Свет далёкой звезды

Громко разговаривать, смеяться, прыгать или бегать было нельзя. Со стороны мы походили на заключённых, выведенных на прогулку под строгим взором надсмотрщика-завуча. Некоторые хихикали и прятали руки за спину или за голову, изображая осуждённого. Когда завучу надоедало следить за нами, хоровод распадался, и мы разбредались кто куда.

Я сидел за одной партой с пухленькой, пропитанной шоколадом и сахарным сиропом Лизой Синичкиной. Её липкая ладонь приклеивалась к моей, когда она хватала меня за руку в начале перемены и тащила в круг. Лизе одной из немногих нравилось это бессмысленное хождение. Я подозревал, что она влюблена в меня. На уроках она смотрела на меня большими карими глазами, подкладывала в тетрадки конфеты, на контрольных придвигала в мою сторону листок с решёнными задачами.

Её нежности выходили мне боком. Учителя ругали за списывания, а подаренная тайком шоколадка одним жарким весенним днём растаяла и склеила страницы с домашней работой, за что я и получил свою первую «двойку».

Избавиться от Лизы не было никакой возможности. Она следовала за мной по пятам. Разве что в туалет не сопровождала. Над ней смеялись, её избегали, а я сам так и не осмелился сказать ей грубое слово. По-хорошему она не понимала.

Так и получилось, что первое время в школе я «дружил» исключительно с Синичкиной, вызывая умиление учителей и насмешки одноклассников. Другие мальчишки со мной не общались. Утративший свой драгоценный синий осколок Серёжка Парфёнов, сообщил остальным, что я человек ненадёжный и даже вредный. Послушали его не все. Со мной пытались разговаривать, но я, как оказалось, не имел никакого понятия о фильмах и мультиках, которые они обсуждали – телевизора я не смотрел. Популярные игры мне тоже были неизвестны. Поэтому я просто молчал, по-идиотски улыбаясь, и меня оставили в покое.

К счастью Лиза недолго довольствовалась моим обществом. Её любовь прошла в тот самый момент, как девчонки из нашего класса позвали её поиграть после уроков. Я получил долгожданную свободу. Да и хождение на переменах отменили, и не нужно было больше терпеть липкую Лизину ладошку в своей. Шёл девяносто второй год, менялась привычная жизнь. Учителя пребывали в растерянности. Они словно не знали, как и чему теперь следует учить. В учебниках пропускались целые главы. То, что когда-то считалось незыблемым, теряло авторитет. Больше не было школьной формы, октябрятских звёздочек и рассказов о дедушке Ленине. Однажды Людмила Николаевна, Люсенька, сообщила о том, что висевшая на стене карта теперь неверна и обвела красным карандашом границы нового государства. С ужасом я смотрел на эту жирную линию и понимал, что мой родной город теперь лишь точка в другой, отколовшейся стране и нет больше дружбы народов надёжного оплота, о котором пелось в гимне.

Взрослые моего страха не понимали. Слишком мал, глуп и несведущ в жизни. Какие у ребёнка заботы? Их больше волновало отсутствие работы и, как следствие, нехватка денег. Впрочем и купить стало почти нечего. Помню длинные стеллажи с трёхлитровыми банками берёзового сока и тощих синюшных кур с головой и лапами в мясном отделе. Ещё хлеб, которого на всех не хватало, и крики в булочной:

– Два батона в одни руки! Куда четыре схватил!

– У меня свиньи! Чем свиней кормить?

– Буржуй! Иди отсюда! Вообще ничего не получишь!

Дед беспокойства не проявлял. Покупал курицу, мыл её, отрубал голову и лапы и засовывал целиком в большую кастрюлю. Туда же отправлялись бывшие под рукой овощи, макароны. Варево томилось под крышкой несколько часов. И всё равно курятина оставалась жёсткой как резина, от которой после еды болели дёсны. С тех пор меня мутит от одного только запаха куриного бульона.

Библиотекарша Лена, неутомимо искавшая мужа, замуж так и не вышла. Зато привела похожую на мартышку, лопоухую и беспокойную дочку Надю. Как оказалось, дочка была у неё давно. Просто жила у родственницы, которая решила, что не потянет воспитание чужого ребёнка в трудные для страны и народа годы. В отличии от меня Надя куриный суп обожала, и уже в три года усаживалась рядом и выпивала по две, а то и три пиалы бульона. После еды она с довольной улыбкой поглаживала себя по вздувшемуся животу, повторяя фразу из старого фильма: «шоб я так жил», и задорно смеялась.

«Шо это я в тебя такой влюблённый» говорила она, лукаво улыбаясь, когда хотела выразить симпатию понравившемуся человеку. «Я не трус, но я боюсь» служила отказом, а «Восток – дело тонкое» и разведённые в стороны руки выражали удивление. Надя помнила множество подобных фраз, употребляемых не всегда к месту. Повзрослев, она перешла на пословицы и поговорки, украшая ими свою речь так, что не каждый догадывался о смысле сказанного.

– Она у тебя что, дурочка? – спросил как-то один из ухажёров её матери (та всё ещё пыталась отыскать женское счастье).

– Почему дурочка? – смутилась Лена. И прикрикнула на Надю:

– Прекрати паясничать!

– Поумней некоторых, – словно невзначай бросил куривший на крыльце Голиков.

Ухажёр обиделся и больше не появлялся.

Жизнь в доме шла вкривь и вкось. Профессор каждый день ругался с женой. Ну, как ругался? Кричала она, упрекая мужа в нехватке средств к существованию и жалуясь на общую мягкотелость отдельно взятых учителей физики. Профессор вставлял пару робких слов, но выстоять под градом упрёков не мог и уходил к Голикову напиваться.

Пашка, промаявшись без работы, устроился дворником. И только Голиков с Ниной Васильевной, казалось, не теряли присутствие духа. Старушка каждое утро тайком от деда передавала мне неизменный платок с завёрнутыми в него яблоком и печеньем. А раз в месяц собирала сумку с гостинцами и отправлялась в гости к детям и внукам.

– Мне сын говорит, чтобы я к ним переезжала, – объясняла Нина Васильевна, – он на севере работает, по полгода дома не бывает. Живи, говорит, в моей комнате. А я ему отвечаю, как же сестра твоя с детьми? Надо им с бабкой в двух комнатах толкаться? Мне и здесь хорошо, я здесь привыкла.

Голиков повсюду находил подработки – чинил приборы, красил заборы, делал ремонт – за которые получал «натуральным продуктом». Однажды принёс с десяток банок тёмно-зелёной краски. Заявил, что нечего ждать милости от государства, нужно взять всё в свои руки и покрасить наконец фасад дома. После чего вручил мне, Пашке и Профессору по валику, показал, как именно следует наносить краску и с чувством выполненного долга отправился к жившей за углом самогонщице тёте Варе.

Про Голикова говорили, что он родился в рубашке, что всё даётся ему слишком легко и что он нигде не пропадёт. Я этим разговорам не верил. Просто потому что слышал однажды, как Голиков сказал кому-то по телефону, что «Его жизнь бьёт ключом, только по голове и он не знает, что делать – повеситься или отравиться». А после заперся в комнате и слушал Высоцкого до тех пор, пока жена Профессора не начала колотить в стену.

Глава 16

У Лики друзей нет. Она не задерживается после уроков, возвращаясь домой в одиночестве. Остаток дня сидит, нахохлившись, перед компьютером или уставившись на экран телефона. Но даже в соцсетях у неё всего с десяток подписчиков, создающих одну лишь видимость социальной активности. Ни с кем из них Лика не общается. Говорит, ей и так хорошо, она самодостаточный человек, которому наедине с собой не скучно.

Всё это неправда. Я вижу, с каким воодушевлением дочь выспрашивает у нас с Аней про школьных друзей. Аня с улыбкой вспоминает шумную компанию, в которой каждый был готов и в огонь и в воду ради спасения друга. Идеализированный образ, от которого у Лики на лице появляется несвойственное ей мечтательное выражение.

От таких разговоров я уклоняюсь. Рассказывать нечего и не о ком. Придумывать что-то было бы неправильным, а говорить правду мне не хочется.

Правда в том, что я так сильно хотел понравиться и завоевать доверие одноклассников, что совершил много плохого. Сначала я действовал мягко, приставая к окружающим с выдуманными историями. Мне казалось, что мои сказки непременно должны понравиться, моего общества должны начать искать и слёзно молить о новых рассказах. Добился я лишь того, что получил снисходительное прозвище «Сказочник» и славу школьного сумасшедшего.

Заинтересовать удалось лишь одну девочку. Тихая и незаметная Нина все перемены проводила на подоконнике, прижимаясь к холодному стеклу. В первый день в школе она плакала и просилась домой. Прошло почти три года, а она так и не привыкла. Однажды я заметил, что она грустит, и присел рядом. Упругие капли стучались в окно. Шёл дождь. Нина даже не попыталась скрыть слёзы. А я сказал, что плакать ни в коем случае не надо, что дождь – это не повод для печали. В каждой капельке сидит маленький человечек, и он расстраивается, когда кто-то плачет из-за него.

– Как они там оказались? – спросила Нина.

– Им хотелось увидеть другой мир. Попробуй посиди на облаке всю свою жизнь.

И я рассказал ей о дождевых человечках.

История о дождевых человечках

Высоко-высоко в небе раскинулась на облаках дождевая страна. Живут в ней крохотные дождевые человечки. Эта страна скучная как широкое-преширокое покрытое белым снегом поле. По облаку можно идти много дней подряд и ничего вокруг не изменится. Даже, если перейти на другое облако. Повсюду сплошная, мягкая на ощупь, ватная белизна.

Жизнь в стране сытая и спокойная. Её жителям не нужно заботиться о еде, одежде, жилье и о тех вещах, которые так заботят человечество. Живи и радуйся. Но почему-то не получается. Человечков гложет любопытство. Что там внизу? Что за разноцветные пятна мелькают на земле? И что за удивительные великаны расхаживают по ней?

И тогда человечки создают из мягкого облачного вещества прозрачные капли, забираются внутрь и, когда облако темнеет, становясь тучей, дождём спускаются вниз. С восхищением рассматривают они невиданный пёстрый мир, запрыгивают на плечи людей, шепчут им ласковые слова, хотят подружиться. Вот только люди отчего-то не любят дождь. Они грустят. Прикрываясь куполами зонтов, спешат домой и не замечают незваных гостей.

Человечки расстраиваются, цепляются за испаряющийся из лужи пар и решают никогда больше не возвращаться на землю, чтобы не расстраивать её неприветливых жителей. Проходят дни, меняются поколения и вот уже новые человечки опускаются вниз в надежде подарить радость живущим внизу. И всё это повторяется много-много лет.

Нина благодарно улыбнулась:

– Красивая сказка. Только я не из-за этого плачу.

– Веню опять побили, – тихо добавила она.

Я посмотрел в окно. На улице стоял худенький мальчик с длинной закрывающей глаза чёлкой. Под мышкой он держал толстый блокнот в синей обложке. По его запрокинутому лицу струился дождь, но мальчик, казалось, его не замечал.

– Никто не любит Веню, – Нина прижалась лицом к стеклу. – Мама запрещает с ним дружить, и папа тоже. Говорят, что он дегенерат и может, что угодно сделать.

Веня заметил нас и радостно замахал руками, уронив блокнот.

– Он хороший, – сказала Нина. – Просто говорить не любит. И рисует, знаешь как красиво.

Махнула рукой – «Уходи! Не мокни!»

Веня кивнул и, подобрав блокнот, пошёл, постоянно оглядываясь. Я заметил, что ступни у него непропорционально маленькие, ботинки больше по крайней мере на два размера, а тонкие изломанные ноги при ходьбе предательски дрожат и вихляют из стороны в сторону.

– Я всё равно его не брошу! – на глазах у Нины снова выступили слёзы. – Ни за что не брошу!

Почти каждый день Веня ждал Нину возле школы. Я к тому времени изменил свой способ завязать дружбу с одноклассниками и вместо того, чтобы надоедать им рассказами, поменял свой маршрут до дома. Раньше, когда все дружно сворачивали налево, я уныло плёлся направо к своему ненавистному бараку. Теперь же я уходил со всеми, делал большой крюк по городу и, проводив почти всех товарищей, приходил домой с приличным опозданием.

При этом я не навязывал общения, не лез со своими выдумками. Просто шёл рядом, ловя каждый звук и движение. Если мне удавалось вставить хотя бы крохотное слово в общий разговор, то я просто светился от счастья.

Мы часто встречали Веню. Он стоял привалившись к школьному забору, высматривая подругу. Иногда, прикусив нижнюю губу, рисовал в блокноте.

– Опять этот придурок здесь торчит! – возмутился однажды Коля Крайнов. – Чего тебе здесь надо? Пошёл отсюда!

Веня не пошевелился. Только откинул со лба чёлку и пристально посмотрел на нас. Глаза у него оказались удивительными, светло-серыми, почти прозрачными, с рыжими крапинками по краю радужки.

– Урод! – Серёжка Парфёнов плюнул ему под ноги и быстро отбежал подальше, – Урод и глаза у него уродские!

– Чего в забор вцепился, урод! – не унимался Крайнов. – Ноги не держат? Отцепись и топай, пока не наваляли!

Веня даже не моргнул. Просто продолжал смотреть. Мелкий Витька Шалимов крикнул:

– Двинь ему!

Крайнов подбежал и со всего размаху пнул Веню в живот. Тот согнулся от боли, но глаз не опустил. Губы его дрогнули словно в усмешке.

– Не трогайте его! – по дороге бежала Нина. Парфёнов сгрёб её в охапку, не давая подойти ближе.

– Гляди-ка, не плачет! – удивился Крайнов. – Ты чего не плачешь? Плачь!

– Заплачь-заплачь-заплачь! – беспокойно тараторил Шалимов, бегая вокруг Вени и заглядывая ему в лицо.

Веню начали щипать, дёргать за волосы, бросать в глаза песок, заставляя заплакать. Нина повисла на грузном теле Парфёнова как маленькая собачка, вцепившаяся в дога и ревела. А я просто смотрел. Молча. Не из страха. Нет. Я не боялся. Меня охватило тупое равнодушие. А потом мир обрушился на меня во всех своих ужасающих подробностях. Плач Нины словно усилился в миллионы раз, оглушая. Вся злость и ненависть нападавших равно как и боль пострадавшего пронзила меня насквозь. От запаха крови мутило. Но я всё равно стоял и молчал.

Я мог бы объяснить тот глубокий ступор, в который впал, особенностями организма и невесть откуда взявшейся особенностью видеть мир глубже, чем остальные, о которой я никогда не просил. Я мог бы сказать, что и не виноват вовсе, потому что и пальцем не прикоснулся к Вене. Мог бы, но подобное объяснение ничего не смогло бы изменить. Сам для себя я бы так и остался подлецом.

Кто-то крикнул: «Хватит! Лежачих не бьют!» И мальчишки расступились. Веня, уставившись в небо, лежал на земле. Из левой ноздри стекала тонкая струйка крови. Я решил, что он умер. Нина заревела в голос. Внезапно Веня повернул голову.

– Нормально, – едва слышно простонал он и улыбнулся. Улыбка вышла кривой и неестественной.

– Так и не заплакал, – разочарованно протянул Крайнов. – Что ж с тобой сделать? А?

В этот момент я и заметил Венин блокнот с синей обложкой. Блокнот, который он не выпускал из рук, в котором он рисовал что-то важное и который наверняка был ему очень дорог.

Я искренне считал себя хорошим ребёнком. Слушался взрослых, выполнял все их порой нелепые требования. Жадно впитывал в себя ненавязчивые поучения из книг, из которых точно знал, что добро неизменно побеждает зло, что в жизни следует совершать только благородные поступки и что к людям надо относиться так, как ты хочешь, чтобы они относились к тебе.

Я хорошо это знал, но мне до боли хотелось иметь друзей. Мне нужно было доказать, что и я чего-то стою. Чтобы Крайнов потрепал за плечо, обронив уважительное «молодец, Генка», а Парфёнов пожал руку и сказал «плевать на это стёклышко, ерунда, я и забыл давно».

Я потянулся за блокнотом, поднял его повыше и, набрав в грудь побольше воздуха, крикнул, подражая Кольке:

– А это что такое? Что за каракули?

Веня попытался подняться, и Парфёнов толкнул его обратно на землю.

– Фигня какая-то, – я листал блокнот, вырывая листок за листком. Букеты цветов, деревенские домики, машины с трамваями, человеческие лица, деревья у реки летели на грязную землю и уносились ветром. Про себя я отметил, что Веня и правда неплохо рисует. Меня накрыла жгучая зависть. Я стал не просто вырывать страницы, но и рвать их на мелкие кусочки.

И тут Веня заплакал. Заскулил тихо словно щенок, по щекам медленно потекли слёзы. Мальчишки смотрели на меня с восхищением, и я почувствовал себя королём мира.

– Молодец, Григорян, здорово придумал, – Крайнов обнял меня за плечи.

– Здорово ты его! Здорово! – прыгал рядом Шалимов.

Парфёнов взял мой рюкзак и мы пошли. У поворота я обернулся. Нина смотрела на меня. В её глазах не было ни злости, ни ненависти. Только разочарование.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.