Добыча золотого орла. Пророчество орла

Когда его собственное подразделение перестроилось, встав под углом к центурии Туллия, Максимий повернулся к другому концу строя и прокричал Катону:

– Шестая центурия, разворот налево!

– В колонну по два становись! – приказал бойцам Катон. – Бегом марш!

Обежав когорту с тыла, они пристроились к центурии Максимия, тоже под прямым углом, параллельно солдатам, продолжавшим сражаться с бриттами. После завершения маневра Максимий в последний раз оценил ситуацию и предпринял решающий шаг.

– Когорта, направо! Выходим из боя!

Шаг за шагом когорта начала смещаться вниз по течению. Подразделения, продолжающие противостоять бриттам, сосредоточились на том, чтобы поддерживать строй, а не биться с врагом. Сейчас главное, чтобы отход был организованным. Отойдя от противника, Пятая центурия совершила круговой маневр и пристроилась к бойцам Катона. Однако теперь когорта сместилась вдоль берега так далеко, что на левом фланге образовался разрыв, чем немедленно воспользовались бритты, вступившие в схватку с бойцами Первой центурии. Непрерывный поток варваров, пересекающих брод, грозил окружить римлян, и Максимий бросил взгляд направо, обеспокоенный тем, что может не успеть завершить перестроение когорты из линии в прямоугольник до того, как варвары окажутся у него в тылу. Наконец Четвертая когорта покинула брод и, совершив обход, заняла свое место, тем самым завершив построение защитного каре. Прикрытый со всех сторон щитами, прямоугольник начал медленно отходить от брода по дороге, туда, где должны были находиться основные силы легиона. Это была их единственная надежда на спасение.

Все больше и больше варваров беспрепятственно пересекали реку, немедленно обрушиваясь на отступающих римлян. Катон, стоявший в первой шеренге своей центурии, следил за тем, чтобы щиты были сомкнуты сплошной стеной. Как и все его бойцы, он медленно отходил под беспрерывно сыпавшимися на выпуклую поверхность щитов ударами, при этом не упуская возможности делать выпады коротким мечом. Не раз и не два его удары достигали цели, свидетельством чему были то крик боли, то рев ярости. Однако и когорта несла потери по мере отступления от брода. То здесь, то там раненый воин выпадал из строя, и его место тут же занимали бойцы из задней шеренги. Раненых, которые могли идти, перемещали в центр каре, остальных, увы, оставляли лежать на земле, обрекая на верную смерть от рук безжалостных варваров.

Когда-то, в начале службы, это казалось Катону ужасным бессердечием, но теперь он воспринимал подобные действия как суровую неизбежность войны. Как ни пугала его вероятность получить тяжелую рану и оказаться брошенным в беспомощном состоянии, Катон понимал, что не вправе требовать, чтобы остальные жертвовали жизнями ради его спасения. Таков был суровый кодекс легионеров.

Слева раздался резкий крик боли. Катон не оглядывался, не рискуя даже на миг отвлечь внимание от врага, однако понял, что еще один боец рухнул на землю, и снова отступил на шаг вместе с товарищами.

– Не бросайте меня! – послышался умоляющий, полный ужаса голос. – Во имя милосердия, не бросайте!

Неожиданно чья-то рука ухватила Катона за лодыжку.

– Командир!

Катон бросил взгляд вниз. Один из его подчиненных, новобранец чуть постарше самого Катона, лежал на земле, приподнявшись на локте. Удар вражеского меча, пришедшийся под колено, рассек мышцы и сухожилия, свалив нечастного наземь и лишив способности двигаться.

– Командир! – с мольбой взывал легионер, цепляясь за него изо всех сил. – Спаси меня!

– Отпусти! – рявкнул Катон. – Отпусти меня немедленно, иначе, клянусь, я тебя сам убью!

Раненый солдат смотрел на него со страхом и мольбой. Между тем Катон заметил, что следующий в ряду воин сделал маленький шажок в сторону и в строю образовалась опасная брешь.

– Отпусти ногу! – заорал Катон.

На миг хватка раненого ослабла, но тут же в порыве паники он снова схватил Катона.

– Спаси меня! – истошно вопил легионер.

Выбора у Катона не было: помедли он хоть мгновение, и какой-нибудь вражеский воин наверняка прорвется в брешь между центурионом и следующим бойцом в шеренге. Взмахнув мечом, Катон рассек раненому предплечье чуть выше запястья. Пальцы разжались, центурион рывком высвободил ногу и, сделав шаг в сторону, восстановил целостность строя. Раненый завопил от боли, а потом разразился проклятиями в адрес покидавших его товарищей по оружию.

– Ублюдки! – орал он им вслед. – Проклятые ублюдки!

Когда Катону снова представилась возможность оглядеться и оценить ситуацию, он увидел, что брод остался позади и когорта шагает по пологому склону, куда поднимается идущая параллельно Тамесису дорога. Враги продолжали роиться вокруг каре в стремлении уничтожить римлян, но ряды атакующих больше не пополнялись варварами, которые по-прежнему во множестве переправлялись с дальнего берега. Бóльшая часть бриттов без промедления направлялась вверх по течению реки, стремясь как можно скорее уйти подальше от армии командующего Плавта, следовавшей за ними по пятам.

По мере того как когорта поднималась по склону, вражеские атаки становились все менее яростными, варвары все чаще останавливались, чтобы, опершись на древки копий, перевести дух. Но вся дорога от брода была усеяна окровавленными и искромсанными телами римлян и бриттов, павших под ударами мечей и копий.

Наконец противник отстал, но Максимий приказал своим бойцам остановиться лишь тогда, когда они поднялись на вершину холма. Всего в трех сотнях шагов от них маршировала, удаляясь от брода и не предпринимая более попыток атаковать когорту, армия Каратака. Возникни у вождя такое желание, он мог бы добить римлян достаточно быстро, но Каратак не собирался тратить на них время.

– Опустить щиты, – скомандовал Максимий.

Изможденные легионеры с облегчением поставили щиты на примятую траву и тяжело оперлись на них, радуясь возможности отдышаться. Ниже по склону бритты, сначала выбившие с переправы Макрона и его центурию, а потом отбросившие от брода остальную когорту, тоже переводили дух, опираясь на оружие. Противники устало смотрели друг на друга, но намерения возобновить схватку ни у одной, ни у другой стороны не было. Никто не желал продолжать бой.

Во время этой передышки Катон пересек центр построения и добрался до Макрона. Центурион-ветеран стоял, вытянув вперед руку, и его оптион осматривал рубленую рану. Мышцы в области предплечья были рассечены, на землю равномерно капала кровь.

– Ничего страшного, – промолвил оптион, потом полез в вещевой мешок, вытащил моток льняной ткани и принялся бинтовать рану. Макрон поднял глаза.

– О, Катон, – промолвил он с широкой ухмылкой. – Похоже, у меня добавился еще один шрам: будет что вспомнить и о чем рассказать после отставки.

– Нашел время думать о старости, – сказал Катон, пожимая другу здоровую руку. – Рад тебя видеть. Я боялся, что они просто сметут вас с переправы.

– Да они и смели́, – проворчал Макрон. – А ведь будь нас числом побольше, мы бы устояли.

Катон огляделся, но Максимий стоял к ним спиной, вне пределов слышимости.

– Тише, – пробормотал он, кивнув в сторону командира когорты.

Макрон подался к нему ближе:

– Это принесет нам кучу неприятностей. Сам увидишь.

– Командиры, ко мне! – громко распорядился Максимий.

Центурионы, слишком усталые, чтобы бежать, поплелись на зов командира. Помимо Макрона, ранены были Туллий и Феликс: последний получил глубокую рану в лицо, кровоточившую так сильно, что недавно наложенная льняная повязка уже насквозь пропиталась. Глядя на лицо командира когорты, Катон приметил, что тот явно нервничает, чему, впрочем, удивляться не приходилось. Он провалил задание, это наглядно доказывали маршировавшие ниже по склону вражеские войска. После случившегося спасти его карьеру могло только чудо.

Максимий откашлялся:

– Пока мы в безопасности. Есть предложения насчет возможных действий?

Голос его звучал хрипло и надсадно.

Воцарилось растерянное молчание, и только Макрон решился встретиться с командиром взглядом.

– Центурион?

– Да, командир?

– Ты хочешь мне что-то сказать?

– Никак нет, командир. – Макрон пожал плечами. – Это может подождать.

– Мы не можем позволить им уйти, командир, – промолвил Катон, глядя вниз, в сторону брода.

Максимий гневно повернулся к нему:

– И что ты предлагаешь? Припустить вниз и налететь на них сзади, так, что ли? Ты не видишь, в каком состоянии когорта? Сколько времени, по-твоему, продлится эта схватка?

– Может быть, достаточно долго, чтобы изменить ситуацию, – твердо заявил Катон.

– Какой ценой? – насмешливо фыркнул Максимий, однако Катон увидел за насмешкой признаки отчаяния.

– Это потом скажут другие, командир.

– Легко тебе сейчас говорить.

На это Катон отвечать не стал. Он смотрел мимо командира когорты – туда, где, преодолевая брод, продолжали шагать воины Каратака. Взгляд его переместился к дальнему берегу, там все еще ждала очереди на переправу темная масса людей. Солнце уже опустилось низко, и искривленные тени придавали врагу еще более пугающий и опасный вид. Вдруг за рекой взревели боевые рога, и все взоры непроизвольно обратились в ту сторону. Воины устремились прочь от брода к находившемуся примерно в трети мили от берега невысокому кряжу, где и заняли позицию, сформировав боевой строй из нескольких тысяч пехотинцев с кавалерией и колесницами на флангах.

– Командир! – воскликнул центурион Антоний, указывая вниз по течению. – Посмотри туда.

Центурионы повернулись в указанном направлении. На том берегу, справа, на расстоянии примерно мили появилась голова походной колонны.

Макрон прищурился:

– Наши?

– А кто же еще? – отозвался Катон. – А по эту сторону реки движется Второй легион.

Взоры центурионов обратились назад, к дороге. Сомнений не было, по направлению к ним маршировала еще одна колонна римской пехоты, правда, сейчас она была плохо видна, заслоненная холмом. Внезапно кровь в жилах Катона вскипела, и он смело обратился к Максимию:

– Командир, у нас еще есть время кое-что сделать. Все, что нужно, – это отдать приказ.

– Нет. – Максимий печально покачал головой. – Слишком поздно. Мы остаемся здесь.

Катон открыл было рот, чтобы возразить, но командир когорты поднял руку, не дав ему заговорить.

– Это мое решение, центурион. Обсуждать больше нечего.

И Катон понял: спорить действительно бесполезно. Третья когорта полностью провалила задание, а стало быть, все ее бойцы и командиры покрыли себя позором. Еще повезет, если они отделаются только этим.

Силы командующего Плавта подошли к броду тремя колоннами, мгновенно развернулись и атаковали врага. С другого берега реки бойцы Третьей когорты наблюдали за тем, как бритты устремились вниз с кряжа навстречу римлянам и пропали из вида. Схватка развернулась ниже по склону, и до слуха доносились лишь отдаленные звуки боя, хриплый рев рогов и сигналы римских труб. Но через некоторое время на гребне снова появились человеческие фигуры, беспорядочно бегущие по направлению к броду. Скоро они покрыли весь склон: было очевидно, что выставленный бриттами заслон разгромлен наголову.

А потом Катон заметил на гребне, в теплом оранжевом свете клонящегося к западу солнца, блеск доспехов. Римская кавалерия преследовала разбитого противника, безжалостно разя бегущих к реке варваров. Ширина брода позволяла пройти не более чем пятидесяти бойцам в ряд, и очень скоро на берегу образовалось настоящее столпотворение: пехотинцы, всадники и колесничие, тесня и толкая друг друга, пытались прорваться к переправе и уйти за реку, спасаясь от римской кавалерии.

Некоторые бритты побросали оружие и, прыгнув в воду за пределами брода, пустились вплавь: над поверхностью Тамесиса видны были головы плывущих людей. Доплывали не все: тяжесть доспехов и снаряжения увлекала на дно ослабевших, раненых и уставших.

Тем временем первые шеренги римских легионеров поднялись на гребень и, сохраняя безупречный строй, двинулись вниз по склону. В свете заходящего солнца бойцы Третьей когорты видели, в какую панику впала толпа у брода при виде легионеров. Стон отчаяния донесся до противоположного берега. Правда, некоторым варварам хватило самообладания, чтобы, понимая безвыходность положения, попытаться прихватить с собой в иной мир побольше римлян, а заодно и выиграть время для своих переправляющихся через реку товарищей, дать им дополнительный шанс на спасение. Но таких оказалось сравнительно немного, и они не могли ничего изменить. Как только красные шеренги легионеров подступили к броду, варвары полегли под ударами римских мечей.

Солнце закатилось за горизонт, сгущались сумерки, и различить среди сражающихся на том берегу своих и чужих было невозможно. Лишь громкие вопли, исторгаемые тысячами глоток, и истошные мольбы о пощаде говорили о том, что у брода разразилась настоящая бойня. Катон, надо признаться, чувствовал некоторое облегчение от того, что хотя бы не видит безжалостной резни.

Между тем по эту сторону реки, ниже по склону, множество бриттов разбегалось в разных направлениях, рассеиваясь по окрестностям в надежде, что их укроет быстро сгущающаяся тьма. Со стороны брода уже слышались выкрики на латыни, а позади Третьей когорты из сумрака доносился топот копыт.

– Когорта, смирно! – прокричал Максимий, и легионеры, все еще стоявшие в каре, торопливо подняли щиты и сомкнули ряды.

Центурионы бегом устремились к подразделениям. Из сумрака появилась колонна всадников. Невдалеке они остановились. Кони всхрапывали и били копытами, всадники сидели в седлах молча.

– Кто идет? – громовым голосом вопросил Максимий. – Назови пароль.

– Поллукс.

– Путь свободен, друзья.

Прозвучал приказ, и большой кавалерийский отряд проехал мимо когорты, направляясь вниз, к броду, в погоню за оставшимися врагами. Немногочисленная группа всадников, выехав из тени, направилась прямо к строю Третьей когорты.

– Никак самого легата нелегкая принесла, – пробормотал кто-то рядом с Катоном.

– Молчать! – рявкнул молодой центурион.

Остановив лошадей недалеко от строя легионеров, всадники спешились. Веспасиан двинулся вперед, и бойцы расступились, давая ему пройти. Когда легат поравнялся с Катоном, молодой центурион отметил его мрачный взгляд и с трудом сдерживаемую ярость.

Максимий отдал честь легату. Несколько мгновений Веспасиан молча смотрел на него.

– Центурион, – произнес он наконец холодным тоном, хотя контролировать голос ему, видимо, было непросто. – Я пока не имею точных сведений насчет того, что здесь сегодня случилось, но если это плохо отразится на мне и остальных бойцах Второго легиона, то клянусь – и тебе, и всей твоей когорте не поздоровится.

Глава 13

Дуновение холодного утреннего ветра не ощущалось внутри шатра командующего. Почувствовав выступивший на лбу липкий пот, Веспасиан быстро утер его рукавом туники. Он не хотел показать командующему, что нервничает, хотя причины для беспокойства у него, разумеется, имелись, и связано это было с провалом плана командующего. Возможно, непосредственная вина за то, что Каратаку и части его войска удалось ускользнуть из столь тщательно подготовленной западни, лежала на подчиненных легата, но для командующего Авла Плавта это особого значения не имело. Армейская служба устроена так, что именно на командире лежит ответственность за все действия легионеров, служащих под его началом, и в случае их оплошности на него возлагается вина за последствия. Командиру отвечать перед вышестоящими, а уж как он потом накажет своих подчиненных – это его дело.

Войдя в шатер, легат был вынужден подождать у входа, пока дежурный писец отправился доложить о его прибытии в отгороженную льняным занавесом секцию, предназначенную для Плавта и его штаба. Внутри горело множество ламп, и на просвечивающей тонкой материи плясали искаженные тени находившихся за завесой людей. Входная секция освещалась одной-единственной лампой, подвешенной на цепочке, которую прикрепили к одному из поддерживавших шатер столбов, и тусклое желтое пламя колебалось при каждом дуновении проникавшего из-за полога ветерка. Снаружи, сразу за линией охранявших подступы к шатру часовых, начинался спуск к безмятежно поблескивавшей в лунном свете реке. В районе брода, там, где поток перекатывался через галечные отмели и все еще лежавшие на мелководье мертвые тела, вода мерцала и переливалась. На противоположном берегу, в серебристом свете луны ясно виднелись валы, окружавшие лагерь Второго легиона. За их темными контурами ярко горели огни множества костров, словно упавшие на землю звезды.

Веспасиан, получив вызов командующего, покинул свой лагерь и переправился через брод в самую рань. Всю дорогу его коню приходилось выискивать путь между мертвыми телами, до сих пор устилавшими землю. Среди трупов попадались еще живые люди: некоторые уже впали в беспамятство и лишь невнятно стонали, но были и такие, что в агонии кричали, нервируя и пугая коня. Запах крови пропитал воздух, из-за чего он казался теплее, чем был на самом деле. Когда легат добрался через брод до маленького острова посреди Тамесиса, мертвых тел стало попадаться еще больше. Особенно много их громоздилось перед остатками примитивного заграждения центуриона Макрона. Но худшее случилось напоследок, тогда, когда конь Веспасиана уже преодолел брод и поднимался по склону на невысокий кряж, где разбил свой лагерь командующий.

Дорогу, ведущую к броду, очистили от трупов, и теперь по обе ее стороны громоздилось ужасающее переплетение торсов, рук и ног, успевших за ночь окоченеть и потому торчащих в разные стороны. Да и дальше, за этими придорожными завалами, земля была усеяна тысячами освещенных луной мертвых тел. Веспасиана передернуло при мысли о том, что воздух вокруг него наполнен дýхами умерших, ожидающих отбытия в мрачное царство теней, где им предстоит провести унылую вечность. Он хорошо знал, что варвары представляют себе загробный мир как беспрерывную череду пьяных пиршеств, но угрюмая суровость смерти не позволяла ему принять подобную точку зрения. Легат многое повидал на своем веку, но на сей раз смерть предстала перед ним в столь чудовищном обличье, что это было едва ли не самым гнетущим зрелищем в его жизни. «Безусловно, – подумал он, – если и есть что-то ужаснее проигранной битвы, то это битва выигранная».

– Командующий примет тебя сейчас, командир.

Веспасиан повернулся к писцу, торопливо отгоняя мысли о смерти, которая, словно черное покрывало, окутывала окружающий мир за пределами шатра. Он проворно нырнул в проем, открывшийся, когда писец услужливо отдернул перед ним льняную завесу. В следующем отсеке он обнаружил еще нескольких писцов, усердно трудившихся, несмотря на позднюю ночь. Они даже не подняли глаз от столов, когда сопровождающий провел Веспасиана к следующему отсеку в дальней части шатра. Легату подумалось, что эти всеведущие чиновники знают, какая участь ему уготована. Правда, он сам тут же внутренне посмеялся над собственными беспочвенными фантазиями: эти люди просто по горло заняты, вот и все. Дежурный писец отдернул еще одну завесу, и Веспасиан ступил в очередную, меньшую по размеру секцию шатра. В дальнем, тускло освещенном углу были видны походная кровать и несколько сундуков. В центре стоял большой стол с изукрашенной лампой посредине: ее желтое пламя трепетало и колебалось. Огромный раб-нубиец мерно обмахивал опахалом двоих сидевших за столом мужчин.

– Веспасиан! – промолвил Нарцисс с приветливой улыбкой. – Рад видеть тебя снова, мой дорогой легат.

Правда, в том, как прозвучало в устах грека последнее слово, Веспасиану послышалось пренебрежение – привычная попытка Нарцисса утвердить свое превосходство. Веспасиан, легат по должности, происходил из сенаторской фамилии, в то время как Нарцисс, простой вольноотпущенник, имел социальный статус ниже, чем любой захудалый бедняк, родившийся римским гражданином. Однако этот вольноотпущенник стал правой рукой самого императора Клавдия и обладал реальной властью, с которой, несмотря на всю его заносчивость и высокомерие, представителям сенаторского сословия приходилось считаться.

– Привет, Нарцисс, – промолвил Веспасиан с вежливым кивком, как приветствуют равных, после чего повернулся к Плавту и отдал ему честь по-военному.

– Ты звал меня, командир?

– Звал. Присаживайся. Я уже послал за вином.

– Спасибо, командир.

Веспасиан опустился на стул напротив собеседников и испытал приятное облегчение от легкого ветерка, навеянного опахалом.

После непродолжительного молчания снова заговорил Нарцисс:

– Насколько мне, как простому чиновнику, вообще возможно понять военные реалии, наша проблема в том, что кампания отнюдь не завершена. – Грек повернулся к командующему. – Полагаю, я имею право на такое суждение теперь, когда Каратак ускользнул из западни… в очередной раз.

Командующий Плавт кивнул:

– Насколько нам известно, это именно так. Несколько тысяч человек успели переправиться через реку прежде, чем мы навязали Каратаку сражение.

Брови Веспасиана на миг удивленно приподнялись: это было не сражение, а безжалостная резня. Но потом он понял, что комментарии командующего предназначены для императорского секретаря, который по прибытии в Рим наверняка представит соответствующий доклад самому императору. И безусловно, лучше доложить о победоносном сражении, чем о простой бойне.

– Конечно, – продолжил Плавт, – Каратак вполне мог оказаться среди тех, кто успел преодолеть брод. Правда, это не имеет особого значения. Что он сможет, имея под рукой всего лишь горстку людей?

Нарцисс нахмурился:

– Терпеть не могу казуистики, командующий, но, по моему скромному разумению, «горстка людей» – это все же малость поменьше, чем несколько тысяч.

– Может быть, – согласился Плавт, пожав плечами, – но при масштабах наших операций это не доставит нам особых забот.

– Значит, я могу доложить императору, что кампания завершена?

Плавт не ответил, бросив на легата быстрый предостерегающий взгляд. Прежде чем беседа возобновилась, вернулся посланный за вином раб. Он аккуратно поставил на стол бронзовый поднос, взял изящный графин и разлил жидкость медового цвета в три серебряных кубка, потом поставил графин на место, повернулся и вышел.

Веспасиан подождал, пока собеседники возьмут кубки, и потянулся за оставшимся. Серебро было прохладным на ощупь, а когда он поднес кубок к губам, его ноздри наполнил насыщенный аромат.

– Вино охладили в реке, – пояснил Плавт. – Я подумал, что, уж коли выдалась такая жаркая битва, мы заслужили право освежиться. Ну а теперь тост. – Он поднял кубок. – За победу!

– За победу, – повторил Веспасиан.

– За победу… когда она настанет.

Командующий и легат смотрели на императорского секретаря, который неторопливо пригубил вино и аккуратно поставил кубок обратно на стол.

– Да, действительно, превосходно освежает. Перед возвращением в Рим обязательно узнаю, откуда это вино.

– А когда ты возвращаешься? – напрямик спросил Плавт.

– Сразу же по окончании кампании. Как только смогу доложить императору, что на территории острова покончено с организованным сопротивлением Риму. Достигнув этой цели, император сможет заткнуть рты всем своим недоброжелателям в сенате. Мы не можем допустить, чтобы повсюду болтали о том, будто война в Британии далека от завершения. Не только у меня здесь, в легионах, есть свои шпионы, но и у противников императора. И ваша задача – сделать так, чтобы они не могли доложить своим хозяевам ничего, что можно было бы использовать во вред Клавдию.

Нарцисс произнес все это, глядя прямо на командующего, который кивнул и сказал:

– Понимаю.

– Вот и хорошо. Давай на сей раз будем честны друг с другом. Скажи мне, как на самом деле обстоят наши дела после нынешней… битвы? Если предположить, что Каратак жив.

– Если он спасся, ему потребуется восстановить силы и зализать раны. Думаю, он укроется в тайной крепости, о местоположении которой мы пока не знаем, даст своим людям отдохнуть, подлечит раненых бойцов и перевооружит войско. Кроме того, он попытается пополнить численность бойцов и разошлет посланников ко всем местным вождям, чтобы обзавестись новыми союзниками.

– Понятно.

На донышке кубка собрались капли жидкости, и Нарцисс задумчиво водил по нему кончиком пальца, словно рисуя узор.

– И насколько вероятно, что Каратак найдет себе новых союзников?

– Я в этом сомневаюсь. Спору нет, он большой мастер договариваться и обзаводиться друзьями, но обстоятельства складываются не в его пользу. Мы бьем его раз за разом, и всем это известно. Варварские воины нам не соперники.

– Ну и что же он будет делать сейчас?

– Каратаку придется приспосабливать свою стратегию к реальным обстоятельствам. Он будет вынужден ограничиться мелкими стычками, нападениями на небольшие гарнизоны, фуражные отряды, патрули и тому подобное.