Орфей и Ника

– Не всем, – кажется, Николай Андреевич усмехнулся. – Троцкий был против.

– Ну, что вы хотите от Иудушки? Он видите, ли считал, что гильотина останется сухой. Этакий идеалист!.. Решение, как вам известно, было принято единогласно, но с важной поправкой. Напомните, Николай Андреевич, с какой?

Голос Иванова стал мягким, вкрадчивым, каким-то кошачьим.

– Поправка Сталина. Каждый, кто уходит в убежище, навсегда отказывается от всякой политической деятельности. Кроме того, права убежища лишаются по специальному решению Политбюро.

– Совершенно верно…

– …И пункт третий. Центральный Комитет не берет на себя обязательства защищать убежище от тайной полиции.

– Запомнили? – товарищ Иванов хихикнул. – Да, «тайная полиция» – прозвучало не очень удачно. Феликс даже обиделся… Ну что ж, в таком случае я имею основание обвинить вас, как ответственного за убежище, в нарушение пункта первого поправки. Пояснить?

– Поясните!

Внешне ничего не изменилось, но Сергей чувствовал, что гость весь напрягся. Кажется, именно этого он и ждал.

– К чему, Николай Андреевич? Вы же прекрасно все понимаете. К вам пришел посланец Семена Богораза, а вы вместо того, чтобы указать ему на дверь, свели его с этим… Чижиковым. Надеюсь, вы не собираетесь этого отрицать?

– Не собираюсь.

…Облегчение – невиданное, невероятное. Значит, не это его волновало? Получается, Николай Андреевич нарушил пункт первый поправки не один раз, и данное нарушение – не из самых страшных!

– Отпираться действительно не имеет смысла. Чижиков – конспиратор опытный, но кое-кто из его присных излишне болтлив… Итак, вы нарушили условие, Николай Андреевич. Теперь я имею полное право сделать из этого соответствующие выводы.

– Попробуйте!

И снова – молчание. Сергей пытался представить, что делают эти двое. Стоят, глядя друг другу в глаза? Или сидят с внешне равнодушным видом, может, даже улыбаются?

– Эх, Николай Андреевич! – в голосе Иванова промелькнула нотка сочувствия. – Кого вы защищаете? Беглых крыс? Трусов? Конечно, ваша система защиты надолго задержит ребят Ежова, но вы-то уйти не успеете! Ни вы, ни ваша семья. Я еще тогда не понимал, почему вы взяли на себя это поручение?

– Я выполнял приказ партии.

– Э-э-э, бросьте! Приказа не было. Эту работенку предложили пятерым членам ЦК, и все отказались. Никому не хотелось возглавлять подполье в собственной стране. Уже тогда, после смерти Феликса, могли сгоряча и к стенке поставить, а уж сейчас… Вас что, Чижиков уговорил? Да он же трус! Троцкий, тот хоть не боится, книжонки пописывает. Даже Бухарин – на что слюнтяй, и то не захотел прятаться в нору! Знаете, что он сказал мне перед смертью? Что его смерть нужнее партии, чем жизнь! Кого вы спасаете, Николай Андреевич?

– Людей, товарищ Иванов.

Сергей перестал вслушиваться в ощущения собеседников. Иванов по-прежнему казался каменной статуей, с Николаем Андреевичем все уже было ясно. Кажется, он надеялся выйти из этой комнаты победителем. Лишь однажды Сергей почувствовал слабину, но разговор благополучно миновал этот риф.

– Значит, спасаете людей? Что я слышу? Бывший комиссар Стальной дивизии впадает во внеклассовый гуманизм! Как интересно! Давно хочу понять, почему такие, как вы – Смирнов, Ломинадзе, тот же ваш Рютин – выступаете против политики партии?

– Мы не выступаем против политики партии.

– Ах да, вы лишь против некоторых крайностей… Не надо! Вы что, думаете, можно построить какой-нибудь другой социализм? Хороший?

– Да. Без коллективизации, лагерей и Ежова.

Сергею стало не по себе. Рютин и Смирнов были обвинены в шпионаже и вредительстве, а дело, выходит, совсем в другом?

– Хорошая формула! А что вы думали во время гражданской? Где был ваш гуманизм, Николай Андреевич? Разве лагеря изобрел Ежов? Разве вы не ставили к стенке заложников в 18-м? Или тогда вам это нравилось?

– Нет. Не нравилось. Мы надеялись, что эта кровь – последняя, иначе незачем было все начинать. И мы думали, что гильотина останется сухой!

– Ах вот как!.. – голос Иванова потерял обычное добродушие, в нем слышался злой сарказм. – С этого бы и начинали, Николай Андреевич! Кажется, я понял. Можно расстреливать всех, но не товарищей по партии. А я обвинил вас в гуманизме! Беру свои слова назад. Ладно…

И снова пауза. Кажется, товарищ Иванов решил слегка потомить своего собеседника.

– Итожим… Я запрещаю вам всякие контакты с людьми Богораза. Всякие! Пусть Чижиков отсиживается в своей норе, но не пытается вести внешнюю политику. Второе: я не буду выдавать вас ищейкам Ежова, но и пальцем не пошевельну, если они выйдут на ваш след! Третье, и для вас самое главное. Если я узнаю, что вы мне лжете, то вы и ваша семья немедленно попадете в подвалы Большого Дома со всеми вытекающими последствиями. Вы поняли?

– А в письменном виде можно?

Сергею показалось, что Иванов все-таки не сдержится. Ему вдруг стало страшно за Николая Андреевича. Он что, считает себя бессмертным? Или думает, что наступление – лучший вид обороны?

– В письменном? – послышался негромкий смех. – Вы так привыкли к бюрократии? Если хотите, можем провести это решением Политбюро, когда Ежов куда-нибудь отлучится. Он-то вашего юмора не поймет!.. И, наконец, четвертое… Вы что, думаете, мне и всем остальным так по душе эти наши методы? Ежов – и тот не выдерживает, пьет горькую, сволочь, после каждого допроса, протрезвить не можем! И, знаете, в чем наша ошибка? Кого мы переоценили?

Пауза… Молчал Николай Андреевич, молчал его всесильный собеседник. Сергей напряженно ждал, что будет дальше. Выходит, и на самом верху признают, что допустили ошибку? Значит, там тоже ошибаются? И не в мелочах, не в тактике…

– Мы переоценили людей! Помните, как изящно выразился столь любимый вами Троцкий: «злые бесхвостые обезьяны»? Так вот, эти злые бесхвостые обезьяны оказались не столь подготовленными к собственному будущему, как хотелось. Сопротивление идет даже не на уровне разума, заговорили инстинкты! И вот приходится пасти жезлом железным и заодно давить тех, кто этому мешает. Вот и вся истина, Николай Андреевич. А истина может нравится, может не нравиться – но от этого не перестает быть таковой… Кстати, как там ваш дружок – товарищ Косухин? Процветает в царстве Богораза?

– Разрешите не отвечать?

Сергей перевел дух. Главное сказано, теперь речь идет о каких-то мелочах. «Злые бесхвостые обезьяны»!.. Выражение показалось омерзительным. Но ведь товарищ Иванов, похоже, согласен с Иудушкой?

– Можете не отвечать, Николай Андреевич, – голос Иванова стал скучным и невыразительным. – Во всяком случае, вы получили ответ на запрос в ЦК по поводу вашего дружка. Кстати, он вырастил очень шкодливого наследника. Впрочем, это уже мое дело… Очень приятно было побеседовать, Николай Андреевич!

– Взаимно, товарищ Агасфер.

Агасфер? Сергей даже привстал. Выходит, Иванов – вовсе не Иванов? Впрочем, «Агасфер» – наверняка партийная кличка.

– А мне место в убежище вы приготовили?

Это была, очевидно, шутка, но Николай Андреевич ответил очень серьезно:

– Как и всем членам партии. А что, уже пора?

Стукнула дверь. Сергей откинулся на спинку стула. Слава Богу, кончилось! В голове мелькали обрывки услышанных только что фраз, в висках звенела кровь, и, казалось, сил не хватит даже на то, чтобы выйти из тайника. За крупицу того, что он слышал, люди пропадали без следа. Впрочем, бояться уже поздно, да и некогда…

– Выходите, Сергей Павлович.

Майор заставил себя встать и откинуть тяжелую портьеру. Иванов сидел за столом, чуть сгорбившись, в темноте его фигура походила на неровное черное пятно. Почему он даже здесь не снимает капюшона? Или – мелькнула нелепая мысль – там, под капюшоном, просто ничего нет?

– Садитесь…

– Есть!

Сергей начал приходить в себя. Он на работе, сейчас предстоит отчет – дело обычное, даже рутинное.

– Курите, Сергей Павлович. Здесь пепельница.

Курить и в самом деле хотелось, и майор пожалел, что так безжалостно поступил со своими папиросами. Но не просить же закурить у товарища Иванова!

– Спасибо. Решил бросить.

– Правда? А вы знаете, это хорошо. Те, кто болен той же болезнью, что и вы, сильно курят. Что-то вроде защитной реакции, хотя и весьма своеобразной. Выходит, ваши дела идут на поправку!

Болезнь? Но ведь у него амнезия, полученная в результате травмы головы? Впрочем, в последнем Сергей начал сомневаться еще в Ленинграде. Ему переливали кровь, брали пробы костного мозга. Какая уж тут травма!

– Ну, обменяемся впечатлениями? Или вам надо прийти в себя? Разговор, признаться, вышел трудный.

Сергей вздохнул.

– Я готов. Разрешите?

Майор вспомнил обычную порядок доклада: общая оценка личности, настроение в начале допроса…

– Объект… Николай Андреевич пришел сюда хорошо подготовленным. Во всяком случае, почти не боялся. Он, вообще, очень уверенный в себе человек. Вас, если не ошибаюсь, недолюбливает.

– Есть немного, – Иванов негромко рассмеялся. – Когда он особо проявил свои эмоции по отношению к моей скромной персоне?

– Когда вы говорили о Рютине. Потом напряжение разговора росло, он начал волноваться, особенно когда речь пошла о нарушении постановления ЦК.

– Поправки, – тихо подсказал собеседник. – Пункта первого поправки.

– Да, извините.

И тут майор понял, что сейчас должен выдать незнакомого подпольщика. Мысль об этом показалась отчего-то омерзительной. Но ведь его и пригласили для этого! Он эксперт!

– Товарищ Иванов, этот человек ждал какого-то другого обвинения. Не в связях с Богоразом. Услыхав о Богоразе и об этом… Чижикове, он сразу успокоился.

– Значит, грешен… – Иванов помолчал. – Ай-яй-яй! А нас еще, Сергей Павлович, обвиняют в отсутствии гуманизма! Знаете, я тоже почувствовал это и, если помните, предостерег… Что ж, наши наблюдения совпадают. Считайте, что этот небольшой экзамен вы вполне выдержали. А теперь о другом, но тоже очень важном. Сергей Павлович, вы уже поняли, что с вами случилось?

Вопрос был неожиданным. Солгать? Подождать, пока ему объяснят? Однако, Сергей уже начал понимать, что товарищ Иванов не хуже его самого умеет читать в чужих душах.

– Сегодня вы решили погулять по Столице, хотя вам и не рекомендовалось. Вы профессионал, мы не стали устанавливать за вами наблюдения, да и зачем? Все равно, если вы решили что-то узнать – то узнаете. Как я понял, погуляли вы с пользой.

Что было делать? Отрицать очевидное нелепо. Но признаться – значит выдать чернявого Карабаева!..

– Могу, скажем так, предположить. Просто предположить… Вы встретили кого-то из старых знакомых. В наркомат, насколько я знаю, не заходили, там все были предупреждены.

Сергей закусил губу. Неужели они проконтролировали встречу на набережной? Или даже подстроили? Но ведь Прохор не играл!..

– Итак, вы узнали свою настоящую фамилию?

– Да.

Роли переменились. Теперь ему приходилось отвечать, а человек в плаще внимательно вслушивался в каждое слово.

– Место работы, должность?

– Да.

– Причины того, что с вами произошло?

– Нет… Не до конца.

Иванов подумал, а затем решительно кивнул:

– Чем раньше, тем лучше! Хотя, пожалуй, раньше об этом говорить не стоило, ваша психика и так серьезно пострадала. То, что вы в розыске, тоже знаете? В таком случае вам пока лучше оставаться майором Павленко – в ваших собственных интересах… Ни я, ни Ежов не имели отношения к тому, что с вами произошло. Причина другая… Догадались?

Ответить «нет»? Нельзя, нельзя!..

– Я… Я был сотрудником главного управления НКВД. Возможно, возглавлял специальную группу…

– Верно, – перебил Иванов. – Вы руководили группой, выполнявшей важное задание правительства. Но существовало другое, так сказать, учреждение, которое решило оспорить лавры Ежова. Уточнять не надо?

Уточнений не требовалось. Он служил в НКВД и стал на дороге «лазоревым».

– Вас, скорее всего, просто прикончили бы или подбросили компрометирующий материал, что, в общем, одно и то же. Но о ваших способностях знали. Один, достаточно влиятельный, работник НКГБ захотел иметь в своем распоряжении такого незаменимого специалиста. Остальное было не так сложно…

Сергей кивнул. Выходит, он обо всем догадался сам. Почти обо всем… Жаль, Иванов не назвал фамилию этого «влиятельного»!

– Когда вы исчезли, кое-кто из окружения Ежова предпочел объявить вас врагом и преступником. Вы можете спросить, почему не вмешался я? Вмешался, Сергей Павлович! Вы оказались не у того, кто так обошелся с вами, а в ленинградском госпитале. Большего сделать нельзя, мог бы начаться слишком большой шум. НКВД и госбезопасность и так на ножах.

Это было тоже понятно. Майор вздохнул:

– И все-таки, товарищ Иванов… Что со мной сделали?

– Об этом лучше спросить у врача. Поэтому, Сергей Павлович, вы завтра же ложитесь в клинику. В этом, собственно, и состоит то задание, ради которого я приказал вас вызвать.

Глава 2. Номер сорок третий

За эти месяцы Сергей успел привыкнуть к больничному быту. Весь январь он пролежал в госпитале, а затем каждые две недели приходилось являться на процедуры и анализы. Белые халаты успели надоесть, но майор понимал, что без этого не обойтись. Он болен, выбирать не из чего. Значит, еще одна больница…

Его отвезли туда этой же ночью. Осматривать не стали, переодели в новенький серый халат и поместили в небольшую палату на четвертом этаже. Спать не хотелось, и Сергей потратил остаток ночи для того, чтобы как следует осмотреться.

…Палата для двоих, но одна койка предусмотрительно вынесена. Микрофон где-нибудь за зеркалом. Стены недавно выкрашены, мебель – только что с фабрики, да и вся больница новенькая, словно с иголочки…

Майор уже знал, что находится в одном из самых лучших лечебных заведений Столицы. Больница находилась не в самом городе, а в нескольких километрах южнее. Из окна можно было разглядеть темные пятна рощиц, пересекаемые широкой, блестевшей в лунном свете, рекой. Небольшой балкон, куда вела дверь, решетки, запирающиеся на ночь… Решетки выглядели надежно, но Сергей, не удержавшись, проверил. Да, не открыть! Все, как ему и объяснили.

Под утро он все-таки уснул. Товарищ Иванов не ошибся, на рассвете Сергей чувствовал себя особенно слабым. В такое время лучше всего было спать. Странно, но за эти месяцы он еще ни разу не видел снов. Просто мрак, безымянная чернота…

День прошел скучно, хотя и оказался наполнен событиями. После обхода Сергея долго водили по кабинетам. Снова, как и в Ленинграде, бесконечные анализы, расспросы, сочувственные кивки. Товарищ Иванов обещал, что здесь ему смогут помочь, но в это верилось слабо. Правда, тут никто не удивлялся его болезни и не заводил речь и о мифической травме. Кажется, майор был здесь не первым с такой странной формой амнезии. Впрочем, суета не мешала думать. Он – не только больной. И даже не столько…

…В одной из палат, неподалеку от палаты Сергея, помещен особо опасный государственный преступник – умный, опасный, а главное, знающий некую тайну, представляющую огромный интерес для обороны страны. Вернее, знавший: несколько месяцев назад он потерял память…

Совпадение сразу же насторожило. Конечно, Сергей – майор НКГБ, а неизвестный сосед – зэк, доставленный сюда прямо из мест заключения, но ведь и сам Пустельга находится в розыске! Однако роли уже распределены: он – гончий пес, преступник – волк. Задание важное, срочное но, в общем, не особо сложное.

Трудности были чисто технические. Зэк знал, кто он такой, к тому же, палата, естественно, охранялась. Прямой допрос мог не дать результатов – преступник отказывался отвечать, ссылаясь на потерю памяти. Значит, следовало организовать встречу между двумя собратьями по несчастью. Помогли все те решетки: имея ключ от них, можно легко переходить с балкона на балкон. Несколько дней назад одна из медицинских сестер, якобы случайно, оставила связку ключей так, чтобы обитатель охраняемой палаты имел возможность ими завладеть. Сделано все было, конечно, по-дилетантски, но преступник не имел оперативного опыта, и все сработало с первого же раза. К тому же, ключи искали, медсестра со слезами ходила по палатам, охрана расспрашивала больных. Так что выглядело все вполне достоверно.

В первую ночь зэк выжидал, но уже на следующую вышел на балкон, начав свое первое путешествие. Бежать не пытался, зато обошел всех ближних и дальних соседей, пытаясь завязать знакомства. Так продолжалось три дня, а на четвертый в палату, находившуюся рядом с той, где обитал потерявший память, поместили нового больного – майора Сергея Павленко.

Итак, задание не из сложных, но что-то с самого начала не понравилось Сергею. И это «что-то» было очевидным. Преступник – такой же больной, как и он сам. Но майора ожидала благодарность, может, даже награда, а неизвестного зэка, в лучшем случае, пожизненное заключение в стенах больницы, а скорее всего – Колыма, где он быстро превратится в лагерную пыль. Конечно, он – опасный враг, но те, что искали пропавшего Пустельгу, тоже считали его врагом народа! А что будет дальше? Товарищ Иванов действует по приказу Сталина, а у Вождя могут быть свои соображения по поводу сохранения государственных тайн. То, что миндальничать с каким-то подозрительным майором, вдобавок живущим под чужой фамилией, не станут, Сергей не сомневался. Достаточно просто позвонить дежурному в Большом Доме и сообщить, где находится беглый враг народа Пустельга. Возможно, это произойдет не сейчас, а через месяц, в крайнем случае через год, если, конечно, странная болезнь не добьет его раньше. Итак, больной охотится за больным. Враг разоблачает врага…

Вечером, когда за рощами медленно гасли последние лучи солнца, Сергею стало легче. Темнота несла с собой бодрость, холод немного отпускал, и происходящее начинало казаться не таким безнадежным. Он выкрутится! Пса пускают за волком… А если пес и волк… Да, если пес и волк поищут себе более полезное занятие, чем рвать друг друга на чужую потеху?

Время тянулось медленно, но Пустельга не спешил. Это была удача: тихая ночь, темная комната, кровать – и много, очень много свободного времени. Очень кстати! Любое дело следовало тщательно продумать. Если верить собственной биографии, когда-то Сергей Пустельга был неплохим оперативником. Не пора ли применить навыки для личной пользы?..

…Легкий стук. Сергей быстро взглянул на светящийся циферблат наручных часов. Начало второго… Началось!

Стучали в балконную дверь. Сквозь стекло можно было разглядеть чей-то темный силуэт. Стук повторился… Майор усмехнулся, вскочил и быстро подошел к двери. Неизвестный стоял на балконе, на нем был такой же серый халат, а на голове нечто, напоминающее берет. Разумно – апрельская ночь не баловала теплом.

– Гостей принимаете?

Голос показался приятным и даже веселым. Сергей кивнул и открыл дверь.

– Добрый вечер! – неизвестный вошел в комнату, быстро огляделся, протянул руку: – Позвольте отрекомендоваться: ваш сосед, палата номер 43. Чтобы короче – просто Сорок Третий.

– Сорок Первый, – принимая правила игры, представился майор, запоздало подумав о том, что его рукопожатие будет плохой рекомендацией. Однако Сорок Третий, казалось, не обратил внимания на то, что так смутило Прохора Карабаева. Рукопожатие было крепким, рука – теплой, даже горячей.

– Ну как, сидим? – Сорок Третий усмехнулся, продолжая разглядывать палату.

– Сидим, – согласился Сергей. – Кстати, присаживайтесь.

– Благодарствую… А вас недурно устроили, уважаемый Сорок Первый. Одиночка – прямо как у меня!.. Надеюсь мой визит вас не слишком обеспокоил. Не удержался – вы же новенький, вдобавок мой сосед и, так сказать, собрат по несчастью. Тот же диагноз, а это почти то же самое, что сесть по одинаковой статье.

– Юморок же у вас!

Зэк ему понравился, Сорок Третий явно не терялся даже в подобной ситуации.

– В самый раз, – не согласился гость. – Под петлей и шутки висельные. Впрочем, прошу прощения. Вы, быть может, пребываете в состоянии мрачной хандры? Или желаете слегка побуйствовать?

– Ни в коем случае! – Сергей невольно улыбнулся. – Просто вы появились… несколько неожиданно.

– Но вы не спали, – быстро отреагировал Сорок Третий, и майор понял, что зэк не только умен, но и наблюдателен. – Бессонница или плохо спится на новом месте?

– Вероятно, и то, и другое, – Пустельга понял, что надо переходить в наступление. – А откуда вам стало известно про мою… статью?

– А-а-а! Для пациента подобного заведения вопрос весьма разумен. Узнал просто: мой лечащий врач, милейшая Любовь Леонтьевна, мне очень сострадает и развлекает всякими новостями этого скорбного дома.

– Лечащий врач? – Сергей вспомнил тех, с кем довелось общаться прошлым днем. – Такая симпатичная девушка, высокая, немного длинноносая, со шрамом на правой щеке?

– Ну вот, только и заметили, что длинный нос и шрам, – покачал головой Сорок Третий. – Между прочим, она здесь чуть ли не единственная, кто действительно сочувствует нам, грешным. Остальные – все больше по долгу службы. А нас, спятивших, не обмануть: сразу ясно, для кого ты человек, а для кого – кролик. Ну вот, узнать было просто, но любопытство мое еще более выросло, когда я увидел, что вы, уважаемый Сорок Первый, оказались в одиночке. У вас, я вижу, даже вторую койку вынесли!

Майор мысленно обозвал тех, кто готовил операцию, идиотами. Ну, конечно, в палатах больные помещались по четверо, в крайнем случае по двое! Хоть бы койку оставили…

– Но ведь вы тоже в одиночке?

– Да. Именно что в одиночке, да еще с двумя молодыми людьми за дверью, правда, как выяснилось, не особо бдительными. Но у меня особый случай. Я, уважаемый Сорок Первый, в некотором роде злодей. Не испугались?

– Нет, – вздохнул Сергей. – Еще не вижу повода. Надеюсь, вы не старушку-процентщицу прикончили?

Сорок Третий негромко засмеялся, а затем достал из кармана халата пачку папирос.

– Вы не возражаете? Вообще-то, можно выйти на балкон, но там сегодня на диво прохладно…

– Нет, – заторопился майор. – Потом проветрим… Разрешите и мне, что-то потянуло.

– Прошу…

Щелкнула зажигалка. За короткие секунды, пока они по очереди прикуривали, Сергей постарался лучше рассмотреть соседа. Сорок Третий был старше его лет на десять, а выглядел еще старше: худое, изможденное лицо, залысины, глубокие складки возле губ. Похоже, зэку довелось немало перенести, прежде чем он попал в отдельную палату на четвертом этаже. Лишь глаза оставались молодыми – веселыми и очень внимательными.

– Так вот, насчет старушки, – глубоко затянувшись, продолжал зэк. – Старушек не изводил, зато у меня 58-я с каким-то скверным хвостом. «Четвертак» в зубы. Отсюда и такое внимание – отдельная палата, да еще с охраной. Таких, как я, тут еще двое, но оба не на нашем этаже. Есть, правда, одиночки без охраны, вроде вашей, но там сидят люди почтенные, свихнувшиеся на строительстве социализма. Стало быть, вы?..

– Свихнулся на строительстве социализма, – охотно подтвердил Сергей.

– Ага! На большого начальника не похожи, значит, инженер или конструктор?..

– Нет… – Сергей помолчал секунду, а затем решился. – Я старший лейтенант госбезопасности, по обычному счету – майор.

– Да ну! – зэк даже привстал. – Вот так встреча! Но вас-то за что? То есть, извините, а вы-то каким образом умудрились с катушек съехать?

– Честно?

– Если желаете, – усмешка погасла, глаза зэка смотрели строго и внимательно.

– Не знаю.

– Ясно, – Сорок Третий помолчал, затем пожал плечами. – А в общем, забавно! Почему мне о моем прошлом почти не рассказывают, понять можно – чтобы ненароком не спятил окончательно. А что же вам о ваших… подвигах не рассказывают?

– Чтобы ненароком не спятил окончательно, – нашел в себе силы усмехнуться Сергей. Сорок Третий удивленно поднял голову:

– Вы что, действительно так думаете?

– Да, – кивнул майор и вдруг понял, что говорит правду.

– Тогда понятно! – протянул гость. – С такими-то мыслями!.. Ну ничего, вылечат, вспомните о славном прошлом, снова станете на боевую вахту… Да, прелюбопытно! Где еще можно встретиться в такой непринужденной обстановке? Но все-таки не очень понятно. Меня держат здесь не потому что я болен. Чтобы валить лес, уважаемый Сорок Первый, памяти не требуется. Просто они вбили себе в голову…

Зэк не закончил мысль, Сергей же не стал настаивать. Зачем торопить, когда человек сам желает выговориться?

– Вы хотите спросить, что мешает мне работать? – подхватил он. – Вообще-то говоря, оперативник без памяти не очень-то полезен. Но главное не в этом, товарищ Сорок Третий…

– Гражданин Сорок Третий, – спокойно поправил зэк.

– Гражданин Сорок Третий… Дело в том, что я действительно болен. Вначале меня уверяли, что это все последствия травмы, но… Рукопожатие вас не смутило? У меня температура ниже обычной на целый градус. Про иные мелочи не говорю.