Чаш оф чи

– А… а… – Китти заглядывает в комнаты, пытается понять, а где Эми, Эми-то где, а Эми-то нет, и никакого намека нет даже ни на какую Эми, даже ни полнамека, даже ни четверть намека…

– …девки, тут, короче, дело такое… – Китти волнуется, Китти заикается, когда волнуется, только бы не заметил никто, – короче, девки, Эми-то ненастоящая…

Все трое собрались в маленьком кафе, кафе тоже выдуманное, как Китти, как Джесси, как Лола, как крабовое мороженное.

Девчонки вспыхивают, да как ненастоящая, да Эми же.

– Да точно вам говорю, я к ней домой зашла, ну, не домой, ну, где она живет якобы, а там тетка какая-то старая, сорокалетняя…

– Ну, может, мама её, или бабушка там…

– Да нет, ты понимаешь, ну я так посмотрела, ну нету там никакой Эми, ну нету! – Китти замолкает, потому что заходит Эми, шортики коротюсенькие, ботинки со шнуровкой до самых колен, курточка какая-то понавороченная, Лола уже хочет спросить, где Эми такую купила, не спрашивает, вспоминает, Эми-то, Эми…

– Эми… тут такое дело… короче… ты тоже ненастоящая…

Эми вспыхивает:

– С чего это вдруг, а?

– Ну… я вот у тебя дома была…

– А я же про тебя не думала вроде…

– Ну, думала, не думала, ну, извини, извини, ну я вот так вот просто пришла… а там тебя нет…

– Ну, знаешь, я не всегда дома бываю, – Эми фыркает так, что чуть не расплескивает какой-то фруктовый фраппе-латте-шоколатте.

– Да нет… там тетка какая-то старая… сорокалетняя…

– Ну, ничего себе старая, это я в сорок лет старая, да? – фыркает Эми.

– Ты… – девчонки оторопело смотрят на Эми, почему она про себя говорит, почему возмущается, почему…

– Ну, девки, ну это для вас сорок лет старая, ну не для меня же…

– А ты… тебе сорок?

– Сорок два. Сейчас скажете, вообще на кладбище ползти пора…

– А ты… а тебе не тринадцать? – спрашивает Лола, как будто и так непонятно.

– Ну, было мне тринадцать… когда-то…

– И ты с нами дружила? – спрашивает Китти.

– Да какое там дружила, вы все из себя, пальцы веером… Я себе так представляла, что с вами дружу… Что мы дружной компанией ходим… все вместе…

– Ну а так, подойти к нам, поговорить? – не понимает Лола.

– Ты чего, больная, что ли, ты еще мало надо мной насмехалась, я ж для тебя пустое место была! – Эми срывается на крик, – да хуже, чем пустое место! Хуже!

– Эми… ты… ты чего?

– Чего, чего… ненавидела я вас, вот чего… вы все… вот я вам чем не угодила, чем не угодила, я спрашиваю, что вы меня и знать не хотели?

– Да что ты, ты нам всем угодила, ты…

– …ну, это вы так говорите, ненастоящие потому что… А настоящие на меня бы и не посмотрели… ненавижу вас всех, ненавижу! Исчезните! Исчезните!

– Так это ты? – спохватывается Джесси, – это ты?

– Что я?

– Это ты нас всех убила, да?

– Ну, я вас не убила еще, я вас еще всех не настолько ненавижу…

– Да нет… тогда… тридцать лет назад, или сколько там прошло…

Эми краснеет до кончиков волос.

– Нет, это не я… слушайте, девчонки, честное слово, это не я сделала!

– А кто?

– Да никто не знает, кто, до сих пор не нашли… Слушайте, ну честное слово, ну не я это, не я!

– Да ладно, ладно, успокойся, не ты, так не ты…

– …Слушайте… а если правда она, вот тогда что? – спрашивает Джессию

– Что она? – не понимает Лола.

– Ну… если правда Эми так сделала… Если она правда вот так нас терпеть ненавидела, что убила… заманила вот так вот в заброшку старую, и… – шепчет Китти.

– Да ну тебя совсем, ты это как представляешь себе вообще, чтобы Эми…

– Не, ну а кто еще? – Китти хмурится, – вот что, девчонки, действовать надо… разобраться…

– Не надо ничего разбираться.

Это Джесси.

– Не, ну Джесс, ну тебе вот все равно, кто нас убил, а нам вот не все равно, понимаешь?

– Это я вас всех убила.

– Это… это как?

– Это так. Так вот. Вы хоть знаете, какая она была, Джесс эта? Та еще тварь… она же что задумала-то вообще, вы хоть знаете? Она же хотела сделать вид, что типа Эми в свою компанию берет, а сама со стервами со своими… Ну что вы на меня так смотрите, стервы они были, еще какие стервы! А сама со стервами со своими хотела Эми туда в заброшку заманить… и…

– …а за что?

– Да ни за что. Ей же интересно было попробовать, как оно, человека убить… Они же сначала там собак-кошек…

– …да ну тебя совсем!

– Что да ну меня, я, что ли, все эти гадости делала? Вот они там в заброшке обсуждали, как они Эми… вот тогда я их всех… Ну что вы на меня так смотрите, вы бы их получше знали, девок этих, вы бы вообще не знаю что с ними сделали, я еще хорошо с ними обошлась, считайте…

– Ну, ты даешь вообще…

– Ну а вы как хотели… я сначала хотела Эми предупредить, потом решила, ну, нафиг, действовать надо…

…Китти рисует себе звездочки на ногтях, вместо тоненьких звездочек получается что-то жирное, аляповатое, нелепое, у Китти всегда получается аляповатое и нелепое. Китти пытается вспомнить, когда она покупала лак для ногтей, ничего не вспоминается, как будто этого никогда и не было…

…Лола вспоминает, что задано на сегодня, ничего не задано, потому что никогда ничего не задано, и все-таки что-то должно быть задано. Лола открывает ворд, на чем она остановилась, а, ну да, Аффирмация расправила свои серебристо-фиолетовые крылья и стремительно взмыла навстречу восходящей луне, оставив растерянных стражников далеко внизу – прохладная апрельская ночь подалась ей навстречу, щедро осыпая звездами… Нет, пожалуй, хорошо даже, что Эми ей маму не придумала, а то бы сейчас наорала бы мама, а-а-а, уроки не сде-е-еланы-ы-ы-ы…

– …а ты у меня будешь макияж делать и ролики снимать, – говорит Эми.

– Вау, круто, – соглашается Джесси, Джесси со всем соглашается, Джесси все нравится, ну еще бы, Эми так придумала, чтобы Джесси нравилось, что Эми предлагает. Эми придирчиво смотрит на Джесси, да точно ли Джесси делает все, что хочет Эми, а то мало ли. Надо бы и остальных покрепче к рукам прибрать, а то опять задумываться начнут, а там чего доброго кто-нибудь засомневается в словах Джесси, начнет задумываться, а там и до правды недалеко…

Знаки океана

Сегодня море забрало Альвареса, и мы думали, хороший это знак или плохой. С одной стороны, Альварес был отъявленным негодяем, и мы все только облегчено вздохнули, что его не стало, – с другой стороны какая разница океану, кого забирать в жертву. Время шло, ничего не происходило, нам оставалось только гадать. Два месяца спустя был шторм, который выбросил на берег останки разбитых кораблей, груженых золотом. Купцы нашего города пришли в ужас, они боялись, как бы мы не бросили их в шумящие волны, как купца Альвареса, чтобы получить больше золота. Действительно, в ночь с осени на зиму горожане как сорвались с цепи, схватили всех купцов, связали их и бросили в океан. Ждали богатых даров, приходили на берег, но там были только волны, бьющиеся о камни. На следующую ночь разыгрался шторм, который разрушил половину городка, – мы хоронили своих близких, и не понимали, что мы сделали не так. Той же зимой утонул Энцу, а на следующий день море выбросило на берег останки животного, вымершего миллионы лет назад. Мы пытались понять, что это значит, но не понимали. А вот когда утонул Талис, море выбросило останки существа, которое будет жить миллионы лет спустя. Мы пытались разгадать океан, который то и дело подбрасывал нам подсказки, – но мы не понимали ни одной. Иногда океан даже отступал на несколько километров, обнажая дно, усеянное причудливыми растениями и руинами бесконечно древних городов – мы бродили по пескам, входили в то, что осталось от домов, иногда с трудом удерживались, чтобы не забрать себе какую-нибудь понравившуюся вещь – но не решались, ведь океан не давал нам эти вещи.

Какое-то время океан выбрасывал на берег останки чужеземных воинов, утонувших в глубине – мы не решались снимать с них золотые доспехи и оружие, украшенное драгоценными камнями, лишь позволили себе забрать в город причудливые механизмы, которые сами вращали колеса и махали крыльями. Пару раз океан выбрасывал на прибрежные камни неведомых созданий, облаченных в невиданные доспехи – мы погребали их на кладбищах, но не знали, какие ставить памятники, просили прощения у океана, что не знаем, как правильно.

В день крушения звонили в колокола, передавали друг другу из уст в уста легенду о крушении, даром, что никто не знал, в чем заключается эта легенда, и что это за крушение. Звонили в колокола, как было велено, три коротких удара, три длинных, три коротких удара, три длинных – кланялись океану, просили подать какой-нибудь знак, но океан по-прежнему молчал…

Звезды в розыске

– …что, простите, пропало?

Я понимаю, что не должен переспрашивать, я уже слышу голос шефа, – ну, извините, вы не справляетесь, всего хорошего, – и в то же время понимаю, что не могу не переспросить, потому что слово какое-то… Я никогда в жизни не слышал этого слова, я вообще не знал, что такие слова бывают. А вот же…

– Что, простите, пропало?

– Да квазары же, квазары!

Никакой ошибки – я окончательно понимаю, что никогда в жизни не слышал этого слова.

– Очень… очень вам сочувствую.

Он начинает сердиться:

– Сочувствуете? Да вы даже не понимаете, о чем идет речь!

И это не мешает мне вам сочувствовать. А теперь будьте добры объясните, что это такое.

– Вы не слышали о квазарах?

– Простите, нет.

– В космосе…

Хлопаю себя по лбу:

– Ну, конечно же! Далекие звезды…

– Ну, не совсем звезды… ну вот, а говорите, что не знаете…

– Честное слово, не ожидал, что кто-то потеряет квазары.

– Ну, потеряли-то их все… А вот ищу их только я один, никому нет дела, понимаете?

Понимаю, что не могу винить тех, кому нет дела до квазаров. Оформляю заявку, особые приметы, когда их видели последний раз, во что они были одеты, ни во что, что они делали, ничего не делали, пульсировали, как всегда.

– Очень хорошо. Мы их обязательно… м-м-м… мы все сделаем, чтобы их найти.

– …нет, простите, мы все еще не нашли квазары…

– Да какие квазары, какие квазары, вы хоть понимаете, что пропало Магелланово облако?

– Ну, облака, они такие… тают, растворяются, рассыпаются дождем… Или… постойте… вы говорите о галактике?

– Ну, разумеется, о чем же еще?

– И оно тоже пропало?

– Совершенно верно.

Хочу сказать, что мы не занимаемся пропавшими галактиками и квазарами. Не говорю – потому что нигде не написано, что мы не занимаемся пропавшими галактиками и квазарами.

– Что же… мы сделаем все возможное.

– Да что вы сделаете, ничего вы не сделаете…

Хочу отрезать, что если так, то вообще нечего к нам обращаться. Не отрезаю, вижу, что горе у него нешуточное.

– Боюсь, что должен огорчить вас… – говорю, давлюсь собственными словами.

Он обреченно глядит не на меня, а куда-то сквозь меня.

– Они все пропадают, – говорит он, – все… Что-то поглощает галактики, туманности, звезды… что-то… все ближе и ближе к нам…

– Может, до нас не дойдет… – говорю, сам не верю в то, что говорю, потому что чего ради оно не дойдет, дойдет, и еще как.

– Вы понимаете… – он обреченно поворачивается ко мне, – звезды, планеты… дело всей моей жизни…

– Ну а вы не пробовали заняться чем-нибудь другим, например…

– …крестиком вышивать? Чем другим вы предлагаете заняться телескопу?

Только сейчас начинаю понимать, какую глупость я сморозил, Это ж надо было ляпнуть, предложить телескопу заниматься чем-то другим…

– Может… следует сообщить в прессу? – спрашиваю осторожно, ожидаю очередную вспышку гнева.

– Нет, ни в коем случае, – отмахивается телескоп, – еще паники нам тут не хватало.

– Ну, какая паника, мы же не будем сообщать, что что-то неведомое движется к земле, чтобы отправить её в небытие… скажем, что пропали планеты, звезды, нашедшего просим вернуть за вознаграждение… Может, и правда кто-нибудь звезд с неба нахватал, у себя дома в шкаф прячет, а мы тут мучаемся…

Телескоп не отвечает, смотрит мимо меня, слежу за его взглядом, хоть убейте, ничего не вижу.

– Луна, – говорит телескоп, – луна…

– Нет никакой луны.

– Вот в том-то и дело! Сегодня же полнолуние, понимаете вы, а полной луны нет! Вы посмотрите, как выглядит небо в той стороне… ни туманностей, ни звезд…

Поддаюсь его голосу, смотрю, завороженный редким зрелищем. Сам не понимаю, как на меня обрушивается неведомое нечто, что-то происходит… мгновение спустя ослепительно-черное небо ощеривается мириадами звезд, мне даже приходится зажмуриться, мне кажется, это сияние испепелит меня…

– Обошлось, – выдыхаю я.

– Обошлось, – вторит мне телескоп.

– …знаете, что я заметил…

– А что такое? – телескоп настороженно смотрит на меня.

– Вот я посмотрел исчезнувшие звезды… по слоям…

– И что же?

– Мне кажется… это знаки…

– Знаки?

– Да… знаки… какие-то буквы, или что-то в этом роде…

– Вы хотите сказать…

– …вселенная хочет что-то сообщить нам.

– Но… что же?

– Это нам и предстоит выяснить…

…сам не понимаю, как неведомые знаки складываются… нет, не в слова, во что-то необычное, но в то же время имеющее смысл, я начинаю понимать, что именно говорит вселенная, выговаривает слой за слоем.

Подскакиваю, подброшенный пониманием того, что хочет сказать нам вселенная, пониманием того, как ничтожно мало нам осталось. бросаюсь прочь из дома по улицам городка, скорее, скорее, к дому телескопа, может, мы вместе успеем…

Визио

Немалую опасность представляют глубоководные течения, которые унесут вас в лабиринты подземных пещер так далеко, что вы уже не сможете вернуться к обитаемой зоне, и окажетесь в лучшем случае в пещерах, где нет корма, а в худшем случае вас ждут потоки, вода в которых буквально кипит, и сварит вас заживо.

Не меньшую опасность представляют течения, которые ведут вверх – они тоже обрываются раскаленными потоками, способными сжечь вас дотла. Старайтесь держаться золотой середины, только так у вас есть шансы выжить.

Но это еще далеко не все, что может подкарауливать вас в пещерах. Бойтесь так называемых слышащих – они улавливают малейшее движение воды, и вы легко можете стать их добычей. Однако и те, кто почти ничего не слышат, могут быть смертельно опасны – они затаиваются в глубинах пещер и выжидают подходящего момента, чтобы заглотить вас целиком.

Не думайте, что ваши сородичи так безобидны, как кажется на первый взгляд – на самом деле они только и ждут, как выгнать вас с обжитых мест и захватить ваши расщелины и кормовые угодья. Поэтому не подпускайте никого к себе слишком близко, но и не держитесь в стороне – выбирайте золотую середину, чтобы с вами ничего не случилось.

Однако, самую большую опасность представляют так называемые лжецы – вы узнаете их по гулким манящим голосам, словно бы обволакивающим сознание. Они будут говорить вам, что земля доживает последние дни, и рассказывают небылицы о далеких-далеких мирах, где можно не прятаться глубоко под землей, где солнце не превратило мир в раскаленную пустыню, и не превратит еще много-много веков. Они будут называть вас последними потоками Хо Мо, и звать вас с собой в дальние края. Они так убедительно скажут, что хотят спасти вас от неминуемой гибели, что вы и правда поверите, что мир доживает последние годы. Единственный способ спастись – не слушать их лживые речи.

Впрочем, есть еще один вариант, на тот случай, если вы их все-таки услышали. Попросите их рассказать о визио. Послушайте, что они скажут, какие безумные речи обрушатся на ваши головы. Переспросите несколько раз, чтобы убедиться, что речь идет не о слышать, не о слышать, а о чем-то совсем другом. Спросите их про ред и про грин, про блу и про вайт. После этого вы окончательно убедитесь, что имеете дело с безумцами, от которых нужно спасаться как можно быстрее.

Имейте в виду, что с каждым годом пригодный для жизни слой становится все уже, и вам нужно быть все осторожнее, чтобы не подняться слишком высоко и не опуститься слишком низко.

Письмо от кузины

В том же году получили сигнал бесконечно издалека – казнить мятежников. Мы немало удивились, что у нас, оказывается, когда-то был какой-то мятеж и какие-то мятежники. Мы поднимали архивы, искали, что был за мятеж – ничего не находили, видно, это было слишком давно. Казнить было уже некого, мятежники, если они и были, давным-давно умерли и сами их кости рассыпались в прах. На всякий случай мы послали ответ, что мятежники казнены – хотя совершенно не знали, что это были за мятежники, и что с ними случилось.

Когда сорок лет спустя издалека пришел сигнал – немедленно найти сообщников, где бы они не прятались – мы уже успели подзабыть, кого именно мы должны искать, чьих сообщников, что вообще происходит. Подняли архивы, нашли что-то про мятежников, решили, что речь идет все еще про них. Через год послали ответ, что сообщники найдены и казнены.

Здесь проще сказать, что мы ждали следующего приказа – но это было бы неправдой. Мы ничего не ждали, мы жили своей жизнью на своей земле, убирали по осени хлеб, гадали, выпадет ли в этом году снег хотя бы на пару дней – сне означал какую-то хорошую примету, только мы не могли вспомнить, какую именно. Поэтому, когда пришел новый сигнал бесконечно издалека – немедленно помиловать мятежников – мы были слегка растеряны. Делать было нечего, мы сообщили, что мятежники помилованы и отпущены на свободу. Кто-то даже предложил приписать, что мятежникам поставили памятник на площади – но мы решили, что это уже лишнее. Хотя, если разобраться, лишнее было все – все равно наши ответы никто не читал, читать было некому. Мы сами не знали, откуда нам это известно так точно, – что бесконечно далекая столица давным-давно рассыпалась в прах, и последний человек в столице навеки закрыл глаза, и сама звезда, много тысячелетий согревавшая столицу, не то погасла, не то сгорела много веков назад. Мы не помнили, чтобы кто-то говорил нам об этом, мы просто знали.

Поэтому даже не дрогнули, когда пришел приказ атаковать Белые скалы, – тем более, что никаких Белых скал у нас давным-давно не было от берега до берега, от полюса до полюса, от океана до океана.

Обычно, когда приходил приказ, его передавали сразу же на весь мир, на всех площадях, во всех городах, и даже в маленьких деревушках. Это-то и сыграло роль роковой ошибки, когда во всеуслышание городу и миру зачитали приказание – немедленно казнить всех, кто сидит во дворцах и правит городами и деревушками. Страна забурлила, как кипящий котел – одни говорили, что приказания можно не слушать, ведь те, кто их отдавал, давным-давно умерли, да и были ли они вообще. Другие говорили, что как же так, ведь пришел приказ, а приказы просто так не приходят, и надо непременно исполнять. Мы уже понимали, что стоим на пороге гражданской войны – и не сможем её остановить, – что-то было сильнее нас. В маленьких городках собирались самопровозглашенные армии, шли войной на столицу, из столицы посылали войска в городки, чтобы унять мятежников, но…

…каково же было наше изумление, когда мы шли – дни, месяцы, года – но не могли добраться до ближайшего города. Нам ничего не оставалось, кроме как вернуться домой, да и то пришлось немало постранствовать, прежде чем мы увидели огни родных окраин.

Мы так обрадовались несостоявшейся войне, что даже не сразу задумались, почему все случилось именно так, – а когда спохватились, было уже поздно о чем-то задумываться, мы не могли добраться не только до соседнего города, но и до соседнего дома, – его огни в темноте ночи мерцали все дальше и дальше. Пожалуй, мы встревожились по-настоящему, когда идти из одной комнаты в другую приходилось несколько месяцев подряд – но тогда уже поздно было тревожиться о чем-либо.

Полгода назад я получил письмо от своей кузины, оно лежало посреди комнаты – саму кузину я увидеть уже, конечно же, не мог. Она писала, что облюбовала себе кресло возле камина, там еще есть маленький столик, за которым можно пить чай. Еще кузина писала, что это не мы отдаляемся друг от друга, а сигналы поступают все медленнее и медленее, и монжо как-то их ускорить – но как именно, она не знает. Мне казалось, что если мы объединимся с кузиной, то придумаем что-нибудь, как справиться с этой напастью, сжать или ускорить наш мир – и в то же время понимал, что уже не успеем ничего сделать…

(Название засекречено)

– …очки надень, – шипит злой человек. Сам не понимаю, почему считаю его злым, ну кажется он резкий какой-то, жесткий, может, тут по-другому и нельзя, но все равно – злой…

– Надень, надень! Без глаз хочешь остаться?

– А…

– …она ж глаза колет, дурище ты эадкое!

Надеваю очки, и все-таки зажмуриваюсь, когда вижу её, вернее, еще сам не понимаю, что вижу, что за черт, зажмуриться, крепче, крепче, не открывать…

– Смотри… во все глаза смотри!

Пересиливаю себя, смотрю хоть не во все глаза, но как-то так. Больно колет глаза, еще и еще, я заставляю себя смотреть.

Бежать.

Бежать во весь дух.

Бежать со всех ног.

Потому что уже некогда, некогда, не осталось времени спрашивать – да что я вам сделал, да за что, да почему, потому что они уже не собираются спрашивать вопросы и отвечать ответы, они собираются убивать.

Бежать – перескакивать через овраги, через ограды, через весь этот городишко, через самого себя, ворваться в густое частолесье, частое густочащье, зажруиться, когда ветки обожгут лицо хлесткими ударами.

Они – те, там, сзади – не догонят, не настигнут, они не видят, это я могу видеть, они – нет.

Уже понимаю, что все кончено, что мне нет обратной дороги в городок. И все-таки не верю себе, когда по смолистым стволам щелкают выстрелы.

Бежать.

Мир захлебывается кровью, простреленный навылет.

Бе…

…жать…

– …ну, знаете, это страшно просто!

– Думаю, не так уж и страшно… что случилось?

– Да вы не понимаете… – женщина воздевает руки к небу, понимаю, что она уже в крайней степени отчаяния, – он же… ну как это называется…

– Он – это ваш сын?

– Ну да, Итан…

– И что же он?

– Ну… как это называется… не помню…

– Боюсь, если вы не вспомните, я ничем не смогу помочь.

– Да у этого и названия-то нет! Ну… когда он знает больше, чем другие… ну мы вот видим дом там, дерево, снег выпал, к полудню растаял, а он (засекречено), понимаете?

– Ну… это редкая способность…

– А можно с этим что-то сделать? Ну… чтобы он не видел ничего такого?

– Боюсь, что нет… есть только один выход…

– Что видите? – спрашивают люди таким тоном, будто думают, то ли просто показать мне на дверь, то ли пристрелить на месте.

– Вижу (засекречено).

– Правильно. Здесь?

– (засекречено).

– Отлично. Здесь?

– (засекречено).

Люди молчат, люди снова думают, то ли убить меня, то ли прогнать, наконец, кивают, будто бы нехотя:

– Приняты.

– …очки надень, – шипит злой человек. Сам не понимаю, почему считаю его злым, ну кажется он резкий какой-то, жесткий, может, тут по-другому и нельзя, но все равно – злой…

…наконец-то решаюсь снять очки, наконец-то решаюсь не зажмуриться, а заставить себя посмотреть во все глаза. Правда тоже смотрит на меня, недовольно пофыркивает, постукивает копытами, в памяти трещит голос инструктора, осторожнее, лягнет, мало не покажется…

Протягиваю руку, правда настороженно обнюхивает меня, отдергивается (вздрагиваю), наконец, поворачивается ко мне бочком-бочком, понимаю, что могу положить руку на взмыленную спину, подтянуться на руках…

«…просто феноменальные способности, правда в его руках гарцует удивительно легко и ловко, – его появление произвело настоящий фурор, люди даже аплодировали, когда он показывал мир…»

Читаю, не верю себе, бред, бред, бред, быть этого не может, да вы этого Итана хоть видели, что он показывает, и близко на правду не похоже, это же (засекречено), а гарцует-то как, гарцует, будто и правда что-то знает…

…пришпориваю правду, снова бросаюсь в атаку, еле удерживаюсь в седле, когда правда встает на дыбы и заливисто ржет – уже понимаю, что этот бой для кого-то из нас станет последним, если не для обоих, но, черт возьми, я должен уничтожить того, кто показывает черт знает что под видом правды. Только сейчас понимаю, насколько переоценил свои силы, я ведь и с мечом обращаться не умею, какого черта я вообще его схватил, он мне только мешает, вот Итон, Итон да, у него меч в руках только так летает, того и гляди вышибет меня из седла, только сначала рассечет пополам…