аним. Как только появилась технология переноса сознания, появилась и потребность разделять достойных нецарской крови и самих Царей. Потому что, как может быть иначе? Царю бессмертие даровано самим его рождением, а подданому бессмертие дарует Царь. Как они могут находиться в одном храме? Так появился Аним, Храм Храмов, Великий Храм. Никто уже не помнит, кто из Царей стал первым среди его Божеств, кто заложил первый камень в его основании и кто вознес первую молитву в его стенах, но каждый последующий, каждый, кто в своем послесмертии должен там оказаться, старается воздать хвалу своим предкам и увековечить не только свое сознание, но и свои деяния. Каждый из Царей со времен начала Альрата как единого мира достраивает храм Аним. И тысячелетия спустя Аним стал огромен, необъятен, похож на город, состоящий из десятка городов. За главным входом, исполинской площадью и самим Святилищем простирается целый лабиринт капелл, часовен и малых храмов. Когда-то все это было обнесено стеной, но со временем Аниму стало тесно, и эта стена, расписанная и покрытая золотом, стала частью следующей бесконечной череды строений. Аним напоминает запутанный лабиринт, карта которого неизвестна никому.

Я практически вырос в Аниме, бывал здесь чаще, чем в собственном доме. Мой отец, Благословенный Джалан – жрец храма Аним, жрецом Анима был и его отец, и отец его отца, и отец отца его отца. Наша семья служит Аниму уже двенадцать поколений, пятеро из моих предков были Верховными жрецами, трое даже Царской милостью были единственными Верховными жрецами своего времени, и все пятеро опять же Царской милостью получили бессмертие. Конечно, я тоже жрец Анима.

Может показаться, что честь служить Богам Богов в Храме Храмов передается в нашей семье по наследству, но это не так. Для начала нужно получить базовое образование, а с пятнадцати лет я пошел в семинарию, где мне нужно было вызубрить все молитвы, истории правлений всех Великих Богов во всех подробностях, изучить историю других храмов и их Богов. Но это только половина дела. Вторая половина – общение с прихожанами. Разговор в Аниме с Великими Богами – нередко самое главное событие в жизни простого человека, он может десятилетиями собирать пожертвование, открывающее доступ к Богу, мудрость которого он хочет в себя впитать. Задача жреца не только удостовериться в чистоте его помыслов, но и в достаточности подношения. «Нужно брать столько, сколько человек может дать», – гласит один из основных принципов Анима. Знатный человек и простой земледелец могут принести один и тот же по ценности дар, но если для богача – это небольшой расход ради собственной прихоти, то для бедняка – труд десятилетий. Чтобы встретиться с Богом, нужно отдать что-то ценное, а не просто очередную побрякушку. После десятка изнурительных экзаменов семинарист становится послушником в Храме, его приставляют к какому-нибудь жрецу, и он занимается черной работой: чистит курильницы, метет полы, натирает до блеска огромные золотые статуи, убирает увядшие цветы и прочие подношения, которые портятся, а также участвует в нескончаемой бумажной волоките, сопровождающей жизнь такого огромного храма. Проходит еще несколько лет, и послушник становится старшим послушником. Теперь он присутствует при беседах жреца с прихожанами и смотрит, как на практике реализуются принципы Храма. Физического труда становится меньше, умственного больше. Раз в год часть старших послушников возводят в жрецы. Для этого им необходимо выдержать еще несколько экзаменов и получить характеристику от своего ментора. Многие ждут этого по десять-пятнадцать лет, а есть и те, кто так до конца своих дней и остаются старшими послушниками, эдакими помощниками и секретарями при жрецах, а если повезет, то и при Верховных жрецах.

Жреческая иерархия сложна. Старший послушник получает сан младшего жреца и сначала прикрепляется к малому храму или даже капелле, где пожертвования ниже, прихожан меньше, да и работа проще. Потом возможно несколько вариантов: можно стать главным жрецом малого храма, можно стать жрецом Святилища, в котором и обитают наши Боги, а по прошествии лет возможно стать даже Верховным жрецом Анима. Обычно их от одного до трех, они ведают всеми делами Храма, приближены к Великому Царю и нередко принимают участие в государственных делах. Иногда Верховных жрецов остается двое, а бывают и такие периоды, когда Верховный жрец в Аниме только один, и вся абсолютная власть над Храмом Храмов сосредоточена в его руках. Обычно так случается по велению Великого Царя, и, как я уже говорил, трое из моих предков удостоились этой невероятной чести.

В прошлом году я стал младшим жрецом, вместе с четырьмя другими я служу в малом храме Царя VIII династии Бетхара Сефриса. Работа здесь бывает только один раз в год – в день поминовения этого Великого Царя, когда те немногие, кто еще его помнят, приносят в малый храм дары. В остальное время посетителей у нас практически нет, поэтому все, что нам остается – это читать молитвы и держать статуи, утварь и сам храм в чистоте. Впятером мы справляемся с этим великолепно. Фактически, каждый из нас работает раз в пять дней в соответствии с графиком. «Работает» – это громко сказано, на самом деле мы гоняем послушников, которые и делают всю черную работу.

Сегодня как раз день моего служения, с полуночи до полуночи. Вся работа уже сделана, послушников я отпустил, и теперь я нервно меряю шагами храм: тридцать шагов от двери до алтаря и двадцать шагов от одной стены до другой. Я смотрю то на часы, то на статую Бетхара, удивительно похожую на остальные статуи Царей VIII династии. Искусство того времени было весьма грубым и лишенным индивидуальности, так что Бетхар выглядит идеальным сверхчеловеком, неотличимым от своих предков и потомков. Сентек всегда ерничает, что где-то в начале VIII династии сделали одинаковые статуи, а потом просто вырезали имена на постаментах. Окон в храме нет, поэтому я лишен удовольствия наблюдать, как над Анимом садится солнца. Если уж и делать окно с целью наблюдения за закатом, то его следует вырезать в потолке, потому что лабиринт стен все равно не дает понять, что происходит снаружи. Было бы неплохо… Я поднимаю голову: на потолке фреска, изображающая битвы с участием Бетхара. Линии геометрические, фигуры двумерные. Сентек говорит, что роспись сделана отвратительно, но Сентек говорит так обо всем, автором чего не является сам. Что-то я часто думаю о Сентеке, хотя волнует меня совершенно не он. Цифры на планшете, который я непочтительно установил на алтаре Бетхара Сефриса, мигают и показывают «18:00». Пора. Я спешно закрываю храм, даже не отдав последние почести Великому Богу, которому здесь служу, и иду по полутемным то ли коридорам, то ли переулкам Анима. Сегодня я выбираю не привычную дорогу к одному из выходов, а пробираюсь окольными путями к Святилищу. Даже несмотря на то, что я вырос в Аниме, где-то я все-таки сворачиваю не туда, и мне приходится сделать крюк. Это плохо, я тороплюсь, мне нужно появиться не раньше и не позже нужного времени, чтобы все выглядело естественным и случайным. Из бокового прохода я наконец-то выхожу в огромную приемную Анима, где жрецы беседуют с посетителями и оценивают их приношения прежде, чем допустить в Храм. Народу мало, потому что уже вечер, но все-таки люди есть, и проклятая близорукость заставляет меня прищуриться, чтобы найти нужного человека. А вот и он, сидит напротив жреца Рена. Это хорошо, Боги на моей стороне сегодня. Рен всего лет на пять-шесть старше меня, но после того, как его перевели в приемную, его карьера так и не двигается. Рену уже чертовски надоела эта однообразная работа – никто из знати ведь через приемную не ходит, они заранее договариваются обо всем и избегают очередей. Конечно, это требует дополнительного пожертвования.

– И о чем ты собрался разговаривать с Царем Царей? – устало спрашивает Рен.

Я останавливаюсь, как будто бы заинтересованный этой беседой.

– У меня к нему дело!

Напротив Рена сидит раскрасневшийся мальчик. На столе между ними стоит очень дорогая статуэтка. Все верно. Это тот, кого я жду.

– Послушай, Царь Хмас не очень интересовался при жизни делами детей. Наверняка, у тебя очень серьезная проблема, но я не уверен, что Царь Царей вообще захочет отвечать на твой вопрос. Может быть, выберешь кого-нибудь другого?

Еще одна задача жреца состоит в том, чтобы пришедший к Богам в обязательном порядке получил ответ на свой вопрос или ценный совет. Те Боги, к которым идут сами просители, не всегда будут на них отвечать. В данном случае Рен совершенно прав: Царь Царей Хмас вряд ли будет даже разговаривать с мальчиком. Скорее всего, он просто исчезнет, только взглянув на него.

– Ты можешь пойти, например, к… – Рен устало выдает мальчику целый список, с некоторыми Богами в нем я бы поспорил, но есть и очень удачные варианты. – Или ты можешь отправиться в храм Таа и поговорить с кем-нибудь из Великих Цариц. Я совершенно уверен, что они выслушают тебя во всех подробностях и ты получишь по-настоящему ценный совет.

Но мальчик упорно качает головой.

– Каждый житель Альрата может поговорить с тем Богом, с которым захочет.

Рен закатывает глаза. На статуэтку он даже не смотрит, видимо, ее стоимость полностью его устраивает. Откуда у ребенка могла оказаться такая ценная вещь при том, что он не выглядит, как отпрыск богатого семейства, Рена не интересует. В этих вопросах жрецы не должны проявлять подозрительность: раз дар принесен Богам, значит Боги сами устроили так, чтобы дар попал к просителю, и не дело жрецов Анима разбирать, каким образом Боги решили это сделать.

– Привет. Помочь? – спрашиваю я.

– Привет, Морн, – Рен кивает. – Было бы неплохо. Отведешь этого настойчивого юношу к Царю Царей? А то он никак не хочет соглашаться на альтернативы…

– Я обязан увидеть Царя Царей, – вставляет мальчик.

И так уже понятно, что он не сдастся. Я внимательно смотрю на мальчика.

– Почему бы и нет?

Рен облегченно вздыхает, отмечает что-то в компьютере и забирает статуэтку.

– Твой дар принят во славу Великого Царя Царей Хмаса, – говорит он мальчику.

Тот важно кивает. Мальчишка забавный, эдакий маленький артист.

– Идем? – я протягиваю ему руку.

Он ее не берет, но следует за мной. Мы выходим из приемной прямо на огромную площадь. Сейчас, когда солнце клонится к горизонту, кажется, что она объята пламенем, так ярко отражаются его лучи от сотен огромных золотых статуй.

– Ух ты… – выдыхает мальчик.

Слышно тихое пение, где-то играет мелодичная музыка, в воздухе стоит терпкий запах благовоний, но не такой удушающий, как в полдень. Мальчик идет за мной, но все время норовит остановиться. Мне приходится его подгонять. Мы проходим площадь и идем по темным ходам к Святилищу. Познайте свет, познайте тьму, и только после этого познайте Богов. Удостоверившись, что рядом с нами никого нет, я тихо говорю:

– Ты должен кое-что мне передать.

– А ты точно Морн? – спрашивает мальчик.

– Ну ты же слышал, как тот жрец назвал меня по имени.

Мальчик кивает и ловко передает мне небольшой предмет, я сжимаю его в ладони и через пару минут прячу в карман тоги. Аним напичкан устройствами слежения от пола до потолка, можно восстановить абсолютно все, что здесь происходило за последнюю сотню лет, а то и дольше. Внизу, в бесконечных подвалах, находятся огромные хранилища, в которых записана вся эта информация, а также разговор каждого Бога с каждым, кто к нему приходил. Естественно, никто об этом не рассказывает, да и в самом Аниме об этом знают только избранные и высшие чины. Я не принадлежу ни к первым, ни ко вторым, но мое происхождение сделало некоторые тайны известными мне еще до того, как я вообще понял, что такое Аним. Запись меня не пугает, я очень сомневаюсь, что кто-то за мной следит, да и мой посетитель не из тех, кто привлекает внимание.

Мальчик вскрикивает, когда мы оказываемся в небольшой камере, от которой в стороны расходятся коридоры. Все это сделано из жарда, минерала, искрящегося при приближении человека.